Глава 19
Вэнс
Я нахожу местечко и паркуюсь у Сентенниал-Драйв * и смотрю, как вода сначала сверкает золотым, потом розовым, а потом и вовсе темнеет до черного, когда солнце садится позади меня. Я завожу «Приус» и направляюсь в сторону Хейт.
** Сентенниал-Драйв (Centennial Drive) - находится в Беркли, Калифорния, проходит в районе университетского кампуса и холмов, где открываются красивые виды на залив Сан-Франциско.
Хейт - сокращение от Haight Street или Haight-Ashbury — культовый район в Сан-Франциско, исторически связан с культурой хиппи, свободой, искусством. У Вэнса там арендованный для него домик. – прим. переводчика
Я решил, что остаюсь. Меня наняли, я уже здесь, и Кентавр тоже будет тут завтра. И ещё... гордость. Моё чертово эго. Не то, чтобы оно у меня огромное, но оно всё же есть. Сегодня по нему проехались катком, но я справлюсь. Я не свалю только потому, что он хочет, чтобы я уехал. А он этого хочет. Это у него на лице было написано. И единственное, что мешало ему сказать это вслух — это наличие (как я выяснил позже) четырех камер на потолке.
Я паркуюсь в гараже таунхауса, потом выхожу через гараж и иду к закусочной в паре кварталов от дома. Покупаю веганский бургер, несу его в бумажном пакете и возвращаюсь в дом уже через парадный вход. В прихожей есть скамейка; я падаю на нее, не имея сил идти на кухню, и разворачиваю бургер.
Откусываю большой кусок - и в этот момент он покашливает, прочищая горло.
Что-то густое, горячее и тяжелое наполняет меня изнутри, тело становится ватным, медленным и застрявшим как муха в варенье. Как будто пастор Люк, стоя позади меня, нажал на «паузу».
Я медленно поворачиваю голову, чувствуя легкость в голове и тяжесть в животе. Он стоит, облокотившись плечом, в арочном дверном проеме между прихожей и гостиной. Выглядит безупречно – в рубашке цвета пыльной розы с закатанными рукавами и темно-серых брюках.
- Хм. Явился сюда сразу из церкви, да?
Я отворачиваюсь от него и смотрю на входную дверь. Люк не спеша подходит, становится передо мной и скрещивает загорелые, крепкие руки на груди.
- Да. Явился.
Я изо всех стараюсь пялиться мимо него на дверь. Но как бы я ни старался – мои глаза как магнитом притягиваются к его лицу.
- Ну ни хрена ж себе. Чужак у меня дома. Охуенно странно для незнакомцев, Макдауэлл.
Его губы слегка дергаются. А потом он очень тщательно стирает всю человечность со своего святого лица.
Я поднимаю брови.
- Что, приперся через весь город сказать мне, чтобы я свалил? Побоялся сказать в церкви?
Черты его лица каменеют.
Какая-то часть меня хочет его поддеть. Перл все уши прожужжала, какой он охуенный человек, один из лучших мужчин на свете, чуть ли не святой. И что у него «кто-то есть с серьезными намерениями» — женщина, разумеется.
«Не ссы, мудила. Я не собираюсь мешать тебе трахать твою новую киску».
Я стискиваю челюсти и молчу.
- Я не знал, что ты решишься приехать, - его слова тише и мягче, чем я ожидал.
- Да, я понял. Идея Перл, не твоя.
Я откусываю еще кусок бургера. Мне тяжело жевать, а глотать и вовсе больно— как будто горло сжалось, и пище некуда пропихнуться. Тем не менее, я снова смотрю на него и пытаюсь вести себя нормально.
- Всё окей, чувак. Я не против чужаков.
Он переносит вес на другую ногу, и тут я замечаю его штаны. Натянутые спереди. У него такой нехилый стояк, что контур головки виден через слои ткани. Мой член встает мгновенно, как по команде, и мне приходится зажмуриться. Делаю несколько медленных вдохов и прикрываю глаза рукой, сжимаю переносицу.
- Я думал свалить, но мне сюда везут мраморную глыбу. Доставка влетела в тысячи.
Я убираю руку и опять встречаюсь с ним взглядом.
- Я заплачу тебе за фреску полную сумму. И отправлю скульптуру обратно за свой счет – говорит он тихо, а глаза пылают яростью.
Я - хороший парень. Вот реально. С самого детства я им был. Учителя всегда направляли ко мне новичков. Я всё им показывал, знакомил с ребятами, втягивал в компанию, не давал в обиду. Я чертовски славный парень, и это всегда работало с людьми. Я весь состою из доброты, сострадания, сочувствия, милосердия, благодарности и прочей «кумбайя» * херни.
** «Кумбайя» (Kumbaya) — это отсылка к известной песне "Kumbaya, my Lord", которую часто поют на хиппи-сборищах, в лагерях, на «миротворческих» тусовках и так далее. Она символизирует нечто мягкое, добродушное, тёплое и душевное, связанное с состраданием, единением, всеобщей любовью и добром. Со временем в разговорной речи "kumbaya shit" стало означать всю наивную, приторно-духовную, слюнявую чепуху про доброту, сострадание и любовь ко всем живым существам. – прим. переводчика
И вот он стоит передо мной со своим жалким стояком, с запахом своего дорогого одеколона, с этой легкой небритостью, будто, сука, волновался и не спал ночь и забыл побриться, в костюме за тысячу баксов и туфлях не дешевле и сверлит меня своими зелеными кошачьими глазами, и, наверняка, ещё и молится.
И я знаю, что хороший парень должен сказать: «Окей. Я уйду, да. Живи своей жизнью. Я сделаю тебе одолжение, приятель».
Но, оказалось – он убил хорошего парня. Мистер Суперзвезда Воскресных Проповедей разъебал к чертям всю мою добродетель.
Я качаю головой.
- Нет.
Он делает два медленных шага ко мне – и я поднимаюсь ему навстречу. Протягиваю руку, просовываю пальцы между белыми пуговицами его рубашки. Потом сжимаю кулак и тяну его вниз, опуская на колени.
.*.*.*.*.*.*.*.*.*.*.
КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ
Продолжение истории Вэнса и Люка читайте во второй книге серии «Дуэт на коленях» - «Обожание».