Глава 5.
Люк
Я улыбаюсь — или пытаюсь — но, кажется, получается какая-то гримаса.
- Что ты скрываешь? — мой художник спрашивает это так, будто нарочно подначивает меня. А, может, так оно и есть.
«Ты и понятия не имеешь».
Я делаю глоток нашей общей воды и снова вытягиваюсь рядом с ним. Я все еще наполовину твердый, но могу держать себя в руках, если это цена за то, чтобы побыть рядом с ним еще немного.
- Расскажи хотя бы, чем ты занимаешься? - он запускает пальцы в волосы, все так же подпирая щеку ладонью. – Давай же, не жадничай, поделись хоть чем-то.
- Оу, но я уже и так с тобой кое-чем поделился.
Он смеется, легонько хлопая меня по груди.
- Сколько тебе лет, чувак? Может, хотя бы это скажешь?
- А тебе?
Он дразнит меня улыбкой.
- Удивлен, что ты не прочитал это на своем телефоне, пока я истекал кровью в воде.
- Извини.
Я тянусь к его голове, но в последний момент мои пальцы сжимаются в воздухе - я сдерживаюсь, не касаюсь его. Мне приходится сглотнуть, прежде чем спросить:
- Как ты себя чувствуешь?
- Нормально.
Он закрывает глаза на несколько ударов сердца. Я удивляюсь, заметив на его лице легкую тень огорчения. Потом он снова изучающе смотрит на меня. В его прекрасных чертах столько же мягкости, сколько и в голосе, когда он говорит:
- Мне двадцать пять.
Я угадал.
- Итак, двадцатипятилетний художник. И в каком виде искусства ты преуспел?
- Я скульптор. Но иногда я также занимаюсь настенной росписью – муралами, фресками, - он говорит тихо, как будто рассказывает мне секрет, хотя, конечно, никакой тайны тут нет.
- О, любишь большое и масштабное, — поддразниваю я.
Он тихо фыркает.
- И как твои успехи? – продолжаю дразниться.
- Сам найдешь в гугле, посмотришь и решишь, - он ловит мой взгляд, а потом вскидывается и шутливо толкает меня плечом.
- Ты редкостный засранец, знаешь это?
Мне приходится призвать на помощь всю свою выдержку, чтобы не толкнуть его в ответ.
- Возможно, но это не то, чем я известен.
- Херня, не вешай мне лапшу.
- Просто поверь, - я смеюсь.
- Тогда скажи, чем ты занимаешься, - он слегка приподнимает подбородок, и в этом жесте чувствуется вызов. С влажными волосами, падающими на его смуглое лицо, он похож на какого-то шикарного пиратского принца.
- Я… скажем так - работаю в индустрии развлечений.
Вэнс полностью выпрямляется и наклоняется ко мне ближе.
- Чем именно ты занимаешься в индустрии развлечений? Я видел тебя по телеку?
У меня сводит живот.
- А ты действительно видел? — удается выдавить с трудом.
- Мммм, нет. Мне кажется, я тебя вообще не знаю, - его брови слегка хмурятся.
Я натянуто и фальшиво улыбаюсь.
- Не знаешь. Я в основном по финансовым вопросам.
Это не ложь.
Он морщит лоб.
- Типа для кино?
- Для медиа и…других проектов.
- Именно на эти деньги ты и купил яхту?
- Нет, – тут я говорю ему правду. – В нашей семье деньги водились с давних пор.
Мой предок был железнодорожным магнатом, сколотившим свое состояние вместе с Корнелиусом Вандербильтом**. Но этим фактом я точно не собираюсь делиться. Слишком уж откровенно.
**Корнелиус Вандербильт (Cornelius Vanderbilt, 1794–1877) — американский промышленник, магнат и один из крупнейших предпринимателей XIX века. Сколотил огромное состояние на судоходстве и железных дорогах, став одной из ключевых фигур в развитии американской инфраструктуры. Люк говорит, что его предок разбогател вместе с Вандербильтом, из чего следует, что его семья была частью американской элиты еще с XIX века. – прим. переводчика
Вэнс приподнимает бровь.
- Ничего себе, неплохо.
- Судя по всему, тебе такое не знакомо.
- Мы с мамой были нищими, когда я был ребенком, - он говорит это совершенно безэмоционально. - Она делала для меня все, что могла. Но для яхт-клуба этого было недостаточно.
- А сейчас?
- Ты слишком много спрашиваешь, как для человека, который даже имени своего не называет, не думаешь?
Но потом усмехается, пожимая плечами.
- В целом, всё нормально. Бывают, конечно, взлеты и падения, - он тянется к подносу, берет круассан, откусывает и медленно жует. - Но я зарабатываю на жизнь своим творчеством, а это уже что-то.
Его взгляд скользит по одеялу, потом снова встречается с моим. Хотел бы я знать его настолько хорошо, чтобы понимать, что скрывается за его будто отстраненным лицом с едва заметной складкой между бровями.
- Ты часто сюда приезжаешь? — в его голосе звучит осторожность.
- Не особо.
- Работа, наверное, не позволяет?
- У меня много людей, которые от меня зависят.
Я не могу продолжать этот разговор. Даже сейчас я чувствую себя... уклончивым. Неискренним. Вэнс доедает свой круассан, а я снова отворачиваюсь от него. Мое сердце бешено колотится, когда я выключаю прикроватную лампу.
Адреналин бушует в крови. Это всё было глупо. Чёрт побери, очень-очень глупо.
Кажется, что затянувшаяся тишина в комнате стала звенящей. Я задаю себе один и тот же вопрос: зачем я это сделал? Почему здесь и почему сейчас? Была возможность, да, но и раньше были возможности, и я их не использовал. Почему я потерял над собой контроль именно с ним?
- Имени я так и не дождусь, да? — его голос с едва заметной хрипотцой бьет по моим ушам.
Я откидываюсь на подушки, натягиваю простыню на ноги. Мне становится дурно от одной только мысли о том, что будет, если он узнает, кто я на самом деле. В ту же секунду, как он покинет яхту, он станет для меня самым огромным риском.
«Опять думаешь в первую очередь о себе», - язвит внутренний голос.
Я поворачиваюсь на бок, зарываюсь лицом в сгиб руки, и стараюсь успокоить дыхание. Грубо провожу пальцами по коже головы, и вдруг чувствую, как он придвигается ближе. Его грудь уже касается моей спины, а тяжелая рука обнимает за талию.
- Думаю, я буду звать тебя Капитаном. Ты не возражаешь?
Я не отвечаю.
Его пальцы массируют мое плечо..., потом скользят вниз, вдоль позвоночника. Его прикосновения мягкие, нежные. Осторожные. Как будто он гладит испуганное животное.
- Не выношу спать в пустой постели, — бормочет он. - Ты не против, если я останусь здесь с тобой сегодня ночью?
Я тяжело сглатываю. Я должен быть ПРОТИВ.
Но я качаю головой.
- Оставайся.
Его губы скользят по затылку, но я не двигаюсь. Когда он слегка прикусывает меня, я прижимаю ладонь к своей эрекции, сдерживаю стон. После еще одной минуты тишины он, наконец, откатывается от меня, переворачиваясь на спину.
Я чувствую, что между нами протянута тонкая, хрупкая нить связи. Я мог бы повернуться к нему сейчас. Мог бы выдумать для себя имя. Я не могу сказать ему правду, но я мог бы сказать хоть что-то. Просто, чтобы мы могли поговорить. Я так давно не делил постель с другим человеком. Мне это нужно, как воздух.
И все же… я не могу заставить себя пошевелиться.
Спустя какое-то время, когда я думаю, что он уснул, он снова придвигается ближе. Его рука крепко обхватывает мою грудь, и он горячо шепчет мне в ухо.
- Ты ведь знаешь, что я бы дал тебе... в любую секунду, да? Я бы позволил тебе трахнуть меня, даже не задумываясь.
Его голос обволакивает меня, заключая в горячий кокон.
Разряд похоти пронзает меня насквозь, концентрируясь в моем измученном, голодающем члене. Но внутри груди что-то шевелится, ноет, колется, наваливается тяжестью.
Хочу, понимаю я. И не только его тела.
Но я же не могу ему это сказать, правда? Я не могу сказать ему вообще ничего.
И я выбираю путь труса - просто притворяюсь спящим.
------------------------------------------------------------
Вэнс
Не думаю, что он сомкнул глаза хоть на секунду. Каждый раз, когда я шевелюсь, я чувствую – он не спит. Упрямый ублюдок не встает, не поворачивается ко мне. Но когда я прижимаюсь грудью к его спине и касаюсь лбом его затылка - он не отстраняется и не говорит мне убираться к черту. Но и не тянется ко мне в ответ. Ни-че-го.
Поэтому и я толком не сплю. Просто лежу, наслаждаясь его теплом и силой, иногда прижимаюсь ухом к его спине, слушаю, как ровно и уверенно бьется его сердце – и гадаю. Кто он? Откуда? Какой жизненный опыт сделал его таким, что он не позволяет себе взять то, что ему нужно? Или, может, я ошибаюсь. Может, ему это вовсе и не нужно. Может, это я, тот единственный, который отчаянно жаждет.
Примерно в то время, когда маленькие окошки каюты начинают заливаться бледно-оранжевым светом, он бесшумно поднимается и исчезает в ванной. Я слышу, как включается душ, и сам украдкой выбираюсь из постели. Я тихо открываю дверь ванной, затаив дыхание, вхожу в наполненное паром пространство. Он может отворачиваться от меня всю чертову ночь, но он не сможет игнорировать меня, когда я встану рядом с ним в душе.
А он даже не смотрит на меня, просто опускается на колени и сосёт мне так, будто это его гребаная работа. После того, как я кончаю, молча встаёт и начинает мыть меня. Наши взгляды встречаются всего один раз, когда он намыливает мою грудь. Потом он зажмуривается, сжимает челюсти, словно от боли. Я пытаюсь его поцеловать - моего такого грустного капитана... Но он отшатывается к двери душевой.
- Я так не думаю, - хватаю его за руку. – я тоже хочу своё.
Мой член пульсирует, когда я прижимаю его к холодной каменной стене, усмехаясь, хотя внутри всё кипит от желания проучить его. Он хватает меня за лицо, и мы целуемся до одури – до онемевших губ и ноющих от напряжения членов.
Я сжимаю его бедра, опускаюсь на корточки и провожу руками вдоль его боков. Раздразниваю его губами и языком, пока он не начинает стонать. А потом беру его в рот полностью. Он кончает быстро и жестко, дергая мои волосы так безжалостно, что у меня на глаза наворачиваются слезы.
После этого мы выходим из душа, ступаем на мягкий коврик. Он почти становится на колени, бережно вытирает меня полотенцем, закутывает в свой халат и ведет обратно в постель. Включает телевизор, прежде чем исчезнуть, и возвращается спустя пять или десять минут с тарелкой небесно-голубых птифуров**. Я улыбаюсь, но он вообще не смотрит на меня. От этого у меня странно тяжелеет в груди и в горле встает комок.
**Птифуры (фр. Petit fours) - миниатюрные французские пирожные, обычно покрытые глазурью или шоколадом, часто с начинкой из крема, джема или марципана – прим. переводчика
Он берет одно пирожное, съедает его, встает и оставляет всю тарелку мне. Я наблюдаю за ним, пока он одевается, и тяжелые мысли плывут в голове. Я просто знаю — блядь, ЗНАЮ — его что-то угнетает. Это не просто равнодушие, точнее не только равнодушие. Над ним будто темная аура. Что-то такое, чего я никогда прежде не ощущал.
Я грубо тру ладонями глаза. Мне хочется толкнуть его снова, вывести на эмоции, пошутить, подразнить, довести до того, чтобы он сам сказал мне, что с ним не так.
Но...
Я этого не делаю. И даже себе не могу объяснить, почему. Я просто даю ему то пространство, которое он так явно хочет.
Когда он вновь исчезает, а потом возвращается и сообщает, что договорился о стоянке в ближайшем порту, где будет лайнер, - я не удивляюсь. Точнее, не должен бы удивляться. Так ведь всегда бывает, верно? Находишь кого-то, кто по-настоящему цепляет - и вот он уже вне досягаемости по той или иной причине.
При свете дня безымянный капитан хочет, чтобы мы стали чужими. Что ж, так тому и быть.
Мы обсуждаем спорт, пока он запускает моторы. По дороге в порт он почти не смотрит на меня. Я говорю себе, что так и должно быть. Это был просто секс на одну ночь. Охуенно хороший секс, но всё же... просто интрижка.
Мы полчаса ждем в очереди в порту, прежде чем ему дают разрешение пришвартоваться. Разговариваем о наших любимых художниках, артистах, любимых группах; и я зачем-то запоминаю его ответы. Дали и Дэвид Хокни. Битлз.
Прямо перед тем, как нам выделяют место для швартовки, он, наконец, смотрит мне в глаза и дарит мне небольшую, сдержанную улыбку. И меня будто бьют прямо в грудь.
Когда он встает, чтобы помочь матросу с канатом, он оборачивается через плечо.
- Спасибо.
Тихое слово. Может, мне просто показалось.
Мы прощаемся крепким рукопожатием.
Вокруг нас снуют какие-то люди. Морской бриз треплет мои волосы, и на секунду мне кажется, что он сейчас протянет руку и коснется их. Но вместо этого он снова дарит мне ту же легкую, сдержанную улыбку. А потом разворачивается и молча уходит.
Вот и всё.
Я возвращаюсь на лайнер, всё еще одетый в его мягкую, дорогую одежду. Наверное, поэтому я чувствую себя иначе – из-за шмоток богача. Позже, той же ночью на лайнере мне приходит в голову, что заброшенный им крючок впился мне под кожу. На следующий день я почти не вылезаю из кровати. Я думаю о Лане, но еще больше - о нем.
Он оказывается последним, с кем у меня был секс в той поездке.
Три дня спустя я встречаюсь с потенциальной заказчицей в Джорджтауне. Она хочет заказать три мурала — все на старых кирпичных зданиях, которые она переделала в арендуемые лофты — и ей нужно, чтобы работа была закончена как можно скорее. Когда я решаю остаться и приступить к заказу немедленно, я говорю себе, что это не из-за него. Не из-за какого-то безымянного мудака, с которым я провел одну ночь.
Каждую ночь, когда я укладываюсь спать в своей съемной комнате в одиночестве, я говорю себе одну и ту же ложь:
«Ад — это другие люди. Даже те мужчины и женщины, с которыми я мог бы переспать. Мне просто нужно побыть одному. Особенно после того, что случилось с Ланой».
---------------------------------------------------------
Вэнс
Только в конце мая ( напомню, действие в первой главе начиналось в марте 2016 – прим. переводчика) я заканчиваю работу над муралами. Это абстрактные композиции, состоящие из образов волн, развевающихся парусов, завитков дыма, и.… одного мужского зеленого глаза. Я остаюсь на официальное открытие, даю интервью для местной газеты. А потом сажусь на последний рейс дня из Гранд-Каймана в Ла-Гуардию** и натягиваю кепку пониже на глаза, пытаясь хоть немного поспать.
**LaGuardia, LGA – один из главных аэропортов Нью-Йорка – прим. переводчика
И вот тогда я слышу ЭТО.
Слышу его.
Мое тело взрывается изнутри от звука его голоса, словно внутри меня сработала взрывчатка. Я резко выпрямляюсь, оглядываюсь вокруг.
Пожилая женщина на соседнем кресле вздрагивает от моего движения. Я пытаюсь найти источник его голоса - и понимаю, что это ее iPad. Я тянусь к экрану.
- Извините...
Она отдергивает планшет, не давая разглядеть, что там.
- Простите, что это? Что вы смотрите?
Она с удивлением переводит на меня взгляд и, наконец, поворачивает экран.
И вот он. Мой капитан.
На нем идеально выглаженная строгая рубашка, цветом между небесно-голубым и индиго, элегантные темные брюки и темно-синий пиджак. Под кнопкой «пауза» его светлые волосы выглядят как золотая пряжа. Он выглядит чертовски красиво, стильно и уверенно на сцене.
- Что это? — спрашиваю я.
- Сегодня воскресенье.
- Что?
Она вздыхает, качает головой и цокает языком.
- Это церковь, воскресная проповедь, — отвечает она будничным тоном, как будто объясняет ребенку очевидные вещи.
В голове шумит. Во рту вдруг становится очень сухо.
- Я не... Что?
- Церковь Эвермор Юнайтед, - она произносит это уверенно и с гордостью, как будто этого объяснения достаточно.
- Кто этот человек? - я тыкаю пальцем в экран.
- Это Люк Макдауэлл. Неужели вы о нем не слышали? Люк Макдауэлл? Из Эвермор?
Я отрицательно качаю головой, а мои внутренности сжимаются. Она снова вздыхает.
- Люк Макдауэлл — один из известнейших пасторов в Америке. Он управляет церковью Эвермор в Сан-Франциско. У них десятки тысяч прихожан. Две собственные школы. Свой собственный банк.
- Люк Макдауэлл? — хрипло говорю я.
Встаю, хватаюсь за кресло перед собой, но, заметив очередь в туалет, снова оседаю на место. Она продолжает говорить:
- Вам стоит как-нибудь его послушать. Есть записи его проповедей и подкасты. У них есть даже собственный радиоканал на SiriusХМ.**
**SiriusXM — это спутниковое радио в США и Канаде, которое предлагает премиум-радиостанции без рекламы, охватывающие новости, музыку, спорт, комедию и разговорные шоу. Только очень влиятельные организации и люди могут позволить себе иметь собственный радиоканал на Сириусе. – прим. переводчика.
Она улыбается, довольно кивая.
- Он говорит прекрасные вещи. Он идеальный человек. Я знала его отца. Все Макдауэллы учились в Йеле — Люк, его отец, его дед, - она улыбается еще шире. – Ну разве он не красавчик?
---------------------------------------------------
От переводчика. Небольшой экскурс в систему религии в США.
США – одна из самых религиозно разнообразных стран мира, где существуют сотни христианских деноминаций, а также представительства большинства мировых религий. Основная религиозная группа - христианство (около 63% населения), 40% которого составляют протестанты, которые представлены десятками направлений и независимыми церквями.
В порядке вещей, что пасторы этих церквей ведут телевизионные шоу, YouTube-каналы, подкасты и даже политические кампании. Консервативные христианские группы могут сильно влиять на законы о правах ЛГБТ, абортах, образовании и т.д.
Также существуют независимые церкви и харизматические движения, не принадлежащие ни к одной конфессии.
Если Люк Макдауэлл — влиятельный пастор, вероятно, его церковь Эвермор – независимая протестантская церковь. Она может быть частью харизматического, евангельского или даже современного религиозного движения, с акцентом на медийность, проповеди онлайн и социальные проекты.
Это вымышленная церковь, придуманная автором для сюжета. В реальности такой церкви нет, но она явно вдохновлена крупными мегацерквями и известными пасторами в США (например, Hillsong Church – международная мегацерковь с современной музыкой и харизматичными пасторами, Elevation Church – популярная церковь с онлайн-проповедями, шоу и соцсетями, Lakewood Church – огромная церковь в Хьюстоне с миллионами подписчиков по всему миру).
Название церкви Evermore United совсем приблизительно можно перевести как вечность, незыблемость. Далее я буду использовать транслитерацию названия – Эвермор.