Глава 12. Прошлое
Я сидела на полу. В уголке, между стеной и комодом. Как будто так могла стать меньше, незаметней.
Колени поджаты, руки обхватили себя. Платье было сбито. Запачкано. Боль — вся под кожей. Рёбра ныли. Плечо и спина гудели от удара. Но я не чувствовала. Не чувствовала ничего, кроме глухой злости.
Слышала шаги в коридоре, но не двигалась. Кто бы это ни был — пускай. Пусть увидит. убьёт. Или просто пройдёт мимо. Щелчок — дверь открылась.
—Эста?.. Я… — Голос сорвался. —Эста!
Я медленно подняла голову.
Лина.
Замерла на пороге. Лицо — белее мела. В руках — поднос, который она с грохотом тут же уронила на столик рядом. Кубок чуть не перевернулся, содержимое выплеснулось.
Она бросилась вперёд, опускаясь на колени рядом.
—Что с вами? Что случилось?! — Её глаза метались по мне: от лица — к синякам, ссадинам, к разорванной ткани, к запекшейся крови. — Кто это сделал? Вы… вы упали? Или… Эста, пожалуйста, скажите!
Я сжала челюсть.
—Ничего. Просто споткнулась.
—Это не похоже на падение! У вас... Вы…
Ее трясло. Трясло так, будто она видела произошедшее собственными глазами.
—Вас не было на завтраке, я… я подумала, вдруг проспали, заболели… Но вы не похожи на заболевшую! Вы похожи на…
—Я сказала, всё в порядке.
Тишина.
Лина отпрянула чуть назад. Не в испуге — в уважении. В понимании, что я не хочу обсуждений. Хочу тишины, которую она нарушает.
—Простите, — прошептала она. — Я… просто испугалась.
Я закрыла глаза. Жмурилась долго. Сильно. До головной боли. Потом выдохнула и взглянула на нее.
—Я знаю.
Она сидела рядом тихо. Не прикасалась ко мне, но я чувствовала её присутствие и немую поддержку.
Живое тепло.
—Хотите воды? Или чего-то… — её голос стал тише. — Я могу принести отвар. Или остаться. Или уйти, если пожелаете.
Я покачала головой.
—Не надо ничего.
Она не сдвинулась с места, просто села поудобнее.
Минуты шли. Я не выдержала первой, нарушила молчание, несмотря на нежелание говорить.
—Спасибо, что пришла, — сказала я почти шёпотом.
—Я бы пришла в любом случае.
Я чуть повернула голову. В её лице не было жалости. Только — глубокое, щемящее беспокойство.
Волнение того, кто не уходит, даже когда его отталкивают.
Я отвернулась к стене, больше не в силах выдерживать ее пристального взгляда.
—Только никому, ладно?
—Никому.
Она помогла мне перебраться на кровать. Осталась, пока я не уснула. Не уходила. Больше ничего не спрашивала.
Я проснулась от стука. Попыталась сесть — и сразу вздохнула от острой, режущей боли в боку. Стук повторился.
—Можно?
Я не успела ответить — дверь приоткрылась, и Лина осторожно вошла. В руках — таз с водой, чистая ткань, маленький кувшин с маслом и плетёная коробка.
Она увидела, что я уже не спала — и не произнесла ни слова. Ни “как ты”, ни “здравствуй”, как это обычно бывает. Просто тихо подошла.
—Я помогу, — сказала она спокойно. Голос как у воды. Не мягкий, не громкий — уверенный, будто она видела подобное не раз.
—Не надо, — выдохнула я.
—Надо, — ответила она, не глядя в глаза.
Поставила таз у изножья кровати, достала чистую рубашку.
—Я всё сделаю сама. Вам не нужно вставать.
—Лина, я справлюсь.
—Возможно. Но сегодня — с вами есть я.
Я замерла. Глупо, беспомощно. И почему-то почти заплакала от этих слов.
Она подошла ближе, села рядом. Очень аккуратно. Смочила тряпицу. Отжала. Протянула руку — и остановилась. Будто ждала моего разрешения. Я кивнула, глядя сквозь нее.
Она начала с запястий. Осторожно. Без нажима. Кожа там была тёмная, с кровоподтёками. Но она не вздрогнула. Даже не поморщилась. Просто осторожно мыла.
—У нас в деревне, когда овца ранится в загоне, её не трогают сразу. Ждут. Пока не затихнет. Пока не даст подойти. — Она вздохнула. —Я умею ждать. Но когда получаю разрешение — уже не отступаю.
Я чуть качнула головой. От улыбки губа снова треснула.
—Ты сейчас сравнила меня с овцой?
—Только в том, как вы упрямы.
Я усмехнулась. Тихо. Почти как нормальная. Она вытерла мне лицо. Осторожно расчесала, убрала волосы за ухо. Принесла рубашку, помогла надеть. Всё — без лишнего взгляда, без комментариев, без тени осуждения. Так, как будто делала это всю жизнь.
Когда закончила, сложила всё обратно в корзинку, встала.
—Знаете… — Голос чуть дрожал, но она продолжила. — Когда я была маленькой, один мужчина в деревне тоже…
Слова оборвались. Она выдохнула.
— Но моя мама не позволила ему снова прийти. Она встала в дверях с топором. И сказала: если он войдёт — она перережет ему горло.
Лина криво улыбнулась.
—Она не умела драться, у неё не было меча, хорошо заточенного ножа. Только старый тупой топор. Но он больше не пришёл.
Я моргнула. Представила эту картину. Хрупкая женщина с топором и здоровый мужчина в дверях.
—Я не ваша мать, — прошептала Лина. — Но если хотите, я могу тоже встать с чем-нибудь у двери.
Уголки моих губ чуть дрогнули, я усмехнулась.
—С подносом?
Лина кивнула.
—С подносом, с чайником, хоть с табуретом. Всё, что угодно.
Я опустила лоб ей на плечо. На душе стало тепло от ее слов. Присутствия. И если мой недавний поступок принесет какие-либо последствия, ни за что не пожалею.
—Вас Карен звала. Если хотите, передам что вы плохо себя чувствуете и не придёте.
—Не стоит, я приду.
Покои Карен были холодными, как и их владелица. Без лишней броскости, без теплых цветов. Только белый мрамор, чёрный бархат и запах сухих цветов.
Карен сидела у окна, склонившись над бокалом. Когда я вошла, она не подняла взгляда.
—Ты долго приходила в себя. — Голос спокойный. Тёплый, почти заботливый.
Я стояла прямо. Ни шага ближе, чем требовалось. Не собиралась задерживаться ни на мгновение дольше, чем нужно.
—Звала?
—Да. Я беспокоюсь о тебе. — Она наконец посмотрела на меня.
Лицо дружелюбное. Глаза — чистый лёд. Сплошные маски и притворство.
—Смерть брата и матери — удар. Я понимаю. И всё же... ты молчишь. Не просишь защиты. Не жалуешься. Это говорит о зрелости. Или о глупости.
Она сделала паузу.
—Или о здравом уме. Знаешь, как говорят: тот, кто умеет держать язык за зубами — доживает до весны.
Я сжала пальцы, стараясь не показывать раздражение.
—Если хочешь что-то сказать дельное — скажи.
—Но я уже всё сказала. — Карен встала. Медленно подошла, скользя взглядом по моим плечам, по запястьям. —Просто... присматривайся внимательнее. К людям. К друзьям. К тем, кто охраняет. Они ведь... мужчины. А ты теперь взрослая.
Я почувствовала, как внутри всё сжимается. Пульсация боли откуда-то из живота, как в ту ночь. Она знала. Конечно, знала. Это было её решение.
—Если ты хочешь жить долго, Эста, — ласково продолжила Карен, — научись отличать зло от выживания.
Она наклонилась ближе, прошептала:
—Ни один из них не сделал того, чего ты не позволила. А если позволила — значит, уже не ребёнок, который этого не хотел. Теперь мы можем говорить с тобой... по-настоящему.
Я смотрела прямо в её глаза. Сердце било в ушах, но голос остался ровным:
—Когда-нибудь ты об этом пожалеешь.
Карен улыбнулась. Улыбка змеи в лучах весеннего солнца. Змеи, которую хочется придушить собственными руками.
—О, деточка. Я не жалею. Я — правлю.
Не желая больше ее слушать я ушла. Брела по коридору, ноги сами знали дорогу. Люди расступались — не из уважения. Потому что мое лицо отражало гнев. Я шла слишком ровно. Слишком тихо. За спиной — стены, где гаснут звуки. Внутри — гул.
Не мысли. Не слова. Только звон. Противный, долгий, как будто что-то треснуло у самого основания черепа и теперь звенит в черепной коробке. Эхо.
Я свернула в старое крыло. Где пыль перестали стирать с камня. Где пахнет затхлостью, металлом и одиночеством.
Проскользнула в комнату Эриаса. Закрыла ставни. Оперлась о стол, сжимая дерево до треска, потом — соскользнула вниз.
И только когда коснулась пола — вдруг поняла: я не дышу.
Не потому что нечем. А потому что не хочу. Не хочу больше это терпеть.
Молча, медленно, будто опасаясь собственного звука, я зажала рот рукой и выдохнула. Сломанный, рваный, судорожный звук — не плач, не стон. Выдох, который держала с той ночи.
Пальцы вцепились в волосы. Потом — в колени. Тело дрожало, но не от страха. От напряжения, которое не отпускало.
Карен знала.
Карен стояла за этим.
И улыбалась.
«Ты не ребёнок.»
«Ты позволила.»
«Я правлю.»
Каждое слово — как игла под ногти. Я сжала кулаки так сильно, что они впились в кожу. Боль не помогла.
Я не закричала. Потому что если закричу — не смогу остановиться.
Спустя, может, час — может, секунду — я открыла глаза. Комната была та же. Но во мне что-то изменилось. Не исчезло, как это бывает. Стало тверже. Холоднее. Острее.
Я подошла к зеркалу. Тот, кто смотрел на меня — уже не был той, кто кричал в темнице, с руками в цепях и лицом в пыли. В отражении был человек, готовый показать на что способен.
—Запомни, — прошипела я отражению. — Ты дышишь. Ты жива. И ты запомнила абсолютно все.
* * *
Я вернулась к тренировкам. Несмотря на состояние. Отсутствие сил, ноющие мышцы. Была мотивация. И она двигала меня вперёд.
Следовала указаниям близнецов, утром пробежка и отработка ударов. Вечером побег в город. Если хочу дать отпор, я должна стать сильной. И я обязательно стану. Без игр по чужим правилам.
Клинок в моих руках был коротким — охотничий. Изогнутая рукоять, блестящее лезвие. Эриас хранил его под кроватью, в тайной выемке. Я помнила, как он вынимал его, когда боялся за чью-то жизнь. Он называл его «последний аргумент».
Теперь это был мой «первый».
Повязка, которую я сшила из старого ремня, легла на бедро туго. Кожа немного тёрла, но я не обращала внимания. Это была не боль. Это было — чувство оружия при себе даже там, где оно запрещено. Необходимая защита. Я тренировалась быстро доставать клинок. Довела движение до автоматизма, стоило только подумать — через секунду он уже был в руке.
Под платьем — ничто не выдавало сталь. Только моя спина выпрямилась чуть сильнее, походка стала тише.
Теперь я не пряталась. Наоборот — я прошлась по коридору намеренно. Как добыча, которую они думали можно схватить ещё раз. И они пришли.
Те же. Берт, Ялен, Сайгр. Те же улыбки. Те же руки.
—Думаешь, обойдешься одним разом? — прошипел Сайгр, прижимая меня к стене.
Я не сопротивлялась.
—Думаешь, мы не знаем, что тебе даже понравилось? — Ялен сжал мой подбородок. Глаза — голодные, мерзкие.
Я молчала. Смотрела на них — как на крыс. Нелюди. Глупые. Жестокие.
—Снова в темницу, красавица. Обещаем быть нежнее в награду за послушание.
Я позволила себя увести. Шла спокойно. Не как в первый раз.
Но внутри что-то жгло. Гудело. Как раскалённая наковальня. С каждым шагом крепла ненависть. К ним. К слабости. К себе тогда.
Сегодня — все будет по другому.
Темница встретила тем же холодом. Капли влаги с потолка. Плесень на камне. Запах гнили, в которой гасли чужие крики.
Я ждала, пока они отвлекутся. Пристально наблюдала за каждым движением. Жестом. Меня тошнило от одного взгляда на них, но я терпела. Сайгр подошёл первым.
—Сначала я, — фыркнул он. — Потом вы.
И когда он схватил меня за горло, прижимаясь ко мне своим потным телом, я задрала подол, ощутив иную, успокаивающую прохладу.
Движение — как вспышка. Он не понял, пока я не всадила лезвие под его подбородок — прямо в горло. Кровь брызнула мне на руку и лицо, но я не обратила внимание, готовая довести начатое дело до конца.
Он захрипел, захлебываясь собственной кровью. Упал. Дёргался у моих ног, пока она стекала в грязь.
Я смотрела. Без страха. Без сожаления. Не мигала. Однажды уже убивала. То был не человек. Но и здесь, передо мной — тоже не люди.
—Один.
Я шагнула к Ялену, готовясь атаковать и его — но он опередил. Удар пришел сбоку. В висок.
Я рухнула, как кукла. Клинок выпал. Рука — подломилась и я не смогла встать. Мир закрутился, тошнота подкатила к горлу.
—Сука! — заорал он. — Она убила его! Она убила Сайгра!
—Так убей её! Все равно она никому не нужна — Берт, обмотав руку тканью, подскочил ко мне.
Но он не убил сразу. Решил наказать. Они били. Долго. Методично. Не спеша. Срывали платье. Плевали. Пинали.
Ненавидели. Потому что я сопротивлялась. Потому что не боялась.
Но я не кричала. Стискивала до скрежета зубы, но не позволяла им услышать то, что они хотят.
Не плакала. Каждый раз пыталась подняться, чтобы ответить. Снова и снова.
Во мне не осталось страха.
Только пламя, обжигающее вены.
Только ярость.
Я смотрела им в глаза — когда могла — и запоминала.
Каждого.
И клялась.
Что все они сгорят.
Я услышала шаги ещё до того, как дверь распахнулась. Тяжёлые. Злые. Чёткие.
В этот раз — не их.
Другая ярость. Живая. Как моя.
—Отошли от неё.
Я знала этот голос. Но он был другим. Лишённым привычной иронии. Сталь вместо шутки. Лёд в глазах вместо улыбки. Я видела это даже сквозь пелену, застилавшую глаза.
Сайер.
Кто-то вскрикнул. Тело ударилось о стену рядом. Потом — второй звук: короткий, сухой, как будто треснуло дерево. Я пыталась поднять голову чтобы видеть лучше, но тело не слушалось.
Ялен заорал. Передо мной возникла ещё одна фигура. Я зажмурилась, ожидая очередного удара.
—Чёрт… — выругался Вирнес. — Эста. Эста, посмотри на меня.
Я приоткрыла глаза. По ним хлестанул свет факела. Вирнес бледный, как мертвец, — хмурился, играл желваками, вглядываясь в мое лицо.
—Я в порядке, — прошептала я.
Он не поверил. Но и спорить не стал. Накинул на меня плащ и обернулся.
—Выведи её, — Хрипло приказал брату, медленно выпрямляясь. — Я задержусь.
Я едва слышала, как Сайер что-то прорычал сквозь зубы. Потом он осторожно подсел, приподнял меня за плечи. Всё болело, но я не издала ни звука.
—Я могу идти, — снова заупрямилась, не желая их волновать ещё больше. — Сама.
—Конечно. — Его голос был сдавленным. — Но только не сейчас.
Он легко поднял меня, нес осторожно, будто одно неловкое движение, и я развалюсь на осколки. Я зажмурилась в попытке заглушить звон в ушах и позволила себе расслабиться в чужих руках.
Наверху было светлее. Чище. Слишком много воздуха. В комнате он уложил меня на постель. Я не спорила. Не протестовала.
Потом в дверь вошёл Вирнес. Кровь на костяшках. Скрытая в движениях злость. В глазах — тьма. Но когда он посмотрел на меня, в ней промелькнуло что-то другое. Боль. Сожаление.
Я попыталась сесть, но он тут же уложил меня обратно.
— Я в порядке, — повторила, обхватив его ладонь своей. — Могу ходить сама.
Он не ответил. Просто сел на край кровати. Обнял за плечи, прижался лбом к моей ключице, и я обняла его в ответ. Слабо, почти невесомо, но он это почувствовал.
—Почему вы вернулись раньше?
Вирнес сглотнул, но промолчал. За него ответил Сайер:
—Плохое предчувствие. Вирнес хотел остаться, но ехать нужно было вдвоем…
Я закрыла глаза, чувствуя как уходит тревога. Боль. Напряжение. И не заметила как уснула, так и не дослушав, о чем говорил Сайер.