Ступени над Бездной

Байлянь была самой северной стратегической опорой армии Ши Хао. Она находилась на побережье Северного континента и раскинулась на равнине, в отличие от Великой Шуанчэн, стоящей на горах и хребтах. Хай Минъюэ родился в Стране Байлянь, но никогда не видел ничего, кроме дворца князя, и знал о географии своей родины только благодаря книгам. Летом в Стране Байлянь солнечно и даже тепло, а на прудах распускаются белые лотосы. Юноше хотелось бы на них взглянуть хотя бы разок. Говорили, что страну основал божественный мудрец, проходивший мимо лотосовых прудов. Увидев работающих на них людей, он решил остаться и помочь им, обучал божественной мудрости. Мудрец дал имя этой стране — Байлянь, но его собственное имя вскоре забылось людьми, потому что мудрец был крайне скромен, а большинство звали его просто "учитель", поэтому сквозь поколения основателя страны стали называть Бай Лянь.

Было лето, когда часть армии главнокомандующего Ши добралась до Байлянь. По пути во дворец князя Хай Минъюэ с радостью и печалью смотрел, как люди собирают белые лотосы на прудах, чтобы использовать их лепестки для лекарств.

Ему было радостно, потому что красота зеленых полей и чистой воды, в которой отражалось небо, вдохновляли его, а еще он увидел то, что всегда мечтал увидеть собственными глазами, а не на картинках в книжке.

Но печально ему было от того, что посмотреть на лотосовые пруды он мог лишь с высоты своего коня, когда проезжал мимо, и останавливать войско, чтобы поглядеть на озеро, Ши Хао, конечно же, не будет. Хай Минъюэ даже не стал ему ничего говорить. Этот человек и еду относит к бесполезным вещам, на каком же тогда месте в его списке полезности находится любование болотом?

Среди своих вещей Хай Минъюэ вез железные сосуды с прахом старших принцев из Байлянь. Он собирался отдать их князю и заранее чувствовал себя неловко от встречи с ним. Князь Байлянь был родным отцом четвертому принцу Хэ Ли, но раз уж Хай Минъюэ обрубил все нити прошлого, он должен забыть о своей неприязни к этому человеку, а вести себя скромно и печально перед ним, будто видит его впервые и скорбит вместе с ним. Чем ближе Хай Минъюэ подъезжал ко дворцу, в котором прошло его мучительное раннее детство, тем больше ему хотелось сбросить с себя личность Хай Минъюэ, чтобы заставить отца поглядеть на своего брошенного сына Хэ Ли, который теперь бы имел полное право стать наследником престола.

Однако Хэ Ли был давно мертв, а Хай Минъюэ был сиротой, который вырос в Стране Сяо и стал адептом ордена Байшань, посвятив свою жизнь борьбе со злом, а не политическим интригам. Даже если это было невозможно, живущий глубоко в душе юноши маленький четвертый принц Хэ Ли мечтал всем рассказать, что он жив.

Возможно, Хай Минъюэ и не придется видеться с князем. Теперь страной управляет наследный принц. Спустя несколько месяцев после отъезда Хэ Цзибая, юноша получил от него письмо и вздохнул с облегчением — Хэ Цзибай успешно добрался до столицы и извинялся, что не написал ранее, потому что был занят с утра до вечера делами. Князь Байлянь, как оказалось, серьезно заболел и немедленно вызвал его во дворец, чтоб сделать наследным принцем. Почему наследником не сделали на тот момент еще живого Хэ Чэна, Хэ Цзибай не сказал. Хай Минъюэ предположил, что князь все-таки сохранил рассудок и не стал бы доверять государство такому простофиле.

Отныне наследным принцем был Хэ Цзибай и именно он поддерживал контакт с императором Великой Шуанчэн и главнокомандующим Ши. Хай Минъюэ же он писал личные письма от лица Хэ Цзибая, а не наследного принца. Хай Минъюэ радовался, что хоть кто-то искренне ждет его возвращения в Байлянь.

О судьбе госпожи Янь, главной жены князя, Хай Минъюэ тоже узнал из писем. После новости о смерти любимых сыновей женщина тоже заболела и, пролежав в мучениях несколько недель, умерла. Хай Минъюэ было даже нечего о ней подумать, он прочитал это с теми же эмоциями, как если бы Хэ Цзибай рассказал ему, что в Байлянь уже выпал снег. Несмотря на сердобольный характер, юноше было нисколько не жаль женщину, которая измывалась над маленьким четвертым принцем только потому, что ненавидела его мать. Возможно чувство справедливости в нем главенствовало над жалостью?

Хэ Цзибай принял главнокомандующего Ши и его генералов скромно в своем кабинете, чтобы провести переговоры о нуждах армии и дальнейших шагах на западном фронте. Худого юношу в простых одеждах ученика ордена Байшань теперь было не узнать в дорогих одеждах наследного принца, однако его лицо оставалось таким же искренним и добрым. Рядом с молодым наследником присутствовали министры, и Хай Минъюэ заметил, что по всем вопросам Хэ Цзибай спрашивает у них совета, точно все еще не понимает, как вести дела. Ши Хао, уже опытный военный и беспощадный командир, смотрел на шестнадцатилетнего Хэ Цзибая строго, как коршун на цыпленка, и было очевидно, что юноша теряется от его сияющих доспехов и расчетливого взгляда.

Устав от заиканий юноши и перерывов на совещания с министрами, Ши Хао безропотно спросил:

— Скажите мне, как здоровье его величества? Могу ли я поговорить с ним напрямую?

Хэ Цзибай, вздохнув, ответил:

— Боюсь, что не можете, главнокомандующий. Отец до сих пор тяжело болен, ему нужен полный покой. Даже если вы начнете говорить с ним, он не в состоянии дать вам ответ. Отныне Страной Байлянь правлю я и кабинет министров.

Эта новость расстроила Ши Хао, у него дернулась бровь от раздражения.

Тогда Хэ Цзибай с неловкой улыбкой предложил устроить трапезу в честь прибытия войска. В тот момент Чэн-эр, сидевший тихо позади Ши Хао, точно прячась в его тени, закатил глаза под опущенными веками.

В перерыве между переговорами и трапезой Хэ Цзибай улизнул от министров и позвал Хай Минъюэ поговорить с ним в саду наедине. Там юноша наконец смог сбросить свою маску наследного принца и выложить Хай Минъюэ все, что лежало у него на душе.

— А-сюн, я так рад тебя видеть! Я боялся, что больше не увижу тебя... А-сюн, ты такой красивый в этих доспехах ордена Байшань... хотел бы и я их носить. Я так хотел стать заклинателем и даже не мечтал о троне. Ах... судьба решила все по-своему. Но даже став князем, я буду посвящать свое сердце борьбе со злом. Страна Байлянь будет процветать, а ее народ будет самым счастливым — это моя заветная мечта теперь, а-сюн!

Хай Минъюэ удивился такому порыву младшего брата и растаял в улыбке.

— Я верю, что так оно и будет, — затем его лицо приняло тревожное выражение. — Кстати о его величестве... так тяжела его болезнь? Я сожалею очень сильно.

Внутренне он ненавидел себя за то, что его губы бессовестно произносили ложь, а руки сочувствующе сжимали плечи Хэ Цзибая. Хэ Цзибай шепотом сказал ему:

— Его величество тяжело болел умом, он перестал узнавать людей вокруг него... На самом деле я наврал тебе, а-сюн. Это не отец написал мне письмо, а его личный евнух. Он сообщил мне о недуге отца, и я примчался сюда. Когда я вошел к нему в покои, он взглянул на меня, и слеза покатилась из его глаз... Затем он подошел ко мне и обнял, чего не делал никогда за всю мою жизнь! Я перепугался, честное слово... А потом он назвал меня... А-Ли.

Хай Минъюэ заледенел, мороз прошел по всему его телу.

— А... Ли? — он не мог даже вдохнуть.

— Отец болен, очень сильно. Иногда к нему возвращается рассудок, но большую часть времени он видит моего покойного старшего брата во всех окружающих. Он настаивал на том, чтобы передать трон ему, четвертому принцу Хэ Ли, но тот мертв уже больше десяти лет! Обещай, что никому не расскажешь, но министры заменили его имя на мое в приказе о назначении наследного принца! А-сюн? Почему ты так бледен?

— ...Я, вероятно, очень устал с дороги, оттого и бледен, — слабо проговорил Хай Минъюэ.

— Ах! Я мучаю тебя своими дворцовыми заговорами, а ты же даже не ел. Надеюсь, скоро подадут еду. Пойдем, присядем в трапезном зале, я налью тебе чаю.

— Наследный принц не должен наливать чаю тому, чье происхождение так низко.

— А-сюн, ты дурачок! Ты герой человечества, генерал, носящий жетон ордена Байшань. Я буду подавать тебе чай до конца своей жизни, и пусть меня четвертуют за это.

Принц отвел Хай Минъюэ в трапезный зал и вскоре его заполнили другие члены делегации главнокомандующего Ши. Обед, который просил подать Хэ Цзибай, был роскошен, столы ломились от разнообразия блюд, душистое вино около каждого члена делегации так и манило расслабиться. Однако Хай Минъюэ кусок в горло не лез, а пил он только чай, чтобы хоть как-то унять неприятное, тревожное ощущение в животе. Он мельком взглянул на Ши Хао, и тот с трудом держал лицо нейтральным — он явно был недоволен тем, что наследный принц потратил так много продуктов на это изобилие блюд, но Ши Хао был не в том положении, чтобы делать замечание.

Хай Минъюэ сидел за столом, не притронувшись к палочкам, и время от времени поднимал взгляд на гостей, как будто что-то в их лицах или жестах могло его успокоить. Однако его тревожное предчувствие становилось лишь сильнее.

В этот момент зычный голос евнуха пронзил обеденный гомон в зале:

— Приготовьтесь встречать князя!

Лица министров переменились. Хэ Цзибай, сидевший на главном месте, заметно побледнел. Двери зала раскрылись, и в сопровождении евнуха появился пожилой мужчина в богатых одеждах, которые, казалось, были слишком тяжелы для его слабого, исхудавшего тела. Хай Минъюэ напрягся, когда его взгляд упал на ослабевшего князя — перед ним стоял пожилой мужчина с потерянным взглядом, осунувшимися щеками и заостренными скулами, совсем не похожий на того красивого, серьезного мужчину, которого четвертый принц изредка видел во дворце. Евнух осторожно поддерживал князя под локоть, направляя каждый его шаг, как если бы тот шел в кромешной тьме.

Все в зале повскакивали из-за столов и почтительно склонились перед князем, и Хай Минъюэ машинально последовал их примеру. Он старался не вглядываться в лицо князя, но не смог сдержаться и украдкой бросил взгляд вверх, когда услышал сдавленный шепот.

— А-Ли... — произнес князь хриплым, едва слышным голосом, протягивая руку к Хай Минъюэ. — А-Ли, не надо кланяться...

Гробовая тишина повисла в зале.

Слова князя ударили в сердце Хай Минъюэ, словно копье, наполненное демоническим ядом. Кровь отлила от его лица, и он, застыв, почувствовал, как дрожь пробегает по всему телу.

Хэ Цзибай переполошился, подбежал к отцу и, схватив его за рукав, быстро заговорил:

— Отец, вы обознались! А-Ли это я, а перед вами — доблестный генерал Хай из Великой Шуанчэн. Он приехал, чтобы выстроить оборону в нашем регионе. Отец, посмотрите на меня, это я — ваш А-Ли!

Он бегло глянул на Хай Минъюэ и одними губами произнес: "Это то, о чем я тебе говорил! Прости!"

Но князь будто не слышал его слов. Он шагнул к Хай Минъюэ и, вопреки всем правилам приличия, бросился ему на шею, обняв, как обнимают близкого, которого не видели многие годы. Хай Минъюэ застыл, его тело словно обратилось в камень, а разум погрузился в ледяную пустоту. Он не знал, что делать и как реагировать, но, не имея сил на сопротивление, позволил князю приблизиться, принимая объятия с неподвижностью статуи.

Князь сжимал его в своих ослабевших руках, гладил по волосам, шептал ласковые слова, которые Хай Минъюэ никогда не слышал в детстве. Он содрогался от каждого слова князя, сказанного шепотом ему на ухо:

— Я... я любил твою мать больше всех других, А-Ли, — шептал он. — Она была единственной, кого я любил по-настоящему... Я так сильно скорбел о ней, что не мог даже смотреть на тебя, потому что ты был её живым отражением.

От резкого запаха старика у юноши тревожно скручивало живот.

— Я никогда не прощал госпожу Янь... Знаешь, она столкнула твою матушку с крыльца... О, как же я презирал её за это! Но что мне было делать? Армия, её семья, генерал Янь... Я не мог рассориться с ними. Я был слабым, подлым трусом, А-Ли... но я любил твою маму... очень любил. Прости меня... Прости...

— О Небеса! — взмолился Хэ Цзибай, обливаясь потом. — Отец, прошу, перестаньте, вы смущаете генерала! Я уже слышал эту историю, отец, я вас прощаю! Скорее, ступайте отдыхать!

Князь всхлипнул и прижался к плечу Хай Минъюэ, беззвучно плача, точно потерянный ребенок. Хай Минъюэ зажмурился, он хотел исчезнуть, обратиться пылью! Прошло столько лет с тех пор как он в последний раз думал о смерти матери, и внезапно на него словно ушат воды обрушилось это откровение. Колени его дрожали, и он чувствовал, как холод распространяется по телу, окутывая сознание туманом. Казалось, еще немного, и он потеряет контроль над собой, но тут же подошел евнух и мягко, уговаривая как ребенка, начал отводить князя прочь, уверяя, что тот должен отдохнуть.

Когда князь, наконец, отпустил его, Хай Минъюэ ощутил как огромный груз свалился с его плеч. Ноги его подкосились, и перед глазами всё на мгновение потемнело, но в следующий миг твердая рука коснулась его поясницы — Ши Хао незаметно подошел сзади и поддержал его, не давая упасть. Хай Минъюэ затуманенно взглянул на него, чтобы поблагодарить, однако выражение лица Ши Хао было не описать — он боялся ляпнуть лишнего из-за своей прямолинейности, поэтому выражал свое негодование одними лишь взмеченными бровями, а в его глазах огромными символами горел вопрос: "Что это за чертовщина только что тут творилась?!"

От его выражения лица Хай Минъюэ даже подавился благодарностями и ничего не сказал.

Князя вскоре увели из зала, но неприятный осадок остался на душе Хай Минъюэ после этих жутких объятий с больным отцом, и юноша до вечера не мог сосредоточиться ни на чем другом.

Ближе к ночи Хэ Цзибай лично проводил Хай Минъюэ в спальню во дворце для почетных гостей и пожелал спокойной ночи. Когда он ушел, Хай Минъюэ бессильно опустился за стол и просидел неподвижно больше получаса, пока дворцовая служанка не спросила, не желает ли он чего. Хай Минъюэ произнес:

— Принеси мне вина.

Он находился совсем один в комнате и выпил кувшин вина практически залпом. Затем он послал служанку за бумагой и чернилами, и, захмелев, неровной рукой написал короткое стихотворение:

"Ночь тиха, и снег хоронит след".*

Примечание: *это стихотворение может иметь отсылку как к убийству его матери (след убийцы), так и к воспоминаниям о матери (его мать больше не оставила следов). Тут уже кто как интерпретирует эмоциональное состояние Минъюэ.

Алкоголь обострил печаль Хай Минъюэ вместо того, чтобы избавить от нее, и в единственной строчке он выразил всю боль и скорбь по несправедливо убитой матери. Он завертелся в бесконечном круге мыслей.

Госпожа Янь ненавидела наложницу Е, потому что князь искренне любил ее, а на госпоже Янь женился, чтобы укрепить власть.

Маленький четвертый принц был похож на свою мать, поэтому госпожа Янь боялась, что князь будет любить его больше ее сыновей, а потому издевалась над ним и всем говорила, какой он бесполезный.

Госпожа Янь, питая отвращение к наложнице Е, столкнула соперницу с крыльца, и та разбила голову в день рождения своего сына.

Госпожа Янь много раз повторяла, что если бы маленький четвертый принц не был столь капризным и не просил мать укладывать его спать, ей бы не пришлось выходить на крыльцо, и она бы не умерла.

Хай Минъюэ обхватил руками голову, не в силах ни пошевелиться, ни глубоко вдохнуть. Слабые всхлипы князя снова раздавались у него над ухом:

"А-Ли, я любил ее больше всех... я был таким трусом, А-Ли!"

— Замолчи! — вдруг взорвался Хай Минъюэ и вскочил с места, но его голова закружилась, и ему пришлось опереться на стол, чтобы не упасть.

"Если бы ты любил ее, то не дал бы ей умереть... не дал бы... ее сыну так страдать".

Служанка, увидев юношу в таком состоянии, робко спросила, не нужно ли ему воды. Хай Минъюэ ответил:

— Принеси еще вина.

— Генерал...

— Принеси.

Испуганная служанка вскоре вернулась с новым кувшином вина, но Хай Минъюэ не стал даже откупоривать его. Он забрал кувшин с собой и неровной походкой вышел из комнаты по направлению к той, в которую поселили Ши Хао. Он бесцеремонно распахнул плотно закрытые двери и ввалился в комнату, где обнаружил Ши Хао и Чэн-эра. В руках Чэн-эра, затянутых в черные перчатки, была загадочная книга, которую подарил ему дед Сюй вместо меча. Эта книга давала ответ на любой вопрос, который ей задавали, но, увидев Хай Минъюэ, Чэн-эр шелохнулся, и через секунду книги уже не было в его руках.

— Что делаешь? — спросил Хай Минъюэ у Ши Хао. У него двоилось в глазах, поэтому он не воспринял всерьез жуткое выражение лица Ши Хао. Не дожидаясь ответа, Хай Минъюэ схватил Ши Хао за руку и потянул на себя.

— Это к тебе вопрос, — сказал Чэн-эр, подняв бровь. Очевидно, он озвучил и мысли Ши Хао.

— Ты сдурел, что ли? — выдавил Ши Хао, не двинувшись с места. — Какого черта так напился?

Хай Минъюэ, проигнорировав его недовольство, продолжал тянуть его за руку:

— Пойдем со мной кое-куда. Сколько можно мусолить одно и тоже? Проветришься.

— Куда ты собрался в таком состоянии? Единственное место, куда я тебя пущу, это постель.

Чэн-эр внезапно произнес:

— Иди с ним, Ши Хао. Это то, о чем мы сейчас говорили.

Ши Хао переменился в лице. Несколько мгновений он стоял в сомнениях, а затем спросил у Хай Минъюэ:

— Почему я должен идти с тобой?

Хай Минъюэ ответил без раздумий, пьяно глядя в глаза Ши Хао:

— Потому что ты моя семья. Хочу представить наложнице Е мою семью и почтить ее память.

— А Чэн-эр? — усмехнулся Ши Хао. — Чэн-эр не твоя семья?

— Нет уж, спасибо, — отозвался Чэн-эр с холодной усмешкой и отошел в угол. — Я явно буду лишним. Не хочу, чтобы из-за меня переполошилось все фамильное кладбище князя.