Ступени над Бездной

Северный континент погрузился в хаос на два года, и даже самому доброму сердцу пришлось окаменеть.

Каждый раз, когда Хай Минъюэ вынимал свой меч, Хэцин-хайянь, его движения были отточены и расчетливы, а тело двигалось с механической точностью, но не было лишено грации журавля. Юноша превратился в неуловимую тень на поле битвы, подобную вспышке молнии, которая проникала в самое сердце вражеского строя и уничтожала его изнутри одним ударом лезвия.

Там, где появлялось войско главнокомандующего Ши, черная кровь демонов разливалась на снегу, пока не превращала чистые равнины в грязевые пруды.

Ши Хао никогда не испытывал усталости. Он вел войска на северные фронты, объединял разные племена и кланы, и люди смотрели на него с благоговением. Вспыльчивый юноша с решимостью в глазах, который когда-то врывался в бой, как буря, теперь стал воплощением величия и мощи. Его авторитет строился на каменной непоколебимости. В отличие от Бай Шэнси, Ши Хао редко поднимал голос, но стоило ему взглянуть на солдат и сказать всего пару слов, как те забывали о страхе и следовали за ним, не раздумывая.

Битва за битвой Ши Хао закреплял за собой славу легендарного полководца, и народ видел в нем спасителя. Когда его войска шли в бой, имя Ши Хао произносилось с благоговейным трепетом. Каждый шаг он делал уверенно, зная, что за ним следуют тысячи тысяч. Но что оставалось за пределами этой легенды, за гранью ледяного, контролирующего взгляда?

Хай Минъюэ находился рядом с Ши Хао постоянно, следил за его движениями, иногда на подсознательном уровне подражал ему, но проникнуть в голову своего духовного брата не мог — каменные двери сознания Ши Хао даже для него оставались неприступными.

Несмотря на свои заслуги и звание генерала, которое ему жаловал Ши Хао, Хай Минъюэ не чувствовал радости. Он не испытывал гордости от власти, упавшей в его руки, и тяжесть ответственности за чужие жизни ежедневно давила на его плечи. Мечты о персиковом саде деда Сюя никогда не покидали его. Во время коротких затиший между битвами он закрывал глаза и позволял себе подумать о прекрасном будущем, ради которого просыпался каждое утро и натирал божественный меч до блеска. Он хотел бы пойти порыбачить на речку Тяньжэнь, а потом купить курицу на соседней ферме и вкусно ее приготовить, чтобы разделить ужин с Ши Хао, Чэн-эром и дедом Сюем. В Стране Сяо всегда было тепло и светило солнце, а вид безмятежных зеленых холмов успокаивал сердце, персиковое вино вдохновляло рифмовать строчки.

Вопреки тому, что Хай Минъюэ родился в самом северном краю Поднебесной, оказывается, он ненавидел снежную погоду и ледяной ветер. Однако, у юноши не было выбора — отныне генерал Хай мог только следовать приказам главнокомандующего Ши, которому ни снег, ни метели уже не были преградой.

Одним из главных союзников Ши Хао стал Цзин Синь — юноша был родом с Тенистых гор, а его семья стояла во главе одной из крупнейших школ заклинателей Южного континента. Клан Цзин оказал огромную поддержку северным войскам в момент отчаяния, и заклинатели Тенистых гор стояли на передовой, защищая солдат Ши Хао от натиска демонических принцев. Школа Тенистых гор славилась своей дисциплиной и стратегической подготовкой, и многие считали Цзин Синя одним из самых преданных людей Ши Хао.

Когда открылся новый фронт на юге, Ши Хао, понимая, что война принимает новый оборот, отправил Цзин Синя обратно на родину, чтобы тот защитил свои земли. Однако, вопреки ожиданиям, Цзин Синь отказался. Он преклонил колени перед Ши Хао, его голос был спокоен, но полон решимости:

— Мой повелитель, — сказал он. — Я не могу оставить вас в столь тяжелый момент. Я дал вам свою клятву и намерен сражаться только бок о бок с вами.

После этих слов он трижды поклонился Ши Хао. Это было не просто проявление уважения, а акт безоговорочной преданности. Ши Хао, глядя на него сверху вниз, долго молчал, а затем медленно опустился на снег, чтобы их лица были на одном уровне.

— Если твой клан окажется в беде, Цзин Синь, я помогу вам, как ты помог мне. Я принимаю твое решение.

Однако отношения между Хай Минъюэ и Цзин Синем никогда не были чрезмерно теплыми. Их объединяла верность Ши Хао и безукоризненная исполнительность, но между собой они разговаривали редко. Их нельзя было назвать недругами, но и близкими друзьями назвать их было сложно. Цзин Синь беспокоился о Хай Минъюэ, потому что тот был важен для Ши Хао, а Хай Минъюэ беспокоился о Цзин Сине, потому что на нем держались планы Ши Хао. Большего сказать о Цзин Сине Хай Минъюэ не мог.

Бай Шэнси был основным источником финансов для всех стратегий Ши Хао. Молодой человек быстро научился управлять своей властью в ордене, подавляя внутренние распри, которые время от времени вспыхивали по вине нового главы клана Ван, которым стал Ван Цзиньгу после смерти отца. Однако Хай Минъюэ не раз замечал, как Бай Шэнси потерянно глядел на белый шелковый платок с вышитыми алыми цветами сливы мэйхуа и задумчиво молчал. Этот платок был подарен ему Цин Лянь — девушкой, в которую он был влюблен, и о чьей потере скорбел в тишине.

Когда стало известно, что орден Цин Лянь был уничтожен демонами, а сама она погибла от руки принца Хао Сэ накануне своей свадьбы с Ван Цзиньгу, Бай Шэнси не находил себе места. Разъярённый и ослеплённый горем, он хотел немедленно отправиться на Восточный континент. Но Ши Хао наотрез отказался менять стратегию. В порыве гнева он ударил Бай Шэнси по лицу, и тот упал на снег, который тут же остудил его пыл. Хай Минъюэ слышал, как Бай Шэнси, оставшись один, заплакал, пряча лицо в сугробе. Сердце Хао Минъюэ болезненно сжалось, но он тихо проследовал дальше за Ши Хао.

Ходили разные слухи о смерти Цин Лянь, и юноша слышал лишь некоторые из них. Люди говорили, что брат Цин Лянь сдал ее демонам, и что она не умерла, а стала наложницей принца Хао Сэ, предав все человечество. Другие оправдывали Цин Лянь и придумали ей более благородный конец – она защищала свой орден до смерти, но не смогла сразить демона, и была убита. Третьи называли Цин Лянь мерзкой предательницей, которая ради спасения собственной шкуры отдалась демону и бросила свой орден на растерзание его солдатам, а сама теперь живет в Пепельной столице и наслаждается роскошью.

Хай Минъюэ не верил ни одному из этих слухов, но не питал надежды на то, что Цин Лянь всё ещё жива. Ван Цзиньгу, её жених, и вовсе отрицал свою помолвку с девушкой из разгромленного клана целителей, стараясь уберечь себя от этого позора.

Однако спустя год после предполагаемой смерти Цин Лянь, среди солдат возникли разговоры о девушке из группы лекарей, которая залечивала раны и сращивала кости за несколько секунд.

Хай Минъюэ никогда не видел её, потому что никогда не получал серьёзных ранений и не нуждался в помощи. Однако любопытство пересилило его, и однажды он решил разыскать эту загадочную целительницу. Когда он нашёл её, девушка сидела в шатре, лицо её было скрыто за вуалью, но стоило ей увидеть Хай Минъюэ, как она застыла, точно увидела привидение. Хай Минъюэ не стал задавать вопросов. Он вежливо попросил её написать рецепт чая от бессонницы. В углу шатра, рядом с материалами для врачевания, он заметил меч, обёрнутый в серую ткань. Меч Цин Лянь назывался Чжуюй, что значило «жемчуга и нефрит», и Хай Минъюэ был уверен, что под тряпкой скрываются зеленые ножны.

Получив записку с небрежно написанным рецептом, Хай Минъюэ поднял глаза на девушку. Он тихо произнес:

— Вам нужно сказать Бай Шэнси, что вы живы. Как долго вы собираетесь скрываться здесь?

Цин Лянь отвернулась и начала перебирать свои принадлежности в сундуке, будто слова юноши не имели для неё значения.

— Я ни от кого не скрываюсь. Я просто лечу раненых. Если господин Бай получил травму, пусть приходит ко мне, как и любой другой.

Хай Минъюэ воспринял это как сигнал к действию. Он не стал дальше настаивать, но, выйдя из шатра, направился к Бай Шэнси и рассказал ему обо всём.

Через несколько дней Хай Минъюэ проходил мимо шатра Ван Цзиньгу и услышал, как Бай Шэнси на повышенных тонах разговаривает с ним.

— Она твоя невеста, брат! Слухам нельзя верить, ты сам видишь, что всё это ложь! — говорил Бай Шэнси с отчаянием в голосе. — Служанка умерла за молодую госпожу Цин, а ей удалось сбежать и спрятаться!

— Правда или ложь — не имеет значения, — холодно отозвался Ван Цзиньгу. — Мне противно находиться рядом с женщиной, о которой ходят такие грязные слухи. Я буду первым, на кого выльется эта грязь, если приму её в свой дом.

— У вас был договор! Ты должен выполнить волю дяди! — настаивал Бай Шэнси.

— Волю отца? Это было его решение, а не моё. Я и не хотел на ней жениться. Отец покоится с миром, и глава клана Ван больше не обязан принимать бесприданниц из павших орденов. Я достоин лучшего, чем женщины, которая, по слухам, спала с всем демоническим войском.

Не успел Хай Минъюэ отойти в сторону, как ткань шатра взметнулась, и из него выбежала девушка, за ней следом — Бай Шэнси.

— Подождите! Прошу, не принимайте его слова так близко к сердцу! — кричал молодой человек, догоняя её.

Хай Минъюэ подождал какое-то время, глядя им вслед, а затем последовал за ними, чтобы узнать, чем кончится эта история любви. Он остановился у края леса и поглядел, как Бай Шэнси уселся рядом с плачущей Цин Лянь в овраге. Бай Шэнси, не раздумывая, завернул девушку в свою мантию с меховой отделкой и начал нести всякую ерунду.

— Вы... хотите поесть супа? — спросил он, когда совсем отчаялся. — Я приготовил его сам. Он вкусный очень. И горячий. Снимает усталость и утоляет голод. Даже поднимает настроение...

Цин Лянь отказалась и просила его уйти.

Тогда Бай Шэнси, не сдаваясь, достал платок, который она подарила ему когда-то, и, продолжая неуместную болтовню, стал рассказывать, как стирает его, используя какой-то чудесный отбеливатель, который тоже сам делает.

Цин Лянь, всё ещё в слезах, в недоумении подняла на него глаза, но не сказала ни слова.

Хай Минъюэ тихо улыбнулся и удалился, оставив их наедине. Вернувшись в лагерь, он хотел рассказать обо всём Ши Хао, но, заглянув в его шатёр, увидел, что юноша склонился над картой, окружённый своими генералами. Хай Минъюэ постоял у входа, наблюдая за ним с печалью, а потом ушел, чтобы не мешать. Он вдруг осознал, как сильно скучает по тем дням, когда они беззаботно шептались и сплетничали, воображая будущее своих друзей.

***

Летом войска передвинулись западнее горного хребта, в направлении Страны Байлянь. Старшие звенья командования расположились на постоялом дворе города Сюаньдао, последнего крупного поселения на пути к границам Великой Шуанчэн и Страны Байлянь.

Это был поздний вечер, и Хай Минъюэ был один в купальне. Горячая вода успокаивала его уставшее тело, аромат мыльного корня погружал его разум в безмятежный ступор.

Он осторожно расчесывал волосы пальцами, втирая масло сандала, когда в помещение вошёл Ши Хао. Его присутствие было всегда ощутимо — даже без слов, когда появлялся Ши Хао, весь мир останавливался, с трепетом ожидая, что он скажет.

— Давно не видел тебя, — спокойно произнёс Ши Хао, его голос звучал низко и хрипло. Он остановился у края купальни, внимательно осматривая раздетого Хай Минъюэ. — Ты стал мужественнее. Но вот что странно — ни одного шрама. Удача явно на твоей стороне.

Хай Минъюэ чуть улыбнулся, но ничего не ответил. Ши Хао, чьё тело было покрыто следами множества сражений, был как живой памятник войны, но оставался безупречно красив лицом. Хай Минъюэ же, несмотря на все свои подвиги, сохранял внешнюю чистоту, как будто сама судьба оберегала его от ранений. Он все еще думал, что песня лисьего короля продолжала действовать на нем.

— Ты великолепен в бою, — продолжил Ши Хао, не сводя с него глаз. — Помнишь, в детстве в тебя девушки с торговой площади кидали персики и всякие цветы и называли Пань Анем? Но, пожалуй, теперь тебе стоит носить маску, как легендарный Ланьлинский князь. Правда, не для того, чтобы устрашить врагов, а чтобы не поранить свое паньаньское лицо.

Это была шутка, но в голосе Ши Хао не прозвучало веселья. Хай Минъюэ скромно кивнул, опустив глаза.

— Усердие мое ничтожно по сравнению с твоим, — тихо ответил он.

Ши Хао подошёл ближе и опустился в воду. Этот человек, такой вспыльчивый и импульсивный, теперь был спокоен, как сытый тигр, развалившийся на солнце.

Вода тихо плескалась вокруг, и Хай Минъюэ продолжил расчесывать свои волосы, погруженный в тревожные мысли. Спустя какое-то время Ши Хао наконец заговорил, его голос прозвучал задумчиво и твердо:

— Объединить людей против демонов — это не всё, чего я хочу, Минъюэ.

Хай Минъюэ замер, его пальцы остановились на влажных прядях. Он медленно повернул голову, наблюдая за лицом Ши Хао, пытаясь понять, что стоит за этими словами.

— Небеса даровали мне Корень Будды, — продолжил Ши Хао. — Это не случайность, а дар, которым будет глупо не воспользоваться. Я решил, что стану новым Небесным Императором, когда придет время.

Эти слова прозвучали спокойно, почти буднично, как нечто само собой разумеющееся, но в груди Хай Минъюэ что-то дрогнуло. Страх пробрал его до звона в ушах. Именно эти слова он слышал в кошмарах, но неизбежно предчувствовал сердцем. Ши Хао всегда стремился к большему, но стать Небесным Императором... Это значило оставить всё, что они знали, оставить тот мир, где когда-то был персиковый сад деда Сюя — жизнь, в которую Хай Минъюэ мечтал вернуться и жить спокойно.

Хай Минъюэ невольно отвернулся, снова сосредоточившись на своих волосах, но мысли его путались. Ши Хао, казалось, не заметил его тревоги. Для него это было неоспоримым решением, и он не видел в нём ничего противоречивого.

— Но пока об этом можешь знать только ты, — добавил Ши Хао, его голос стал тише.

— Я... последую за тобой, и на Небеса, и в Бездну, — ответил Хай Минъюэ, когда собрался с чувствами.

"Но лучше бы ты отправился в персиковый сад деда Сюя и решил стать лучшим виноделом Страны Сяо..." — мысленно вздохнул юноша.

Ши Хао одарил юношу трепетным взглядом.

Пар от горячей воды поднимался к потолку. Пламя свечей колыхалось в полумраке под громкие всплески.

Спустя какое-то время юноши закончили омовение, и Ши Хао поднялся, выходя из воды. Его мокрые волосы, тёмные, как ночь, тяжело спадали на плечи и прилипали к спине. Он обернулся и посмотрел на Хай Минъюэ с красивой усмешкой.

— Отдыхай, — сказал он. — На рассвете мы выступаем в Байлянь.

Хай Минъюэ остался сидеть в воде, глядя Ши Хао вслед. Вода вокруг него стала казаться такой же холодной, как и его сердце, охваченное тревожными мыслями о будущем, которое становилось всё менее ясным, и оттого пугало. Повидавший демонических тварей и ужасов войны юноша, как ни странно, испытывал страх. Если бы сейчас перед ним бы появилось войско короля демонов, а он бы противостоял ему совершенно один, ему бы не было страшно вовсе, но стоило Ши Хао произнести одну лишь фразу "Я буду Небесеным Императором", как у Хай Минъюэ задрожали все внутренности.

Обхватив руками согнутые колени, он пытался понять, чего же именно так боялся. С громким выдохом он осознал, что боится того, что будущее принесет ему и Ши Хао боль и страдания. Он боялся испытать еще больший страх в этом будущем.

"Как можно бояться гипотетического страдания?" — спрашивал он себя, усмехаясь. — "Если бы Ши Хао залез в мою голову и узнал, что я так тревожусь, он бы устроил скандал, он бы сильно оскорбился за то, что я не верю в его будущий успех... А верю ли я в него? Я верю... но у меня такое ужасное предчувствие, что сердце разрывается".

Он вышел из купальни только когда окончательно продрог, и, опустошенный, сразу лег спать.