Ступени над Бездной

Зима миновала, но на гору Байшань вернулись холодные ветра.

Со дня нападения короля демонов на долину Цуэйлю прошло всего несколько недель, но в ордене уже сменились должностные лица — Бай Шэнси перенял от покойного отца абсолютную власть над орденом, а Ван Цзиньгу стал его первым советником. Бай Шэнси, мастер создавать идеальное впечатление, держался стойко, но в его глазах за глыбой доисторического льда все равно прятался страх — Хай Минъюэ это чувствовал в едва заметной дрожи его громкого голоса.

Ши Хао вскоре оказался самым приближенным соратником Бай Шэнси и с радостью принял от него жетон ордена Байшань. Хай Минъюэ тоже получил жетон высшего ранга с гербом ордена, цветком сливы мэйхуа, окруженным двенадцатью мечами, но Чэн-эр отказался от такого подарка. Охладев к людям еще больше, Чэн-эр держался в стороне от всех и заявил, что пойдет своей собственной дорогой. Поэтому пока Ши Хао и Хай Минъюэ завершали свое обучение у самого могущественного старейшины ордена, Чэн-эра будто сдувало ветром с горы. Он появлялся только к ночи в кабинете Бай Шэнси, где молодой глава ордена и его приближенные соратники готовились отражать грядущие нападения. В своих комментариях Чэн-эр был сдержан, и поначалу гордый Ван Цзиньгу отказывался принимать их в расчет из отвращения, но Ши Хао прислушивался к младшему брату и наседал, раздувая двухсложный комментарий Чэн-эра до полноценного плана наступательной операции.

Хай Минъюэ был готов выполнять любое поручение, которое дал бы ему Ши Хао — к тому времени уже все узнали о его боевых талантах и врожденном красноречии. Поэтому, когда Ши Хао осознал, что они с Бай Шэнси разорили казну ордена на военные нужды, он снарядил Хай Минъюэ к императору Великой Шуанчэн на переговоры. По официальной информации на переговоры ехал Бай Шэнси с сопровождающим, однако на приеме у императора Бай Шэнси больше молчал чем говорил, предоставив все Хай Минъюэ. Юноша без труда вошел в расположение императора. Он был хорош собой, его лицо казалось людям приятным, речи — благородными, а глаза — искренними. Броня из чешуи дракона и венец из хрусталя, который Ши Хао одолжил у Бай Шэнси и лично надел на Хай Минъюэ, делали его неотличимым от легендарного героя северян — Бай Юаня, основавшего орден Байшань и северные государства, поэтому император оказался готов передать временное правление ордену Байшань, чтобы одержать победу над демонами.

— Если такой бесстрашный и благородный юноша поведет людей в бой, я не сомневаюсь в скорой победе, — добавил император, улыбаясь в усы, когда Хай Минъюэ преданно кланялся перед ним. Краем сознания Хай Минъюэ содрогнулся — он ни за что не поведет людей сам.

"Даже если Ши Хао прикажет?" — спрашивал он себя, когда размышлял наедине с собой. — "Если он передаст мне в руки печать генерала и скажет "командуй", справлюсь ли я? О Небеса, пусть Ши Хао никогда так не скажет! Я сам готов умереть за него, но не смогу смотреть на то, как люди умирают за меня!"

Заполучив деньги из казны Великой Шуанчэн и военную печать, владелец которой имел полномочия командовать всем войском империи, Ши Хао возвращался в орден довольным. Конечно, печатью владел не он, а Бай Шэнси, но в тот момент Ши Хао трудился на благо общей цели, и Бай Шэнси был для него как вторая пара рук. Бай Шэнси, не наделенный особым умом, доверил бы Ши Хао даже свою жизнь, но Ван Цзиньгу и весь клан Ван выступали против потакания "безграмотному плуту". Нередко их столкновения заканчивались дракой — недовольства клана Ван его высоким статусом и почти безграничной властью внутри ордена задевали Ши Хао за живое, и он вспыхивал как спичка, ведь он ненавидел, когда его критикуют или когда что-то идет не по его плану. Ежедневные ссоры на военных собраниях выводили его, он переживал из-за того, что союзники теряют время на внутреннюю вражду, когда перед ними стоит общий коварный враг, который только и жаждет увидеть, как они загрызут друг друга.

Каждый безысходный конфликт заставлял Хай Минъюэ тревожиться до потери сна. Больше всего он боялся, что вспыльчивость Ши Хао и гордость Ван Цзиньгу обернутся непоправимой трагедией.

***

Рано утром Хай Минъюэ торопился на тренировку к старейшине Бай. Когда он проснулся, и Ши Хао, и Чэн-эр уже ушли, не разбудив его.

Чэн-эр не ходил к старейшине Бай, и никто даже не знал о его местонахождении до тех пор, пока он внезапно не выходил из чьей-то тени.

Ши Хао практически не спал и шлялся по поместью ночами в раздумьях — все его мысли занимала война, и общая — против демонов, и его личная — против Ван Цзиньгу. О предательстве учителя Цянь Сяна он, вероятно, тоже не забыл, но отложил вражду с ним на будущее. Ши Хао с головой погрузился в военное дело и многие вещи, в его рациональном мышлении потерявшие важность в их суровом положении, стал оставлять без внимания. Хай Минъюэ никогда бы не назвал юношу бесчувственным, но все больше и больше замечал, как рациональность Ши Хао чересчур затмевала его чувства.

Иногда это даже доходило до абсурда - теперь в мировоззрении Ши Хао вещи и люди в мире делились на две категории - полезные и бесполезные. Полезные - это те, что могли помочь ему выиграть войну. А бесполезные вещи он попросту исключил из своей жизни. Даже свое любимое вино Дэтянь-духоу он перестал пить - когда Хай Минъюэ хотел, чтобы Ши Хао хотя бы на один вечер расслабился и выпил с ним вина, он специально послал человека на Восточный континент, чтобы тот привез кувшин Дэтянь-духоу, но Ши Хао отчитал его:

- Вино туманит мой разум, зачем его пить, когда в нашем положении нельзя себе позволить прохлаждаться? Я выпью вина, когда мы будем праздновать победу, но сейчас не время потакать желаниям плоти.

Тогда пристыженный Хай Минъюэ спрятал закупоренный кувшин себе под кровать до лучших времен и, печальный, пролежал на ней всю ночь без сна.

Холодный ветер раздирал лицо Хай Минъюэ, и он даже уже не помнил, когда в последний раз видел зеленую траву и быструю речку Тяньжэнь на Восточном континенте. Иногда он закрывал глаза перед сном и представлял, как там Пьяница Сюй, как деревенские ребята, с которыми он учился, какая обстановка на рынке. Совсем замечтавшись, он с улыбкой представлял, как они с Ши Хао и Чэн-эром вернутся домой, а дед Сюй с похмелья бросит в них персиком за то, что расшумелись у него под окном, а потом заключит в крепкие объятья своими длинными костлявыми руками, как ветки сухого дерева.

В то утро на полпути ко дворцу старейшины его внимание привлекла фигура, стоящая у края заснеженной тропы. Это была девушка, отличавшаяся красотой, но на ее очаровательном белом лице застыло растерянное выражение. Она держала длинную палку, служившую ей тростью, чтобы ощупывать землю перед собой, но в тот момент девушка не могла сдвинуться с места — сильный ветер сдувал ее с ног, и палка, воткнутая в землю, была ее единственной опорой. Девушка была слепой.

Хай Минъюэ в нерешительности застыл напротив нее, и девушка, словно почувствовав его живое тепло, протянула руку к нему.

— Прошу вас, госпожа, — тихо сказала она. Ее голос был беспомощным и хриплым. — Не могли бы вы помочь мне? Я должна добраться до храма Черного Дракона на вершине горы, чтобы помолиться. Но путь слишком труден. Проводите меня, будьте так добры.

Хай Минъюэ тактично откашлялся, смутившись.

— Я... не госпожа. Почему вы так решили?

Услышав его голос, девушка перепугалась и бросилась извиняться.

— Господин, не держите зла на калеку, эта больная женщина не хотела вас обидеть! Я слепа, не знаю, кто передо мной. Заслышав ваши шаги, легкие, как танец босоногой феи из Небесного дворца, звон ваших украшений и запах чая и мяты с нотками сандалового масла, я решила, что вы молодая госпожа из дома Ван или Бай.

Звон, который слышала девушка, был явно не от украшений, которых Хай Минъюэ не носил, а от его брони с тысячью звенящих чешуек дракона. Однако он не стал сердиться, а тут же забыл о недоразумении, сжалившись над бедной девушкой, которую едва не сносило ветром.

— Зачем же вы идете на вершину горы в такую метель?

— Я хожу туда каждый день, чтобы вознести молитвы за воинов Великой Шуанчэн. Прошу, господин, проводите меня, помогите взобраться на вершину.

Хай Минъюэ замер. Он знал, что если поможет ей, то опоздает на тренировку, и старейшина Бай будет недоволен, а Ши Хао и вовсе устроит ему разнос, ведь юноша заставлял все свое окружение выкинуть из жизни бесполезные вещи и сконцентрироваться на полезных. Но, посмотрев на больную женщину перед собой, Хай Минъюэ не смог отказать, его сердце бы разорвалось, уйди он сейчас прочь.

— Конечно, — сказал он, подойдя ближе и взяв ее руку. — Я провожу.

У него язык не поворачивался назвать помощь больной верующей бесполезной вещью.

Женщина рассыпалась благодарностями, и Хай Минъюэ направил ее за собой по тропе. Они медленно поднимались в гору, сквозь бурю и жуткую метель, раздирающую кожу и сдувающую с ног.

— Как вас зовут?

— Моя фамилия Хуань.

Не зная, как к ней обращаться, Хай Минъюэ неловко спросил:

— Вы замужем?

— Вдова.

— Должен ли я называть вас старшей сестрой?

Самому юноше на тот момент едва исполнилось семнадцать.

— Как вам угодно, господин.

Периодически оглядываясь на нее, Хай Минъюэ все больше замечал ее красоту — даже несмотря на скверную погоду, ее лицо было безукоризненным, а черты нежными и утонченными. Ему стало немного неловко от того, что он так долго задерживал взгляд на ее лице, но она не могла знать об этом.

Когда они наконец добрались до храма Черного Дракона-покровителя Севера, стоящего на самой высокой точке континента, вдова Хуань поблагодарила юношу и попросила помочь ей зажечь благовония. Внутри пустого храма с огромными потолками Хай Минъюэ аккуратно опустился на колени вместе с женщиной перед золотым алтарем, за которым возвышалась статуя дракона до самого потолка.

Хай Минъюэ зажег палочки и установил их в каменные чаши, наблюдая, как тонкие струйки дыма поднимаются к небу. Вдова Хуань погрузилась в долгую молитву, читая сутру за сутрой. Хай Минъюэ смиренно сидел возле нее и не издавал ни звука — он не хотел уходить, а собирался дождаться конца молитвы и проводить слепую женщину обратно.

Он задумчиво взглянул на статую божества. Император Снегов и Метелей, покровительствующий всему Северному континенту, около месяца назад покинул храм, взмыв на Небеса, и оставил свою гору, которую должен защищать. Хай Минъюэ вспомнил, как в детстве молил покровителя своей родины, Бай Ляня, чья статуя стояла позолоченная в храме его предков, о помощи и наказании своих обидчиков. Тогда он решил, что молиться богам на самом деле бесполезно, а можно полагаться только на себя или на помощь неравнодушных людей, как та служанка, которая помогла ему сбежать.

Только когда все палочки благовоний догорели до конца, что равнялось где-то двум часам, вдова Хуань закончила молиться. Хай Минъюэ подсчитал, что к тому времени, пока они спустятся с вершины, пройдет еще два часа, и старейшина Бай не примет его на занятие сегодня.

Его напряженные мысли прервало легкое касание к плечу. Вдова Хуань сидела рядом и обожженными морозом руками протягивала юноше несколько связок шнурков разного цвета.

— Помогите мне, господин. Хочу сплести обереги от демонов, но у меня не хватает сил. Если у вас есть время, пожалуйста, помогите мне. Я подарю вам два. Один оставите себе, а еще один подарите тому, кого вы боитесь потерять.

— Я не умею плести, — мягко ответил Хай Минъюэ.

— А я покажу, как.

Глядя, с какой невинностью девушка протягивала ему потрепанные шнурки, он не мог отказать и принялся за работу. Когда обереги были готовы, вдова Хуань благословила их, прочитав молитву, а затем снова поблагодарила юношу. Как и обещала, она подарила два оберега.

— Вы же из ордена Байшань, господин? — спросила она чуть погодя. — Я слышу на ваших руках запах стали и старых книг.

— Это правда.

— Тогда этот подарок вам пригодится. Я читала сутры о бесстрашии, пусть не робеет ваше сердце и не дрожит рука, держащая меч. Пусть эти обереги принесут ясность ума тому, кто их носит, и защитят от вредящих душе мыслей. С волей небес да воцарится мир на земле людей.

— Да будет так, — ответил Хай Минъюэ, рассматривая обереги, которые сам сплел. Он собирался подарить один из них Ши Хао, а второй отдать Чэн-эру. Скорее всего, Чэн-эр не примет его, и Хай Минъюэ не будет настаивать, поэтому оставит его оберег себе.

С наступлением вечера Хай Минъюэ попрощался с госпожой Хуань у ее дома и потерянно побрел в резиденцию ордена. Он лишь надеялся на то, что его способности переговорщика спасут его от гнева Ши Хао. Он был уверен, что, узнав правду, Ши Хао поймет его и не будет сердиться, ведь Хай Минъюэ и так владел заклинаниями и мечом лучше самого Ши Хао.

Однако его сердце все же было неспокойно. На пороге резиденции он тут же встретился с одним из слуг, который выглядел встревоженным.

— Молодой господин Хай, — сбивчиво затараторил слуга. — Молодой господин Ши велел вам явиться в кабинет главы ордена, как только вы вернетесь.

Осмотревшись по сторонам, он добавил шепотом: "Он был в ярости, когда узнал, что вас видели с молодой красавицей на пути в храм... Что интересовались вы, не замужем ли она, про это тоже в курсе... Этот слуга уж не знает, что это значит, но этот слуга боялся, что господин поместье с землей сравняет..."

Хай Минъюэ почувствовал холодок по спине, его сердце с тревогой заколотилось. Он поспешил вверх по лестнице в кабинет Бай Шэнси, где увидел Ши Хао, стоящего возле стола. На столе была разложена огромная военная карта — на ней разрабатывали стратегию для предстоящего сражения с демонами. Ши Хао стоял спиной к двери, но даже не видя его лица, Хай Минъюэ содрогнулся. Точно с таким же чувством он вошел в покои императора Великой Шуанчэн в жуткой иллюзии, поставленной Цянь Сянем. В иллюзии Ши Хао в образе Кровавого Барона стоял перед картой Поднебесной, окрашенной в красный, и от одного вида его спины становилось не по себе.

Ши Хао даже не повернулся, когда Хай Минъюэ вошел, но напряжение в его позе было ощутимым. Он узнал Хай Минъюэ по звукам его шагов.

— Где ты был? — спросил он холодно.

Хай Минъюэ попытался говорить спокойно:

— Я встретил слепую женщину на пути. Она попросила отвести ее в храм Черного Дракона. Я не мог ей отказать... Она долго молилась за всех нас и попросила сплести обереги от демонов, — он вынул из рукава амулеты из шнурков, сплетенные своими руками, и протянул их Ши Хао. — Это для тебя.

Но Ши Хао не оценил этого жеста. Когда он резко обернулся, его лицо исказилось от ярости, и он разразился тирадой:

— Вместо того, чтобы пользоваться расположением старейшины Бай и выучить у него все, что можно, ты занимался рукоделием с незамужней девицей? Какими чарами тебя пленила эта ведьма? Я из кожи вон лезу, лишь бы мы выиграли войну и спасли все, мать его, человечество, а ты бездарно прожил день в молитве божествам? С каких пор ты думаешь, что им не все равно?!

Хай Минъюэ отступил на шаг. Он знал, что Ши Хао был в постоянном напряжении, но не ожидал от него ужасающей реакции. Прежде чем он успел что-либо сказать, Ши Хао выхватил обереги из его протянутой руки и швырнул их в печь.

— У нас война, Минъюэ! — его голос звенел от гнева. — Время для безделья закончилось.

Только сейчас, проводив дрожащим взглядом обереги в печи, Хай Минъюэ заметил Чэн-эра, который стоял в темном углу и молча наблюдал за всем происходящим. Его красные глаза мерцали в полумраке.

Хай Минъюэ стоял в напряженной тишине, опустив голову, пока Ши Хао медленно остывал. Жар от печи, в которую Ши Хао швырнул обереги, казалось, перешел на щеки Хай Минъюэ — его охватил стыд, ведь Ши Хао был во всем прав. Его внутренности сжались от гнева на себя же, за то, что не смог соответствовать ожиданиям самого важного человека в своей жизни. Обереги сгорели в огне, и Хай Минъюэ почувствовал, что вместе с ними сгорела и какая-то часть его сердца.

— Прости, — произнес он, опустив голову.

Ши Хао не издал ни звука. Чэн-эр, продолжая молчаливое наблюдение из своего угла, не выдал ни единого признака беспокойства, его лицо ничего не выражало.

Дверь кабинета внезапно скрипнула, и вошел Бай Шэнси. Его облик был, как всегда, безупречен, а на лице вся тревога и страх скрывались за маской спокойствия и собранности. За ним тенью в кабинет прошел и Ван Цзиньгу.

Мягкое приветствие Бай Шэнси разрядило напряжение в кабинете, который вот-вот бы и взлетел на воздух. Однако, переглянувшись с Ван Цзиньгу, Ши Хао вновь стал мрачнее тучи.

— Молодой господин Хай, — мягко сказал Бай Шэнси тем временем. — Я слышал, что ты помог одной из наших верующих. Доброе сердце и чистая душа могут принести не меньше пользы на поле боя, чем заточенный меч. Но и то, и другое нужно держать в равновесии.

Хай Минъюэ молча поклонился, но в душе смутился еще больше — неужели теперь весь орден знал, что он отлынивал от тренировки в компании женщины? Не сказать, что его репутация была чем-то, что он боялся потерять, но становиться центром сплетен звучало как невыносимое унижение! Еще меньше он хотел, чтобы члены ордена отвлекались от подготовки к войне, гадая, была ли у преданного Хай Минъюэ интрижка с какой-то набожной вдовой!

Ван Цзиньгу присел за стол, на котором лежала карта, и указал на отмеченные киноварью вероятные позиции врага. Казалось, он начал обсуждение с того же места, на котором они остановились в прошлый раз.

— Однако, брат, у демонов нет жалости, и каждая ошибка может стоить нам жизни. Доброе сердце должно окаменеть на время, — сказал он, плавно переводя взгляд на Ши Хао. — А ярость должна быть направлена на врагов в первую очередь, не стоит растрачивать ее на подчиненных. Кто владеет своим сердцем, владеет миром. Тебе стоит повторять себе это как мантру, молодой господин Ши.

Ши Хао навис над Ван Цзиньгу как огромная черная туча.

— Чья бы корова мычала...

Ван Цзиньгу оставался спокоен, несмотря на ощутимое напряжение в комнате.

— Молодой господин Ши, ты рожден для великих свершений, это неоспоримо. Но командование войском требует не только силы духа и железной воли. Это искусство. Искусство управлять людьми так же тонко, как игра на струнах цитры. И если ты позволишь ярости взять верх над разумом, мы все окажемся в проигрыше. Ты прешь напролом и бросаешь людей вперед себя, как безжалостный деспот. Разве можно доверить тебе командование войском?

Ши Хао медленно наклонил голову, его глаза, сверкающие золотом, уставились на Ван Цзиньгу, точно зоркий глаз орла, готового спикировать вниз за добычей.

Хай Минъюэ опустил подбородок. Ван Цзиньгу снова сцепился с Ши Хао. Уже неделю они решали, кто должен вести императорское войско в бой, Ши Хао или Бай Шэнси. Сам Бай Шэнси свое мнение не озвучивал, а Ван Цзиньгу стоял за него горой, будто любой ценой боялся допустить Ши Хао до императорской печати.

— Искусство войны, — выплюнул Ши Хао с презрением. — Война — это не набор правил. Это хаос, и тот, кто контролирует этот хаос, владеет победой. Бай Шэнси сильный человек, но ему не хватает жесткости. Он слишком осторожен, а чрезмерная осторожность в нашем положении — это первый шаг к поражению.

Ван Цзиньгу кивнул, соглашаясь лишь частично.

— Искусство войны заключается в том, чтобы сдерживать порыв броситься в бой прямо сейчас и глупо погибнуть. Брат Шэнси, как справедливый владелец печати, понимает это лучше всех.

Ши Хао сузил глаза.

— Печать — это всего лишь символ, но не сила. Когда враг у порога, тот, кто думает слишком долго, умирает первым.

Ван Цзиньгу улыбнулся, но в его улыбке была тонкая ирония.

— Ха-ха, спорить с тобой, молодой господин Ши, все равно, что спорить с ребенком. Если ты окажешься во главе императорского войска, у нас просто не останется войска — ты все его бросишь на убой. Командовать должен тот, кто понимает, как важна жизнь каждого солдата.

Хай Минъюэ внимательно следил за лицом Ши Хао — он знал это выражение. В мыслях Ши Хао уже тысячу раз проткнул Ван Цзиньгу мечом, сжег его тело и, наверное, съел его прах.

— Бай Шэнси колеблется. Я не стану рисковать всем, если есть шанс, что его нерешительность станет причиной нашего поражения.

Ван Цзиньгу издал смешок. Бай Шэнси стоял в стороне, глядя как мерцает пламя свечей, словно это не он был предметом ожесточенной дискуссии.

— Как можно разговаривать с тобой так долго об одном и том же?

Чэн-эр, стоявший в тени всё это время, наконец заговорил, его голос был низким и спокойным:

— Если хотите потерять императорские войска, оставьте печать у Бай Шэнси. Разговоров-то, — его красные глаза вспыхнули в тусклом свете. Он горько усмехнулся и больше ничего не сказал, откинувшись обратно в темный угол.

— Тот, кого не спрашивали, должен молчать, — отозвался Ван Цзиньгу и поднялся с места в ярости. — Я не желаю больше спорить с недоучками из деревни! Если брат был так благосклонен к тебе, Ши Хао, прими его благосклонность скромно и следуй за ним, как за своим главой, или уходи прочь на свою землю и командуй своими восточными деревенщинами! Там хоть искупайся в их крови, а жизнями северян я не позволю тебе разбрасываться!

— Посмотрим, кто в чьей крови искупается, — выплюнул Ши Хао, снова вскипая. Он не стал досиживать до конца собрания, а ушел, хлопнув дверью.

Бросив взгляд в угол, Хай Минъюэ обнаружил его пустым — Чэн-эр тоже словно растворился в тени.

Юноша остался один в кабинете, но не проронил ни слова, пока довольный победой Ван Цзиньгу двигал фигурки и флажки на карте, словно ребенок.