Ступени над Бездной

Какое-то время Хэ Ли отмокал в бочке, попивая горячий суп, который ему прислал хозяин по велению Ши Хао. Так же ему прислали отвар чая и мяты для ополаскивания волос. Он потратил много времени, чтобы хорошо высушить волосы и привести их в надлежащий вид сандаловым маслом и так устал, что валился с ног, когда вышел из купальни.

Была уже почти ночь, и Хэ Ли осторожно проходил по коридору постоялого двора к своей комнате, чтобы лечь отдыхать, но странные звуки за чей-то дверью остановили его. Человек за стенкой словно плакал и стонал от боли. Хэ Ли замер, не зная, что делать — ведь если человеку плохо, ему надо помочь, но с другой стороны, вспомнив многочисленные любовные романы, которые прочитал за свою жизнь, Хэ Ли мог попасть в неловкую ситуацию, если в комнате больше одного человека, и стоны эти вовсе не от боли.

В конце концов, звуки так встревожили его сердце, что он не смог пройти мимо — ведь если человек действительно страдал, а Хэ Ли ему не помог, он себе такого не простил бы. Он постучал, но ему не ответили.

— Вам нужна помощь? — спросил он достаточно громко для верности. — Могу я войти?

За стенкой не послышалось явного запрета, поэтому он осторожно проскользнул в комнату, в которой было очень темно и холодно. Ни свечи, ни жаровни не горели, а ставни были заперты, поэтому Хэ Ли пришлось зажечь световое заклинание на кончиках пальцев.

Из угла комнаты на него уставились затемненные безумием прозрачные глаза. Мужчина сидел на полу, впившись пальцами в ножны меча, словно они были последней ниточкой, на которой держался его рассудок. Лента спала с волос мужчины и лежала на полу неподалеку, точно он недавно катался по полу в драке с кем-то. По его щекам текли слезы, но он их не замечал, а смотрел куда-то сквозь свои колени.

Хэ Ли ужаснулся, увидев Цзин Синя в таком состоянии, и осторожно опустился напротив. Он звал его по имени, но Цзин Синь был поражен кошмаром, который проживал в своей голове. Все, что изредка произносил Цзин Синь, было:

— Так холодно... Повелитель, когда вы вернетесь за своим бесполезным слугой?

Хэ Ли внутренне сжался от пронзительной печали, вспоминая образ Цзин Синя, каким он был в его юношеских воспоминаниях — нежным, талантливым юношей, полным решимости и жизненной силы. Теперь же он видел только его поврежденную оболочку. Красивые голубоватые глаза юноши выцвели, как высохшее море, его длинные пальцы, которые когда-то искусно играли на гуцине, были покрыты мозолями и шрамами.

Этот человек провел несколько десятков тысяч лет в Бездне, куда не проходит свет, где нет ни одной живой души, непрерывно сражаясь с мертвыми и переживая разрушающий душу холод, с одной только целью — защитить божественный меч Ши Хао. Он пробыл там в полном одиночестве и жестоком неведении, потеряв счёт времени, охваченный постоянной тревогой.

Сердце Хэ Ли обливалось кровью при виде такой истерзанной страданием души.

Он пытался воздействовать на состояние Цзин Синя утешающими словами, но они не возымели никакого эффекта. Тогда Хэ Ли оглядел комнату и притащил поближе жаровню, которую тут же зажег. Он зажег и все свечи, которые нашел, затем стащил с кровати одеяло и закутал в него одержимого Цзин Синя.

На секунду в прозрачных глазах Цзин Синя промелькнуло осознание.

— Вы выполнили свой долг, генерал Цзин, — продолжал убеждать его Хэ Ли, сидя на коленях рядом. — Теперь божественный меч у Ши Хао, и вы больше не вернетесь в Бездну.

Цзин Синь теперь смотрел на него пристально, его взгляд прояснился, но тепла в нем не прибавилось.

– Генерал Хай, это вы... — произнес он хрипло спустя время, опустив взгляд. Ему все еще было холодно, поэтому он взял концы одеяла и закутался в него потеплее. — Мне стыдно, что вы застали меня в таком состоянии.

— Нечего стыдиться, — успокоил его Хэ Ли. — Я понимаю, через что вы прошли. Хотя я все еще не помню всего, что произошло... но знаю, что вы пережили жестокое испытание ради Ши Хао.

Цзин Синь закрыл глаза и тяжело вздохнул.

— Между мной и вами, еще неизвестно, чье испытание более жестоко.

— Определенно ваше, ведь я не помню своего.

Цзин Синь поджал губы с горечью.

— Вы простились с вечной жизнью навсегда, разве может быть что-то более печальное? Пройдет какое-то время, и ваша душа обратится песком и вернется на дно Желтого Источника. Когда я узнал в вас бога смерти, мое сердце разрывалось от боли.

— Я надеюсь, у меня была на то веская причина, — тихо ответил Хэ Ли, мгновенно почувствовав себя неловко от того, что его трагическое самоубийство причиняет боль этому искреннему человеку. Он предпочитал никогда не думать о том, что будет, когда Желтый Источник, из которого вылеплено его тело, призовет его, чтобы завершить его цикл перерождений. Никто не знает, сколько времени отведено богу смерти. Например, Чжан Минлай был богом смерти почти с самого основания Преисподней и все еще существовал. Но само осознание того, что это была его последняя жизнь, не внушало Хэ Ли никакой радости.

Гуцинь одиноко стоял в углу, брошенный и нарушающий естественные потоки энергии. Хэ Ли решил, что если его слова бессильны против душевного недуга старого товарища, то, может быть, музыка излечит его.

— Вы не против, если я сыграю на вашем гуцине? — вежливо спросил он, чтобы прекратить разговор о его неминуемой окончательной смерти. — Я знаю мелодии, успокаивающие сознание.

Цзин Синь не стал возражать. Он опустил подбородок на согнутые колени и закрыл глаза.

— Это не мой гуцинь. Мой давно уничтожен. Из моего имущества у меня остался только меч, все остальное стало пеплом и пылью.

— ... Наверно, мне стоит сыграть что-нибудь особенно действенное.

Хэ Ли поставил гуцинь на стол, устроился за ним, протер струны и сконцентрировал на кончиках пальцев свою духовную силу, исходящую из сердца. Мелодия, которую он собирался сыграть, передавала часть светлой энергии слушателям и облегчала их душевные тяготы. Однако у этой мелодии был и обратный эффект — взамен обострялись собственные душевные раны исполнителя. Хэ Ли решил, что в своей новой жизни он практически не страдал, поэтому совершенно не боялся применить эту технику.

Мелодия состояла из нескольких частей и была довольно длинной. Уже к концу первой части Цзин Синь выбрался из кокона одеяла, послушал немного, искренне наслаждаясь мастерством исполнителя, затем достал гребень и привел себя в порядок, подвязав волосы лентой. На второй части он даже повеселел, прибрался в комнате и полностью вернулся в нормальное состояние.

Хэ Ли не переставал играть, но под конец мелодии не сбиться с нот ему стоило больших усилий. Он очевидно переоценил свои силы, или недооценил глубину душевных ран Цзин Синя. Чтобы помочь ему, Хэ Ли пришлось потратить слишком много сил, с каждой новой нотой ему становилось все труднее концентрироваться на струнах, даже его взгляд расплывался и рябил. В его груди зародилась необъяснимая тоска, точно из нее вырвали сердце. Печаль и тревога нарастали с каждым фрагментом мелодии, гнев и жажда мести тяготили его разум. Он с трудом заставлял свое лицо оставаться нейтральным, чтобы Цзин Синь не заподозрил о его состоянии. Меньше всего ему хотелось, чтобы юноша стал винить себя в этом незначительном пустяке.

Финальная нота мелодии не принесла ему ожидаемого облегчения — он почти уже не видел струн от ряби в глазах, его голова разрывалась от боли. Он с трудом удерживался, чтобы не коснуться виска пальцами и не поморщиться. В комнате было очень душно, и капли пота образовались на его лбу.

Цзин Синь дослушал песню с удовольствием, его лицо даже немного просияло.

— Вы замечательно играете, генерал Хай. Я уже и забыл, что вы так талантливы в искусстве, — заметил он с легкой улыбкой и разговорился. — Мне... даже захотелось вновь овладеть гуцинем. Однако мне кажется, это будет лишь бессмысленной, глупой и отчаянной попыткой вернуть прошлое... Как вы думаете, стоит ли мне овладеть каким-то другим инструментом?

//автор: когда принял антидепрессанты и жизнь снова заиграла красками//

Каждое его слово отдавалось болью в голове Хэ Ли, но тот заставил себя улыбнуться, хотя с трудом мог различить лицо Цзин Синя.

— Я думаю, это прекрасная идея. Такому таланту, как у вас, грех пропадать. Флейта сяо может стать отличным новым инструментом для вас. Таскать с собой гуцинь в дальних путешествиях, должно быть, неудобно.

Цзин Синь благодарно поклонился и добавил:

— Я лучше выйду прогуляюсь. Может, лавка с музыкальными инструментами еще не закрыта. Вы не составите мне компанию?

— Я... — Хэ Ли казалось, что если он поднимется с пола, то потеряет сознание. — Я заметил небольшие погрешности на этом гуцине. Мне бы хотелось починить его. Я составлю вам компанию в другой раз.

К его счастью, Цзин Синь не стал его уговаривать и вскоре покинул комнату. Едва дверь за ним закрылась и наступила тишина, Хэ Ли болезненно подпер лоб пальцами, опираясь о стол. Он был изможден и встревожен своим внезапным недугом. Он пытался войти в медитацию, но что-то в его сознании блокировало путь, а через какое-то время ему стало казаться, что болью охвачена каждая частичка его тела. Ему сильно не хватало воздуха, но открыть наглухо запертые ставни у него не было сил. Хэ Ли мгновенно пожалел о своем стоическом молчании, но подняться и вернуться к себе в комнату не представлялось ему возможным. Абсолютно обессилев, он сполз со стола на пол и через короткое время потерял сознание.

Его истерзанное печалью и гневом сердце показало ему странный сон, словно выдранный из чьих-то воспоминаний.

Небесный Дворец возвышался над Девятью Небесами, окутанный розовыми облаками. В роскошном золотом зале, залитом солнечными лучами, собрались небесные чиновники в праздничных шелковых нарядах. Они сидели за столами в два ряда, уставленными божественными угощениями и ароматным вином, и вели праздные беседы с соседями.

На главном троне возвышался Небесный Император Шаньхуань в золотых одеждах, на его приятном, юном лице играла легкая улыбка. Юноше было на вид не больше двадцати, однако на его плечах держалась вся судьба трех миров и гармония между ними. Никто не верил, что юноша способен удержать такую ношу на своих плечах, слишком узких для образа непобедимого божества, поэтому костюм императора был сшит таким образом, чтобы визуально увеличить его плечи, а пояс был затянут туго на талии.

На почетном месте под императорским троном сидел высокий мужчина в красных шелках, одаренный необычайной красотой. Его прическа была украшена золотым венцом, а на пальцах сияли перстни. Это был Ланьлинский Князь, генерал Ли Цзяньюй, занимавший очень высокое положение при дворе и обитавший на Небесах с момента восхождения на трон самого первого Императора Чжуансюя.

— Ну, где же мой подарок? — вдруг громко спросил Ли Цзяньюй, и чиновники замолчали. — Должен был быть здесь уже как полчаса! Грешно сердиться в собственный день рождения, но наглости этого танцора просто нет предела! Теперь красота его танца должна оставить меня без слов, чтобы я пощадил его. Еще и лисий король Вэй Нинцзин не почтил меня своим присутствием из-за ранения... А-йа, как он мог вступить в схватку с Белым Тигром и потерять хвост? Как бы это не стало дурным предзнаменованием!

//Белый тигр в китайской символике это предвестник несчастий, потому что обитает на западе, где располагается царство мертвых//

Стоило ему это произнести, как в распахнутых дверях появился высокий и стройный, как ствол молодого бамбука, мужчина в таких же алых одеждах, что и генерал, на его руках блестели золотые наручи, а поверх роскошного костюма лежала броня. На поясе у него висел меч в ножнах из белого нефрита, а лицо было скрыто за воинственной маской из чистого золота.

Юноша прошел в центр зала и отвесил поклон перед троном. Генерал вскочил с места от негодования.

— Сколько можно тебя ждать?! Ты позоришь меня перед Императором и уважаемыми министрами!

Танцор опустил голову ниже, и его голос глухо прозвучал:

— Этот слуга виноват, мне нет прощения. Позвольте искупить мою вину последним танцем перед смертью.

За дальним столом сидел Владыка Преисподней и неотрывно глядел на мужчину в маске. На его лице выступила горечь, точно судья всех мёртвых душ, который должен оставаться беспристрастным, испытывал сожаление и грусть, предвидя события, что были прописаны в Книге Судеб. Рядом с ним Чжан Минлай разворачивал список душ.

Небесный Император Шаньхуань мягко успокоил Ли Цзяньюя:

— Не сердитесь, генерал. Давайте дадим юноше шанс произвести впечатление.

Ли Цзяньюй махнул музыкантам, чтобы те начинали.

— Дорогие гости, — сказал он громко. — Сегодня я справляю свой очередной день рождения, но мои ценности остаются неизменны. Поэтому и сегодня я верен своей же традиции: мой подарок всем вам и самому себе — триумфальный танец Ланьлинского Князя, "Ли Цзяньюй входит в Южную Столицу с победой". Наслаждайтесь!

Несколько чиновников закатили глаза, мол: "Каждый год одно и то же! Какой же он самовлюбленный зануда!"

Танцор в маске тихо произнес: "Посвящается его величеству Небесному Императору".

Как только музыканты заиграли грандиозную мелодию, характерную для ожесточенного сражения, юноша выпрямился и изящно закружился, точно лист, подхваченный легким бризом. Его алые одежды взметались и опадали, разнося по залу аромат персикового вина, старых книг и стали, солнечные лучи блестели на его золотых доспехах. Зрелище было неописуемое, и ни один небесный чиновник не мог оторвать взгляда от красоты или даже вдохнуть как следует. Танец юноши будоражил их сердца, они замирали всякий раз, когда он делал выпад, поражая невидимого врага, прогибался, уворачиваясь от ударов, кружился над землей, словно подхваченный ветром и переворачивался в воздухе, показывая невероятный уровень боевых искусств. Его движения были изящны и точны, но довольно резки, что полностью соответствовало вкусу генерала, который лично контролировал каждую репетицию своего коронного танца.

Под грохот барабанов юноша обнажил меч, и серебряное лезвие ослепило чиновников. Не теряя ритма, юноша проделал несколько движений с мечом, и тот засиял светло-голубым оттенком. Меч словно стал продолжением руки юноши, его изящная белая кисточка плясала в воздухе, привлекая к себе взгляды.

Лицо Небесного Императора вдруг застыло. Атмосфера моментально сделалась пугающе холодной. Чиновники тоже замерли, вдруг почуяв что-то странное в танце и атрибутах "Ланьлинского Князя".

— Постойте, генерал, зачем вы дали танцору этот меч? — выпалил Император встревоженно.

Ли Цзяньюй тоже был удивлен.

— Я не давал! Понятия не имею, откуда он у него! Меня же не обманывают мои глаза, это Хэцин-хайянь в его руках? Эй, а ну остановись! Как ты посмел украсть его?

Он хлопнул в ладоши, но юноша не слышал, он продолжал танцевать, будто никого не было в зале. Его меч сиял в руке и переливался, точно поверхность бескрайнего моря в солнечных бликах, при быстрых взмахах он оставлял голубую борозду духовных сил. Юноша полностью владел душой меча, тот подчинялся ему беспрекословно. Укравший божественный меч посторонний не смог бы добиться такого мастерства, а значит мечом мог управлять только его истинный хозяин.

Небесный Император Шаньхуань вскочил с трона, но главный управляющий Цянь И преградил ему дорогу.

— А-сюн? — тихо сорвалось с губ Небесного Императора. Он, словно завороженный, смотрел на движения юноши, ставшие заметно резче, и никак не мог решиться оттолкнуть руку евнуха и самолично остановить танцора.

Цянь И, побледнев, направил парализующее заклинание на юношу, но лезвие меча тотчас же его отбило и разрубило пополам.

— Это не мой танец! — возмутился Ли Цзяньюй. — Он импровизирует какую-то ерунду! Что за клоунада? Вздумал подшутить надо мной, Хай Минъюэ?! Не помню, чтобы я приглашал тебя!

Юноша отчаянно сражался с невидимыми врагами, точно его атаковали со всех сторон, он вертелся как юла, подняв настоящие порывы ветра, раздувающие бороды, волосы и платья чиновников. Даже его золотая шпилька слетела, и волосы, собранные в пучок, рассыпались, как полотно черного блестящего шелка. Волосы юноши были значительно короче, чем принято, и едва доходили ему до плеч.

По залу прокатились ошарашенные возгласы и гневные крики, повторявшие имя Хай Минъюэ. Ян-сыцзюнь молчал, точно картина перед его глазами была кульминацией пьесы, которую он уже видел, и знал, каков будет ее финал.

Кровавые слезы брызнули из глазниц маски, окропив белоснежный мраморный пол. Меч в руке юноши вдруг погас, точно связь с духовной силой хозяина оборвалась.

Ветер разогнал розовые облака, окружавшие дворец, и на смену им пришли черные тучи, закрывшие солнечные лучи. Торжественный зал погрузился в темноту, и капли дождя ворвались вместе с ледяным ветром в распахнутые двери. В одночасье небеса содрогнулись от жуткого раската грома, а вслед зазвучали небесные колокола, ознаменовавшие наступление счастливого часа, в который был рожден Ланьлинский Князь. Но на лице генерала не было ликования, он ругался сквозь зубы, пряча лицо от летящих капель за трепыхающимся от ветра рукавом.

В одно мгновение танцор резко замер, точно невидимый враг проткнул его мечом. Он содрогнулся и выгнулся, точно получил сразу несколько ударов. Меч со звоном выпал из его руки. Никто в зале не шевелился, небесные чиновники будто обратились нефритовыми статуями. Медленно, изящно, как срубленное дерево бамбука, юноша замертво рухнул на пол. Музыка окончилась на победной ноте, которая совсем не подходила к такому финалу.

— Что?! — произнес Ли Цзяньюй в неверии спустя какое-то время, которое потребовалось ему для осмысления произошедшего. — Ланьлинский Князь сражен?! Как мог Ланьлинский Князь умереть? Какая наглость! Ты совсем потерял рассудок, чтобы так оскорбить меня, Хай Минъюэ?! Я вошёл в Южную Столицу, и народ приветствовал мою армию, цветы летели на мою голову, а ты что изобразил?! Что народ поднял восстание и убил своего повелителя?! Поднимись сейчас же! Хай Минъюэ! А ну поднимись! А ну...

— А-сюн! — воскликнул Небесный Император и, наконец, обойдя Цянь И, кинулся к замершему на полу юноше.

Из дальнего угла поднялся Чжан Минлай и неслышно, точно кошка, подошел. Небесный Император Шаньхуань дрожащей рукой снял маску с лица юноши. Хай Минъюэ был мертв, его лицо — бело, как снег, кровавые борозды из семи отверстий портили его божественную красоту. Небесный Император, не в силах закрыть рот от шока, прикоснулся к его щеке, гладкой и белой, как фарфор.

— А-с-сюн...

Он тут же почувствовал дыхание смерти за своей спиной, и его сердце похолодело. Чжан Минлай, стоявший ровно за ним, развернул список душ.

— Это, без сомнений, самая красивая смерть, какую мне только доводилось увидеть, — произнес он с усмешкой.

Внезапно все померкло, божественный свет зала погас, и в темноте раздался обеспокоенный голос:

— Минъюэ! Минъюэ!

Теплые пальцы коснулись лица Хэ Ли и вернули его в сознание. Над ним возвышался Ши Хао, поддерживая его за спину, перед столом стоял бледный Цзин Синь, а рядом с ним — ошарашенный Вэй Хуаи. Ши Хао был одновременно встревожен и в ярости и сжимал запястье Хэ Ли слишком сильно, чтобы правильно прочитать его пульс.

— Что с тобой произошло? Не может быть, чтобы ты простыл так скоро!

Хэ Ли поморщился. Его боль притупилась и зрение восстановилось, но он все равно ощущал себя восставшим из мертвых. Яркие картинки из сна перемешались в его голове, и тот сон показался ему чем-то чрезвычайно важным, но с каждой секундой он все больше забывал последовательность событий.

— Ланьлинский князь умер, — неуверенно выдал Хэ Ли. Почему-то это событие показалось ему особо значимым.

Брови Ши Хао взлетели.

— Когда это? На моей памяти он собирался пережить все три мира. Ты сказал первое, что пришло тебе в голову, чтобы отвлечь меня? Что ты делал, что твои духовные силы оказались в таком упадке?

— Мне снился сон о том, что умер Ланьлинский Князь, — тихо сказал Хэ Ли и с помощью Ши Хао сел прямо. От вида двух обеспокоенных из-за него лиц Хэ Ли сделалось неловко. — Я играл на гуцине для генерала Цзина и израсходовал все силы. Их изначально у меня было мало, поэтому не стоит удивляться. У меня сильно заболела голова, и я потерял сознание.

Ши Хао сдвинул брови, его слова были резки и беспощадны:

— Играть подобную мелодию было худшим решением, которое ты мог принять. Неужели ты сам не чувствуешь, как темная энергия в твоем теле вытеснила всю светлую? Сейчас я не владею своей полной силой и не могу снять печать с твоего сердца. Единственное, о чем я забыл тебя попросить — это не расходовать свои силы понапрасну, но я предполагал, что ты сам до этого догадаешься.

Цзин Синь нервно сжимал в пальцах новенькую флейту сяо.

— Это моя вина, повелитель. Генерал Хай хотел помочь мне справиться с моей одержимостью. Я должен быть наказан.

— Братец Хэ... — жалобно проскулил Вэй Хуаи.

Ши Хао держался на волоске от того, чтобы не разнести весь постоялый двор, его лицо опасно потемнело, но в последний момент он восстановил над собой контроль. Сострадательный лидер все же взял верх над бездушным тираном в душе Ши Хао.

— Прекрати нести чушь, Цзин Синь, — сказал он, вздыхая. Цзин Синь смотрел на него с видом побитого щенка и даже походил на себя в юности. – Вам обоим надо отдохнуть.

Он поднял Хэ Ли на руки, несмотря на слабые протесты юноши, и потащил его в комнату, но перед тем, как уйти, произнес:

— Я попросил хозяина принести тебе еще углей. Я знаю, как тебе невыносим холод.

Цзин Синь отвесил благодарный поклон, тронутый до глубины души. Совсем на секунду Хэ Ли показалось, что его глаза засияли голубизной, как в юности, но Ши Хао закрыл дверь прежде, чем он в этом убедился.

Комната Хэ Ли была в конце коридора, и Ши Хао уверенно вошел в нее, мгновенно зажигая все свечи. Он усадил Хэ Ли на циновку и сам сел напротив него, скрестив ноги.

— Дай мне руки, — почти приказал он. Его брови все еще были сведены к переносице, а взгляд серьезен. Хэ Ли протянул ему руки. — Я не могу повлиять на печать, но я постараюсь сделать все, что в моих силах.

Его горячие ладони накрыли руки Хэ Ли, и потоки светлой энергии моментально проникли в его духовные каналы. Легкое ощущение блаженства совершенствования прошлось по пальцам Хэ Ли мурашками, и он с удовольствием опустил веки, не предчувствуя никакого подвоха.

— На этот раз ты войдешь в мое сознание, — донесся ровный голос Ши Хао.

Парное совершенствование восстанавливало духовные силы, но причиняло физический урон одному из партнеров, который принимал в свое сознание другого. Хэ Ли ошеломленно вздрогнул, точно Ши Хао произнес немыслимую вещь.

— Т-ты уверен в этом? — смущенно произнес Хэ Ли, жар объял его лицо. Проникнуть в чужое сознание представлялось ему настолько личным и ответственным делом, что он никогда даже не думал, что ему поручат что-то такое. В прошлом, когда он был Хай Минъюэ, в его сознание всегда входил Ши Хао, и юноша считал это в порядке вещей.

— Расслабься. Все в порядке. Я буду ждать тебя в своем Персиковом Источнике.