Экстра 1
После выхода из Бездны сознание Ши Хао пребывало в его внутреннем мире, который Ши Хао назвал Персиковым Источником. Благодаря высокому уровню совершенствования молодой король создал целый дворцовый комплекс внутри своего сознания, где могла отдыхать его душа, пока тело было не в состоянии отвечать ее приказам. В Персиковом Источнике стоял золотой дворец, похожий на дворец в Стране Ши. Он стоял на горе рядом с водопадом и имел множество ярусов и пристроек, разбросанных по огромному персиковому саду с прудами и каналами. Во дворце было много комнат, которые Ши Хао обустраивал для себя и людей, которые могли бы заглянуть в его сознание.
Бездна пагубно воздействовала на душу Ши Хао, и она оказалась слегка повреждена, поэтому восстанавливалась в Персиковом Источнике, медитируя в саду. Пока Ши Хао медитировал в одиночестве, он не отдавал отчёта действиям своего физического тела, которое в тоже время восстанавливалось в поместье министра Чжана, его разум абстрагировался от реальности, чтобы скорее избавиться от урона Бездны.
Внезапно Ши Хао почувствовал, что его сознание колыхнулось, как рябь на воде. Он мгновенно вышел из медитации и оглядел свой персиковый сад. Черная дыра открылась перед ним, словно приглашая в нее войти.
Ши Хао нахмурился. Он хорошо знал эту дыру. Не так давно, а именно чуть больше сотни лет назад, что в понятии бессмертных не так уже и много, Ши Хао влетал в эту дыру почти каждый день во время парной медитации с Хай Минъюэ, чтобы соединить их сознания и таким образом укрепить духовное развитие. Благодаря совершенствованию духовные братья достигли невероятных высот и были практически непобедимы. Уровень Хай Минъюэ был так высок, что, решись он вызвать на бой каждого из небесных чиновников, то победил бы всех.
В сердце Ши Хао заплясала радость от вида этих врат, открывшихся перед ним столь неожиданно. Очевидно, его тело убедило Хэ Ли провести парное совершенствование, чтобы быстрее восстановить силы. Он подошёл к ним с осторожностью, но непоколебимо, как всегда, и прикоснулся рукой к гладкой поверхности, погрузив в черные недра сперва только пальцы. Дыра, словно живой организм, сжалась, как будто не хотела пропускать Ши Хао вперёд, но он, хорошо зная ее нрав, протолкнул руку дальше, не оставив ни единого шанса на сопротивление.
Немного поборовшись с вратами, отвыкшими от гостей и слегка заржавевшими, Ши Хао сумел протиснуться внутрь тоннеля. Там было так же темно, как раньше, но стены были значительно уже, и Ши Хао с трудом пробивался вперёд в темноте и тесноте, давившей на него со всех сторон.
— Мне стоит заходить сюда почаще и расширить тоннель, ведь это никуда не годится, — пробурчал Ши Хао.
Постепенно на потолке стало появляться белое пятно, похожее на Млечный Путь, которое чуть-чуть осветило юноше дорогу. Тоннель был прямой, без развилок и крутых поворотов, поэтому двигаться в нем можно было и с закрытыми глазами, на ощупь. Тоннель, казалось, был бесконечен, но Ши Хао вовсе не требовалось дойти до конца. Ему нужно было нащупать рычаг, открывающий границу сознания.
Ши Хао вскоре достиг своей цели — его рука коснулась небольшого уплотнения в стене, которое отличалось по форме и текстуре от гладких стен. Ши Хао надавил на рычаг, и тоннель содрогнулся, точно в ржавые ворота кто-то ломился. Однако рычаг не сработал сразу, и Ши Хао пришлось терпеливо жать на него в разных местах и под разными углами, чтобы створка, наконец, поддалась. Он потратил на это довольно много времени и уже начинал терять терпение, но все же не позволял себе жёстко ударить по рычагу, ведь он мог и вовсе сломаться и причинить вред сознанию Хэ Ли.
По мере того как Ши Хао дёргал рычаг, Млечный Путь на потолке растекался по стенкам, а сами стенки дрожали, сужались и расширялись, как при землетрясении. Млечный Путь состоял из непонятного вещества, похожего на жидкое тесто, и на самом деле являлся концентратом жизненной силы заклинателей. Ши Хао оказался вымазан в этом веществе и мог даже утонуть в нем, если бы в какой-то момент рычаг не поддался. Граница сознания Хэ Ли открылась, и Ши Хао вывалился в открытую створку, унесённый вперёд потоком Млечного Пути.
Темнота сменилась ярким дневным светом. Перевернувшись в воздухе и восстановив контроль над балансом, Ши Хао воздушной походкой спустился с небес на клочок земли. Это был двор небольшого деревенского дома, который Ши Хао был хорошо знаком.
Обычно, когда Ши Хао заходил в гости к душе Хай Минъюэ, та встречала его с горячими объятьями и приглашала в дом, чтобы вместе заварить чаю или поиграть на инструментах. Теперь же дом казался заброшенным и неприветливым. Ши Хао уверенно поднялся на крыльцо и дёрнул двери, но те оказались заперты изнутри на засов. Юноша постучал несколько раз. Лишь на четвертый раз изнутри послышались какие-то звуки.
— Уходи, ты пугаешь меня, — ответил голос «Хай Минъюэ» изнутри.
— Я тебя пугаю? — удивился Ши Хао. Что случилось с душой этого юноши? С каких пор он стал не рад гостям?
Засов вдруг зашевелился, и дверь приоткрылась. Из щели на Ши Хао уставились знакомые черные глаза юноши с алой меткой феникса на лбу. Он выглядел точь-в-точь как Хай Минъюэ или Хэ Ли, но его одежды были сшиты из белоснежного шелка и украшены не то алым, не то розовым поясом.
— Ты... — неуверенно произнес «Хай Минъюэ». Он пытался сообразить, где встречал своего гостя, сдвинув тонкие брови, но, похоже, провалы в его памяти были слишком глубоки. — Твое лицо мне знакомо, но я не в силах вспомнить твоего имени.
Душа Хай Минъюэ выглядела удивленной и встревоженной, точно человек, которого долгое время запугивают, и он боится выйти на улицу. Ши Хао это не понравилось — душа Хай Минъюэ всегда была спокойной и располагающей к себе, что же заставило ее вести себя так странно?
— Я твой духовный брат, тебе нечего меня бояться, — ответил Ши Хао ласково. — Раньше я часто бывал здесь и мы пили чай. У тебя готов чай душевного согласия?
Когда Ши Хао пришел сюда в первый раз много лет назад, душа Хай Минъюэ вышла к нему с уже готовым чаем, но опрокинула его, и ей пришлось варить новый, чтобы завершить церемонию духовного единства. На этой церемонии души отбивали три поклона и выпивали чай душевного согласия, чтобы навсегда породниться.
«Хай Минъюэ» помотал головой.
— Это не тебя я боюсь. Я думал, это снова она пришла.
Ши Хао от удивления приоткрыл рот, в его сердце распалилась тревога.
— Кто ещё посмел войти сюда? — прогремел он, рассерженный не на шутку.
— Тень, — ответил «Хай Минъюэ» растерянно. — Не так давно она появилась здесь и ходит за мной по пятам, стоит мне покинуть дом. Когда я оборачиваюсь, то не могу поймать ее, она тут же исчезает за углом. Только мельком мне удается разглядеть ее тень на земле. Когда она появляется, небеса темнеют и дует холодный ветер, который пробирает до костей. Мне становится не по себе. Она словно следит за мной из-за каждого угла, как тигрица высматривает антилопу из кустов.
Тут же в голове Ши Хао промелькнула догадка — Богиня Хаоса поставила печать на сердце Хэ Ли и получила доступ к его сознанию, чтобы терроризировать его душу.
Деревья зловеще зашумели в подтверждение его мыслям.
Ши Хао подался вперёд, чтобы уверительно сжать руки «Хай Минъюэ», но тот в испуге спрятался за дверь. Тревожность его родственной души породила ярость в сердце Ши Хао, точно ему самому нанесли непростительное оскорбление. Он рывком сошел с крыльца и, призвав всю свою мощь, создал четыре массивных золотых печати. Они вонзились в землю вокруг двора, создавая прочный забор. «Хай Минъюэ» с опаской наблюдал из-за двери.
Ши Хао отряхнул руки.
— Это отпугнёт ее на время. Пока я здесь, тебе не стоит бояться.
Он снова поднялся на крыльцо.
— Ты не ответил. Чай готов?
Хай Минъюэ мотнул головой, отступая вглубь прихожей. Ши Хао посчитал это приглашении войти и шагнул вперёд. Убранство комнаты осталось практически неизменным. В центре стоял стол с изящной курильницей для благовоний, полки вдоль стены были уставлены книгами и свитками. Горели свечи, а в воздухе все ещё витал приятный запах чая и мяты. Ши Хао глубоко вздохнул, внезапно ощутив себя дома.
— Не готов, значит, чай... — произнес Ши Хао лукаво и бросил взгляд на «Хай Минъюэ». Юноша застыл посреди комнаты, не зная, что делать. — Тогда давай поставим его вариться.
В соседней комнате располагалась кухня. Ши Хао решил на ней похозяйничать, и «Хай Минъюэ» сразу же присоединился.
— Ты гость, я не должен позволять тебе готовить! — суетился он. Как только Ши Хао поставил барьер, тревога «Хай Минъюэ» отступила, и он доверился молодому королю. На его лице снова появилось старое выражение, располагающее к себе. Ши Хао довольно улыбнулся.
— Ты, наверно, не помнишь рецепта. Позволь мне напомнить. Мне несложно позаботиться о тебе, ведь я твоя родственная душа.
«Хай Минъюэ» расплылся в улыбке, а потом неловко отвёл взгляд.
— Я не думал, что у меня есть семья.
— Хм?
Ши Хао посмотрел в угол комнаты, где раньше висел портрет матушки Хай Минъюэ. Теперь там было пусто. В углу стоял только низкий стол, который портил весь фэншуй. На столе лежала аккуратная стопочка бумаг и кисти с чернильницей. Ши Хао покачал головой.
— Непорядок. Сейчас нарисуем.
Когда все необходимые ингредиенты были помещены в чан с кипящей водой, Ши Хао уселся за стол, а заинтересованый «Хай Минъюэ» сел рядом и подал ему кисть.
Ши Хао плохо помнил лицо матери Хай Минъюэ, но знал, что она была похожа на богиню Гуаньинь. Гуаньинь была одной из немногих небесных чиновников, которые жалели Ши Хао после его провального переворота. Гуаньинь не участвовала в делах Небесного двора, она любила летать над землёй на облаке и благословлять нуждающихся в помощи людей. Она не поддержала Ши Хао, но воспоминания о ней у него остались самые теплые, точно она тоже была его матушкой.
Он нарисовал что-то очень похожее на богиню Гуаньинь и сказал:
— Твоя матушка выглядела как-то так.
«Хай Минъюэ» аккуратно взял портрет в руки, чтобы не размазать чернила, и стал завороженно смотреть на изящные линии, образующее милосердное круглое лицо богини.
— Это очень красиво, — произнес он, наконец. — Я тоже должен подарить тебе картину. Я нарисую кого-то, кого можно считать моим отцом.
Ши Хао повесил портрет Гуаньинь над столом и стал наблюдать, как юноша вырисовывает изящные линии. Художественный стиль Ши Хао был довольно прост и минималистичен, он не утруждал себя деталями, которых не помнил, чтобы не рисовать отсебятину, довольствовался наипростейшим результатом, который соответствовал его ожиданиям. Ему хорошо давались искусства, но много времени он на них не тратил, потому что считал, что развивать более практичные навыки полезнее. Хай Минъюэ, однако, был очень внимателен к деталям. Он был перфекционистом, делал все медленно, но качественно, искренне наслаждаясь процессом. Когда возникали трудности, он решал их молча и не жаловался, а когда достигал успеха, то никогда не хвалился.
«Хай Минъюэ» потратил целый час на портрет и в конце концов показал его Ши Хао. На бумаге был изображён великолепный бог с белым волосами и мечом в нефритовых ножнах. На его губах играла легкая улыбка, а облик был безупречен.
— Ян-сыцзюнь? — улыбнулся Ши Хао, переведя взгляд на «Хай Минъюэ». Тот кивнул.
— Ян-сыцзюнь обеспечил меня, когда у меня ничего не осталось, он дал мне работу и место в обществе, — с улыбкой произнес «Хай Минъюэ». — Он справедлив и надёжен, поэтому я считаю его своим отцом.
Ши Хао взял портрет Ян-сыцзюня и прикрепил его к стене рядом с портретом Гуаньинь. «Хай Минъюэ» затем спросил:
— Могу я нарисовать ещё кое-кого?
Ши Хао кивнул.
— Тогда и я нарисую.
Через какое-то время Ши Хао закончил рисунок Пьяницы Сюя. Он был изображён так, как Ши Хао лучше всего его помнил — с чаркой вина на крыльце своего дома. Он терпеливо ждал, пока «Хай Минъюэ» дорисует, и с удовольствием разглядывал его сосредоточенный профиль.
Прошла целая вечность, которая для Ши Хао пролетела как миг, и наконец портрет был дорисован. «Хай Минъюэ» трепетно вручил его Ши Хао.
— О, — выдал Ши Хао, усмехнувшись. — Это кто, твой названный дядя?
— Мой учитель, — сказал «Хай Минъюэ» без гордости. — Было бы несправедливо нарисовать Ян-сыцзюня, но забыть про чиновника Чжана. Когда я был юн, он обучал меня кодексу проводника душ и основам совершенствования. Он внёс большой вклад в мое воспитание.
Чжан Минлай ехидно улыбался с портрета и тоже держал в руке чарку с вином. Ши Хао посмеялся. Таким образом на стене появилось четыре портрета.
— Должны ли мы нарисовать Чэн-эра? — размышлял вслух Ши Хао. — Нет, пожалуй, не стоит. Это место поклонения родителям.
— Чэн-эра? — переспросил «Хай Минъюэ».
— Ты помнишь Чэн-эра?
— Смутно. Мое тело только что вернуло часть воспоминаний, я не успел ещё осмыслить их как следует.
Ши Хао поддерживающе улыбнулся ему.
— Ты помнишь, что я уже был здесь, верно? Мы совершали поклоны перед этим самым столом.
«Хай Минъюэ» коротко кивнул.
— Ты хочешь совершить их ещё раз? — уточнил Ши Хао. — У меня такое чувство, будто я вломился сюда, толком не объяснившись, а ты такой вежливый, что не знаешь, как меня спровадить.
— Нет, это вовсе не так, — ответил «Хай Минъюэ». — Чем дольше я смотрю на тебя, тем больше вспоминаю, как мы проводили здесь время. Я доверяю тебе и со всем согласен. Давай совершим заново три поклона, чтобы между нами не было недосказанностей.
Как и в первый раз, они воскурили благовония перед четырьмя портретами родительских фигур и отбили три церемониальных поклона.
— У тебя все ещё лежит тут гуцинь? — спросил Ши Хао после того, как они обменялись многозначительными взглядами.
«Хай Минъюэ» счастливо закивал и исчез в соседней комнате, где хранил гуцинь. Ши Хао перевел взгляд на портреты. Ему показалось, что Пьяница Сюй ему подмигнул, Ян-сыцзюнь снисходительно прикрыл глаза, милосердная улыбка Гуаньинь стала шире, а Чжан Минлай стал выглядеть пьянее.
— Что, подглядываете? — усмехнулся он и скрестил руки на груди. — Ну глядите, глядите, как ваши дети веселятся.
Когда «Хай Минъюэ» вернулся в комнату, бережно держа на руках семиструнный гуцинь, на его лице сияла счастливая улыбка, точно этот юноша с алой меткой феникса на лбу вернулся в состояние гармонии. За окном впервые выглянуло солнце.
Он пригласил Ши Хао выйти на крыльцо и поиграть на инструменте под шум деревьев. Ши Хао припомнил, что Хай Минъюэ не любил сидеть подолгу взаперти, ему нравилось куда больше заниматься делами на свежем воздухе при любой погоде. Ши Хао согласился.
— Может, мы поиграем в нашу старую игру? — предложил Ши Хао с улыбкой, когда они уселись друг напротив друга на крыльце, а «Хай Минъюэ» установил перед собой гуцинь на столик. — Ты помнишь ее?
«Хай Минъюэ» растерянно мотнул головой.
Ши Хао не стал его ругать, а подвинулся ближе. Несмотря на то, что гуцинь лежал для него вверх ногами, он сыграл три несвязанные ноты.
— Эта игра состоит в том, что один человек называет три основных ноты, а второй сочиняет по ним мелодию. Ты не забыл, как играть на гуцине, надеюсь?
«Хай Минъюэ» со скромной улыбкой мотнул головой.
— Мой учитель научил меня. Думаю, мои навыки стали даже лучше, чем прежде. Вот послушай.
Его тонкие длинные пальцы, словно выточенные из белого нефрита, коснулись струн. Мелодия, которую он сыграл, была гармонична и в каком-то смысле даже гениальна — Ши Хао не помнил, чтобы кто-то кроме Цзин Синя мог связать эти три ноты в простой и приятной на слух мелодии.
Восхищённый, он захлопал в ладоши. На его сердце распустились цветы.
— Прекрасно! Талантливее тебя нет человека. Я счастлив, что породнился именно с тобой, ведь ты и правда лучший из лучших, как любили говорить.
«Хай Минъюэ» смутился.
— Чтобы придумать такое непростое задание, надо обладать острым умом. Навряд ли я сумею превзойти тебя.
— Я приму от тебя задание любой сложности. Твоя очередь.
«Хай Минъюэ» немного подумал, затем улыбка дрогнула на его губах, и он сыграл три новых ноты.
— Это самое сложное, что я способен придумать.
Ши Хао с озорством в глазах перевернул гуцинь к себе лицом и сразу же сочинил свою мелодию, которая связала ноты юноши в веселой и торжественной комбинации. Мелодия, вылетевшая из-под его пальцев, была похожа на пение волшебных фениксов на горе Куньлунь.
Она повторили так несколько кругов. Ши Хао краем сознания подумал, что было бы здорово выставлять друг другу оценки за исполнение, чтобы игра приобрела сладкий оттенок азарта, но махнул рукой — «Хай Минъюэ» всё-таки был льстецом и угодником, он точно завысил бы Ши Хао оценки, и состязание было бы неинтересным.
К тому времени, когда родственные души наигрались, чай душевного согласия уже сварился. «Хай Минъюэ» вынес чайник, Ши Хао — изящные фарфоровые чашки, на которых были нарисованы розовые лепестки.
Золотые печати прочно охраняли периметр домика. Зелёные листья деревьев шумели от лёгкого ветра, распространившего запах чая по двору.
«Хай Минъюэ» разлил чай по чашкам. Сердце Ши Хао затрепетало. Несмотря на его твердую натуру, он дрожал от счастья, когда оказывался в этом доме рядом с изящным юношей с алой меткой феникса на лбу. Его компания была для Ши Хао самой желанной.
Ши Хао взял свою чашку из рук юноши, их пальцы соприкоснулись на долгое мгновение. «Хай Минъюэ» смотрел на него преданно, как смотрит на хозяина собака, преисполненная безграничной, светлой и беззаветной любви. Но Ши Хао был далеко не его хозяином, а душа Хай Минъюэ — ни в коем случае не собакой.
Волосы «Хай Минъюэ» растрепались на ветру, и Ши Хао протянул руку, чтобы поправить их, но «Хай Минъюэ» неверно воспринял его намерения, и повернул голову к нему, отчего ладонь Ши Хао легла на его щеку. По щекам прекрасного юноши разлился румянец, но его зрачки не дрогнули. Он неотрывно смотрел в глаза Ши Хао.
Внезапно четыре печати треснули, деревья заскрипели от пронзительного ветра. Холод и ужас сковал сердце Ши Хао. Его интуиция кричала, что случилась беда.
Тьма окутала двор и крыльцо, поглотив их почти полностью, прекрасный юноша с алой меткой на лбу исчез. Ледяные руки сковали шею Ши Хао, а лицо опалило морозное дыхание. Его губы целовала молодая женщина, облаченная в чёрное. Ши Хао пришел в ярость, но сопротивляться хватке женщины едва мог. От нее веяло холодом Бездны, каждое ее прикосновение разрушало его сознание. Стоило ей приподнять веки, как черные, бездонные глаза пронзили Ши Хао.
— Я так устала скучать... — произнесла она, не выпуская его из своей хватки. — Когда же ты уже наиграешься с моими чувствами?
Ее слова вылились на него словно ледяная вода. Он видел эту женщину много раз во сне.
— Открой же мне двери, — произнесла она тихо и умоляюще, и в ту же секунду необъяснимая ярость взорвалась в груди Ши Хао и превратилась в золотые мечи, которые тут же пронзили тело женщины.
Все померкло перед его глазами на мгновение. Мгновение спустя он уже видел перед собой Хэ Ли, упавшего на пол и потирающего затылок от удара о сундук.
«Минъюэ...»
«Минъюэ...»
«...»
КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА