Ступени над Бездной

Через несколько дней Ши Хао и Хай Минъюэ встретили Цзин Синя в беседке во дворе павильона Мэйхуа. Юноша играл веселую мелодию на гуцине, но его лицо было так печально, что совсем не вязалось с песней. Его длинные пальцы бойко щипали струны, а по щекам текли слезы.

Юноша играл мелодию, которой восхищалась принцесса Хэ Сяо. Лепестки сливы мэйхуа танцевали в воздухе, как если бы очерчивали ее призрачный силуэт.

За стволом цветущей сливы неподвижно стояла высокая фигура в черных одеждах. Проигнорировав Цзин Синя, Ши Хао неотвратимо двинулся к дереву, как только увидел очертания знакомой фигуры.

Когда юноши подошли, Ай Чэнхэнь даже не повернул голову в их сторону. На его ладони, затянутой в плотную черную перчатку, лежал цветок сливы, такой же красный, как его демонические глаза. Его лицо было бледным, как всегда, и ничего не выражало, его взгляд был безразличен и холоден.

Ши Хао, как ни в чем не бывало, сказал:

— Я уже боялся, что ты растворился в тумане, Чэн-эр.

Хай Минъюэ физически ощущал боль Ай Чэнхэня, ему не нужно было видеть ее на его лице, чтобы понять, что чувствует юноша. Ай Чэнхэнь был одним из шести принцев-демонов, безжалостных, аморальных чудовищ, терроризирующих царство смертных уже почти двадцать лет. И хотя Ай Чэнхэнь все еще был человеком, его демоническая сущность никогда не покидала его сознание, преследуя его, словно тень. Всю жизнь он отрекался от нее и от преступлений его народа, пытаясь жить полноценной человеческой жизнью, но настал день, когда эта тень ворвалась в его жизнь, разрушив опору его человечности — любовь.

Когда Хай Минъюэ рассказал Ши Хао о том, что произошло с ними во время сражения, Ши Хао долго молчал, впервые оставшись без слов. Только спустя полдня он, наконец, озвучил Хай Минъюэ свои мысли, и на сердце юноши отлегло.

Ай Чэнхэнь тем временем холодно процедил:

— Не называй меня так больше.

Ши Хао нахмурился:

— Не называй тебя так, не называй тебя этак, как же мне тебя тогда называть?

Ай Чэнхэнь встряхнул ладонью, и цветок сливы упал на снег. Юноша ничего не сказал и развернулся, чтобы уйти, но Ши Хао вовремя схватил его за предплечье.

— Невежливо уходить посреди разговора, разве я не учил тебя этому? Когда ты был маленьким, кто научил тебя правильно вести себя?

— Как можно научиться манерам у человека, у которого их и в помине не было? — ядовито процедил Ай Чэнхэнь, не оборачиваясь. — Отпусти. У меня нет настроения с тобой драться.

Его голос звучал так глухо, хоть и сочился ядом, что сердце Хай Минъюэ защемило.

Ши Хао улыбнулся:

— Зачем нам, братьям, драться друг с другом? В любом случае, мы искали тебя повсюду. Нас больше ничего не связывает с орденом Уцзя, и Бай Шэнси предложил нам троим закончить обучение у наставника его школы. Отныне мы сражаемся на стороне ордена Байшань, и новая битва не за горами. Я хотел сказать тебе это. Возвращаться домой еще рано, пока бесчинства демонов продолжаются, мы будем защищать народ Великой Шуанчэн.

Ай Чэнхэнь закрыл глаза и сжал кулаки в черных перчатках. Его руки были навсегда обезображены ожогами, поэтому вряд ли он когда-нибудь снимет эти перчатки.

— Ты уже все решил за меня? — произнес он с усмешкой. — Какая наглость. Я не твой ручной песик, который бежит за тобой по команде.

Ши Хао засмеялся:

— Конечно, это было бы оскорблением, называть тебя собакой! Ты мой младший брат. У тебя что, есть планы получше?

Ай Чэнхэнь процедил с горечью:

— Брат... Как я могу быть твоим братом, когда я... такой же, как мой отец. В конце концов моя человеческая сущность разрушится, и я стану таким же, как они. Кто знает, может, тебе придется и мою голову отсечь. К чему тогда называть меня братом? Лучше порви со мной узы сейчас, чтобы потом, когда тебе придется убить меня, тебе не было больно смотреть мне в глаза.

Лицо Ши Хао потемнело, и он резко развернул Ай Чэнхэня к себе лицом. Звонкая пощечина разрубила тишину. Ши Хао полыхал гневом, Ай Чэнхэнь согнулся, прислонив руку к щеке, его глаза стали ярче раскаленного угля. Хай Минъюэ заледенел, он физически ощутил на своей коже боль пощечины, которую терпел ежедневно в детстве. Он молниеносно оказался перед Ши Хао, заслонив Ай Чэнхэня собой, но Ши Хао не дал ему и слова сказать — он в ярости кричал на Ай Чэнхэня:

— Да мне плевать, кто твой отец и кто твоя мать! Я и сам хрен знает, чей сын! Мне достаточно одного — всех нас воспитал Пьяница Сюй, а значит мы братья, и я не желаю принимать другого мнения, потому что это неоспоримый факт! Это для тебя уже ничего не значит? Или ты уже решил перебежать на сторону демонов? Так легко сломалась твоя человечность?

— Ни за что! — со злостью процедил Ай Чэнхэнь. — Пока я еще в здравом уме, я уничтожу их самолично. Все, чем они дорожат, я обращу в пыль. С тобой или без тебя, с орденом или без ордена!

— Тогда в чем твоя проблема?! Что за сопли ты распустил?

— Тебе какая разница?! Отвали от меня!

Хай Минъюэ пытался успокоить конфликт, но юноши буквально зажали его между собой, прожигая друг друга испепеляющими взглядами, и обрывали на половине фразы, чтобы обменяться оскорблениями.

— Да прекратите уже ругаться. Ши Хао! Чэн-эр!

В одно мгновение конфликт перерос в настоящую драку, Хай Минъюэ толкнули в сторону, и в следующий миг два юноши уже катались в снегу, сцепившись в драке на уровне семилетних детей. Никто не применял духовную силу, даже боевые искусства будто выветрились из головы братьев — они дубасили друг друга как попало, кусались и таскали друг друга за волосы, рыча как дикие звери и брызжа слюной, вымещая чистую ярость, обиду и негодование, которые Ай Чэнхэнь собирал в своем сердце долгое время.

Хай Минъюэ смотрел на это представление в ужасе, его сердце обливалось кровью от одного только посмешного зрелища детской драки братьев. Цзин Синь прибежал на шум и застыл возле юноши, не зная, что делать. В итоге Хай Минъюэ не выдержал:

— Довольно!

Его пальцы ловко начертили печать в воздухе, и его духовная сила, соединившись с водной стихией, отбросила драчунов в разные стороны, и каждого заточила в непробиваемом, сплошном кубе воды, оставив снаружи только головы.

— Минъюэ! — возмутился растрепанный Ши Хао.

Ай Чэнхэнь только рычал на него из своего куба, как злая собака.

— Я не выпущу вас, пока вы не помиритесь, — строго сказал Хай Минъюэ. — Я не допущу, чтобы кто-то из нас ссорился. Что бы сказал отец, увидев такое поведение?

При упоминании Пьяницы Сюя оба юноши потупили взгляд.

До самого вечера они просидели в кубах, не разговаривая и вообще отвернувшись друг от друга. Под вечер, когда кубы покрылись ледяной коркой, Хай Минъюэ вышел из павильона во двор с подносом еды — наказание наказанием, а на голодный желудок мирных переговоров в случае с Ши Хао можно было не ждать. Он застыл на крыльце, услышав приглушенные голоса.

— Они не твоя семья, Чэн-эр. Мы твоя семья, — мягко говорил Ши Хао. — Я сделаю все, чтобы помочь тебе. Будь ты кем хочешь — человеком, демоном, бессмертным, бесплотным духом или жителем Преисподней. Пока твое сердце так же чисто, а разум ясен, ты будешь моим братом.

— Ненавижу тебя, — тихо огрызнулся Ай Чэнхэнь. — Ты знал, что у меня на душе, поэтому полез драться?

— Но тебе же стало лучше?

— ...

— Ты закатил глаза! Хвала небесам, Чэн-эр вернулся в себя! Ха-ха-ха!

— Ненавижу вас обоих.

— Ты совсем неправильно произнес слово «люблю», но я закрою на это глаза. Я тоже тебя люблю. И Минъюэ тебя очень любит. Ты наш самый любимый домашний питомец.

— Что ты сказал?!

— «Ты наш самый любимый младший братишка», а ты что услышал?

Хай Минъюэ расплылся в улыбке и разрушил кубы. Юноши со стоном распластались на снегу — их конечности задеревенели спустя столько часов в неподвижном состоянии. Хай Минъюэ подошел к ним с подносом, на котором дымились мисочки с ароматной едой, которую он с любовью приготовил сам.

— Раз мы все снова братья, то поужинаем в комнате, — сказал он с улыбкой. — Я купил вина.

Ши Хао посмотрел на него снизу вверх с земли и расплылся в широкой, красивой улыбке:

— Ты, как всегда, так внимателен. Это именно то, что нам сейчас больше всего нужно.

Он помог Ай Чэнхэню подняться, и тот даже не оттолкнул его от себя.

— Да, напиться до беспамятства, — тихо выплюнул Ай Чэнхэнь, ни на кого не смотря.

Ши Хао теперь был в прекрасном настроении и даже отряхнул одежды младшего брата от снега.

До позднего вечера они ужинали втроем за круглым столом, уставленным блюдами и кувшинами с вином, словно их братство, вновь соединившись, окрепло в разы. Этот ужин был окутан приятными воспоминаниями о детстве, проведенным за ужинами с дедом Сюем, кривляющимся перед круглым столом.

Ай Чэнхэнь никогда не был особенно жизнерадостным, но теперь на его лице застыла вечная печаль. Хай Минъюэ пришла в голову мысль, которая сперва под действием алкоголя казалась ему отличной, а когда он приступил к ее исполнению, вдруг показалась чудовищной ошибкой. Он достал из кармана лунный пряник по рецепту из Байлянь, которым юношей угостил Черный Дракон, а Ши Хао настоял на том, чтобы Хай Минъюэ взял с собой хотя бы один.

— Хэ Сяо... испекла его. Я думаю, будет лучше, если ты будешь его хранить.

Ай Чэнхэнь с болью посмотрел на пряник на блюде, завернутый в платочек, и встряхнул головой, словно пытался прогнать светлый образ принцессы или же ее жуткие пустые глаза и кровь, стекающую по подбородку... Затем он разделил пряник на три части.

— Еду нельзя долго хранить, иначе испортится, — пробубнил он равнодушно и съел одну часть. — Боли настоящего хватает с лихвой, зачем еще топиться в боли прошлого? Ешьте быстрее.

Ай Чэнхэнь даже поделился пряником с братьями, вопреки своей невозможной жадности — так больно было ему есть его целиком самому — посчитал Хай Минъюэ.

Это был первый раз за десять лет, когда Хай Минъюэ пробовал пряник из своего родного края. Он уже не помнил его вкуса, но как только нежный запах коснулся его ноздрей, слезы выступили в уголках его глаз. Звон ветряных колокольчиков во дворе Внутреннего Дворца и запах пряников, приготовленных наложницей Е во время Праздника Середины Осени, были редкими фрагментами добрых воспоминаний о детстве четвертого принца.

Едва нежный кусок пряника упал на его язык, слезы непроизвольно скатились по его щекам. Перед его глазами промелькнуло прекрасное лицо матери и так похожее на него лицо госпожи Е, которая исчезла из жизни юноши раньше, чем он успел привыкнуть к мысли о том, что часть его матери все ещё жива и беспокоится о нем.

Он не мог сдержать слез и закрыл глаза ладонью. Так погрузившись в вихрь воспоминаний о матери, он не заметил, что Ай Чэнхэнь сидел в точно такой же позе, закрыв глаза ладонью.

Только Ши Хао не испытывал никаких эмоций, кроме наслаждения божественным вкусом деликатеса. Его недоуменные возгласы пробивались сквозь пелену полусознания, в которое погрузился Хай Минъюэ:

— Что за дела! Вы так сильно напились, что оба расплакались? Ну же, возьмите себя в руки! Ха-ха-ха! Это надо же так напиться. Ай-я! Похоже, пора спать ложиться.

Хай Минъюэ больше ничего не мог увидеть, словно и правда погрузился в сон.

***

Хэ Ли медленно открыл глаза. Череда воспоминаний наконец выпустила его из бесконечного сна. Сперва он не мог разобраться, кто он и где он. Прожив семнадцать лет во сне, воспринимая мир глазами Хай Минъюэ, он запутался в собственной личности и не сразу понял, в каком отрезке времени находится. Он полулежал на полу, опустив голову на край кровати, на которой спал Ши Хао, рядом горела магическая жаровня, которую прислал Чжан Минлай. Постепенно Хэ Ли осознал, что произошло, и тогда его словно прошибло молнией. Он вскочил с места и вперился в Ши Хао.

Теперь ему все стало ясно — его настоящее имя сохранилось, потому что Хай Минъюэ никогда не было его настоящим именем. Он прожил большую часть своей жизни под этим именем, но все же имя, которое ему дали при рождении, было Хэ Ли.

Чем больше событий из прошлой жизни он прогонял в голове, тем сильнее краснело его лицо.

Ши Хао и он... Он и Ши Хао... в прошлом были гораздо больше, чем просто братьями, а настоящими спутниками на тропе становления буддой. Хэ Ли судорожно закрыл лицо рукой.

— Нет, этого не может быть... А он делал вид, что мы посторонние люди... чтобы не ставить меня в неловкое положение!

Эмоции обрушились на него и едва не затопили его хрупкое самоосознание. Ему потребовалось несколько минут, чтобы совладать со своими чувствами. Он не знал, что беспокоило его больше — то, что он вдруг оказался тайным принцем, то, что его учитель носил жетон точь-в-точь как жетоны Ордена Хаоса, или то, что король демонов, с которым он столкнулся в юности, сказал ему...

— Что же он мне сказал... — прошептал Хэ Ли, пытаясь вспомнить точные слова Ай Люаня, когда они столкнулись в долине Цуэйлю. — Почему его слова звучали так знакомо...

То, что человеческий облик короля демонов почти не отличался от текущего облика Ши Хао, было объяснимо — Ши Хао сосуществовал с королем демонов в одном теле, когда проходил Испытание Бездны, которое развернулось в прошлом, еще до войны человечества с демонами. Но слова Ай Люаня никак не выходили из головы Хэ Ли.

«Прямо как я и сказал тогда, теперь мы с тобой заклятые враги».

Хэ Ли резко распахнул глаза. Ай Люань действительно это уже говорил. Теперь Хэ Ли отчетливо это помнил. Он произнес похожие слова в Испытании Бездны после смерти Чэнь Тая.

«Даже если впоследствии мы столкнемся в битве врагами, я буду обязан тебе той же добротой, что показал мне ты».

Его сердце громко застучало в груди от волнения.