Ступени над Бездной

На востоке от деревни заклинатели подсчитывали жертвы. Орден Байшань вынес тяжелый удар, но сумел разбить орду демонов ценой больших, невосполнимых потерь. Хай Минъюэ заледенел, увидев старого главу ордена Байшань с пробитой грудью, который умер на руках своего единственного сына. Бай Шэнси не сдерживал слез, горько оплакивая отца. Вся ответственность за огромный орден в одночасье свалилась на его плечи.

— Минъюэ.

Сзади его плеча коснулся Ши Хао, его лицо было смертельно уставшим и бледным, но в руке сиял божественный меч, омытый кровью демонов, как алое лезвие из шэнсиньского железа. Меч был отлит из серебра и искрился золотой духовной силой, а по форме практически не отличался от Хэцин-хайяня.

Хай Минъюэ задержал восхищенный взгляд на мече.

— Ты пробудил свой божественный меч, — произнес он, вспомнив яркую вспышку, рассеявшую тьму.

Ши Хао заставил себя улыбнуться:

— Это я ранил принца-демона и разбил его отряд.

Затем он опустил взгляд на свой меч и задумчиво добавил:

— Я должен извиниться перед этим мечом за то, что обзывал его ржавым куском мусора. Похоже, он не держал на меня зла, раз явил свою форму в тот момент, когда я больше всего в нем нуждался, — он вздохнул, разглядывая блестящее лезвие меча, выкованного из сердца будды, которым отныне владел. — Старик Сюй сказал, что только чистые сердцем способны призвать эти парные мечи. Неужели он все же посчитал меня достойным после всего, что я учудил в иллюзии?

Хай Минъюэ достал Хэцин-хайянь, чтобы сравнить истинные формы их мечей. Они отличались лишь цветом духовного сияния и серебряным узором на гарде, а в остальном казались близнецами. На рукояти Хэцин-хайяня узоры изображали танцующего среди персиковых цветов феникса, а на мече Ши Хао узоры соединялись в очертания дракона.

— Твое сердце полно добрых намерений, — произнес Хай Минъюэ. — Но твой характер легко доводит тебя до беды, потому что ты не умеешь вести себя иначе.

— И что нам делать? — произнес Ши Хао с усмешкой.

— Для этого есть я, — слабо улыбнулся Хай Минъюэ. — Если бы мы были на одной стороне в самом начале иллюзии, мы построили бы наш прекрасный мир без жертв.

— Обещай, что всегда будешь на моей стороне, Минъюэ.

— Я уже обещал и повторяться не буду.

Ши Хао одарил его широкой, теплой улыбкой.

— Не забывай этого.

Теплота во взгляде Ши Хао в одночасье сменилась лютым холодом, стоило Цянь Сяну появиться в поле зрения юноши. Учитель появился из ниоткуда, словно только что спустился с небес, где просидел в бездействии, наблюдая, как демоны уничтожают народ. Ши Хао ринулся вперед.

— Где вы были, учитель? — воскликнул он. Сердце Хай Минъюэ сжалось. — Вас не было в долине Цуэйлю.

Лицо Цянь Сяна было холодно и высокомерно.

— Я должен отчитываться перед тобой, ученик, который ударил меня по руке? — произнес он сквозь зубы.

Хай Минъюэ вышел вперед Ши Хао, закрыв его собой:

— Учитель-...

Но Ши Хао гневно выпалил:

— Не передо мной! Перед людьми, которые погибли, а вы палец о палец не ударили, чтобы защитить их! Это вы называете хорошим примером?!

Цянь Сян только усмехнулся:

— Смерть — это часть жизни. Слабые умирают, не принеся пользы, а сильные остаются жить, чтобы строить тот мир, который выгоден им, разве ты не поступил так же в моем испытании? Я тоже хочу построить свой мир, и в нем мне не нужны больные, смертные и слабые духом. Нападение демонов, болезни, катастрофы, войны — это инструменты разделения слабых и сильных. Зачем бы я стал препятствовать зачистке неспособных бедняков, пьяниц и шлюх?

Холод пронзил сердце Хай Минъюэ.

— Учитель, что вы говорите...

Ши Хао молниеносно вылетел из-за его спины и атаковал Цянь Сяна.

— Вы врали! Зачем вы врали мне столько лет, притворяясь праведным заклинателем, когда на самом деле вы прогнили хуже демонов, а ваши помыслы отвратительны! С какой целью вы сидели в нашей деревне и пудрили мозги моим соученикам? Ни один человек не пойдет за вами, потому что вы подлый и корыстный, вы позорище общества заклинателей!

Цянь Сян парировал его атаку и отбросил его на несколько чжанов силой своего удара.

— Если бы ты согласился стать моим истинным последователем, я бы открыл тебе глаза на добро и зло, — отчеканил Цянь Сян. — Но ты сам ударил меня по руке, и на этом наши пути расходятся. Как жаль, что тот, кто мог бы принести так много пользы ордену, отныне стал его врагом.

— Подавитесь своим орденом! — закричал Ши Хао, его горло раздирал кровавый кашель. — Я убью всех ваших учеников, если они встанут у меня на пути!

Цянь Сян одарил его последней холодной усмешкой и вперился в госпожу Е, стоявшую неподвижно в стороне, ожидая, что она пойдет за ним.

— Е Хуа, — произнес он нетерпеливо. — Мы уходим.

Хай Минъюэ помогал Ши Хао подняться, и его сердце дрогнуло, когда он увидел наставницу. Она молча сделала шаг к мужу и даже не обернулась. Ее лицо было белым, как снег. Когда Цянь Сян протянул ей руку, она мельком взглянула на племянника, а в ее глазах стояла боль от бессилия.

— Прощай, — прочитал он по ее губам.

Ее пальцы коснулись ладони Цянь Сяна, и они вдвоем исчезли в неизвестном направлении, подняв вихрь кровавого снега.

***

Спустя несколько дней в долине Цуэйлю провели похоронную церемонию, которая превратила деревню в кладбище, припорошенное снегом. Дома опустели и стали призраками былых беззаботных дней, когда здесь кипела жизнь и раздавались веселые голоса жителей. Молодые заклинатели собрались перед свежими могилами почтить память мертвых подношениями и пролить вина на землю. Их возглавил Бай Шэнси, который в тот же день похоронил отца и официально вступил в должность главы ордена. Одежды клана Бай окрасились в похоронный белый, сливающийся с заснеженной землей.

После завершения церемонии ученики стали расходиться в скорбном молчании. В конце концов, у могил остались только пятеро заклинателей, решивших скрепить свою дружбу нерушимой клятвой на крови.

Ши Хао произнес, выставив перед собой божественный меч:

— Этот меч оставляет шрамы, которые не стираются даже при перерождении, пусть же они не позволят нам стереть из памяти этот день.

Он бесстрашно обхватил лезвие голой рукой. Капли его крови моментально скатились по лезвию на снег, окрасив его в алый. Ши Хао в сердцах произнес свою клятву:

«Я обеспечу порядок в трех мирах и избавлю людей четырех континентов от вечных страданий силой богов! Я вознесусь и взойду по золотым ступеням на престол Небесного Императора, не будь мое имя Ши Хао!»

Хай Минъюэ тоже опустил левую руку на лезвие, оно прожгло ему кожу острой болью, но его слова были непреклонны и полны вдохновения:

«Я клянусь защищать простой народ и, если потребуется, пожертвовать своей жизнью, телом и душой, дабы принести свет, как луна светит в черноте ночи. Сердце мое будет стражем справедливости, мостом к миру и маяком надежды для тех, кто в нужде. Сила моя будет служить великой цели — созданию лучшего завтра для всех смертных на их пути страданий».

Вдохновившись их клятвами, Цзин Синь последовал так же, и его кровь оросила снег.

«Цзин Синь клянется не сворачивать с правого пути, даже в кромешной тьме и умертвяющем холоде, даже потеряв источник света и тепла, я не предам того, кому я присягну на верность».

Бай Шэнси был последним, кто прикоснулся к мечу, и, растроганный клятвами товарищей, произнес:

«Я никогда не предам нашей священной клятвы дружбы, пока мой разум чист и праведен и пока каждый из нас ступает по верному пути уничтожения хаоса».

Цин Лянь и ее служанка тоже стояли рядом, и на мече еще оставалось достаточно места. Хотя ее не приглашали и не ожидали от нее никаких клятв, Цин Лянь бесстрашно приблизилась к мечу и опустила руку на острие.

Лицо Бай Шэнси исказилось ужасом.

— Нет! Молодая госпожа, на вашей коже останется шрам, который не заживет даже с вашими способностями!

Цин Лянь ответила ему без сожалений:

— Пусть так. Клянусь без предрассудков лечить всех, кто обратился ко мне в агонии. Независимо от трудностей и тяжести моей ноши, я обещаю быть добрым целителем, дарить надежду тем, кто угнетен, и силу тем, кто ослаблен. Таков будет мой путь заклинателя.

Ее кровь пролилась на лезвие, рана на ее ладони привела Бай Шэнси в панику. Он знал, как Ван Цзиньгу озабочен отсутствием внешних изъянов в людях, с которыми общается, а требования к облику его жены у него настолько высокие, что он отсеял десять тысяч кандидаток на смотринах, выбрав лишь одну Цин Лянь как самую идеальную, чем не забывал лишний раз похвалиться.

Юноша тут же достал платок из рукава и протянул его Цин Лянь, в его глазах плескалось искреннее беспокойство.

— Шрамы на руке мужчины — пустяк, но вы юная дева, которую еще не взяли замуж, шрам на вашей руке станет огромным изъяном, — сказал он, отведя взгляд.

Юй-эр тут же подлетела и, выдернув платок из рук юноши, стала заматывать рану своей госпожи, сбивчиво бормоча себе под нос: «Не уследила, дурья башка, зазевалась...»

Цин Лянь вздохнула, глядя на кровь на снегу:

— Если моего мужа смущает мой клятвенный шрам, то мне не нужен такой муж.

Изящным движением она достала из рукава собственный платок с искусной вышивкой цветков сливы и без слов отдала Бай Шэнси. Ши Хао лукаво улыбнулся, глядя, как зардело лицо героя-любовника.

— Должны ли мы откланяться? — спросил он, но Бай Шэнси словно не услышал его. — Да, думаю, должны.

По пути обратно на гору Байшань Ши Хао вытащил целых четыре платка из рукава и раздал по одному Хай Минъюэ и Цзин Синю, третьим завязал свою рану, а четвертым протер свой прекрасный, сияющий меч. Бездонные карманы Ши Хао всегда были набиты полезными вещами про запас, он даже таскал с собой запасную одежду, чтобы всегда выглядеть прилично.

Цзин Синь тихо восхитился:

— Молодой господин Ши всегда такой продуманный.

На поясе Цзин Синя все это время висел знакомый божественный меч из чистейшего серебра, и Ши Хао, улыбнувшись, кивнул на него:

— У меня не было возможности поздравить тебя раньше, я узнал о том, что тебе отдали победу и этот меч, только когда увидел тебя в бою... а потом как-то вылетело из головы из-за всей суеты. Поздравляю, Цзин-сюн.

Это был меч, который обещали за победу в состязании Чжуцзи. Когда Хай Минъюэ самодисквалифицировался, а Ши Хао лишили всех баллов, на первом месте оказался Цзин Синь. Он проявил себя как преданный товарищ, самоотверженный боец, искусный музыкант и милосердный человек. Даже будучи генералом Кровавой армии, Цзин Синь всеми силами заботился о простом населении, страдающем от войны.

Цзин Синь скромно опустил взгляд и протянул меч Ши Хао.

— Я хотел отдать его тебе, но, вижу, твой меч куда лучше, поэтому мой подарок окажется бесполезен.

Ши Хао покачал головой.

— Я хочу, чтобы ты сражался этим мечом на моей стороне.

Лицо Цзин Синя озарилось светом, и он согнулся в поклоне.

— Так точно, мой повелитель.

Ши Хао тихо рассмеялся и пожурил его за любовь к театральным представлениям.

— Как ты назвал свой меч? — спросил Хай Минъюэ.

— Явление Молнии, — ответил Цзин Синь. — Техники моего клана основаны на поглощении водной стихии и создания молний от трения с воздухом.

— Какое скромное название, — посмеялся Ши Хао. — Правду говорят, что имя меча отражает характер его владельца. Имя меча Минъюэ будто выдрано из стихотворения, потому что он лирик и любит стрелять красивыми словами с двойным смыслом. А твой меч назван скромно и емко, но в то же время поэтично. Мне кажется, пришло время и мне как-то назвать этот божественный меч.

Юноши с охотой поддержали его и предложили помочь в создании имени, но Ши Хао отмахнулся. Он вынул меч из ножен и, посмотревшись в зеркальное лезвие, огласил длиннющее название:

— Гнев Небесного Дракона, Обагренного Кровью Простого Народа.

Хай Минъюэ: «...»

Цзин Синь: «...»

Тут же лезвие меча засияло и заискрилось золотом в его руке, и длинный столб иероглифов отчеканился на нем, точно магическое заклинание. Ши Хао с любовью оглядел свой меч и подытожил:

— Я лично срублю тобой голову короля демонов, недаром ты согласился подчиняться мне.

Хай Минъюэ боялся критиковать выбор имени Ши Хао, потому что юноша всю неосторожную критику в свой адрес воспринимал как личную обиду, поэтому тактично кашлянул и сказал:

— Это имя безусловно отражает твой характер, а-сюн.