НАПЕРЕКОР

« Я знаю, как это звучит. Паранойя. Усталость. Осенний сплин. Макс считает, что я схожу с ума и даже предложил мне пить снотворное. Но я чувствую приближение беды. Возможно даже, она уже пробралась в наш дом, и выжидает момент, когда бдительность будет ослаблена. Как мне заставить Макса изменить свое решение?»

— из дневника Мередит Олдридж.

Прошло всего две недели с того самого вечера, когда мы с Джо стояли на променаде в Бостонской гавани и помимо откровений, звучавших в пространстве,  позволили себе быть честными — без масок и без защиты. Всего две недели — а по ощущениям, я будто вошла в новый мир, где было позволено чувствовать. Тревоги, которые прежде жили под кожей, не уходили, но вдруг стали... тише. Я училась не прислушиваться к ним. Училась дышать без оглядки на прошлое. Слова Аарика тогда — его ласковая, чуть грустная улыбка, его уверенность в том, что я заслуживаю быть счастливой, любимой, настоящей — стали той каплей, которая перевесила чашу весов. Они подстегнули меня рискнуть, открыться и позволить себе быть уязвимой рядом с мужчиной.

Мужчиной, который признался, что влюблен в меня. Черт возьми.

Эти две недели были по правде волшебными.
Не потому, что всё вдруг стало легко, но потому, что внутренний шум, который всегда сопровождал меня, притих. Как морской прибой, который отступает, оставляя берег тёплым, усыпанным мелкими ракушками. Я перестала прислушиваться к голосу травмы — тому строгому, всё знающему шепоту, который прежде диктовал, как именно мне жить и чего не ждать. И с каждым новым днём я удивлялась, как естественно, не спеша и без рывков мы сближаемся. Не только в офисе, где работа теперь текла удивительно слаженно, но и вне его. У нас появились свои маленькие ритуалы: по утрам мы бывало ходили бегать вместе или спускались позаниматься в зал в нашем жилом комплексе, на работе мы обменивались короткими заметками на стикерах — они то прятались в папках с отчётами, то появлялись в футляре для очков. Иногда смешные, иногда неожиданно личные. Мы молчали или спорили о деталях проекта, или читали друг другу фрагменты из каких-то статей за обедом. В этом было странное удовольствие — будто каждый день мы распаковывали друг друга слой за слоем. И всё это — на фоне его внезапных, тонких, продуманных свиданий. Таких, каких у меня не было никогда.

Первое свидание было почти театральным в своей романтичности — ужин на крыше старинного здания, спрятанного в старом квартале, куда мы поднялись по узкой винтовой лестнице. Теплый вечер, лёгкий ветер, вид на город, рассыпанный огнями. Всё было устроено так, будто кто-то долго и вдумчиво писал этот вечер пером. Джо сам готовил ужин. За импровизированным столом из грубого дерева, украшенным винтажными подсвечниками и хлопающими на ветру салфетками, он ловко нарезал тесто на фетучини — с той сосредоточенностью, которую обычно посвящают чему-то очень важному. Когда я спросила, не слишком ли амбициозно для первого свидания, он усмехнулся:

— Я тренировался несколько дней. Хотел, чтобы вышло «как в Тоскане».

И, чёрт возьми, оно действительно было как в Тоскане.

Я закрыла глаза, когда попробовала — совсем не театрально, а по-настоящему, чтобы зафиксировать вкус, тепло и щедрость жеста, и, открыв их, поймала его взгляд — немного смущённый, чуть прищуренный. Джо будто не знал, куда себя деть от моего молчаливого восторга.

— Нет ли у тебя итальянских корней? — спросила я тогда, склонив голову вбок. Он рассмеялся, но покраснел, а мне безумно хотелось запечатлеть его улыбку не на камеру, а куда-то глубже, внутрь. В те места, где хранятся важные моменты и воспоминания, от которых потом так тепло на душе.
Второе свидание случилось спонтанно. Он отправил мне смс в духе : «Собери что-то тёплое. Я заберу тебя через час.» и мы поехали за город никуда не торопясь, под музыку, которую он ставил сам: старый джаз, немного Ланы Дель Рей, немного Radiohead. Он иногда постукивал пальцами по рулю в такт, а я сидела, завернувшись в его толстовку, и не задавала лишних вопросов. Когда мы приехали, я поняла, зачем был плед. В ботаническом саду устраивали ночную световую инсталляцию — целый мир из огней и теней, разлитых между цветами, деревьями и водоёмами. Всё дышало. Всё жило. Мы шли по извилистым тропинкам молча, словно не хотели нарушить эту хрупкую магию словами. И где-то в середине пути, среди флуоресцентных орхидей, он нежно поцеловал меня и клянусь, это был самый романтичный поцелуй в моей жизни.

Третье свидание тронуло и восхитило моего внутреннего ребенка во всех возможных смыслах. Оно пахло тёплой карамелью, звучало хлопками древесного масла в переносном проекторе, и ощущалось легким шорохом пледа, когда я села рядом с ним. В ту ночь мы поднялись на крышу старого дома, где в тишине спящего города уже мерцали гирлянды и стоял небольшой белый экран, натянутый на металлическую раму. Над головой звёзды, под ногами все еще гудящий от жары асфальт, а внутри — волнительный трепет предвкушения.

— Мия сказала, ты любила это настолько, что пела все песни с закрытыми глазами, — усмехнулся он тогда, нажимая на пульт и экран ожил. С первыми акварельными титрами я перестала дышать. Это был мой любимый мультфильм из детства — тот, что я смотрела на старом видеоплеере по субботам, укутавшись в одеяло и пряча слёзы в подушку, если персонажу что-то угрожало. Я не вспоминала о нём годами и ни разу — ни случайно, ни вскользь не упомянула об этом при Джо. Он сам нашёл Мию, позвонил ей и попросил помощи, чтобы сделать этот вечер особенным. Я помню, как он сидел чуть позади, давая мне пространство, как не глядя, нашёл мою ладонь, как не комментировал, когда я хмыкала на репликах, которые до сих пор знала наизусть. Это было не свидание. Это была забота, переведённая на мой язык.

Вот какими были прошедшие две недели.

Сейчас я закрывала ноутбук чуть раньше обычного. День оказался на удивление плодотворным, и я была рада проделанной работе, ведь теперь могла бы без зазрения совести идти на встречу с Элейн и не переживать, что моя голова распухнет от количества нерешенных задач. Я сложила бумаги в папку, взяла блокнот... и остановилась. Между страниц торчал уголок ярко-жёлтого стикера.
Я прищурилась, аккуратно вытащив его.

«Если тебя вдруг нужно будет спасать от тирад про ретроградный Меркурий и его влияние на наши жизни, я с радостью украду тебя у Элейн под предлогом ЧП на работе»

Я не могла сдержать улыбки, ведь такие записки отчего-то волновали меня изнутри больше, чем отправленные смс. К слову, Джо стал оставлять мне такие послания всё чаще. Иногда они были романтичными, иногда смешными до абсурда, иногда — с какой-нибудь подсказкой на день, вроде «проверь третий ящик в столе — там шоколад». Я никогда не знала, где найду следующее — в кармане пиджака , под клавиатурой или в папке с документами, которую заносила мне Ната.
Я сунула стикер обратно в блокнот и, чуть ускорив шаг, направилась к лифту на встречу с Элейн.
Мы с ней стали видеться чаще. Не регулярно, но удивительно естественно. Она всегда выбирала места и форматы, которые будто выпадали из обычного ритма жизни, как порталы в другое измерение. Однажды это была утренняя йога на крыше старого театра — в шесть утра, под персиковым небом, в окружении висящих повсюду мандариновых гирлянд и ароматов лаванды. Мы не столько растягивались, сколько смеялись — Элейн всё время путала направления и называла асаны смешными прозвищами. В другой раз — эзотерическое кафе, где подавали матчу в чашах с инициалами гостей и поили «настоями для прокачки Свадхистаны». Элейн говорила с баристой о ретроградности Юпитера, словно обсуждала прогноз погоды, а потом неожиданно серьёзно посмотрела на меня и сказала:

— Ты вообще чувствуешь, как у тебя раскрывается сердечная чакра? Ты будто стала легче.

И странное дело — я действительно это чувствовала.

Иногда это были совместные походы по винтажным лавкам или рынкам, где она могла застрять у лотка с кристаллами или привидениями в рамке — и говорить с продавцом, как со старым знакомым. Она обожала странные вещи, верила в астрологические порталы, силу имени, сны как руководство к действию и обязательно носила с собой маленький мешочек с «камнями настроения», которые вытягивала вслепую перед важными днями. И, как ни странно, её лёгкость и эта полная свобода быть «немножко другой» начинала притягивать меня всё сильнее.  Элейн была невесомой. Как человек, который не столько идёт по жизни, сколько плывёт, водя пальцами по поверхности мира, цепляя только то, что радует душу. Я всё чаще ловила себя на том, что что-то в ней отзывается внутри меня. Её спонтанность. Её забота без приторности. Её способность радоваться дождю, как будто он пролился специально для неё.
Я бы раньше назвала это странным.
Теперь — называла это отдыхом.

С ней можно было быть неэффективной, неидеальной версией себя, пить мятный чай, спорить о смысле повторяющихся цифр, лежать на траве в парке и обсуждать, в каком прошлом воплощении мы могли быть знакомы. Она не пыталась быть понятой — и потому с ней было так просто. И, к своему удивлению, я неосознанно втягивалась: начинала прислушиваться к тому, как я себя чувствую, а не как должна себя чувствовать, стала чаще выключать телефон по вечерам, слушать музыку без слов, носить аромат, который выбирала не из привычки, а по настроению, или как сказала бы Элейн «по внутреннему отклику».
Эта чудная «шаманка» не учила меня жизни— она просто жила свою на полную, а я наблюдая за этим, будто училась быть мягче.

Кафе, в которое затащила меня Элейн на этот раз, выглядело как интерьерный коллаж с Пинтереста для состоятельных фей. Белый мрамор, люстры из кварца, полки с книгами о шаманизме и современном искусстве, и — вишенка на торте — официант, который принёс нам воду в графине, украшенном лепестками васильков. Она, разумеется, чувствовала себя тут как дома.
Я откинулась в кресле и сделала глоток своего кофе — обычного, без специй, настоев и заговоров.

— Ну что, как идут дела с выставкой? — спросила я, наблюдая, как Элейн аккуратно поправляет шелковый платок на сумке Hermès. На ней была идеальная белая рубашка с жемчужной пуговицей на воротнике, брюки цвета топлёного молока и золотой кулон в форме глаза Гора. Всё, как обычно — безупречно и с налётом эксцентричности.

Девушка просияла:

— О, всё идёт прекрасно. Мы как раз вчера утвердили финальную расстановку работ. У меня будет блок из картин, привезённых из Милана, я нашла экспериментального автора, который работает с текстилем и золотыми нитями. А ещё ко мне летит крупная инсталляция из Лиссабона — стеклянные обломки, которые должны символизировать распад идентичности.

Я кивнула, пытаясь представить, как это всё будет выглядеть. Разговор ушел в русло подготовки к грядущей выставке, которую так ждала Элейн и на которую уже пригласили меня. Было видно как она воодушевлена этим событием: ее теплые карие глаза блестели азартом и желанием, когда она рассказывала в какой стилистике будет оформлена галерея и какое шоу она уже согласовала на вторую часть выставки.

—Я рада, что все идет хорошо, — улыбнулась я ей мягко. —К слову, мне всегда было интересно , как относятся в других семьях к несмежному выбору деятельности. Ты ведь наследница династии банкиров, у тебя нет других обязательств перед семьей?

—Мне повезло, что я не единственный ребенок и могу позволить себе выбор, — с легкой улыбкой парировала она. — В отличие от акций и облигаций, искусство хотя бы отвечает тебе чувствами. Но я понимаю, что ты имеешь ввиду. Мой отец, конечно, не был в восторге, но он посчитал, что лучше мне направить свою чудоковатость в творчество, чем на семью.

— И ты... ничего не теряешь?

— Ну, строго говоря, я отказалась от участия в семейной трастовой структуре, — заметила она с лёгкой усмешкой. — Оставила себе только пентхаус в Трайбеке, частного водителя и фонд на искусство. Всё по минимуму.

Несмотря на то, как она отмахнулась, нельзя было не признать, что её подход к делу был действительно профессиональным. У Элейн была галерея в Нью-Йорке — не салончик для богатых домохозяек, а реальное пространство с серьёзными кураторами, выставками, критиками. Она не просто покупала картины — она собирала смысл.

— Я, кстати, добавила в экспозицию одну работу, которую выбрала по сну, — продолжила она как ни в чём не бывало. — Там был золотой олень в воде, и я проснулась с ощущением, что он должен быть в центре зала. А потом наткнулась на нужную скульптуру в каталоге скандинавского художника. Совпадение? Не думаю.

Я приподняла бровь:

— Золотой олень?

— Знак перемен. Или зачатия. Тут сложно однозначно трактовать.— Она пожала плечами и сделала глоток своего жасминового чая. Вот в этом вся Элейн. С одной стороны — человек, у которого фамильное имение с мозаичными потолками, с другой — женщина, готовая строить выставочную концепцию на базе сновидений и чакровых ощущений. И при этом всё работает и даже критики восхищаются. Удивительно.
Мы перешли к обсуждению её планов на осень, она упомянула поездку в Маракеш и приглашение на частную выставку в Базеле. Я уже собиралась допить кофе, когда она вдруг хлопнула ладонью по столу.

— Я совершенно забыла! — воскликнула она,округлив глаза, будто собираясь рассказать мне нечто жизненно необходимое, — У меня есть дело по-настоящему важное. Я жутко хотела тебе рассказать... и совсем вылетело!

— Ну давай, заинтриговала, — я опёрлась подбородком о руку.

— Через две недели в Бостон приезжает Раджвира. Тот самый Раджвира, — она округлила глаза, акцентируя последнюю фразу так, словно я не имела права не знать, кем был этот человек,
— Это индийский провидящий. Он предсказывает судьбу, читает карму, даёт благословения. А его прикосновение — это как шаманская перезагрузка на уровне ДНК!

Я чуть не поперхнулась чаем.

— Шаманская перезагрузка?

— Ну да! Он редкость. Его график расписан на два года вперёд, а тут — оп! — он пробудет в Бостоне четыре дня, и у нас с тобой есть шанс попасть.— она посмотрела на меня загадочно, с той же интуитивной проницательностью, с которой когда-то назвала мою тревогу «серой плёнкой на ауре».

Я закатила глаза, но не смогла удержаться от улыбки.

— Ты понимаешь, как это звучит?

— Да. И мне плевать. Это будет волшебно. Мы наденем сари, ты получишь своё благословение — и кто знает, может, он назовёт тебе твое духовное животное. Или откроет прошлую жизнь, где ты была танцовщицей во дворце.

— Вполне возможно. Особенно с учётом моей гибкости, — подколола я.

— Вот видишь, ты уже готова! — оживилась Элейн.
— Я закажу тебе браслет с мантрами на удачу. Согласна?

Я сделала вид, что колеблюсь, а потом кивнула, с неожиданным даже для себя азартом.

— Согласна. Только если потом ты выпьешь со мной самый обыкновенный кофе в самой обыкновенной кофейне.

— Ну хорошо, — вздохнула она театрально драматично. — Один раз можно оскверниться капиталистическим латте.

Мы рассмеялись обе, и в этой лёгкости, в этой странной, сверкающей оболочке её мира — я ощущала: мне с ней по пути. Пусть и немного по звёздной тропе.

— Ладно, — тянет Элейн, отпивая свой чай так, будто делает паузу перед чем-то очень важным.
— Мы уже обсудили галереи, космические поля вокруг тела, нью-йоркскую погоду и даже соседку, которая, как ты говоришь, выращивает розмарин на подоконнике как вуду-тотем...— Она хитро прищуривается. — Но вот что мы не обсудили — это Джо.

Я чуть не поперхнулась своим кофе.

— Что? — я сделала вид, что удивлена.

— Ну-ну, — она скрещивает руки и качает головой. — Даже не пытайся. Ты сейчас смотришь на меня так, как будто собираешься соврать. И плохо, между прочим.

— Между нами ничего такого, — выдохнула я, стараясь сохранить нейтральное выражение лица. — Мы просто...

— ...друзья и партнёры по бизнесу, — подхватила Элейн с театральным вздохом. — Конечно- Конечно. И поэтому вы смотрите друг на друга так, будто ваши души уже подписали контракт на встречу в следующей реинкарнации?

Я рассмеялась, но всё ещё пыталась держать оборону.

— Мы работаем вместе и иногда проводим время...

— Ммм, — протянула она, играя ложечкой в своей чашке. — Мне кажется, моя ставка оправдалась.

Я резко подняла взгляд, прищурившись, а на лице Элейн застыло хитрое выражение лица.

— Ты о чем?

— Чтож, мы гадали, когда между вами вспыхнет роман. Моника сделала ставку, что вы начнёте встречаться до конца года, а Тристан— что до конца лета. У меня, кстати, стоит июль. Паркер ставил на октябрь.

— Подожди, у вас был спор?

— О, дорогая, у нас целая таблица. С цветовой кодировкой.

Я не смогла сдержать смех.

— Вы — безумцы.

— Мы — наблюдательные безумцы, — Элейн потянулась через стол и коснулась моей руки.
— А если серьёзно... Ты можешь не говорить ничего, если пока не хочешь. Я понимаю, как сложно бывает открываться, но Стелла, ты выглядишь по-настоящему расслабленной. И я... рада за тебя.

Я кивнула, чувствуя, как в груди поднимается что-то тёплое, трепетное. Я сделала паузу.

— Иногда мне кажется, будто рядом с ним я впервые в жизни дышу полной грудью. И это — чертовски непривычно.

— Звучит как что-то, что нельзя прятать, —
Элейн улыбнулась мягко, но с огоньком.
— И знаешь, что нельзя прятать ещё?

— Покерные вечера?

— Бинго! Мы все собираемся завтра в «Субмарине». — Она драматично соединила ладони. — Вы обязаны прийти вместе. Подчёркиваю: вместе. И не делай то лицо, будто ты не знаешь, о чём я. У вас уже был "тестовый запуск" на прошлом вечере. Все в восторге.

—Наверное... — пробормотала я, уже зная, что, конечно, мы придём.

На следующий день после утреннего брифинга я направлялась к себе, перебирая в уме список задач и пытаясь игнорировать ноющее желание сбежать из офиса хотя бы на пару часов. Мысли разбрелись в сторону чего-то личного, почти невесомого, и потому куда более заманчивого, чем цифры и таблицы. Я не сразу заметила, как за спиной послышались шаги, а потом знакомый голос, скользящий с иронией:

— Никогда не думал, что презентация отчёта может включать в себя комиксанс на обложке. Но наш дорогой Генри решил, что пора бросить вызов корпоративной эстетике.

Я обернулась, усмехаясь.

— Ты просто не понимаешь, это был дизайнерский протест против системы. Или акт художественного самовыражения.

— Если это был протест, то корпоративная эстетика мертва и я забочусь о её посмертной репутации.

Он шагнул ближе, на ходу закатывая рукава пиджака, и как будто между прочим добавил:

— Кстати... что ты делаешь этим вечером?

Я приподняла бровь, не останавливаясь.

— Ты хочешь пригласить меня на вечер покера?

Джо замер на полшага, глядя на меня с удивлением, в котором сразу же промелькнуло что-то притворно подозрительное.

— Стоп. Откуда ты знаешь?

Я прикусила губу, стараясь сохранить серьёзность, но улыбка всё равно вырвалась наружу.

— Моя личная ведьма-наставница оповестила меня ещё вчера — с огоньком в глазах и какой-то пугающей радостью, будто уже видела наш победный расклад в хрустальном шаре.

Джо фыркнул, качнув головой.

— Конечно. Это вполне в её духе.

— Она, кстати, сказала, что у вас целая таблица ставок на тему "вместе мы или нет", —Я наклонилась чуть ближе. — Ты знал об этом?

— Знал. Но, честно говоря, я поставил против. Думал, мы будем держаться под прикрытием дольше.

Я усмехнулась.
— Ты плохо просчитал риски.

— Или просто недооценил мощь женской интуиции и Элейн в одном лице.

Мы оба замерли на пару секунд в этом безмятежном, чуть искрящемся молчании, где не нужно было спешить или что-то объяснять. Было достаточно просто стоять рядом.

— Значит, увидимся вечером? — тихо спросил он.

— Да, — ответила я. — Но только если на этот раз ты не поддашься Тристану так быстро. В прошлый раз он тебя раскусил за три хода.

— В прошлый раз я просто любовался видом.

Я закатила глаза, но не смогла не улыбнуться.

— Тогда постарайся сегодня хотя бы не проиграть мне.

Он шагнул ближе, будто собирался что-то сказать, но вместо этого просто кивнул — тепло и уверенно.
— До вечера, Стелла.

Покерный клуб, в котором собирались Джо и его друзья, находился на одной из тихих улочек в Бикон-Хилл — районе, где даже тротуары выглядели так, будто с рождения знали, кто по ним будет ходить. Элейн как-то обмолвилась, что здание принадлежало отцу Паркера и было в их владении с начала двадцатого века. Семья Паркера занималась антиквариатом, коллекционированием и... чем-то, что Элейн назвала международной арт-дилерской дипломатией, добавив с улыбкой: «Никто толком не знает, сколько у них денег, и где они хранят свои Моне, но поверь мне — они есть». Снаружи клуб напоминал старинную мужскую библиотеку из фильмов — с густым запахом кожаных кресел и одеколона с нотами виски. Но внутри царила куда более неформальная, почти домашняя атмосфера. Мягкий свет ламп, зелёное сукно, лёгкий гул разговоров и музыка на фоне. Конечно же, джаз. Всё здесь было уютным, но с налётом тщательно выстроенного престижа. Я стояла у входа, задержавшись на несколько секунд дольше, чем нужно, и оглядывала знакомое пространство. Всё выглядело точно так же, как в тот первый вечер, когда Джо привёл меня сюда и в то же время совершенно по-другому. Потому что всё между нами с Джо за последние недели изменилось. Словно невидимая ткань, которая раньше была лишь контуром, теперь начала обретать плотность. Мы стали ближе, нежнее и по-настоящему внимательны друг к другу, но мы не говорили об этом вслух и не давали происходящему определения, как будто молчание сохраняло магию, а не скрывало уязвимость.

И вот теперь я в кругу его друзей. Привычная, обкатанная динамика, в которую я вхожу с чем-то новым между нами... но никто не знает об этом. Или знает? Как нам быть? Держаться на расстоянии? Вести себя так, будто всё по-прежнему? Или — позволить кому-то догадаться?
Я не была готова к такому уровню прозрачности. Даже перед собой. И вдобавок — сегодня в «Субмарине» будет Нейт. После приёма он нерегулярно и почти ненавязчиво продолжал мне писать. В его шагах сквозила та самая интонация, которая говорит: «я всё ещё здесь, и я не забыл», но я упорно ему не отвечала.
Однако, сегодня разговоров не избежать и я почти уверена, что он не просто будет вести дружеские беседы за столом, а обязательно ляпнет какую-нибудь фразу с подтекстом или шутку, которую нельзя будет расценить как безобидную.
И я не знала, как реагировать. Отшутиться? Сделать вид, что ничего не замечаю? Или — впервые сказать вслух то, чего мы с Джо пока не говорили даже друг другу?

Я глубоко вдохнула и медленно выдохнула, поглаживая пальцами шёлковый подол моей синей  юбки. Мы вошли в клуб почти одновременно с Элейн и Паркером — они уже переглядывались, шептались о чём-то, и Элейн, заметив нас, поспешно поцеловала меня в обе щеки, приобняв. Джо и Паркер тоже обменялись рукопожатием и крепким мужским объятием. Моника уже восседала у камина с бокалом красного вина, а рядом с ней стоял Тристан, сосредоточенно листавший какую-то новостную сводку на телефоне. Все были в сборе. Атмосфера теплая, как в замкнутом мирке, куда не пускают посторонних. Всё слишком удобно, слишком естественно — если бы не внутреннее напряжение в груди. Джо, будто прочувствовав это, на секунду замедлил шаг рядом со мной и уверенно положил ладонь мне на поясницу. Движение простое, даже почти незаметное, но в этом жесте было что-то — притягательное, обладающее весом. Будто он решил обозначить, что рядом. И даже сквозь плотный материал корсета моя кожа горела и плавилась под его касанием, а образы, приходящие в голову... Чтож, я старалась всячески их отгонять, чтобы быть в силах думать о покере, а не о ноющем вожделении между бедер.
Я позволила себе крошечную слабость — чуть наклониться к нему ближе, почти незаметно. Мое тело жаждало более тесного контакта и уверена именно поэтому так податливо отвечало на его прикосновения.

— Стелла, — произнёс мужчина сбоку от нас с театральным пафосом, чуть склонившись, чтобы поцеловать мне руку. Нейт. Он как всегда возник резко, будто материализовался из табачного дыма. — Рад, что ты нашла время для светских удовольствий и пришла, хоть и... не в моей компании.

Взгляд Нейта перескочил к Джо и они обменялись короткими объятиями, которые как по мне, выглядели менее искренне, чем те, что Джо делил с остальными.  Я хмыкнула, но не успела ответить. Джо всё ещё стоял близко и слишком невозмутимо.

— Что-то мне подсказывает, что ты лукавила во время нашего последнего разговора.

Конечно. Он точечно анализировал причины моего молчания, даже когда я сказала, что занята работой и не ищу отношений. И ах да, что мы с Джо просто партнёры по бизнесу и не подписывали контракт на экслюзив, который вполне мог поднять рост стоимости акций компании.
Я уже открыла рот, чтобы ответить — легко, нейтрально, с тем типом вежливого равнодушия, которое обычно спасало от неловкостей, но Джо заговорил первым. Его ладонь все еще была на моей пояснице.

— Забавно слышать от тебя упрёк в лукавстве, Нейт. Особенно учитывая, что ты сам давно мастер дипломатичных полуправд.

Рядом повисла тишина. Моника откинулась в кресле, изящно отпивая из бокала, будто смотрела пьесу в театре. Элейн подняла брови, коротко взглянув на Паркера, но ничего не сказала. Тристан, кажется, даже не пытался скрыть усмешку. Нейт, по-прежнему с безупречной улыбкой, чуть вскинул подбородок:

— Ну что ж. Видимо, покер сегодня начался ещё до сдачи карт.

— Да, — сказал Джо, отступая на шаг и приглашая меня жестом занять место, — и как видишь, у меня сегодня не просто карты в рукаве.

Он улыбнулся мягко и почти беззаботно, но я слишком хорошо знала это выражение. Оно было не про лёгкость, оно было про точность. Джо не повысил голос, не бросил вызов — просто уверенно, вежливо, почти лениво и при этом недвусмысленно обозначил факт. Он уже не прикасался ко мне — но мне вдруг стало жарко. Потому что это было уверенное, публичное прикосновение, адресованное не столько мне, сколько Нейту. Он не сказал ни слова об отношениях, но этого движения было достаточно, чтобы весь стол понял, как расставлены фигуры на доске. Нейт тоже понял. Его глаза слегка сузились, но он тут же спрятал всё за ухмылкой, театрально сделав шаг к своему креслу.

— Прекрасно. Давайте играть, пока вечер ещё молод и эго всех присутствующих не разбросано по фишкам.

Первый час прошёл почти незаметно — для меня, по крайней мере. Я сидела между Джо и Элейн, в вольной, но утончённой атмосфере их регулярных посиделок. Пальцы скользили по картам, бокал с шампанским отражал огни ламп и приглушённые отблески свечей. Все были в игре — и буквально, и фигурально. Моника то поддевала Паркера, то в полголоса обсуждала с Элейн, кого пригласили на гала-ужин в Лос-Анджелесе. Тристан раздавал карты с театральным вдохом крупье из дорогого казино и вполголоса озвучивал проценты ставок. Я следила за ходом игры, кивала, смеялась, но — почти всё время молчала.

Потому что слушала.

— ...Он правда думал, что это не всплывёт, — протянула Элейн, делая ставку, как будто говорила о погоде. — Две помощницы и любовница из пресс-службы? Всё это в одну неделю. Даже для него — это амбициозно.

— Его жена наняла частного детектива, — добавила Моника, откидываясь на спинку кресла. — А потом слила записи его "терапевтических" сессий с массажисткой. Я не удивлюсь, если она теперь получит свой бренд вместе с половиной акций его фонда.

Паркер хмыкнул, обмениваясь взглядом с Нейтом:

— Мораль сей басни: не строй бизнес-империю, если не можешь держать штаны застёгнутыми. Особенно если у жены юристы на быстром наборе.

Все рассмеялись. И только я — сделала вид, что изучаю карты. Да, я была частью этого общества, но каждый раз, когда начинались подобные беседы, я чувствовала лёгкое отстранение. Не потому что осуждала, просто ... это не вызывало во мне интереса. Разоблачения и интриги — всё это было слишком громко для моего внутреннего ритма. И, как будто почувствовав моё молчание, Джо слегка наклонился ко мне, не отрывая взгляда от фишек:

— Всё в порядке?

Я улыбнулась. Коротко, утвердительно. Но в этом было больше, чем просто «да».

— Просто думаю, что слишком слабо верю в кармическое возмездие, чтобы всерьёз обсуждать судьбу мистера "массаж за опционы".

Он усмехнулся, передавая карты дальше.

— Справедливо. Тогда просто обыграй их. Это тоже форма возмездия.

И в этот момент — я действительно почувствовала, что сижу по ту сторону стола. Но не одна.

— О, что это было? — вдруг протянула Элейн, приподнимая бровь и делая вид, что нюхает воздух. — я только что явственно уловила тон романтического сговора.

— Ах ты чёрт, я тоже! — Паркер, ее парень,  театрально прижал ладонь к сердцу. — Кажется, в зале стало на пару градусов теплее.

Я рассмеялась, не в силах сдержать улыбку, и посмотрела на Джо. Он просто взял стопку фишек и начал расставлять их, не поднимая взгляда. После признаний Элейн во время нашей вчерашней прогулки, я понимала, что все присутствующие с интересом оценивают происходящее между нами.

— Думаю, это эффект, который создают карты, шампанское и легкая телепатия. — попыталась я увести тему.

— Телепатия, говорит она, — прокомментировал Паркер. — Господи, как же это всё знакомо. Именно так Элейн пыталась отрицать наши отношения первые два месяца. Говорила, что у нас "тонкая рабочая синергия" и "энергетический резонанс".

— Ну, в вашем случае он точно был резонансом кровати, — фыркнула Моника, вытягивая карту. — Ты каждый раз возвращался с деловой встречи с ней как после марафона.

— Пардон, — протянул Нейт, ловко подбрасывая фишку между пальцами. — Но раз уж пошла такая пьеса... могу я задать риторический вопрос?

— Только если он риторический настолько, чтобы я не захотела тебя ударить, — бросила Элейн.

— Ну вот скажите мне, — произнёс он с преувеличенной невинностью, — просто гипотетически, если два человека приходят на покерный вечер вроде как вместе, садятся рядом, переглядываются чаще, чем делают ставки... А один из них теперь носит галстук в цвет платья второго — это что? Совпадение?

Я почувствовала, как напряглась, и тут же поймала взгляд Джо.

— Совпадения — это вообще недооценённая концепция, — сказал он, как всегда ровно.
— Особенно в игре, где на кону не только деньги.

— Не только деньги, мм? — протянула Моника, хитро посмотрев на нас. — Боже, я обожаю, когда кто-то думает, что мы ничего не замечаем. Это так... наивно. Почти трогательно.

— А может, они просто теперь синхронизировали расписания, гардеробы и взгляды по чистой случайности? — вмешался Паркер с показной наивностью. — Такое ведь бывает. Условный «бизнес-синергизм».

Я поднесла бокал к губам, пряча улыбку, но было поздно — они уже уловили выражение. Джо, тем временем, невозмутимо перетасовывал колоду, словно был выше сплетен — или просто знал, как их обыгрывать.

— Вы, конечно, можете продолжать строить теории, — сказал он с ленивой уверенностью. — Но если бы хоть половина ваших предположений имела вес, у Тристана бы уже было свое ток-шоу, а Моника вела колонку в жёлтой прессе.

— Слушай, идея с колонкой мне нравится, — хмыкнула Моника. — Особенно если ты и Стелла станете первым разоблачающим материалом под заголовком: «Как распознать тайные отношения, если объект отказывается краснеть»

— «Слухи с Моникой», я бы такое читал, — добавил Паркер с усмешкой.

Джо покачал головой, всё ещё с лёгкой полуулыбкой.

— Я бы предложил более актуальный заголовок: «Пора делать ставки». Потому что если вы все так отвлечены нашими мнимыми признаниями — я имею шанс вас всех обыграть.

— Ах, так вот зачем ты её привёл? — прищурилась Элейн. — Отвлечь нас? Гениально. Прекрасная женщина с аурой тайны — и пока мы тут читаем сигналы, ты собираешь банк.

Я взглянула на Джо и приподняла бровь.
— Надо признать, стратегия впечатляющая. Я, конечно, люблю быть отвлекающим манёвром, но предпочитаю выигрывать сама.

— Тогда давайте уже начнём новую раздачу, пока Элейн не принесла нам свечи и хрустальный шар, — спокойно бросил Джо, подталкивая фишки к центру стола

Остаток вечера прошёл под знаком азартной и немного ленивой непринуждённости: с колкостями, смехом, переигрыванием и обвинениями в «телепатических сговорах». Паркер, как обычно, играл агрессивно, но чуть позже перебрал с самоуверенностью и дважды попался на олл-ин против Моники — та, при всей своей легкомысленной подаче, держала карты как снайпер. В одной из раздач она выиграла у Тристана на ривере, вытащив две пары с последней карты, и до конца вечера называла себя «владычицей покера и женской интуиции». Он ворчал, но улыбался. Элейн, наоборот, была осторожна, но именно она сняла самый крупный банк у Нейта, поймав стрит с флопа. Он не поверил в её ставку, перешёл в агрессию — и в итоге рассыпался, словно песчаный замок. Комментариев от него после этого стало заметно меньше. Почти приятно.
Что до Джо... Он играл как будто между строк. Не рисковал зря, не шёл в открытую. Порой сбрасывал сильные руки, но потом неожиданно включался — и забирал банк, как будто просто устал ждать, пока его кто-то переиграет. Раз за разом он доказывал, что спокойствие — это не слабость, а стратегический стиль. А я... я поймала азарт. Первый банк выиграла на старшей паре, просто поверив в себя. Второй — на блефе. Причём блефовать я решилась именно против Джо, и он сбросил карты после долгого взгляда на меня, в котором, как мне показалось, промелькнуло всё: и уважение, и вызов, и намёк на то, что он понял — это война.

— Запомню, — сказал он негромко, когда мы пересеклись взглядами.

— Уже запомнил, — парировала я.

Я только улыбнулась, но на долю секунды поймала взгляд Джо. Там, в этой короткой, почти незаметной искре, было что-то тёплое, настоящее и одновременно с тем волнующее и будоражащее.

— Мисс Эдриан, прошу прощения, — отозвался мужской голос за нашими спинами. Именно в этот
момент рядом с нашим столом появился официант. Он стоял в стороне, нерешительно, будто не знал, когда лучше вмешаться. Потом прокашлялся, едва слышно, и продолжил:

— Для вас только что доставили письмо. Курьер передал доставить лично в руки.

Он протянул мне белый конверт.
Без имени. Без марки. Без логотипа. Чистый. Слишком чистый. Я взяла его и пальцы почему-то сжались крепче, чем нужно. Он был невесомым, но будто жёг ладонь. В груди уже поднималась тревожная, липкая, знакомая до тошноты волна тревоги.

— Всё в порядке? — спросил кто-то рядом, но я не ответила. Просто вскрыла конверт. Внутри был лист, аккуратно сложенный ровно пополам и всего три предложения, напечатанные на машинке или принтере. Сердце подскочило к горлу, когда я прочитала содержимое мерзким, отвратительным голосом, который приходил ко мне в ночных кошмарах.

«Слушать тебя сегодня было не так приятно, как ломать. И признаться, ты выглядела красивее, когда рыдая, умоляла меня на коленях прекратить. Но и сейчас неплохо»

Комната, шум, музыка, даже Джо — всё исчезло. Оставался только этот лист и голос из прошлого, который теперь снова тянулся ко мне. Я будто проваливалась внутрь себя — в ту самую ночь, когда боль была тишиной, а тишина — спасением.

Он знал, где я.
Он знал, как найти меня.