НАПЕРЕКОР

« ... Если бы он только знал, как я его люблю и как я перед ним виновата»

— из письма Мередит Олдридж.

Если бы утонченность могла говорить, она делала бы это ровным голосом дворецкого, вполголоса, на фоне скрипа кожаного переплёта и шума воды из серебряного графина. Именно так звучало это место.

Allegiance Hills был не просто гольф-клубом — он был монументом, тихим памятником статусу, выстроенному не на шуме IPO, а на поколениях фамилий, выгравированных на латунных табличках. Здесь не показывали деньги — здесь показывали, как давно они у тебя есть.

Машина плавно свернула с частной дороги на подъездную аллею, обрамлённую ровными рядами платанов. Они были посажены так давно, что стволы слегка изгибались, словно вежливо кланялись друг другу на встречу. Вдали показался клубный особняк — трёхэтажное здание цвета старой слоновой кости, с балконами в кованых перилах, чёрными ставнями и дымчато-зелёной крышей. Почти английская усадьба, только с американским акцентом и без налёта театральности.

У входа не было суеты. Только безмолвный персонал — мужчины в перфектных жилетах и женщины в белоснежных перчатках, державших подносы с прохладной водой и накрахмаленными салфетками. Всё происходило без суеты и без улыбок — не было нужды производить впечатление, потому что все, кто сюда приезжал, уже были частью этого мира. На террасе за коваными арками — группа мужчин в поло и светлых брюках, все с одинаково невозмутимыми выражениями лиц: кто-то лениво листал газету, кто-то делал глоток янтарного из бокала, кто-то отдавал короткое указание сотруднику, не поворачивая головы. Гольф-кары стояли в идеальной геометрии. Клюшки — в чехлах с инициалами. Газоны — выбриты до миллиметра, как скулы у героев старого Голливуда. Даже птицы пели так, будто прошли местный отбор.
Когда Джо помог мне выйти из машины, я едва заметно задержалась, чтобы вдохнуть воздух, в котором смешались запах скошенной травы, дерева, дорогого солнцезащитного крема и привычки побеждать. Всё здесь было старым, дорогим и бесшумным, таким, где красота не выставляется — она по умолчанию просто есть.

— Готова? — спросил Джо вполголоса, глядя в сторону, будто это не был вопрос про меня, а про всю эту территорию условностей и фамильного достоинства. Я кивнула, но внутри меня развернулся странный холодок — не от страха, нет. От ощущения, что я — гость в пьесе, сценарий которой был написан задолго до моего рождения.

Мы разместились быстро — слишком быстро, как для места, где время будто течёт не по часам, а по родословным. Наши номера были в южном крыле клуба. Здесь была мебель из тёмного дерева, бежевый текстиль, запах дорогого воска и старых книг, приглушённый свет от ламп в латунных основаниях. Всё здесь не стремилось казаться новым — наоборот, каждая вещь словно говорила: «Я здесь дольше тебя, и останусь еще дольше после».

Я переоделась не сразу, а будто нехотя, давая себе время привыкнуть к мысли, что на выходе меня ждёт не просто гольф, а спектакль определённого социального класса. Я выбрала комплект для этой спонтанной вылазки, который привезла почти случайно, но который подошёл идеально — молочно-белая юбка-шорты чуть выше колена и мягкий кардиган цвета сливочного масла, надетый поверх тонкого поло в оттенке светлого шалфея.
На запястье — винтажные очки на тканевой ленте, волосы собраны в гладкий низкий хвост. Минимум макияжа и максимум недосказанной респектабельности.

Когда я вышла на террасу, мужчины уже сидели за столом — белая скатерть, фарфор с тонким золотым ободком, кофейники из серебра, пирожные, которые выглядели так, будто их вырезали скальпелем. Всё было одновременно скромно и возмутительно изысканно.

— Прекрасный выбор, — прокомментировал Дэвид, скользнув взглядом по моему наряду  с той старомодной вежливостью, которую, похоже, наследуют вместе с фамилией.

Мы сидели вчетвером. Джо рядом со мной, но слегка отодвинут, как будто его личное пространство в этом месте нуждалось в большей дистанции. Его отец — с прямой осанкой и мягкой иронией в уголках глаз. И мой отец — как всегда сдержанный, словно не позволял себе быть полностью «в досуге», даже в таких условиях.

— Стелла, ты играешь в гольф? — поинтересовался Дэвид, слегка склонив голову. Его тон был светским, но взгляд цепким — как у человека, которому действительно интересно.

Я поставила чашку на блюдце и чуть приподняла бровь.
— Скажем так, отец считал, что воспитание достойной наследницы невозможно без тенниса, гольфа, фигурного катания и умения поддержать разговор за деловым ужином, — я натянуто улыбнулась, бросая взгляд на отца.
— Так что ударить по мячу я умею. А вот поразить ли цель — зависит от собеседников.

Дэвид усмехнулся, кивая с одобрением.
— Тогда ты определённо в правильной компании.

Мой отец тихо усмехнулся.

— Она преувеличивает, в детстве к этому у нее было много сопротивления. Особенно, когда речь шла о форме для уроков верховой езды или — не дай бог об отказе от планов на вечер ради занятия гольфом.

Я бросила на него короткий взгляд.
— Ну извините, что в шесть лет у меня уже было плотное расписание, — съязвила я, все еще сохраняя атмосферу светской беседы.

— Зато теперь ты умеешь делать нужное, даже если оно неудобно, — парировал мой отец.

— Бесценное качество в нашей работе, — прокомментировал Дэвид, сдержанно кивнув.

Я собиралась что-то ответить, но в паузу неожиданно вклинился Джо. До этого он молчал — смотрел в сторону поля, крутил кольцо на мизинце, как будто не слушал.

—Забавно... Иногда мы называем что-то неудобным, просто потому что оно слишком близко к правде.

Он не посмотрел на меня. Но фраза прозвучала чуть тише, чем нужно было, чтобы её точно подхватили отцы, и чуть теплее, чем следовало бы для обычного разговора.
Я ничего не сказала. Только чуть медленнее взяла чашку — как будто пыталась вспомнить, как именно её держать, ведь знала, что эта реплика была адресована мне и нашей маленькой нерешенной ситуации.

— Ну что ж, — нарушил паузу Дэвид, отставляя чашку. — Теперь я определённо хочу увидеть тебя на поле, Стелла. Твой стиль игры должен быть не менее философским.

— Поверь, он скорее провокационный, — усмехнулся мой отец, поднимаясь и следом добавил уже в мою сторону :

—Предвкушаю интересный матч, особенно если ты не попытаешься вести игру с конца, как это обычно делаешь.

— Я? Никогда, — бросила я через плечо, и Джо едва заметно улыбнулся, опуская взгляд, будто что-то вспомнил.

Гольф-кар мягко замер на краю поля, оставив после себя только аромат свежей травы и лёгкий гул дневного ветра. Я сошла первой, привычным движением поправляя перчатку. Клюшка в руке легла как продолжение запястья — уверенно, легко, без колебаний. Всё оказалось странно знакомым, будто тело само вспомнило, в каком ритме должно двигаться.

Первый удар — ровный, точный. Мяч ушёл по дуге, как по ниточке, идеально срезая воздух. Я почувствовала, как внутренне выпрямилась. Как будто снова стала собой — той, которая держит баланс между правилами и свободой.

— Честно? — раздался голос Дэвида, прерывая тишину. — Я начинаю сомневаться, что ты не тренировалась последние годы.

Он чуть приподнял бровь, улыбаясь. По пути сюда я призналась, что в последний раз держала в руках клюшку лет пять назад.

— Не знаю, — усмехнулась я, слегка откидывая волосы с лица. — Может, просто правильная компания влияет.

— Такими темпами вы скоро переиграете своих стариков, — усмехнулся Дэвид.

Макс что-то пробурчал в ответ, уже направляясь к другой лунке, а Дэвид пошёл за ним, не забыв бросить через плечо:
— У вас пара минут — воспользуйтесь, пока мы не вернулись за реваншем.

И мы остались  с Джо вдвоём. Поле раскинулось зелёным шелком до самых деревьев, воздух был плотным, будто пропитанным солнцем и чем-то ещё неуловимым. Между мячами и клюшками повисла пауза, но не из тех, что неловкие. Я уже хотела взять новый мяч, когда рядом оказался Джо. Почти бесшумно, будто вышел из тени. Он молчал, но его взгляд задержался на моей спине дольше, чем это можно было списать на сосредоточенность.

— Знаешь, что ты делаешь неправильно? — спросил он негромко, голос с хрипотцой, как будто нарочно опущенный на полтона.

Я повернулась к нему.
— Просвети, раз ты сегодня решил быть таким щедрым на наставления.

Он усмехнулся уголком губ, а потом шагнул ближе.
— Ты слишком контролируешь каждый шаг. Даже свое дыхание, не замечала ?— Он опустил взгляд на мои пальцы на клюшке. — А гольф, Стелла, это не только про расчёт, это ещё и про удовольствие.—
Он наклонился ближе, почти касаясь губами моего уха: — Особенно когда ты позволяешь себе расслабиться и отпустить.

Мой живот сжался. Я чуть не сжала клюшку так, как будто это была не она.

— Серьёзно? — я повернулась к нему. — Это твой способ сказать, что я всё делаю не так?

Он улыбнулся — медленно, с тем выражением, от которого у меня сжались еще сильнее не только пальцы на клюшке, но и узел внутри живота.

— Нет. Ты всё делаешь почти правильно. Просто... слишком аккуратно, — Он наклонился ближе.
— Иногда, чтобы попасть в цель, нужно отпустить себя сильнее, чем хочется.

Я вскинула бровь.

— Отпустить?

— Да, — его выдох был абсолютно легким,  взгляд скользнул по моей фигуре открыто, не торопясь.
— Довериться телу. Инстинкту. Игре. Наслаждению. — он сделал выжидающую паузу, будто пробуя на языке мои реакции.
— Всё самое точное рождается на грани контроля и удовольствия. Между напряжением и отдачей.

Что-то горячее пронеслось по коже под его взглядом.

— Ну давай, — я чуть фыркнула, чтобы спрятать реакцию, — покажи, как ты получаешь удовольствие.

Мне отчасти нравилась эта игра в двойные смыслы. Нравилось, что возможно, это будоражит его также, как и меня. Я не могла отступить или играть в невинность, ведь он первым решил позабавиться, отправляя мне эти речи, которые медленно, но верно сеяли внутри гормональные войны. Я видела его усмешку от скользнувшей от меня фразы, будто если бы мы могли зайти дальше, это бы вылилось в интересное эротическое шоу, где каждый умело покажет что и как доставляет ему истинное удовольствие. На секунду представив эту картину, меня обдало жаром и я постаралась отогнать от себя эти мысли. Черт возьми.

Он встал за моей спиной вплотную, слишком близко, будто в насмешке за эти двусмысленные игры и реакции. От него пахло кожей, древесным одеколоном и чем-то опасно знакомым — как будто память тела опередила разум.

— Шире стойка, — его ладони легли на мои бёдра, корректируя позицию. Все внутри сжалось, будто от захлестывающей тревоги, которая неприятно граничила с влечением. Это были странные чувства, будто моя давняя боль и что-то захватывающее одновременно переплетались в безудержном танце, заставляя меня кружиться с ними и соприкасаться с каждым поочередно.
— Дай телу заземлиться... и только потом — веди.

Он почти шептал, но от его слов у меня всё внутри дрогнуло.
— Чувствуешь, как становится крепче?

— Да, — прошептала я, стараясь не терять концентрации, хотя извращенный ум уже подкидывал мне и другие возможные пикантные события, при которых я бы услышала этот вопрос.

— Это основа, — его ладонь легко скользнула по моей спине, — как в любой хорошей игре: если не держишься уверенно, можешь сорваться в самый неподходящий момент, — Пауза.
— Но если держишься слишком крепко — можешь задушить то, что должно было принести удовольствие.

Мои пальцы дрожали. Я сглотнула, но язык сам выдал:

— И часто ты даешь такие уроки?

— Только когда... — он коснулся моего запястья, обвёл пальцем. — рядом та, кто умеет держать не только равновесие, но и... терять его в нужный момент.

Я почти рассмеялась больше в защиту своей ответной реакции, ведь такая близость была опасно притягательной — но смех застрял где-то в горле, потому что он не отстранялся. И даже не торопился. Его тело говорило с моим куда красноречивее слов.

— А теперь, — прошептал он у уха, голос опустился ещё ниже, — вдох. Господи, Стелла , просто дыши.
— Ударь... только не спеши. Сделай это медленно. Прочувствуй каждое движение. Представь, что твоя цель — не просто лунка. А эффект, который ты оставишь.

Мяч полетел. И я даже не заметила, куда — потому что всё во мне дрожало. Не от усилия. От него. Джо всё ещё стоял за моей спиной. Его дыхание скользнуло по моей шее.

— Идеально. — Его голос был хриплым. — Мне нравится, когда ты чуть-чуть... срываешься с ритма. Это честнее.

Я обернулась.
Он смотрел прямо в меня. Словно раздевал, не касаясь. Я отпрянула и отвернулась, притворяясь, что смотрю вдаль — на волнующуюся траву, на зеркальную гладь воды, на острую зелень флагов вдалеке. На самом деле мне хотелось убежать. Я все еще не могла разобрать вихря тревоги, который так тесно граничил с нуждой и удовольствием от того, как близко находился этот мужчина. Хоть на шаг. Хоть на вдох. Дабы создать минимальную иллюзию контроля, где я бы снова чувствовала безопасность.

— Пойду возьму воды, —бросила я через плечо, будто между прочим.

Он не остановил, только махнул в сторону лёгким движением руки — как будто позволял мне уйти, зная, что я не уйду по-настоящему.

Я двинулась к нашему гольф-кару и потянулась к встроенному холодильнику за бутылочкой воды. Мне нужно было занять руки и охладиться изнутри. Губы были пересохшими. Виски пульсировали.

Что это, чёрт возьми, было?

Его голос всё ещё шептал у уха — неторопливо, тягуче, с той самой интонацией, которой мужчины, по идее, не пользуются днём и на публике. Его ладони, его движения... Всё было предельно корректно и технически безупречно, но моё тело считало иначе. В нём что-то звенело, будто натянутые струны внутри меня болезненно задевали друг друга.

«Всё самое точное рождается на грани контроля и удовольствия. Между напряжением и отдачей.»

Я едва не скинула клюшку, когда он сказал это. Голос осел мне в грудную клетку, и сейчас он сидел там, как плотная волна — низкая, медленная и невыносимо живая. Я не просто почувствовала его — я вспомнила, каково это — быть женщиной, в теле которой кипит желание. Не как реакция, не как иллюзия, а как нечто естественное.

Всё одновременно было в пределах и за гранью  приличий.  И всё же...Такого со мной не случалось никогда. Даже с Аариком. С ним всё было предсказуемо. Мы были парой, как будто выведенной по уравнению «спасатель + жертва = лучшие друзья»; два якобы "подходящих" человека, сложившихся в союз без искры и без жара.  Лишь так, как я чувствовала будет безопасно.
Я никогда его не вожделела, не ждала прикосновений,  не думала о них. Я ведь вообще не знала, как это — хотеть кого-то физически после... после случившегося. Ведь в моей жизни не было пространства для телесности. Я вытравливала её, глуша любые намёки. Желание воспринималось как нечто паническое, разрушительное, как бомба с часовым механизмом. Я годами училась не хотеть, туша любые вспышки влечения ещё до того, как они поднимались на поверхность, потому что даже намёк на интерес — пугал, а отклик в теле казался предательством. И вот теперь один его голос, один его выдох рядом с моей шеей — и всё внутри меня будто включилось.

Я стою тут, посреди поля для гольфа с бутылкой воды, а во мне — буря. Ускоренный пульс. Подступившая дрожь. Тупое, горячее ощущение между рёбер. И все, о чем я могу думать :
Если он может завести меня прикосновением к плечу... что он сделает, если я однажды позволю большего?

Когда я вернулась на поле, солнце уже успело немного опуститься, подсвечивая кроны деревьев золотом, а воздух был насыщен травяным ароматом — тёплым, густым, почти убаюкивающим. Дэвид и мой отец как раз обсуждали чей-то удар, когда я подошла. Джо стоял чуть в стороне, опершись о клюшку, и глянул на меня — быстро, но цепко. На его лице скользнула едва заметная, дерзкая улыбка.

— Остыла? — спросил он с ленивой насмешкой в голосе.  — Или всё ещё держишься... крепко?

Сердце екнуло. Он это нарочно. Он прекрасно знал, что делает. Это было как второе прикосновение — не телом, но словом. Прицельно под кожу.

Я скрестила руки, будто чтобы защититься — или, может, чтобы не выдать того, что всё ещё горю.

— Всё ещё, — ответила я с оттенком вызова. — Но, кажется, кто-то тут слишком уверен в своих методах.

— Надеюсь, вы сейчас про гольф, — раздался голос Дэвида, слишком невинный, чтобы быть случайным.

Он стоял в паре шагов, держа клюшку через плечо и смотрел на нас с той самой отеческой ухмылкой, которая мгновенно выбивала из равновесия — в ней было слишком много понимания, опыта... и чуть-чуть насмешки.

— А я-то думаю, чего это так долго, — пробормотал Макс, подходя следом. В руке термос, а в голосе — заметный налёт расслабленного веселья.
— Начинаю подозревать, что у нас тут не турнир, а мастер-класс по сближению сторон.

— Угу, — кивнул Дэвид. — И, похоже, результат впечатляющий. Прямо как на нашем с тобой клубном турнире в восемьдесят шестом.

— С той разницей, что мы тогда оба проиграли, — усмехнулся Макс. — А тут, боюсь, кто-то точно выигрывает.

Джо хмыкнул, но промолчал. Я уловила, как он краем глаза глянул на меня, будто проверяя — держусь ли я, или вот-вот покраснею.

— Ничего, пусть тренируются, — продолжил Макс. — Всё лучше, чем эти корпоративные свидания с графиками и KPI. В гольфе, по крайней мере, честно видно, кто на что способен.

— Особенно, если оба играют одной клюшкой, — добавил Дэвид, небрежно, будто сам не заметил, что сказал.

— И по одному мячу, — подхватил Макс и чокнулся своим термосом с воздухом. Там определенно был не просто кофе.

Я чуть не задохнулась от собственной реакции. Джо не сводил с меня взгляда, но уголки его губ едва заметно подрагивали — он наслаждался происходящим, словно это был тщательно спланированный розыгрыш.

— Пап, — только и выдавил он.

— Я говорил про спорт! — вскинул руками Дэвид.
— Мы тут люди в возрасте, нам бы только поддержать хорошую игру.

Я едва сдерживала дыхание, пытаясь не выдать, насколько меня вывело из равновесия это игривое, но едкое поддразнивание. Они сидели там, с видом абсолютных знатоков, которые понимают куда больше, чем стоит говорить вслух. Я почувствовала, как лицо предательски горит, и это только злило сильнее. Особенно прокручивая в голове все прозвучавшие метафоры.

К тому моменту, как солнце окончательно ушло из зенита, партия начала распадаться. Джо с моим отцом ушли вперёд — один упрямо тащил игру, другой привычно подыгрывал. Их фигуры вскоре затерялись между деревьями — Макс жестами что-то объяснял, Джо слушал, скрестив руки на груди, с тем лёгким недоверием, которое, кажется, он сохранял для большинства советов родителя. Я осталась с Дэвидом. Не по договорённости, просто так вышло. На поле стало как-то тише. Мы двигались медленно, без спешки. Разговор постепенно сбрасывал форму: сначала пара стандартных фраз о технике удара, затем о погоде, и наконец — просто молчание, в котором, как ни странно, было легче дышать.

Он наблюдал за мной не как тренер, не как отец Джо, даже не как старший партнёр — в его взгляде была сдержанная, почти невесомая теплота.
Словно он видел не только ту, кем я стала, но и ту, кем я когда-то была. Или могла бы быть.

Я сделала очередной удар — не лучший, но приемлемый. Дэвид кивнул, сдержанно одобрил.
Потом взял свой мяч, и, не поднимая на меня взгляда, будто невзначай заметил:

— Странно видеть, как вы с Джо играете в паре, — вдруг сказал он. — Даже по стойке понятно, кто кому подыгрывает.

Я усмехнулась.
— Это комплимент или намёк на командную зависимость?

— Это просто наблюдение.

Несколько шагов — и мы остановились у следующей лунки. Он подал мне клюшку. В этот момент в его взгляде что-то изменилось: будто под прозрачной поверхностью привычной вежливости появилось нечто личное. Тёплое. Слишком точечное.

— Ты очень похожа на свою мать.

Он сказал это так буднично, будто речь шла не обо мне, а о погоде. Спокойно, чуть в сторону, пока я поправляла клюшку. Но слова ударили точно — как разрез по тонкой ткани.

Я выпрямилась.

— В каком смысле?

В его руках клюшка вращалась размеренно, почти лениво — как будто в этом движении он нашёл способ замаскировать эмоции.

— У тебя ее глаза и цвет волос, — улыбка, тронувшая его губы, показалась мне драматично грустной. — У вас одинаковая выдержка. Такая... тихая упрямость.

— Вы её знали?

Он не ответил сразу. Сделал удар. Мяч катился безупречно — почти как его фразы: точно, дозированно и без спешки.

— Возможно, ближе, чем она сама бы хотела.
И, возможно... не настолько близко, как я надеялся.

— Вы говорите так, как будто она вам нравилась, — осторожно сказала я.

Он усмехнулся — не в сторону, а именно мне.
И в этой усмешке не было и тени лёгкости, только легкая усталость.

— Некоторые вещи не требуют формулировок, Стелла.

Он на секунду задержал на мне взгляд — слишком долгий, чтобы быть случайным. А потом резко сменил тон:

— Джо говорил, вы готовитесь к приему. Как идёт подготовка? Гладко?

Я моргнула, сбитая с толку этим резким поворотом.
— Да. Почти всё готово.

— Хорошо, — кивнул он, будто уговаривая себя, что разговор действительно завершён.

Но он не был завершён. Он только начинался — где-то глубже, у меня под кожей. Там, где слова уже не доходили, но ощущения оставались.
Словно я подошла к двери, которая всё это время была в доме, где я жила, но ни разу не замечала. И вот — она приоткрылась на самую малость, но достаточно, чтобы теперь я больше не могла её не видеть.

Игра закончилась без пафоса — как будто сама устала от напряжения, которое витало между лунками. Папа пожал руку Дэвиду с тем самым выражением, которое всегда значило «мы оба понимаем больше, чем сказали». Джо не отпускал меня взглядом, но, как ни странно, молчал. Только кивнул, когда я посмотрела на него. Макс что-то пробурчал про ужин, но никто не подхватил тему.

Мы разошлись по номерам в отеле при клубе — якобы, чтобы переодеться и встретиться позже. Но я точно знала: ни один из нас не ждал продолжения вечера. Я включила душ, но вода только подчеркивала шум в голове. Он не утихал. Я стояла под струёй, позволяя каплям стекать по спине, и думала о Дэвиде. Вернее — о том, что им не было сказано. Я чувствовала, как в груди копится смесь раздражения и любопытства, как будто я поймала тонкий аромат давно забытой истории, которую мне никогда не рассказывали. Истории, что была рядом со мной всё время, но оставалась закрытой. Мысли не унимались. Дэвид говорил так, словно знал что-то важное о матери. Его слова, полные пауз и недомолвок, оставили шлейф загадки, от которой невозможно было просто отмахнуться. Они не были случайными. Это не то, что говорят о знакомой или коллеге. Это то, что вырывается, если сдерживаешься слишком долго.
Он знал её.
Не «пересекался» — знал.
Необъяснимо глубоко. И, похоже, любил.

Я подумала о своём отце — о его постоянной отстранённости, о том, как он говорил о матери только в прошедшем времени, словно она была контрактом, а не человеком, и мне вдруг стало неуютно. Впервые в жизни я задумалась: а знал ли он её вообще?

Интуиция подсказывала — Дэвид знал больше, чем позволил себе сказать. Но и это он наверняка считал своей личной территорией. И всё же...
Что-то в его взгляде дало мне понять: он не против, чтобы я начала спрашивать. Просто не сегодня.

Я села на край кровати, открыла телефон и долго смотрела на пустое поле для сообщения. Сердце стучало громко, будто я собиралась спросить что-то запретное.

«Джо, ты случайно не знаешь что-то о связи твоего отца с моей матерью? Просто... после сегодняшнего разговора у меня остался очень странный осадок.»

Отправила и сразу почувствовала, как ладони вспотели. Минуты тянулись бесконечно.

И вдруг экран ожил — сообщение от Джо.

«Думаю, что она была единственной женщиной, после которой мой отец так и не смог никого полюбить»