Хроники выживания во дворце

Имея опыт общения с Янь Ланьюй, Ся Цин чувствовал себя гораздо спокойнее. Сидя на своем месте, он опустил голову и посмотрел на свои руки, частично скрытые в рукавах, игнорируя её слова и погружаясь в свои мысли. Руки Лу Гуаньсюэ были действительно прекрасны, что соответствовало его благородному статусу*. С детства живя в роскоши и почете, они были белыми и тонкими, с четко очерченными суставами.

[*«金枝玉叶» – буквально «золотые ветви и яшмовые листья».]

Янь Ланьюй сидела на изящной кушетке, овеваемой лёгким ветром, ее голос был нежным, как дым. Она начала разговор с формальностей, связанных с "воспоминаниями о предках", затем заговорила о своих "благонамеренных усилиях", прежде чем, наконец, упомянуть о "продолжении рода". Во всяком случае, скрытый смысл её слов сводился к тому, что он должен выбрать себе наложниц и вступить с ними в сексуальные отношения, чтобы продолжить родословную семьи Лу.

Ся Цин пропустил ее слова мимо ушей и, убедившись, что никакой важной информации не прозвучало, покинул зал Цзинсинь.

Зал Цзинсинь находился в уединённом месте и располагался рядом с Императорским садом. Прежде чем Ся Цин успел полюбоваться павильонами, террасами и текущей водой, его прервал возглас девушки.

— Подними его выше, да, еще выше!

Голос был звонким и мелодичным, как пение иволги, доносимый ветерком и шелестом бамбука, и Ся Цин на мгновение остолбенел. Он повернул голову и спросил Чжан Шаня:

— Кто-то запускает воздушного змея?

Чжан Шань подобострастно улыбнулся:

— Да, Ваше Величество.

Что за черт? Кто вообще запускает воздушных змеев в такую ​​погоду?

Ся Цин подумал, что это довольно удивительно, и как раз собирался поднять глаза, чтобы посмотреть, как ей это удается, когда внезапно что-то приземлилось перед ним с глухим стуком, сопровождаемым удивленным восклицанием девушки.

— Ах, Ваше Величество...

Эти три слова были такими мягкими, что пробирали до костей, как будто с них могла капать вода, в ее голосе слышалось колебание, словно она хотела что-то сказать, но сдержалась. Следуя за звуком, Ся Цин оглянулся и увидел в конце лесной тропинки застенчивую благородную девушку в небесно-голубом платье, которая, слегка прикусив губу, застенчиво смотрела на него. 

Притворяясь некоторое время и, устав от этого, Ся Цин, убедившись у Лу Гуаньсюэ, что никому нет до него дела, независимо от того, насколько плохо он имитирует его характер, полностью отказался от притворства и не стал беспокоиться о сохранении своего бесстрастного лица.

— Это твой воздушный змей? — спросил Ся Цин.

Девушка в небесно-голубом платье покраснела.

— Угу.

— О, тогда можешь забрать его обратно.

Чжан Шань, испуганный до смерти, украдкой взглянул на него.

Девушка в небесно-голубом платье покраснела еще больше, ее голос стал слабым, словно комариный писк:

— Прошу прощения, что побеспокоила Ваше Величество.

— Ничего страшного.

Чжан Шань снова с испугом взглянул на него.

Девушка в небесно-голубом платье грациозно подошла к нему, изящно изогнувшись, подняла воздушного змея и, наконец, в сопровождении своей служанки исчезла в конце лесной тропинки. Внезапно она обернулась, слабо улыбнувшись. Ее алые губы изогнулись, создавая картину красоты.

Ся Цин: «?»

— Она только что улыбнулась мне? — спросил Ся Цин, наклонив голову, не утруждая себя больше использованием императорского «я».

К счастью, никто не осмелился задать Лу Гуаньсюэ вопросы. Чжан Шань, полагая, что у этой благородной девушки есть шанс, с подобострастной улыбкой сказал:

— Да, она улыбнулась вам. Этой молодой леди нравится* Ваше Величество.

[*倾慕 (qīngmù) — «восхищение», «любовь», «восхищаться» (в более романтическом контексте).]

Ся Цин: «???»

Выражение лица Ся Цина исказилось.

«Парни, она улыбнулась мне. Значит ли это, что я ей нравлюсь?» Кто бы мог подумать, что фраза, которую он раньше говорил, подшучивая как обычный прямолинейный мужчина, в этот момент станет реальностью.

Ся Цин посмотрел на стоявшего рядом вооруженного охранника. Охранник с густой бородой и крепким телосложением растерялся, когда заметил пристальный взгляд Ся Цина. Если бы это был кто-то другой, он бы уже опустился на колени, но, к сожалению, это был новичок, еще не привыкшим к службе, и после нескольких неловких попыток он одарил Ся Цина натянутой, простой улыбкой. 

Ся Цин усмехнулся, вздернув подбородок.

— Он тоже мне улыбнулся.

Чжан Шань: «Эм...»

— Это значит я ему тоже нравлюсь? — язвительно заметил Ся Цин.

Чжан Шань вытер пот рукавом. Хотя императору всегда было тяжело прислуживать, он не понимал, почему сегодня служить ему было так трудно.

В конце концов Ся Цин холодно заключил:

— Его улыбка была гораздо более искренней, чем у той девушки только что.

Улыбка девушки сейчас была слишком фальшивой, настолько фальшивой, что даже такой прямой мужчина, как он, заметил эту наигранность.

— Э-э, Ваше... Ваше Величество имеет в виду... — Чжан Шань ошеломленно застыл на месте, глядя на охранника, затем снова на императора, казалось, охваченный экзистенциальным кризисе.

Чувствуя себя немного уставшим, Ся Цин решил вернуться в спальню, чтобы поспать ещё немного.

— Разберись сам. Не беспокой меня следующие несколько дней.

Чжан Шань застыл на месте, его лицо выражало недоверие, но, поигрывая метелкой, он всё же начал размышлять, что, возможно, это действительно могло быть так.

Лу Гуаньсюэ разбудил Ся Цина рано утром на работу, и теперь он просто хотел снова заснуть. Когда он добрался до спальни, Лу Гуаньсюэ уже проснулся, его душа сидела за письменным столом. Как только Ся Цин вошёл, он тут же бросился к нему с воодушевлением, тараторя:

— Ты не поверишь. В такую погоду кто-то умудрился запустить воздушного змея в императорском саду, и я как раз случайно оказался там.

Лу Гуаньсюэ, с бледным лицом и намеком на зловещую кровавую энергию в чертах, посмотрел на него своими чёрными глазами, услышав это.

— Почему ты совсем не удивлен?

— Воздушные змеи предназначены для того, чтобы я их увидел. Почему я должен удивляться? — спокойно ответил Лу Гуаньсюэ.

Ся Цин: «???» 

Лу Гуаньсюэ не стал вдаваться в дальнейшие объяснения. Наклонившись ближе, он коснулся пальцем лба и взял тело под контроль.

Испытав это несколько раз, Ся Цин привык к ощущению отстраненности. Он, с любопытством и недоумением взглянул на него, но не стал задавать дальнейших вопросов и просто лег спать.

Три дня отдыха пролетели в мгновение ока.

В первый день, когда Лу Гуаньсюэ посетил двор, Ся Цин специально встал пораньше, чтобы последовать за ним в зал Цзинь Луань. Он хотел увидеть, каково было древним императорам посещать двор, и Лу Гуаньсюэ, безусловно, удивил его.

Пока придворные разговаривали внизу, он слушал их сверху, выглядя ленивым и безразличным. Когда зашла речь о «преступнике из королевства Лян, находящемся в храме Дали*», и «сыне регента», в контексте обсуждения наказания, Лу Гуаньсюэ просто ответил:

— О, убейте их.

[*大理寺 (Dàlǐsì) – это Императорское судейское ведомство, существовавшее в различных династиях. Отвечало за: расследование особо тяжких преступлений, рассмотрение апелляций, пересмотр приговоров, иногда — надзор за судами низших уровней.]

Услышав это, Ся Цин чуть не прыснул со смеху. Значит, в глазах Лу Гуаньсюэ даже регент мог быть оскорблен?! Вот уж точно по-настоящему бесстрашный и властный.

Однако он совершенно не разбирался в политических вопросах и мог быть только сторонним наблюдателем. 

Придворные переглядывались, не решаясь заговорить. Лицо регента было бледным, что выглядело довольно приятно. Наконец, он произнес несколько слов, сказав, что это всего лишь поведение озорного ребенка, и дело можно считать и серьёзным, и пустяком, призвав императора смотреть на все проницательным взглядом*.

[*明察秋毫 (míng chá qiū háo) перевод: ясно разглядеть даже осеннюю шерстинку – китайская идиома обозначающая способность замечать мельчайшие детали, различать истину с исключительной точностью.]

Красные губы Лу Гуаньсюэ изогнулись в улыбке. Было очевидно, что в словаре этого императора вообще не было выражения «смотреть на все проницательным взглядом». Тем не менее, он все же сохранил лицо, спросив о той русалке-куртизанке.

— Спровоцировать господ двух престижных семей на борьбу друг с другом, Гу весьма любопытно узнать об этой необыкновенной красоте.

Основное внимание на этом судебном заседании было уделено выбору супруги. Придворные были вне себя от радости, получив небрежное одобрение императора. А затем Ся Цин быстро узнал, что означает «сумасшедшие пчелы и порхающие бабочки»*.

[*狂蜂浪蝶 (kuáng fēng làng dié) — китайская идиома, означающая «распущенных и легкомысленных мужчин».]

Кровь семьи Лу была величайшей и благороднейшей в царстве Чу. С момента основания пагоды эта родословная перестала быть просто символом власти; она стала олицетворением благословения богов.

Он также, наконец, понял, что означала фраза “воздушного змея запустили, чтобы он увидел”.

С одобрения вдовствующей императрицы в императорском саду каждый день запускали бумажных змеев. Кроме того, там были и засахаренные ягоды боярышника. Он встречал бесчисленное множество симпатичных девушек, которые держали в руках засахаренные ягоды боярышника и, с наигранной простодушной милотой, высовывали свои нежные язычки, чтобы облизать их. Испугавшись до чёртиков, Ся Цин несколько дней боялся выходить из покоев.

— Эти люди, должно быть, сумасшедшие, — он в замешательстве спросил Лу Гуаньсюэ, — Что означают засахаренные боярышники и воздушные змеи?

Лу Гуаньсюэ, чье состояние ухудшалось день ото дня, но выражение лица оставалось по-прежнему холодным, ответил:

— Они ничего не значат. Однажды кто-то косвенно спросил меня, что я люблю есть, и я ответил, что засахаренные боярышники. Что касается воздушных змеев, — многозначительно усмехнулся он, — Что ж, мне действительно нравится запускать воздушных змеев.

Ся Цин: «…» почему-то он совсем в это не верил.

Чтобы избежать встречи с этими людьми, Ся Цину приходилось много времени проводить в императорском кабинете. Кроме дворцовых служанок и евнухов, сюда больше никого не подпускали.

Кабинет освещался ярким светом свечей, а запах сандалового дерева навевал сон. Ся Цин редко приводил в порядок свои спутанные волосы и открывал лицо. Хотя тело в состоянии его души не было его современным телом, оно выглядело точно так же. Если бы не тот факт, что он выглядел моложе, он бы подумал, что система одела его в старинное одеяние.

Он опустил голову, и его темные волосы мягко упали вдоль лица. Кожа Ся Цина была такого белого цвета, что светилась флуоресценцией, и хотя его призрачная фигура была туманной и нечеткой, все еще можно было разглядеть яркие, словно весенний рассвет, черты лица. Однако его взгляд был слишком ясным и чистыми, ему недоставало роскошности и очарования, которую предполагала его внешность. Он был как светлая луна и свежий ветер — ясный и спокойный.

— Ты плохо себя чувствовал в последние несколько дней? Кажется, цвет твоего лица ухудшился, — небрежно спросил он.

Лу Гуаньсюэ слабо ответил «Мгм».

Светло-карие глаза Ся Цина слегка расширились.

— Почему? Последствия башни Чжай Син так сильно на тебя влияют? Я ничего не почувствовал, когда вошел в твое тело.

— Это не из-за башни Чжай Син, — ответил Лу Гуаньсюэ.

— Тогда из-за чего?

Лу Гуаньсюэ спокойно посмотрел на него.

— Из-за крови в моём теле, или, точнее, из-за проклятия на моей душе.

Ся Цин воскликнул: «А?»

Прежде чем он успел получить ответ от Лу Гуаньсюэ, молодой евнух, охранявший снаружи, вошел с чаем. Евнухом оказался не кто иной, как Вэнь Цзяо, с алой родинкой на лбу, его руки и шея были необычно бледными, а сам он дрожал, словно пугливый маленький кролик.

Увидев главного героя шу, Ся Цин перестал говорить. Хотя Лу Гуаньсюэ в данный момент демонстрировал презрение к главному герою, кто знал, как будет развиваться сюжет? Если любовь не необъяснима, то можно ли ее все еще называть любовью? Конечно, он не отрицал, что у него были злые намерения. Хотя он и не хотел наблюдать за слезливой историей погони за любимым, он хотел увидеть, как Лу Гуаньсюэ опозорится!

— Ваше Величество... — раздался знакомый мягкий голос Вэнь Цзяо.

Лу Гуаньсюэ, возможно, находившийся в плохом настроении из-за боли, поднял голову, его глаза были холодны, как морозный иней под лунным светом. 

Хотя Вэнь Цзяо получил наставления от Бай Хэ, он никогда никого не соблазнял раньше, неуклюжий и неловкий, он начал заикаться и не мог говорить под таким пристальным вниманием. Он поставил чай, опустил взгляд, а затем проявил инициативу растереть чернила рядом. На виду у Лу Гуаньсюэ он намеренно выставлял напоказ свое красивое запястье и тонкую талию. Его изящная шея выглядела такой хрупкой, что невольно будила садистские желания в окружающих.

Ся Цин отлетел в сторону и, усевшись на балку под потолком, начал молча жевать семена дыни, наслаждаясь зрелищем.

Лу Гуаньсюэ подпер подбородок рукой и уставился в книгу, его ресницы были опущены, выражение лица холодное и безразличное. 

Руки Вэнь Цзяо болели от растирания, нос слегка покраснел, и он чувствовал себя обиженным. Однако он не желал сдаваться, в прошлый раз, когда Лу Гуаньсюэ пощадил его в купальне, это придало ему немного надежды и храбрости. Избалованный с детства, он стиснул зубы и решился на смелый шаг. Притворившись, что споткнулся из-за слабости в ногах, он тихо ахнул и приготовился упасть вперед.

“?”

Ся Цин молча жевал семена дыни. Исходя из своего опыта общения с этими «сумасшедшими пчелами и порхающими бабочками» за последние несколько дней, главный герой был довольно... неумелым в плане соблазнения. Это было просто самоубийством.

Как и ожидалось, главному герою не удалось полностью упасть; в итоге он застыл в полуприседе. Флейта, спрятанная в рукаве Лу Гуаньсюэ, вытянулась, прижавшись прямо к уязвимому месту его горла, не давая ему упасть вперед.

Ся Цин: «...» Эта сцена показалась ему странно знакомой.

Лу Гуаньсюэ опустил взгляд, лишенный всякой улыбки, и небрежно спросил:

— Знаешь ли ты, что сегодня, на утреннем заседании суда, Гу казнил генерала Лян?

Намерение убить нахлынуло, словно приливные волны. Лицо Вэнь Цзяо стало совершенно белым, дыхание сбилось, страх смерти внезапно овладел его разумом, зрачки сузились. Лу Гуаньсюэ, однако, просто молча наблюдал за ним.

Зубы Вэнь Цзяо стучали. В горле у него пересохло, в голове было пусто, казалось, что костяная флейта вот-вот проткнёт кожу и плоть. В моменты неминуемой смерти инстинкт брал верх. Зрачки Вэнь Цзяо расширились.

— В-ваше, ваше величество... — глаза Вэнь Цзяо покраснели, и когда он поднял голову, свет свечей в комнате замерцал. Слабый ветерок проник через щель в двери, принося странный аромат, холодный и жуткий, но в то же время завораживающий, затуманивающий разум. 

Ся Цин сидел на балке, внимательно наблюдая за происходящим. В радужке глаз Вэнь Цзяо замерцал голубой огонек, похожий на застывшие внутри слезы, хранящие многовековую нежность и чарующее обаяние.

Это... и есть чары обольщения чистокровных русалок?

Даже Ся Цин, с детства обладая спокойным умом и невосприимчивостью к внешним соблазнам, должен был признать, что в этот момент Вэнь Цзяо, казалось, излучал демоническое очарование, способное перевернуть мир и пленить души. 

Лу Гуаньсюэ молчал, его глаза были затенены ресницами, из-за чего было трудно разобрать его мысли. Спустя долгое время он издал слабый, почти незаметный смешок. Возможно, это был самый ироничный и холодный смех, который Ся Цин когда-либо слышал от него, с оттенком интереса.

— С каких это пор иллюзорные глаза стали для русалок способом соблазнения мужчин? — спокойно заметил Лу Гуаньсюэ.

Его тонкая бледная рука, державшая флейту, медленно поднималась, надавливая на меридианы, словно намереваясь перерезать горло Вэнь Цзяо.

— Гу слышал, что покойный император похоронил заживо королевскую семью Лян.

Лу Гуаньсюэ слегка наклонился вперед, его черные волосы струились, как вода, из-под нефритовой гуань. Когда он говорил, его голос оставался спокойным, а улыбка в его черных, как смоль, глазах была тонкой, как лед. Он тихо усмехнулся и спросил:

— Итак, знают ли твои покойные отец и мать, живущие под девятью источниками, что ты ведешь себя как проститутка перед сыном их врага?

В голове раздался грохот, словно всё взорвалось. Вэнь Цзяо был так напуган, что тут же разрыдался. Он опустился на колени, не в силах перестать кланяться.

Ся Цин: «...»

Ся Цин чуть не уронил семечки! Черт возьми, черт возьми, черт возьми! Лу Гуаньсюэ, ты что, такой дикий?! Да после таких слов, чёрт тебя побери, в своём погоне за женой ты заслуживаешь мучений на уровне адской восьмиуровневой прожарки!!!

— Убирайся, — Лу Гуаньсюэ убрал флейту, опустил взгляд, его зрачки были темными и бездонными, как морские глубины.

— Да, да, да! — Вэнь Цзяо уже плакал так сильно, что едва мог отдышаться. Проползав некоторое время, он, наконец, неуверенно поднялся и, спотыкаясь, выбежал прочь.

Рука Ся Цина выронил семена дыни, он повернул голову и сразу встретился с холодным взглядом Лу Гуаньсюэ, похожим на холодный пруд.

Эээ. 

На несколько секунд мозг Ся Цина тоже отключился, он думал о том, что сказать. Однако в момент волнения его мысли опередили здравый смысл, и он выпалил сложным тоном:

— Дикая фея.