Бракованный

Soundtrack

https://youtu.be/n2-nQtXmQ7U

Чанбин обрывает на полуслове свою речь и вздыхает, глядя на поникшего над столом Хвана. Тот трёт виски, лоб, но даже это не помогает, и диагноз хронический недосып Со ставит незамедлительно.

- Ты похож сейчас на ходячий труп - тёмные круги под глазами и мешки испугают кого - угодно. Обычно вечеринка в Санктум действует на тебя благотворно. Сколько дней уже не спишь? - не отстаёт Бин, а Хёнджин бросает на друга рассерженный, предупреждающий не лезть не в своё дело взгляд.

- Иногда твоя прозорливость бесит, Со. Неужели в компании нет других проблем, кроме моей бессонницы? - нетерпеливо отмахивается от скупой заботы Хван, а Со обращает внимание на его руки - кончики пальцев заметно дрожат.

- Кошмары вернулись? - настаивает альфа, намереваясь вытрясти из Хвана правду любой ценой, - это началось после вечеринки, что произошло? Хотя, чёрт с тобой, всё равно ничего не скажешь. Давай позвоню доктору Белл, вы вроде неплохо ладили...

- Конечно, разве могло быть иначе? Диван в её кабинете мы использовали исключительно по прямому назначению, - делится бегло Хван, а Со смачно матерится.

- Постой, разве не она была первым психотерапевтом Хванов? Тебе же и шестнадцати тогда не было, - возмущается Со, а Хван возводит глаза к потолку, поражаясь его пуританскому порыву.

- Далеко не первым. Если точнее, она была тринадцатой, но единственной, кто действительно помог, - загадочно улыбнувшись, произносит Хёнджин, а Со, до которого начинает доходить смысл сказанного, шокированно открывает рот - в подробности вступления альфы в мир разврата и боли он не посвящён, тот всегда был скрытным.

Разрозненные факты складываются в чёткую картину только сейчас, когда ключевое недостающее звено встало на место. Связь зрелого доктора со специфическими пристрастиями и проблемного подростка, страдающего от вспышек неконтролируемой агрессии, вполне объяснима, но Бину, отнюдь не ханже, всё равно не по себе. В памяти всплывает образ ухоженной женщины в брючном костюме и очках, собранными аккуратно вверх волосами и предельно серьёзным лицом, улыбка на котором нечастый гость - уму непостижимо, что скрывалось под столь благообразной личиной.

- Отыщу другого, - упорствует Со, отказываясь так легко сдаваться, - это не шутки, Джин, как долго ты продержишься без сна в постоянном стрессе? Тебе нужна разрядка...

Хван растягивает губы в кривой улыбке, вспоминая о злющем, отказывающемся разговаривать вот уже несколько дней Феликсе. Мысль о том, что найдёт его там же, где оставил, что омега в полной его власти и никуда не денется, разливается целительным бальзамом на потревоженные, кровоточащие раны.

- Он ждёт дома - это то, что мне нужно, Бин, а не самодовольный болван с бесполезным дипломом по психологии, - грустно отвечает альфа, мысли которого уносятся далеко за пределы офиса.

Флешбэк.

- Небольшой тест, Хёнджин, всего тридцать вопросов, чтобы оценить твое состояние, - произносит альфа доверительно, обращаясь к подростку, сидящему перед ним в большом кожаном кресле.

В кабинете пахнет дорогим мускусным парфюмом и свежесваренным кофе. Пол устлан персидским ковром ручной работы, гравюры красуются на стенах, множество дипломов в золочёных рамочках выставлены там же напоказ, что вероятно должно внушать почтение и располагать к откровениям. Как дополнение - настойчивое стремление помочь, сквозящее в каждом движении, взгляде, обращенном Хёнджину уважаемым доктором. Старомодный костюм тройка, вдумчивые глаза, впечатляющий опыт работы и несомненный вес в научных кругах - на меньшее семья Хван не согласилась бы. Джин не в первый раз в этом кабинете, пятый или шестой, но всё равно осматривается, останавливаясь на смуглом, симпатичном лице альфы, что сосредоточен исключительно на нём, Хване. Он же в свою очередь обречённо вздыхает, откидываясь на спинку удобного кресла, и изучает содержимое массивного стола из красного дерева. Хочется закинуть ногу на ногу и задремать ненадолго, настолько уютно вокруг. Комфорт клиентов, готовых платить баснословные суммы за сеанс у известного психотерапевта - одно из главных условий успеха на стезе спасения заблудших душ. Но Хёнджин быстро вспоминает для чего находится здесь и моргает, прогоняя сонливость. Отвлекается от залипательного созерцания шарика в маятнике Ньютона, отбивающего заданный ритм, и устремляет взгляд поверх сидящего за столом альфы.

- Дипломы за вашей спиной на стене, - благодушно обращается он к альфе, - где вы учились, мистер Сон?

- Гарвард, Хёнджин, - весомо отвечает доктор, которому не нравится, что подросток вновь уходит от главной темы их встреч.

- Столько наград и регалий, но для определения состояния пациента вам нужен примитивный тест. Это....прискорбно, - выдержав театральную паузу, приходит к неутешительному выводу Хван, довольно естественно изображая огорчение.

Унизительно выслушивать полные сарказма выпады от несовершеннолетнего, но мистера Сона непросто смутить, он привык - трудные подростки, сложные случаи отнимают уйму сил и нервов. Кто сказал, что у психотерапевтов они железные, а депрессия им неведома? Иногда хочется послать всё к чёрту, и даже неприлично высокий гонорар не греет душу. Этот мальчишка извёл его меньше, чем за месяц, но альфа не опускает рук. Каким специалистом он был бы, если позволил сожрать себя с потрохами пятнадцатилетнему юнцу? На удивление одарённому и смышлёному, надо признать, для его возраста и от того ещё более раздражающему.

- Но ты сам отказываешься говорить, всячески идти на контакт, вот и приходится искать альтернативные методы. Какой я по счёту - восьмой за последние три года? Хёнджин, рано или поздно придётся принять необходимость делиться накопленными негативными эмоциями, иначе они сожрут тебя, разрушат на корню как личность...

- На самом деле двенадцатый, а учитывая то, что семья моя выбирает лучших и полагается на существующий в стране рейтинг, гордиться здесь нечем - вы даже не в десятке, мистер Сон, - сухо заявляет парень, выжидательно уставившись на доктора, мужественно сохраняющего хладнокровие и продолжающего смотреть на него до тошноты участливо, напоминая корову, монотонно жующую траву на лугу, которой и самой опостылело это нудное, совершаемое по инерции занятие.

- Я прекрасно понимаю, как сложно тебе после всего случившегося довериться. Твоя агрессия и страсть к разрушению - последствия прискорбного инцидента...- размеренно гнёт свою линию Сон, не замечая вспыхнувший огонь на дне насыщенно карих, уже откровенно недобрых глаз и кровожадность, зреющую в юноше с каждой минутой.

- Довериться? - спрашивает он, словно взвешивая это слово в уме, и снова сбивает доктора с толку встречным вопросом, - а как справляетесь вы, мистер Сон, со своими проблемами?

Сон, утомившийся отвлечёнными пустыми разговорами и нулевым результатом месячной работы, сводит в тонкую линию губы, мрачнеет, настороженно поглядывая на надменного отпрыска богатейшей семьи в стране, но отвечает вполне сдержанно и спокойно.

- Рыбалка, чтение - я такой же, как все, Хёнджин, ничем не отличаюсь. Открою тебе маленькую тайну - я обожаю садоводство. Знаю, не совсем подходящее для альфы увлечение, но видеть как растёт то, что сам посадил в землю - лучшее на...

- Как мило, - бесцеремонно перебивает Джин, - отрежь я вам мизинец сейчас ножом для писем, что так легкомысленно оставили на столе, как быстро вы забыли бы?

Мистер Сон стряхивает с себя налёт непоколебимой уверенности и заторможенно пытается сообразить шутит парень или и впрямь пора бояться: вскочить с места, завопить, вызвать охрану, но руку к ножу не протягивает - гордыня и здравый смысл берут вверх. Сорокадвухлетний альфа, едва не наложивший в штаны от страха во время сеанса с пятнадцатилетним пацаном - подобная история способна сделать его посмешищем целого города, если не страны.

- Так как, доктор? Год, два, неделя? - не отстаёт Хван, чьи глаза отсвечивают нездоровым блеском, - не мучали бы вас фантомные боли, ведь лишившись части себя, пусть и самой незначительной, той, что была с вами с рождения, вы навсегда превратились бы в ущербного, инвалида? Каждый раз глядя на меня или кого - то похожего телосложения, возраста, не испытывали бы вы животный ужас, неприязнь, отчаянное желание отомстить за своё увечие, за то, что у вас безвозвратно предательским образом отобрали? Не терзало бы чувство досады и вины из-за собственной халатности, ведь именно вы оставили холодное оружие на столе, допустили оплошность?

- Я понимаю, через что тебе пришлось пройти, Хёнджин, и ..- неестественно эмоционально пытается вернуть в русло адекватности их беседу доктор, не сводя глаз с миниатюрного, дьявольски острого ножа на краю стола, о лезвие которого десятки раз случайно резался, но его снова невежливо прерывают.

- Ни черта вы не понимаете, - презрительно выплёвывает Хван, отвергая никчёмные, оскорбительные потуги альфы, - ведь это не вы сидите напротив убийцы каждый вечер за ужином и благодарите за хлеб, за то, что произвёл на свет и всячески с его слов облагодетельствовал. Но, возможно, если я всё же отхвачу от вас небольшой кусок плоти, это как-то поспособствует пониманию...

Январский снег поскрипывает под подошвами ботинок. Танцующие в безоблачном лазурном небе снежинки превращаются в воду на лице Хёнджина, который довольно подставляет его навстречу ослепительному солнцу - так ярко, что тянет сощуриться, но он до белых мушек перед глазами терпит, вдыхая морозный воздух. Делает ещё одну затяжку, насыщая никотином лёгкие, не обращая внимание на перепуганного водителя, что топчется перед открытой задней дверцей лимузина. Хван выглядит вызывающе дерзко, но тот навряд ли осмелится отчитать юного господина и уж тем более донести. Оглянувшись на здание позади, Хван безошибочно находит окно, штора на котором возмущённо наглухо задёргивается, и мягко посмеивается, кидая окурок прямо на белоснежное покрывало под ногами. Залезает в авто, пока водитель, суетливо закрыв дверцу, торопится вернуться в салон и потирает озябшие от холода руки.

Конец флешбэка

Бин ведёт бровью, неодобрительно косясь на помятого жалкого друга, и цедит сквозь зубы.

- По-моему этот омега и есть причина всех бед, ну, да ладно. Кстати, о птичках. Один из желтушников сфотографировал вас с Ликсом на выходе из клуба, прости. Газетёнка вышла в тираж, поздно предпринимать что-то...

- Не важно, всё это не имеет больше значения, Бин....- надломленно отвечает Хван, и Бин впервые за много лет пугается.

Бесцветному тону грудного голоса, обречённости, что слышна в нём, но особенно покорности. Та страшит, потому что понятие это с Хваном никак не вяжется. Покорившийся Хёнджин - а Со знает его, к слову, со старшей школы - нечто противоестественное, как сказочная диковина вроде дракона, парящего над Сеулом, или Санты в оленьей упряжке на лужайке перед домом в погожий летний денёк.

- Плевать, чего ты хочешь, найду хорошего мозгоправа до конца недели. После можешь увольнять к херам, - хмуро возражает Со, а Хван разворачивается в кресле, заканчивая спор, всматриваясь в вырастающие друг за дружкой блестящие гряды небоскрёбов сити.

Чонин истуканом сидит на кровати, пропуская мимо ушей нравоучительные внушения и отрывается от разглядывания ковра, только когда до него доносится Имя. По команде, словно выдрессированный пёс, он поднимает глаза на Джинёна, силясь понять, о чём тот битый час толкует.

- Хвану ты больше не нужен, продлевать договорённости он не пожелал. Зато Ли Сыкван заинтересован...приведи себя в порядок, он будет через пару часов, - сообщает Джинён и брезгливо оценивает с ног до головы неопрятного, бомжеватого вида парня - не элитный мальчик на миллион, а дворняга подзаборная.

- Я ухожу....- вяло произносит Ян, даже не оборачиваясь на работодателя, но тот больно хватает за подбородок и шипит в лицо.

- Как же ты мне осточертел, одни проблемы с тобой. Собрался с дружком обслуживать пенсионеров в солнечной Италии? Давай, только не смей возвращаться и ныть, чтобы взял обратно. Думаешь, мне неизвестно кто изувечил Тэёна? Он в урода превратился по твоей милости, а я потерял уйму вложенных средств. Чёртов психопат! Примешь Сынквана сегодня и уёбывай на все четыре стороны...

Джинён, вне себя от ярости, возвышается над Яном, но тот выводов не делает, не реагирует, повторяя как заезженная пластинка одно и то же.

- Кроме Хёнджина никто...- бесстрастно произносит он, но фразу не заканчивает, потому что щёку обжигает хлёсткая пощёчина.

Бьёт Джинён наотмашь, не сдерживаясь, потому что сыт по горло. Щенок, которого он забрал с улицы, обязан целовать ему руки и благодарить, пока язык не отсохнет, ведь всё, что имеет Ян сейчас, он получил благодаря Паку. У ног парня раскинулся мир головокружительных возможностей, готовый без боя покориться красоте и юности, а тот бездарно, глупо сломался, влюбившись в клиента. Это он, Чонин должен был вести партию, диктовать условия, дразнить и манипулировать своим телом, а получилось в точности до наоборот. Хван превратил мальчишку в послушного раба, свою игрушку и довёл до безумия. Джинён презирал Яна за слабость и дурость, а гадкая история с таким же, как он сам сиротой, облитым кислотой, избавила и от остатков жалости. Чонин отныне конченый человек, пропащий, но прежде чем уберётся из элитного заведения, Джинён стрясет с омеги по максимуму, покроет собственные убытки. Сынкван неплохая компенсация и расходов и нервов - решает Пак, особо не колеблясь.

- Не выйдешь отсюда, пока не отработаешь долг. Ночь эту я пообещал Сынквану год назад и обещание своё сдержу. Завтра утром собирай манатки и проваливай - психам в моём заведении не место, - обрывает связи Пак и, у двери обернувшись на застывшего на кровати омегу, добавляет.

- Если альфа останется недовольным, до утра не доживёшь... надеюсь, что хоть какие-то мозги сохранил, и мне не придётся марать руки о такую беспринципную дрянь, как ты, - озвучивает прямую угрозу Джинён и уходит.

Вечером квартира погружается в безмятежную тишину, нарушаемую редкими звуками из кухни, где готовит Доён, среди которых можно различить тонкий голосок встревающей то и дело в процесс Соён. Хёнджин снимает пиджак и, бросив на диван в гостиной, направляется на второй этаж. Распахнув дверь спальни, приваливается плечом к косяку, наблюдая оттуда. Омега устроился в подушках у изголовья кровати, из-за огромной раскрытой книги виднеется лишь белокурая макушка, да миниатюрные пальчики по краям, что шустро перелистывают страницы. Сочный хруст яблока раздаётся в воздухе, и Хван невольно улыбается.

- Через пять минут Доён накроет ужин, спускайся...- мирно просит альфа, но хруст становится как будто злее, а движения пальцев, листающих страницы увесистого тома, нервознее.

- Мы и так практически не видимся, есть ли смысл игнорировать меня жалкие полчаса в сутки, пропуская приём пищи? - вопрошает он и с грустью распознаёт в руках омеги по обложке учебник.

Напоминание о том, что Ликс готовится к поступлению в университет, скорее всего в другом городе или даже стране, добавляет минора в и без того хреновое настроение. Голос Хвана отдаёт металлом, когда он заговаривает.

- Я вытащу тебя из кровати, если не появишься за ужином ...- предупреждает альфа и, лениво оттолкнувшись от косяка, покидает спальню, прикрыв за собой дверь.

Омега деликатно разрезает мясо и отправляет крохотными кусочками в рот, а глаза его упрямо ищут изъян на идеально выглаженной скатерти. Сделав глоток сока, Ликс возвращается к еде - стряпня Доёна как обычно вне конкуренции. Если бы не доводящий до бешенства альфа на другом конце стола, плюнул на этикет и сполна насладился кулинарным шедевром, но Хван глаз не сводит, а омега стойко сохраняет видимое безразличие ко всему без исключения.

- Я буду лимонное мороженое - три порции, Доён, - требует от проходящего мимо повара омега, а тот беспокойно переводит взгляд с Ли на Хвана, беспомощно открыв рот.

Альфа кривится от недовольства, но вскоре сдувается. Провокация слишком очевидна, а новый повод для ненависти давать альфа не рвётся.

- Принеси ему мороженое, Доён, - скрепя сердце, разрешает Хван, - плохо не станет? Мог выбрать нечто более щадящее, желая задеть меня - живот же заболит...

Ликс стреляет глазами в ответ, без слов давая понять, что о здоровье своём позаботится сам.

- Как знаешь, проторчишь в кровати с температурой ещё неделю - добавлю её к сроку нашего договора, - ехидно поддевает Хван, не сдержавшись, и замечает, как Ликс багровеет от злости, - ничего личного. Бизнес есть бизнес, солнышко..

Хван улыбается и пригубляет красное вино из бокала, наслаждаясь стычкой. Любую ссору он предпочтёт тягостному молчанию, которое порядком достало за последние дни.

- Юноша из борделя Джинёна, СонДжин...я хочу знать правду. Как он умер? - внезапно прерывает молчание Ликс, и вилка Хвана повисает в воздухе, а затем медленно ложится обратно на тарелку.

Альфа отводит глаза.

- Один звонок действительно не значит ровным счётом ничего, если только он не адресован всезнающей мисс Мо, не так ли? - бормочет задетый Хван, а Ликс упрямо вздёргивает подбородок, готовясь отражать нападки на подругу.

- Она тут не при чём, дело в тебе и ворохе тайн, которыми ты окружил себя, - защищается Ликс.

- Ну, конечно, она свет в окне, а я - источник вселенского зла..- произносит альфа и резко отстраняется от приборов, от чего столовое серебро противно звякает.

- Я не могу и дальше гадать, правда это или нет. Просто ответь - я поверю тебе, - ломается голос Ликса, выдавая, как тот намучился.

Очевидно, что терзался не одну ночь и задал вопрос скорее из-за невозможности таскать неподъёмный груз сомнений и впредь. Ком встаёт в горле и Ликс стихает. О чём думает Хван ему не разобрать. Закрытый, неприступный, пробиться через броню которого, всё равно что преодолеть заснеженную горную вершину - не умрёшь от изнеможения, добираясь, так замёрзнешь насмерть в пути.

- Поверишь? - с издёвкой, высокомерно задрав голову и откинувшись на стуле, переспрашивает Хван, - скажу - нет, я не убивал, и перестанешь приглядываться ко мне каждую минуту, ловить на слове, искать всюду подвох? Так это работает? Не ври себе, Ликс, ничего мой ответ не изменит...

Нарочитая отчуждённость, колющие недоверием глаза причиняют боль. Отталкивая раз за разом, Хван вонзает в омегу нож, не задумываясь, каково тому любить и сносить обиды, без конца прощать и мириться, ждать ласки, но вместо неё получать пинок за пинком, прорываться через колючую проволоку к сердцу, заранее зная, что все попытки обречены на провал. Тихий голос доносится до поникшего и роняющего на скатерть слёзы Ликса далёким бархатным шелестом.

- Доверие не достигается сладкими речами, Ликс. Если ты решил однажды, что я способен убить, ничто из сказанного мною не переубедит тебя....

Теплая вода течёт по ногам и исчезает бесследно в трапе, омега подставляет лицо под мелкие брызги, прикрывая глаза, и удовлетворённо выдыхает. Ладони упираются в чёрной мрамор стены, что холодит, создавая бодрящий контраст. Рука, ползущая по спине, добавляет мурашек и странного, нежеланного возбуждения, от которого Ликс предпочёл бы отказаться...если мог. Даже не видя, он знает, что альфа полностью одет. Чёрные брюки, белая рубашка с закатанными по локоть рукавами, на которую наверняка попадают капли, ведь стоит Ликс под тропическим душем, а Хван чуть поодаль, ловко орудуя то мочалкой, то своими большими ладонями. Ликс не знает, где и как он коснётся в следующий раз - неизвестность покалывает будоражащим предвкушением, держит в неослабевающем напряжении. Сказать божественно ли это хорошо или отвратительно до рези в солнечном сплетении Ликсу затруднительно, но крепкий стояк отвечает за него более конкретно, в то время как мозг ищет оправдание собственной слабости. Правда в том, что от прикосновений альфы Ликс зависим как наркоман со стажем. Грубые, небрежные, искушающие или такие, как сейчас, от которых хочется взвыть - нежные и требовательные одновременно. Когда Хван занят идеей, он основателен и щепетилен. До покрасневшей кожи и скрипа натирает шею и плечи, заставляет поднять руки, проходится под мышками. На копчике мочалка замирает, прежде чем завертеться по кругу на небольших ладных ягодицах, а Ликс начинает мелко трястись. Набухшая головка воодушевлённо вздрагивает и блестит не от воды, а от количества вязкой смазки, что сочится из неё. В эти моменты он ненавидит Хвана и его невозмутимость всей душой, проклинает мысленно садистские наклонности альфы, не стесняясь в цветастых выражениях. Щёки вспыхивают, дыхание учащается, когда, отложив мочалку, тот длинными намыленными пальцами пробирается в укромные места, по хозяйски сноровисто делая своё дело и не вкладывая в движения даже намёка на домогательство или похоть. Ликс заплакать готов, потому что жаждет именно этого, но бесчувственный Хван неумолим. Небольшим вознаграждением служат те же проворно порхающие пальцы, принимающиеся массировать голову, прежде нанеся на волосы ароматный шампунь. Ликс запрокидывает её и едва не мурчит, как кот, потому что нехитрая ласка расслабляет все одеревеневшие мышцы в теле разом. Определить, что альфа за спиной всё это время был не так безучастен, удаётся, лишь когда процедуры окончены, и Ликс, сверху до низу розовый и чистый, убирает руки от стены. Прежде чем упаковать омегу в гигантских размеров пушистое полотенце, Хван прижимает к себе. Тот восторженно замирает, наткнувшись голой попкой на чужой стояк. Сердце в груди отбивает чечётку, язык нетерпеливо смачивает пересохшие губы, и Ликс льнёт, прогибаясь, чтобы почувствовать жар любимого тела. Мокрой спиной жмётся к широкой груди, от чего рубашка альфы вмиг пропитывается влагой, и чуть слышно стонет.

- Никакого секса, солнышко, ты наказан за своеволие. Свой десерт ты слопал за ужином....- срывающимся шёпотом опаляет ухо омеги Хван и смеётся, когда тот разочарованно фыркает.

Ликс клянёт и свою спесь и мороженое, от которого у него и впрямь болит горло, но сцепляет зубы и промаргивается - он не тряпка и до конца не сдался в плен, какая-то гордость у него всё же осталась... совсем немного. Несмотря на ноющий член, дрожащий подбородок, зуд в заднице и на коже, которой до боли требуется Его касание, он не умоляет и не показывает слёз.

Бережно Хёнджин укладывает шевелящийся свёрток на кровать и, развернув, укрывает одеялом обнажённое, пахнущее цветами и травами тело. Сглотнув, альфа ложится рядом, любуясь тем, как омега забавно нахохливается, словно попавший под дождь взъерошенный воробей, копошится и безуспешно пытается не заснуть. Разморенный, раскрасневшийся, чьи ресницы трепыхаются, но в итоге замирают. Дыхание Ликса замедляется, и он засыпает, Хвану же приходится прислушиваться, чтобы уловить стук сердца. Но биение его, каждый чёртов бит дарит невыразимое блаженство, сродни помешательству. Подложив ладонь под щёку, он проводит без сна долгие часы, но в какой-то момент всё же заставляет себя подняться. Нехотя плетётся в промозглую одинокую постель, которая ощущается после тепла, источаемого телом омеги, сущим наказанием. Альфа закрывает глаза и смиренно принимает кару, погружаясь в повторяющийся из ночи в ночь личный ад. Возможно, Хван действительно монстр, омега прав, и он заслужил его сполна...

Голый Чонин сидит на полу у кровати, скрючившись, зарывшись лицом в ладони, и давится рыданиями. Хапает жадно ртом воздух, вскидывая с мольбой к глухим небесам голову, и роняет безнадёжно на грудь, потому что там пусто, его никто не слышит. Покатую спину сводит одной волной судороги за другой, не осталось ничего целого в теле - ни единой кости, жилы. Мириады синяков на теле - мелочь, Хван одаривал его намного щедрее...Сынкван оказался не особо изощрён, обделён фантазией, да и вобщем, мужчина под полтинник редко в состоянии соответствовать двадцатилетним, но именно ему суждено стать отправной точкой падения Яна. Крах иллюзий, грязь, оставленная чужим альфой, что проникла внутрь и вытравила последние крохи человечности, знаменуют для омеги эту ночь. Чонин - шлюха, но только сейчас ощущает себя ею всецело, сознаёт тщетность, глупость своей безответной любви и обращает обжигающие ненавистью, слезящиеся глаза на стену. Сверлит до дыр потёртое фото из дешёвой газетёнки, на котором обведено красным маркером смазливое лицо. Ян запоминает каждую чёрточку отродья, вора, подлостью и хитростью лишившего единственного, что держало на плаву годами и светило маяком среди смертельных прибрежных скал, смысла жизни, робкой мечты о спасении и скромном счастье, и пальцы его яростно сжимаются в кулаки, а губы беспрестанно шепчут только одно проклятое им сотни раз имя.