Бракованный

Soundtrack

https://youtu.be/95uSGqQShok

Ожерелье и рубашка Ликса здесь

https://pin.it/1q42iDq

Ликс упорно ищет нечто. Какое - то неуловимое с ходу для постороннего, но важное изменение, перемену в себе. Маленький аккуратный нос, насыщенно карего цвета глаза и губы сердечком, румянец на щеках и шелковистые как никогда, блондинистые волосы до плеч. Хоть убей, но существенных отличий  не находит, а они ведь обязаны быть. Четыре месяца прошло с того дня, как Хван сделал контрольное предупреждение - поворотный момент, ознаменовавший для Ликса взросление и начало новой жизни. Хорошо или плохо уже не важно, давать оценки поздно, но омега безоговорочно принял тогда своё положение. Ликс сидит у трюмо на небольшом пуфике в атласном халате, полы которого разъехались, открыв грудь и стройные ноги, но желания запахнуться, прикрыть наготу нет, он едва ли её замечает. Поворачивает голову вбок, вздёргивает подбородок и сникает. Ничего. Омега в отражении глядит привычным невинным взором, доверчивость и нежность льются из тёплых, коньячного оттенка глаз, согревая, но разве это не обман зрения, не жалкая насмешка над правдой? Взгляд Ликса становится колючим и неприязненным. Хван уже через неделю гостеприимно раскрыл двери пентхауса, предоставив охрану с водителем и позволив идти на все четыре стороны. Ликс усмехается - если дорогущие бутики, салоны, магазины, ювелирки, рестораны и пафосные кафе можно назвать свободой, то она у него появилась незамедлительно, как только приклонил колени и тихим голоском протянул заветное.

- Господин.

Хвана вполне удовлетворила его сломленная, покорная фигурка в ногах, смирение, позволившее тому безпрепятственно, как и где душе угодно иметь его. Первое время Ликсу казалось, что позор его выставлен на всеобщее обозрение, что каждый прохожий, будь то официант или добряк аджосси консьерж на входе видят грязь и унижение, прилипшие к нему словно вторая кожа. Ожидание заслуженного плевка, брани, даже побоев настолько прочно укрепилось в его погрязшем в самобичевании сознании, что он начал сторониться людей и трястись, словно испуганный заяц. Время шло, а дикие фантазии, порождённые иррациональным страхом, не торопились воплощаться в реальность, наоборот. Люди на улицах мило улыбались. Альфы пропускали вперёд, делали комплименты, омеги раздавали похвалу одетому по последней моде, ухоженному парню. Страх в душе Ликса сменился разочарованием и  равнодушием - пропасть, пролегшую между честным, чистым омегой из приюта и содержанкой для развратных утех Хвана знал и видел только он, в глазах других омега напротив вырос, приобрёл значимость и статус, стал объектом для подражания и даже зависти. Ликс недоумевал и пришёл к неутешительному выводу - деньги творят чудеса и превращают людей в законченных слепцов.

Жизнь его отныне расписана с точностью до минуты, ведь время по словам Хвана самый ценный ресурс, и терять его впустую самое страшное из преступлений. Ранний завтрак, тренировка, занятия с преподавателем, обед и ужин строго по часам и исключительно то, что обозначено в личном меню, утверждает которое, естественно, Хван. Тренировка вечером, свободное время и сессия с господином, о которой его предупреждают заранее и к которой он должен быть готов. Соён, опустив глаза в пол, молча кладёт принадлежности на кровать и торопливо исчезает, всё ещё его побаиваясь. Но гнева нет, как и удивления, отвращения, возмущения, брезгливости. Ликсу приходит в голову, что альфа вытравил в нём все человеческие эмоции и принципы, оставив необходимое лично ему -  тело. То самое, что сразу проиграло битву за независимость и в ответ на любое касание истинного, будь то удар или ласка, порка или поощрение рассыпается от наслаждения. Ликс винил омежью природу, но недолго посопротивлявшись, выбросил белый флаг. Ночь за ночью они сплетались воедино всё более неистово, безумно, разрушая друг друга без остатка. Пресыщенность, что вела неизбежно к привычке, потере новизны и азарта никак не наступала, а страсть, вместо того, чтобы затихнуть со временем, деформировалась и приобрела чудовищные формы, подчас необъяснимые разуму свойства. Ликс чувствовал его настроение, едва тот переступал порог, по тонком оттенку аромата определял зол альфа, возбуждён или подавлен, читал в глазах намерения, предугадывал мысли. Однажды, в пылу страсти омега забылся настолько, что полностью растворился в нём и, не почувстовав грани, разделяющей их тела и души, перестал дышать. Испуг Хвана, когда начал задыхаться под ним, безрезультатно хапая ртом воздух, Ликс помнит до сих пор.  Доктор сделал заключение - паническая атака чуть позже, но омега точно знает, что это было на самом деле. Проклятая истинность, извращённо неправильная, больная, как и сам альфа, что впрыскивает в его тело смертоносный яд, меняя до неузнаваемости. Будто со стороны омега наблюдает за собственным телом, перетянутым в коленях и локтях бечевкой, что закреплена на спине, в которое Хван безостановочно вбивается  и отказывается верить в то, что это он, а не его двойник, скулящий в горло и закатывающий глаза от удовольствия, когда окольцованный член его дёргается и высвобождается белёсыми каплями на впалый дрожащий живот. Сперма Хвана смешивается с его, когда тот кончает, заливается в пупок. Они долго  лежат, восстанавливая дыхание, и ласкают друга друга исключительно взглядами. За эти месяцы Хван ни разу не проявил ласки после секса и ни разу не целовал в губы. Ликс называет это не иначе, чем сумасшествие - то, что творится между ними. Всё, связаное с альфой, кажется ненормальным, не поддается никакой логике и по видимому, не лечится. Остаётся надеяться, что после отведённого срока, он сможет вернуться, отыскать себя заново и забыть Хвана, как страшный сон, перевернуть страницу жизни, вычеркнув потерянный год жизни из памяти и из сердца.

Пальцы любовно проходятся по бархатному ворсу чёрного футляра, и уголки губ Хёнджина приподнимаются в подобии улыбки. Он нетерпеливо смачивает языком пухлые губы, напоминая всем видом сытого довольного кота. Подушечки пальцев постукивают по его твёрдой поверхности, но полюбоваться ещё раз безделушкой не даёт Бин, что сидит у него уже полчаса и отказывается выметаться.

- Стоит усилить охрану, мне не нравится эта история с Джинёном. Как в элитном борделе высочайшего уровня могло такое произойти? Конечно, смахивает на месть или ревность - плескануть кислотой в соперника, конкурента чисто омежий почерк. И все равно не верится, слишком просто. Это вполне может быть заказ. Кстати, ты же спал с этим мальчиком пару раз, Тэёном? - любопытствует Бин, ожидая от Хвана ответа.

Но тот продолжает играться с футляром. Глаза возбуждающе искрят, и похоже, что мысли его далеки от офиса и проблем. Бин закатывает в потолок глаза и не удерживается от колкости.

- Честное слово, бездушным мерзавцем и сухарём ты мне нравился больше... - осуждает Бин, но глядит сочувствующе и слегка свысока.

- В чем дело, Бинни, я по прежнему мерзавец и сухарь. Протри глаза, поводов думать иначе нет, - парирует альфа и поглаживает чёрную коробочку.

Впервые увидев ожерелье, он уже знал, что заберёт его с собой. Невзирая на то, что не дарит подарков, лишь изредка берет в аренду за внушительные суммы и сдаёт после приёмов и раутов, важных встреч, ибо коллекционировать побрекушки не считает нужным. Как и  преподносить элитным шалавам или капризным избалованным актрисам, но здесь особый случай. Короткое, стягивающее шейку, с россыпью изумрудов и бриллиантов - оно будто создано для Него. В воображении живо представляется, как великолепно зелёные камни будут гармонировать с золотистой кожей, оттенять тёмно - карие омуты глаз и светлые волосы. Не раздумывая ни секунды и не анализируя свой порыв, Хван выписал чек и весь день держится, чтобы не послать работу к чёрту и не рвануть опрометью в пентхаус. Скинуть покрывало, обнажив до дрожи обожаемое миниатюрное тело, и щелкнуть замком застёжки на его худой шейке, окольцовывая в баснословно дорогой ошейник. Отойти на шаг и задохнуться от слепящей красоты, равной которой нет и быть не может.

Бин морщится и недоверчиво сощуривается, добавляет невзначай.

- Ну конечно, даже не представляю, как ты расстанешься с ним...чуть больше пол года осталось, они пролетят как миг. Не по своей воле он греет твою постель, Джин, придётся отпустить в один прекрасный день....

Улыбка, сытая расслабленность слетают с альфы мгновенно, а в глазах поселяется убийственный, заставляющий Со ёжиться холод. Пальцы оставляют футляр и сжимаются в кулаки. Подколы друга задевают за живое, выводят из равновесия. По правде всё, что связано с этим омегой, обладает подобным эффектом. Радость, гнев ли, страсть или ярость - с ним он давно забыл о покое и самоконтроле. Взрывается, полыхает и тлеет - тот включает в нём все чувства разом и доводит до состояния, близкого к помешательству, ибо справляться, жить с эмоциями Хван не умеет. Всю жизнь он исключал у себя их наличие, избегал как проказы, порицая в других, а что теперь? Хван  заложник, которого шаг за шагом, ночь за ночью этот омега окунает в них с головой, подрывает его основы, но сопротивляться у Хёнджина выходит погано - слишком  желанна награда, сулящая блаженство и полное насыщение, достичь которых ни с кем прежде не удавалось. Джин гордится им как своим лучшим творением, бесценным трофеем, который хочется лелеять, выставлять на показ, одевать в лучшие одежды, украшать драгоценностями, что он и делает без устали, но каждый раз поражается. Какой бы ни был ценник вещи, побрякушки - ничто не может затмить самого омегу, задвинуть на второй план, отвести внимание от вдумчивых, полных спокойного достоинства  карих глаз, прямой осанки и такой редкой, но способной повергнуть в прах камень и осветить целый город светом солнечной улыбки. Всё чаще он злится, думая о конце срока договора, и расстраивается, поэтому и сейчас после слов друга поджимает гневно губы и цедит.

- Захочу, чтобы остался - останется, но всё это не твоего ума дело, Бин. Не нарывайся...

Со в примирительном жесте выставляет руки, признавая, что был неправ, когда затронул не к месту столь неприятную тему.

- Ужин с японцами сегодня.  Увеличу тебе охрану, и к Джинёну ни ногой, пока не проверю эту тёмную историю. Хотя, когда ты там последний раз был? Чонин наверное забыл, как ты выглядишь..- усмехается Со, а Хван отмахивается от претензии, как от ничего не значащей мелочи.

- Я заплатил за него целое состояние, ему не на что обижаться. Деньги на счету, клиент не трогает - чем не счастье для шлюхи? - жёстко отвечает он и тянется вновь к заветной коробочке, пальцы так и липнут к ней.

Ужин с японцами идеальное мероприятие, чтобы выгулять и ожерелье, и его малыша, что порядком засиделся дома. Кружевные чулки с подвязками на бёдрах цвета первого снега как нельзя лучше подойдут к зелёному изумрудов и бриллиантам. Которые он впоследствии нетерпеливо стянет с него, подобно имениннику, избавляющемуся от ненужных лент и бантиков на долгожданном подарке. Хван  облизывает без конца губы и уносится мыслями далеко от сити, думает о том, что после офиса нужно обязательно наведаться в эксклюзивный магазин нижнего белья и выбрать их омеге лично.

Бин окидывает ошарашенным взглядом поплывшего, погрязшего в собственных фантазиях босса, и вздыхает - его снова никто не слушает.

Ваза с грохотом разбивается о стену, и миловидный, хлопающий глазами омега вжимается в спинку кровати, отползает от друга как можно дальше - гнев Яна вполне может зацепить и его ненароком.

- Четыре месяца, - губы Чонина дрожат, слюна непроизвольно вырывается изо рта, когда он выплевывает слова, каждое из которых пропитано желчью и обидой, вполне осязаемой болью.

Она кружит над головами омег, угнетает, и Сонхун покрывается мурашками от мерзкого ощущения, что она липнет к его коже.

- Думал из - за  Тэёна. И когда только эта тварь успела попасться ему на глаза? Он развлекался с ним в том же отеле, вызнал у охранника. Тупой урод, но за минет душу дьяволу продаст, - нервно смеётся Чонин, а Сонхун ёжится.

В смехе этом, что и не смех вовсе слышится безнадежность, страдание неразделенного чувства. Ян производит впечатление невменяемого, злорадно ухмыляется и смотрит на друга, не мигая, в упор.

- Видел его? Лучше стал, правда? Я вот тоже подумал, что ни к чему ему смазливое личико, в наше время главное индивидуальность. Может в цирк уродов пойдёт, там ему самое место. Будет знать, как зариться на чужое, - шипит ненавистно Ян, а Сонхун теряет дар речи от неожиданного разоблачения.

Одно дело подозревать, строить догадки, а другое слышать чистосердечное признание, хотя, о каком чистом сердце речь? Облить омегу кислотой, намеренно, приревновав к хозяину.... Сонхун уже жалеет, что пришёл. Ничего, кроме неприятностей не обещает дружба с Яном, но с этой лодки можно выбраться только камнем в воду, а с жизнью омега расставаться не желает.

- Не вздумай растрепать, - приторным голоском угрожает Чонин, а Сонхун, не дослушав, вовсю мотает головой, отрицая даже малейшую возможность, намёк на  предательство - ещё бы, он не самоубийца.

- Хорошо, я знал, что на тебя можно положиться. И потом, мне понадобится услуга Сонхун-а, в долгу я не останусь, - успокоившись, хитро сверкает лисьим прищуром Ян и ластится к другу, словно ручной зверек, - ты же поможешь? Я должен знать... если не Тэён, не шлюха Джинёна, то кто тогда занял моё место? Ты же встречаешься по выходным с тем альфой из офиса, сам рассказывал - сотрудники наверняка в курсе.

- Я постараюсь, Йенни, обещаю...- выдавливает из себя Сонхун, проклиная свой язык без костей и бестолковость.

- Встань, - короткий приказ заставляет Ликса  подняться с пуфика.

Полы атласного халата разъезжаются окончательно, никакой поясок не в силах их сдержать. Омега стоит прямо, не двигаясь, не пытается запахнуться, отодвинуться. Позволяет Хёнджину прижаться сзади и поедать глазами полуобнаженное тело в отражении зеркала. Тот только вернулся из офиса, одет в строгий костюм, от него исходит резкий аромат парфюма, смешанный с природным бергамота, создающим смесь, от которой у Ликса стабильно подрагивают кончики пальцев и мурашки, пробегаясь табуном по позвоночнику до шеи, возвращаются к копчику, чтобы повторить свой маршрут. Рука нагло ползёт по груди. Подушечки пальцев потирают сосок, который тут же превращается в острую пику - омега закусывает губу от пронзившего иглой возбуждения.

- Открой его, - Хван кивает на чёрную бархатную коробочку на трюмо и скрывает самодовольную улыбку, утыкаясь в пахнущие ароматными травами волосы - руки омеги предальски дрожат, выдавая его с головой.

Открыв футляр, Ликс хлопает ресницами и молчит, но не может честно не признать, что украшение бесподобно. Тем временем рука Хвана гуляет по плоскому животу, откидывает мешающие полы халата. Большая тёплая ладонь накрывает член Ликса, заставляя того, непроизвольно дернувшись, всхлипнуть и вжаться в альфу. Хёнджин заворожённо глядит на отражение заведённого парня, и решает помучать. Пусть умоляет взять его, дойдёт до ручки и сам опустится на колени, попросит. Хван смилуется несомненно в итоге и облегчит его страдания. Растерянный Ликс чувствует, как руки альфы оставляют его и  надевают на шею ожерелье, защелкивают затвор. Глаза Хвана загораются, и держащийся на честном слове халат падает с плеч на ковёр. Ликс отворачивается от плотоядного восхищенного взгляда в отражении, но даже не шевелится, позволяя альфе рассмотреть себя без всякого стеснения.

- Сегодня ужин с клиентами, пойдёшь в нём, к нему прилагаются чулки - я сам выбрал, ты оценишь....выбор наряда оставлю за Соён, - шепчет в ухо Хёнджин, который никак не может упиться слепящим совершенством омеги, стояк которого трётся о живот, пачкая смазкой, и доверительно мурлычет, - придётся потерпеть до окончания ужина, солнышко, сейчас нет времени. У меня уйма дел....

Ликс скорее откусит себе язык, чем признается, что низ живота в этот момент скручивает болезненным спазмом, зубы впиваются от досады в губу.

- Расставь ноги, - знакомый шёпот обжигает ухо, и Ликс послушно выполняет, улегшись грудью на приятно охлаждающее кожу дерево трюмо.

Расстягиванием Хван обычно не утруждается, функцию эту выполняет пробка. Выдавив приличное количество смазки и затолкав в дырочку, он вводит серебристую игрушку, прежде разработав наскоро ею проход. На этом прелюдия заканчивается. Перехватив под грудью, альфа поднимает его, и налюбовавшись чувствительным, податливым  телом и шальным взглядом, затуманенным стремлением получить разрядку, покидает спальню, оставляя Ликса одного.

Окинув беглым взглядом спускающегося по лестнице омегу, Хёнджин осознаёт насколько облажался с идеей отложить секс на потом. Особая благодарность достаётся Соён, которую он смачно материт, ибо та явно спутала приличную рубашку с куском тюля, облачив Ликса во что - то до жути сексуальное. Взгляд его устремляется  на прямые брючки и чёрную просвечивающуюся тончайшую блузку с низким вырезом на груди, поднимается выше, к шее, на которой сверкают изумруды в окружении мелких бриллиантов ожерелья и запинается на губах сердечком, увлажнённых блеском и от того соблазнительно распухших. Слюна собирается во рту, а в глазах Хвана вспыхивает такой откровенный голод, что Ликс, замешкавшись, застывает на лестнице, с опаской посматривая в сторону альфы. Судя по аромату настрой у того, сорвав с него тряпьё, нагнуть прямо здесь, у стены, но омега успокаивается и выдыхает, когда замечает, как альфа с усилием, но берёт себя  в руки - бизнес превыше всего.

- Пойдём, Марк уже ждёт,  - хмуро торопит альфа и отворачивается, пропуская омегу вперёд в лифт, изо всех сил стараясь не пялиться на его аппетитный зад.

- Считаю, мы должны встретиться ещё раз, чтобы обсудить логистику. Трудности обычно возникают на этом этапе, особенно когда производство сосредоточено в двух странах, - произносит, поворачиваясь к компаньону альфа, и оба отзеркаливают вопросительный взгляд злому как черт Хвану.

Японцы тушуются. Воздух искрит электричеством, и понять что это - недовольство условиями контракта или ими лично не могут, но аромат бергамота душит и их, и тех эскортников омег, что они привели с собой. Юноши морозятся и забито помалкивают, с надеждой ожидая конца вечера и гонорара, который им был обещан.

- Да, конечно, Акира. Я дам распоряжение своему секретарю, и он назначит день, - соглашается Хван, но  звучит при этом чересчур агрессивно.

Альфы переглядываются, натужно улыбаются и хвалят место, здешнюю еду. Ресторан и впрямь шикарный, Хван знает в них толк. Последний этаж пятизвёдочного отеля, металл и стекло - интерьер модерн и окна в пол, позволяющие насладиться нереально прекрасным видом на переливающийся огнями ночной Сеул. Приглушенная музыка, никаких посетителей и огромный стол из редкой, неприлично дорогой древесины для переговоров на несколько человек. Удобные кресла, зелень и растения, даже журчание воды из искусственного водоёма, скрытого от глаз фоном. Безупречно здесь всё от итальянской кухни до скрипучих, отливающих белизной рубашек услужливых официантов, но Хван сурово отказывается от десерта, мрачнея на глазах и заставляя затрястись поджилки как у обслуги, так и несчастных, гадающих где накосячили компаньонов из Японии. В какой - то момент те ретируются, решив не испытывать и дальше судьбу, суетливо прощаются, покидая ресторан первыми. Угрюмый взгляд прилетает Ликсу, что скромно доедает десертной ложечкой медовое парфе, и та со звоном падает на тарелку. В голове Хвана уже час, начиная с момента появления здесь, нет ничего, кроме отборного мата и отменного жёсткого порева с участием этого смиренного, наклонившегося над десертом блондинистого ангелочка. Грёбаная рубашка, вернее её отсутствие,  потому что совершенно ничего не скрывает - ни изящных изгибов, ни горошин сосков, что призывно топорщатся через эту чёртову тюль и выглядят лучше, чем десерт - так и просятся в  рот - проклята уже тысячу раз. Язычок, слизывающий остатки мёда с губ, появившийся лишь на пару секунд, добивает озверевшего Хвана.

- Убери отсюда всех. Если хоть один появится - сдохнет от голода под мостом, потому что работы для него в этом городе не найдётся даже мойщиком сортиров. И сами выметайтесь, - хрипит, не глядя на охранника альфа, а тот, задумавшись всего на мгновение, подскакивает от окрика босса,  - сейчас же, ты уснул?!

Хван вырастает перед Ликсом, едва зал покидает охрана. Ухватившись за угол плотной скатерти тянет её вниз, и все приборы с оглушающим треском разбивающегося стекла и фарфора летят на пол. Впавшего в ступор Ликса, загипнотизированного выражением животной нужды в глазах альфы, сильные руки подхватывают под задницу и усаживают на стол. Осоловело омега провожает сорванные с него в считанные секунды рубашку, пояс, а затем и брюки и съёживается,  распластавшись на столе, оставшись в одних белых кружевные чулках с подвязками, едва заметной полоской стрингов и в сверкающем камнями ожерелье на шее. Хван, возвышающийся над ним скалой, дышит тяжело, шумно и выглядит так, будто не в себе. Ликс пытается отползти, неуклюже пятится назад, но ноги в чулках разъезжаются на безукоризненно отполированном дереве, и альфа, схватив за лодыжку, подтягивает ближе и укладывает их себе на плечи. Рывком вытаскивает пробку из прохода, заставляя Ликса жалобно всхлипнуть, и, судорожно расстегнув ширинку, входит, заполняя омегу целиком. Блаженно закатив глаза, стонет и опускается на него всем телом, дурея от красоты и нежности, окрашивающихся ярко алым щек, когда до того доходит, что в любой момент их могут застать. Заблудший официант, да кто угодно, ведь трахает его Хван напротив огромных в пол окон. От одной мысли, что любой  может насладиться шоу с пометкой 18+  на фоне ночного города без смс и регистрации, Ликс трясётся и начинает плакать - он то наивно решил, что ничем Хван больше не удивит....тот вколачивается все более настойчиво, жёстко, выбивая из омеги все стыдливые позывы и страхи. Лениво поворачивая к окну голову спустя время Ликс больше не думает и тем более не терзается, лишь вздрагивает в такт толчков внутри и поскуливает, как щенок. Нескольких особо глубоких достаточно, чтобы он заметался в оргазменной агонии. Кончивший  на его бедро Хван накрывает своим обессиленным телом, утыкаясь носом во влажную, горячую выемку на шее омеги.

- На хуй этих японцев с их контрактом. Думал, придушу обоих, если решатся заказать десерт и просидят здесь ещё хотя бы пять минут ...- вымученно признаётся он и приподнимается, давая омеге отдышаться, избавляя от тяжести своего тела.

Глядит на парня пристально, по особому интимно, отчего Ликс краснеет пуще прежнего. Не потому, что лежит обнажённый на столе, раскинув ноги, в порванном белье, со спермой альфы на бёдрах и собственной, подсыхающей на животе на обозрении целого города, а потому что никто и никогда не смотрел на него Так. С  отчаянием, плескающимся в глазах, кричащем  громко и пронзительно настолько, что Ликс глохнет просто глядя в них. Признание, обвинение, одержимость и притаившаясь боль где - то на самом их дне - смертоносный коктейль, от которого омеге становится не по себе.

- Я знал, что оно будет смотреться на тебе сногсшибательно, но... - запнувшись, альфа сглатывает и благоговейно затихает.

Хван, обняв за талию, вынуждает сесть, смотрит неотрывно на губы. Внутри него идет бескомпромисный бой с собой, Ликс видит это отчётливо, чует запах пороха  и  дыма, оседающий на его коже и щекочущий ноздри, но промедлив, тот отстраняется. Будто в отместку, с  яростным ожесточением подхватывает омегу под попку и несёт к окну. Опускает на пол и разворачивает спиной к себе, давит ладонью на позвоночник. Ликс охает, упираясь ладошками в стекло, его глаза расширяются от ужаса, когда альфа сзади без предисловия толкается в разработанный проход. Вскрикнув от внезапного вторжения, прогибается, но по привычке, бездумно подаётся назад. Зажмуривается, лишь бы не видеть огни небоскрёбов, и гонит мысль о том, что весь город сейчас свидетель их непотребства. Взмокшие потные ладони оставляют отпечатки на стекле, но оно единственная опора, другой нет. Омега принимает несдержанно врывающийся в его задницу член и высоко стонет, послушно стоя в неудобной позе и кусая губы, сдерживая до последнего оргазм. Хван едко шипит, что дома выпорет, и назло ускоряется, на пике натягивая украшение на шее, отчего камушки впиваются острыми краями в кожу омеги. Вскинув голову и выгнув шею так, что та грозит надломиться, Ликс открывает рот в безмолвном крике, но Хван тут же отпускает, и омега роняет голову на грудь. Сперма некрасиво растекается по грязному, благодаря его стараниям окну, а сам он мучительно содрогается от последнего мощного толчка в его теле, чувствуя, как тёплая струя семени выплескивается на спину - Хван кончает прямиком за ним.

Тишина в лимузине позволяет ощутить долгожданное облегчение и умиротворение после напряжённого дня, но опустошение - всё, что чувствует Хёнджин. Этого омеги слишком много в его жизни, скоро не останется ничего, кроме него. В мыслях, офисе, постели,  нет места, где бы он не поселился, не обжился, не пустил корни. Как вредоносный сорняк, что завёлся на его территории - не выкорчевать, не извести. Пальцы устало вплетаются в светлые пряди - голова омеги покоится на его коленях, пока тот сопит, вымотанный. Ликс гораздо слабее тех омег, что он знал раньше - чересчур хрупкий. Такого легко сломать, поранить, потерять, но отпустить ещё больнее, чем жить в страхе лишиться навсегда, и Хван мирится с неизбежным. Заботливо поднимает на руки, когда они подъезжают к пентхаусу. Коротко улыбается, когда в лифте тот прислоняется щекой к его груди, потирается носом о рубашку и бормочет смешно и несвязно сквозь сон. Хёнджин раздевает догола, укрывает одеялом и подтыкает его со всех сторон, упаковывает омегу в кокон и беззлобно хмыкает на недовольно ворчание.

- Даже во сне послушно лежать не можешь, да? - шепчет, наклонившись к его лицу, альфа и замирает, уставившись на губы.

Они не дают ему покоя. Их причудливая форма, образующая сердечко, объем, кажутся альфе пределом мечтаний, и он, мучаясь от жажды, сглатывает в который раз, представляя как сладки они на вкус, мягки, насколько влажно и жарко в их плену. Обезоруженый борьбой, Хван отводит взгляд от невыразимо искушающего зрелища. В дверях спальни останавливается, тень сомнения вновь мелькает на его лице, но безжалостная суровость и холод  неизменно возвращаются на место. Словно вспомнив что-то,  чего забывать не стоило, рассудок берет власть над телом, предостерегая и напоминая - любовь, то единственное на всём белом свете, что альфе не по карману.