Бракованный

Soundtrack

https://youtu.be/ilnBwRpVWDg

- Господи, я пол города на уши поставила. Где ты? Дай координаты и примчусь через час с полицией. Я вытряхнула из Шону всё, что есть на этого типа - он псих, Ликс, тебе с ним не место, а Чона я засажу лет на тридцать, уже готовлю материал, - сообщает Мо на повышенных тонах, а Ликс отстраняет от уха на секунду телефон - подруга на взводе громкость совершенно не контролирует.

- Ты знаешь, где находишься: квартира на Каннаме или в Сочхо, Сеул или Инчхон?! - обстреливает вопросами Мо, а Ликс теряет дар речи от её прыти - когда успела суету навести?

- Мо, это лишнее.Чон будет мстить, вы с Шону пострадаете. Не нужно ничего: ни вызыволять меня, ни звонить в полицию, ни тем более писать заявление на Хвана или Чона... я с ним по своей воле, - тихо признаётся парень, а Мо замолкает, переваривая услышанное, но ненадолго, вскоре разражаясь праведным негодованием.

- За дуру держишь?! Ты его раз в жизни видел, а через неделю уже живёте вместе? Скажи ещё, что Чон ёбаная фея крестная, отправившая тебя на бал за принцем... сводник мразотный, руки так и чешутся яйца оторвать, - продолжает девушка, кровожадный настрой которой начинает Ликса беспокоить - очевидно, что прекращать операцию по спасению та не намерена.

- Он мой истинный, Мо, - вынужден признаться омега, поняв, что ничто другое не подействует, - я с Хваном, потому что хочу этого. Пожалуйста, не надо скандала.

Ликс старается звучать, как можно убедительней, не слишком обречённо и несчастно, повторяя про себя, что так будет лучше для всех. Выбор сделан, и пора отвечать по взрослому - без истерик и лишнего драматизма. Возможно, и начать мыслить, как Хван - это лишь секс, его не убивают и не калечат...по крайней мере пока. Омега старается не испортить идиллическую картину и не расплакаться, ждёт ответа, но на том конце у абонента форменный ступор. Видимо, Мо предполагала всё, кроме такого развития событий и гадает, как реагировать на взорвавшуюся перед её носом бомбу.

- Шутишь? Хван Хёнджин - твой истинный? - сомневаясь, переспрашивает она, но сама понимает, что парню явно не до смеха.

Безмолвствует какое - то время, обдумывая, что делать дальше, как быть, но запаса сдержанности хватает ненадолго.

- Блядь, это же надо так вляпаться! Да как можно быть настолько невезучим?! Даже для тебя, Ликс, это перебор! Айщ....- причитает девушка, а Ли выдыхает, потому что невероятная новость произвела должный эффект.

- Он не так плох, как кажется и ... - Ликс прерывается, потому что язык не поворачивается произнести такое вслух, но надо, иначе Мо не приструнить, - заботится обо мне. Я останусь здесь, в приюте небезопасно - сама знаешь. Да и...разлучаться с Хёнджином не хочу.

Парень опускает телефон, смотрит в потолок, набираясь сил и обещая себе выдержать до конца вопиющую ложь. Гробовая тишина сигнализирует о том, что Мо крепко призадумалась. Через какое-то время, та, скрепя сердце, вынуждена согласиться - истинными в положении Ликса не разбрасываются, даже такими мутными, как Хван с его чудовищной репутацией и послужным списком.

- Ладно, но будешь звонить раз в неделю, и если тебе что - то покажется подозрительным - сразу сообщаешь мне, и я направляюсь в пентхаус с нарядом копов! - даёт чёткие указания Мо.

Ликс едва удерживается от истеричного смешка. Ещё подозрительней, чем плётка, наручники и зажимы для сосков? Вот уж навряд ли....хотя, кто знает. После прочтения договора омега не удивится ничему. С требованиями Мо Ликс соглашается, а, поговорив и обсудив множество тем, окончательно усыпляет бдительность подруги.

Как ошпаренный вылетает Хван из собственной квартиры, по дороге звонит Джинёну и едет прямиком в отель. Отрывается на Чонине по полной, но когда дело доходит до секса, то понимает, что желания нет и в помине. Выплеснув накопившуюся злость, на интим запала не остаётся, если он вообще был. Ни прелюдия в виде порки, ни связывание, никакие щекочущие нервы развлечения от мыслей об омеге, оплакивающем потерянную невинность, не спасают. Чонина становится даже жалко, тот чуть ли не плачет от обиды, дрожа и закусывая губы, но всё, что получает от Хвана - это внушительного вида дилдо, которым тот зверски его трахает, пока омега не вырубается. Бросив парня на развороченной постели, альфа возвращается под утро туда, где его не ждут и едва выносят.

Неделю Хван не трогает, не обращает внимания. Старательно делает вид, что Ликс ему без надобности и даже как заурядный предмет интерьера интереса не вызывает. Нескрываемое презрение, которое омега демонстрирует с утра до вечера, альфу коробит. Поднятый с самого дна общества, окружённый преступниками и последними мразями в приюте Ликс обращается, как с дегенератом именно с ним, тем, кто спас от верной смерти и притащил к себе в дом. Пренебрежение, холодность, даже ненависть в чужих глазах привыкшего исключительно к поклонению и восхищению Хвана уязвляют ещё и потому, что сам он ненароком увлёкся. Но ни внешность, ни деньги, ни власть на гордого омегу впечатления не производят, как и невиданные уступки, на которые альфа без конца идёт. Хёнджин нутром чует раздрай, отторжение, нежелание идти на компромисс и мириться со сложившейся ситуацией Ли и только это останавливает от необдуманных действий. Альфу кидает из одной крайности в другую, разрывают желание вытрахать, воплотив самые дикие фантазии в реальность, не миндальничая, и опасение безвозвратно сломать. Странное влияние, оказываемое на него парнем вызывает оторопь, пугает, но неделя воздержания и самоконтроля в бескомпромиссной ожесточённой борьбе с собой не отличающегося терпением и не привыкшего отказывать себе в чём либо Хвана доводит до исступления. И впрямь, почему он вынужден бегать по борделям, когда тот, кого до безумия хочет, рядом, только руку протяни? - бесится альфа. Омега принял условия, обязан ему жизнью и заплатит потрясающим телом, покорностью - решает в итоге Хван и плюёт на последствия, не в силах больше выносить дистанцию. Пусть хоть все слезы выплачет, но придётся свыкнуться со своей участью, сдаться на его милость, несмотря на неприязнь и отвращение - злорадно утверждается в своём решении альфа и переводит взгляд с окна на водителя, приказывая.

- Разворачивайся, Марк, сегодня я ночую дома....

Ликс высовывает голову за дверь и прислушивается, крадётся, как лиса к лестнице и шныряет вниз, принюхиваясь к запахам, что доносятся из кухни. Желудок предательски урчит, вынуждая таки выбраться из убежища в поисках еды. Доён делает вид, что не замечает маленькую фигурку в дверях, пока тот не подходит ближе и смущённый не усаживается за стол. Губы беты расплываются в улыбке.

- Так и думал, что не выдержишь. Цыплёнок в медовом соусе - шедевр в моём исполнении. Признайся, учуял неземной аромат и забыл о голодовке? - добродушно дразнит повар омегу, ловко шинкуя огромным ножом овощи на деревянной доске и посмеиваясь.

Проделывает он это так ловко, что Ликс моргать не успевает, а тот уже берётся за следующий овощ. Залипательное действо, но желудок вновь протестует, и Доён без слов накладывает полную тарелку лакомых кусочков, глядя на которые в голодных глазах Ликса вспыхивают благодарные сердечки. После первого укуса омега закатывает глаза и мычит от удовольствия - действительно пища богов, ни больше ни меньше.

- Ну как? Хотя после голодания, что ты себе устроил, и овсянка покажется манной небесной, - мягко подтрунивает бета и, повернувшись к Ликсу спиной, открывает верхний ящик кухонного шкафа.

- Нет, это правда очень вкусно...- прикрыв рот ладонью и продолжая жевать, нахваливает стряпню омега, и глаза его загораются любопытством.

Шкаф до отказа забит батареей склянок с жёлтой жидкостью различных оттенков: от светлых до почти коричневых. Доён читает во взгляде уплетающего за обе щёки парня немой вопрос и отвечает.

- Мёд. Десятки сортов, для приготовления в основном. Нет ни одного рецепта, в котором я бы его не использовал, но всех существующих видов не пересчесть, поэтому приходится экспериментировать - хозяин обожает его. Уверен, истинный господина Хвана пахнет именно им, - делится мужчина, снова принимаясь за скоростную шинковку, а Ликс застывает, не донеся кусок курицы до рта, позволив тому неловко повиснуть в воздухе.

Деликатно положив кусочек обратно на тарелку, омега сосредоточенно смотрит на повара и не удерживается от дальнейших распросов.

- Вы думаете мёд? - с надеждой спрашивает он, примеряя столь заманчивое предположение.

Ликс частенько гадал, каким мог бы быть его аромат, и слова повара застают врасплох, поднимая в душе бурю эмоций. Появляется непреодолимое желание подхватить одну за другой баночки и обнюхать, изучить - будто не знает, как мёд пахнет - но вовремя сдерживается. Ликс обязательно сделает это, когда будет один, без свидетелей.

- Но какой вид он предпочитает? - продолжает выпытывать омега, интерес которого только растёт.

- Честно сказать, не знаю. Господин Хван постоянно пробует новые, но один нравится больше, другой меньше. Возможно, тот самый, любимый, он до сих пор не нашёл, иначе этого шкафа не было бы, согласен? - отвечает Доён погруженному в свои мысли Ликсу, который делает неутешительное заключение - какая по сути разница, ведь проверить теорию Доёна всё равно не удастся....

Поблагодарив бету, Ликс удаляется к себе, забирается в кровать. Первое время после злосчастной ночи он трясся от страха, боялся альфа вновь заявится. Но дни сменяли друг друга, а Хван не приходил, словно напрочь забыл про омегу, живущего с ним под одной крышей. Каждую минуту быть начеку невозможно, слишком тягостно, и в какой - то момент Ликс расслабляется, предполагая, что скорее всего, интерес альфа навсегда потерял. Но радуется недолго. Стоит увериться в неожиданной удаче и блаженно задремать, как тот привычно бесшумно заходит в спальню и присаживается на кровать. Тянет за угол одеяла, позволяя тому потихоньку сползти и оголить миниатюрное тело. Лёгкая хлопковая пижамная футболка и шорты - всё, что на омеге надето, но Хёнджин раздосадованно поджимает губы. Похоже, слышать его тот отказывается специально. Что бы он ни говорил, сколько бы не разъяснял условия договора, чётко прописывающего определённые вещи, в том числе то, что спать он должен раздетым, в голове омеги они не усваиваются. Чаша терпения Хвана полнится капля за каплей, ибо он не пропускает ни одной мелочи, ведёт строгий учет. Каждое нарушение, как зарубка на дереве с дотошностью высечено в памяти рядом с наказанием, положенным за провинность, однако Ликс мило сопит во сне, даже не подозревая, сколько уже ему задолжал. Вертится, ёрзает по простыне, но разлепляет глаза, только когда неудобство игнорировать уже невозможно. Вскинув голову, спросонья непонимающе таращится на запястья, стянутые кожаными широкими браслетами, короткие верёвки от которых пристёгнуты к изголовью кровати. Ликс дёргается, но те натягиваются, и он виснет на них, напоминая марионетку, двигаться которая может исключительно по воле кукловода.. Лежащий на животе омега, чьё сердце мгновенно делает кульбит и бухает в пятки, намеревается вскочить, но на позвоночник ложатся ладони, возвращая его на место, а затем те обхватывают бедра и ставят на четвереньки. Ликс паникует, пытаясь безуспешно высвободиться, в то время, как его избавляют от пижамных шорт, под которыми ничего нет. Просить, умолять, а может даже угрожать порывается омега, но в сознании всплывает недавняя угроза.

- Как, готов идти к Чону, если выкину вместе с твоим тряпьём на улицу?!

Ликсу стыдно и страшно, но он не готов - ни умереть сам, ни потерять тех немногих, кого искренне любит, поэтому глотает слёзы и терпит, даже когда Хван рвет злополучную футболку прямо на нём, а останки небрежно скидывает на пол.

- Сколько раз повторять, что все пункты договора ты соблюдаешь неукоснительно независимо от того, прихожу я или нет. Пора показать, что бывает с теми, кто их нарушает, солнышко, - мягко шепчет на ухо Хван, а Ликс покрывается мурашками от завораживающего с хрипотцой голоса и аромата, что проникает незаметно в каждую клеточку и запускает необратимую реакцию в организме.

Тело горит и покалывает, становится вялым. Хван дотрагивается ладонью до аккуратных ягодиц, поглаживая, примеряясь к мягким полушариям, разминает, а Ликс плавится под его руками и не сдерживает тонкого вскрика, когда одна из них хлёстко и звонко опускается шлепком на зад. Ощутимо, однако не смертельно - утешается омега. Это и избиением назвать нельзя, так шлёпает провинившегося ребёнка недобросовестный родитель. Место удара печёт, но наказание больше унизительно, чем болезненно - успевает подумать Ликс, пока следом не прилетает ещё шлепок, а за ним другой, и мнение его по этому вопросу кардинально не меняется. Губы начинают подрагивать, на ресницах скапливается влага. Попка в огне, но пальцы, длинные, скользкие от смазки заняты уже не ею. Хван засовывает их глубоко, разводит внутри, трахает и вынимает под противный хлюпающий звук, повторяет. Растягивает целую вечность, в то время, как еле стоящему на четвереньках Ликсу нечем дышать - весь кислород из комнаты вытеснил бергамот и даже внутренности его, охваченные диким пламенем, раздирает на части. Разомлевший, раскрытый, он едва успевает охнуть, когда основание члена туго стягивает металлическое кольцо, а в растраханный проход без особого труда погружается следом круглая, небольшая пробка на другом конце игрушки, и мышцы жадно затягивают её внутрь. По всему телу Ликса прокатывается волна дрожи, и он вызывающе протяжно выстанывает, прогибаясь кошкой. Кровь тут же приливает к головке, отчего член жмётся к животу и сочится влагой, а пробка в попке дразнит перепадом температур из - за прохладной стали в охваченном горячкой теле, заставляя омегу терять голову. Тот пытается бороться, высвободится из плена, но кожаные наручи лишь натирают нежные запястья. Голова поверженно клонится вниз, когда понимает, что ни избавиться от наручей, ни увильнуть от воплощения в жизнь больных фантазий Хвана не удастся. Он покраснел бы от стыда сильнее, будь это возможно, но увы. Остаётся лишь тихо поскуливать, послушно принимая сладкую муку, особенно когда узловатые пальцы Хвана лениво, нехотя начинают скользить по члену. Намеренно медленно. Ликс зажмуривается изо всех сил и впивается зубами в губу до крови, лишь бы не умолять альфу делать это быстрее и жёстче.

- Не так уж неприятно, правда? - слова, произнесенные срывающимся грудным голосом доносятся до ошеломленного шквалом неизведанных ощущений Ликса словно издалека.

Стоны всё чаще слетают с пухлого круглого рта, сдерживать их уже не получается, а в голове стойкая пелена тумана и еле пробивающееся через него тихое монотонное жужжание. Омега отмахивается от странного звука, подозревая, что разум покинул его окончательно, вот и чудится всякое. Когда расфокусированный взгляд, падая вниз, натыкается на гладкую вибрирующую игрушку, порхающую по стволу, стимулирующую и без того набухший орган, Ликс кричит в горло. То ли от боли, то ли от режущего, граничащего с ней наслаждения, содрогаясь, словно под пытками. Уворачивается от прикосновений, но Хван сверху хрипло смеётся и продолжает экзекуцию, водит вибратором по особо чувствительной головке, играется с уздечкой, лишая парня остатков терпения и вынуждая забыть о приличиях. Что он с ним творит Ликс понятия не имеет, но уверен - нечто противоестественное и явно незаконное, потому что колени трясутся, горло саднит от криков и хрипов, а сам он едва ли соображает уже хоть что - то. Упасть, распластавшись на простынях, Хван не даёт, поддерживая под животом, нависает сверху, лижет, агрессивно прикусывая шею, и легко доводит до первого оргазма, которым омегу сносит напрочь. Кое - как собравшись по частям, весь потный, потерявшийся в пространстве Ликс обречённо хнычет, впиваясь зубами во внутреннюю сторону щеки, ведь опавший член наливается кровью из - за проклятого кольца вновь и требовательно постукивает о живот. Довольный едкий смешок раздаётся над ухом, и омега представляет, как прикладывает голову альфы о стену. Красочно, в деталях рисует убийство в воображении, чтобы хоть как - то отвлечься от ноющего органа.

- А кто - то хотел вычеркнуть игрушки из списка, называя меня извращенцем. Ты так стонал, что я чуть не оглох...Не хочешь извиниться? - мурлычет Хван, проводя по мокрой от смазки головке большим пальцем, мстительно надавливая.

Всё, на что хватает Ликса - высокий рваный всхлип в ответ, но жажда крови альфы становится такой же невыносимой, как потребность кончить.

- Если да, то я предпочитаю глубокий горловой. Так как, солнышко, на минет силы остались? - продолжает издеваться над парнем Хван, получая от этого садистское удовольствие, а Ликс в запале забывает о том, что должен держать рот на замке.

- Да пошёл ты, извращенец! - огрызается он и тут же жалеет, но слов, слетевших с губ, уже не вернёшь.

Хван молча встаёт с кровати - омега чувствует спиной холод, когда пышущее жаром тело над ним исчезает. Проклинает свой язык без костей и мучается неизвестностью недолго, ровно до тех пор, пока свистящий звук не разрезает пространство позади. Порыв искренне извиниться за по дурости сказанное и даже за то, что не успел в запале озвучить, овладевает Ликсом в считанные секунды. Хёнджин, намотав на руку кожаный ремень, возвращается к кровати, любуется вызывающе яркой попкой и не долго раздумывает - небольшая, наглядно демонстрирующая, что он не шутит, порка языкастому омеге просто необходима. Замахивается и на аппетитной, малинового оттенка заднице отпечатывается вполне различимый след. Слёзы вырываются потоком самопроизвольно, и Ликс давится воплем - разницу между ладонью и ремнём он распознаёт сходу и запоминает на всю жизнь. Нестерпимо, особенно, когда экзекутор не намерен ни щадить, ни смазывать удары, как вошедший в раж Хван, глаза которого искрятся восторгом. После пятого удара он нависает над упавшим на живот заходящимся в истерике парнем и целует плечи, навязчиво томительно наглаживает, не отлипает, словно извиняясь за прежнюю грубость. Ликс же мечтает развернуться и врезать ему, что есть сил, возможно не раз и не два, бить, пока рука не устанет... Только Хвану от этого, похоже ни тепло, ни холодно - пальцы его снова обхватывают член омеги. Надрачивают грубо, быстро, совсем как ранее нуждался Ликс, и тот забывает о недавней боли - настолько остро, до искр перед глазами, это ощущается. Открыв рот в немом стоне, омега часто, неровно дышит и с ужасом понимает, что тело позорно ведётся на все манипуляции Хвана. Тот будто заключил союз с дьяволом и точно знает, когда остановиться, как дотронуться и даже сделать больно, чтобы Ликс потерял голову и превратился в нечто безвольное, прогибающееся и блядски скулящее. Это точно не он. Кто - то, кого Ликс знать не знает - открещивается от себя омега, толкаясь, как заведённый в кулак, что неумолимо подводит к краю.

Как альфа снимает кольцо и вынимает пробку, Ликс в полубессознательном состоянии едва замечает. Но Хван заменяет игрушку членом, погружаясь мощным рывком, переходит на безумный долбящий режим и открывает в нём второе дыхание. Ликс плюёт на всё: дискомфорт, гордость, истерзанную в кровь задницу... Напряжение внутри разрастается снежным комом, одаривая адской смесью боли и возбуждения, которой тот захлёбывается и приближающаяся развязка застилает перед глазами омеги весь мир. Никогда он не признается себе, что подавался назад, насаживаясь на восхитительно твёрдый член, и срывал голос подобно залихватской порно диве, но Хван запоминает досконально и любовно сохраняет в памяти. Он и сам на грани: дёргает за блондинистые волосы, заставляя омегу выгнуть шею, зубы вгрызаются в потную кожу, пока член самозабвенно долбит до чёрных мушек в глазах, до трескучего в воздухе электричества, что рождают их совокупляющиеся без устали тела. Мысль о сцепке настойчиво лезет голову: зверь то молит, вставая на задние лапы, то рычит, требует, воет, вынимая душу, от невозможности получить омегу всего, целиком. Слюна собирается во рту, ощущается вкус тягучей, как мёд крови на языке - Хван касается им зубов и высоко стонет, запрокидывая голову. Звуки беспорядочных шлепков мокрой плоти, их голосов, запахи секса создают сумасшедшую какофонию, в эпицентре которой они - два сплетённых, хаотично движущихся навстречу друг друга тела. Тонкое скуление разрывает эту симфонию, когда омега кончает измученно на простыни, и без того уже грязные. Хван изливается следом на его ягодицы и бедра, размазывает семя по непрерывно дышащей дырке, касаясь воспалённых раздражённых краёв под едва слышный мучительный протестующий стон. Завороженно любуется им, уже сопящим и вымотанным, укутанным плотно в аромат бергамота, словно в кокон, с остатками семени, стекающего с упругих, налитых алым ягодиц - лучшее, что он видел в жизни. Руки так и просятся обратно: касаться, гладить, прижать так крепко, чтобы слышать ровное сердцебиение, пока омега безмятежно спит. Но Хёнджин медлит, даёт себе время и уже через несколько минут встаёт и направляется к выходу. Оборачивается только в дверях, кидая напоследок полный сожаления взгляд на обнажённого юношу, раскинувшегося на кровати.