Конверт
Я прибыл в отель примерно к восьми вечера. Этот час всегда несёт в себе особое чувство — когда день уже не требует от тебя усилий, но ещё не готов отпустить, удерживая лёгкой усталостью, словно за лацкан пальто. Она не была тяжёлой, эта усталость — скорее мягкой, как одеяло в которое можно завернуться, если захочешь. Вместе с ней шло тихое, упрямое желание провести время в одиночестве, в своём ритме, не отвечая на звонки, не размениваться на случайные разговоры, не торопясь к чужим встречам.
Лобби встретило ровным, приглушённым светом, в котором цвета казались теплее и глубже, чем днём. Воздух пах чем-то едва уловимым — как будто кто-то только что поставил вазы со свежесрезанными цветами и успел протереть пол до зеркального блеска. Этот запах чистоты был не стерильным, а домашним, чуть влажным, с ноткой мыла, пахнущего чем-то цветущим. Где-то далеко, в сторону ресторана при отеле, доносился звон посуды и тихое звучание голосов, что потихоньку готовились сдавать смену и уезжать домой. В дальнем углу, за стойкой ресепшена, девушка перебирала бумаги, касаясь их так бережно, внимательно изучая каждую страницу. Заметив меня, она подняла глаза, коротко кивнула в знак приветствия и вернулась к своим записям, не пытаясь навязать ни слова.
Я задержался в лобби чуть дольше, чем нужно было, просто чтобы ощутить это спокойствие. Оно ложилось на плечи, как тёплая ткань, и казалось, что если постоять здесь ещё немного, то город за дверями растворится в темноте.
Поднялся на третий этаж — справа от лестничного пролёта находился мой номер. Лифт с утра стоял на ремонте, и за весь день так и не заработал. Ступени под ногами чуть пружинили, издавая тихий скрип, будто шёпот старого дерева. Перила, гладкие и немного потёртые, сохраняли остаточное тепло от дневного солнца. Лестничная клетка хранила лёгкий запах лака и пыли, осевшей за годы на высоких карнизах. Под потолком тускло горела лампа, и её мягкий жёлтый свет будто не столько освещал, сколько подчеркивал тень, вытянувшуюся вдоль стены и следовавшую за мной, как молчаливый спутник.
Войдя в номер, я первым делом закрыл дверь и прислонился к ней, позволяя тишине медленно заполнить всё вокруг. Захотелось лечь и ни о чём не думать, но перед этим — избавиться от одежды, которая весь день сдерживала движения. Ткань была мягкой, но слегка стягивала плечи и талию. Как только я повесил её на крючок, ощутил лёгкость, будто сбросил с себя не только одежду, но и весь дневной груз. Обувь осталась у входа, а я, не включая свет ярче, чем нужно, направился в душ.
Вода зашумела густым ровным потоком, и первые капли, упав на кожу, будто смыли с меня весь оставшийся шум дня. Пар быстро обволок всё пространство, затуманил зеркало, превратив его в белое матовое пятно. Я провёл пальцами по волосам, по шее, плечам, ощущая, как тепло медленно растворяет усталость. Каждый жест был медленным и осмысленным — не просто движение, а маленький ритуал возвращения к себе.
Выходить не хотелось. Я набрал ванну и позволил тёплой воде сомкнуться вокруг, оставив только лицо над её поверхностью. Музыка из телефона звучала тихо, почти как из другой комнаты, смешиваясь с журчанием. Обычно я не задерживаюсь в таких моментах: быстро, по делу, обратно к привычному ритму. Но сегодня, как в последнее время, хотелось тепла, которое проникает глубже, чем кожа, до самой той глубины, где слова уже не нужны.
Закутавшись в халат, я прошёл к мини-бару. Холод стеклянной бутылки вина приятно лёг в ладонь. Я налил немного в бокал, поставил на стол и заказал фрукты — простое, свежее, как завершающий штрих вечера. Ждать пришлось недолго: тихий стук в дверь, и курьер, вежливо улыбнувшись, передал аккуратный поднос. Виноград, дыня, клубника — глянцевые, сочные, словно их только что достали из-под утренней росы.
Вернувшись в ванну, я позволил себе ещё несколько минут в тепле, пока вода медленно остывала. Потом вышел и, почти не глядя на часы, направился к кровати чуть быстрее, чем обычно, словно ребёнок, которому хочется скорее спрятаться под одеялом. С бокалом вина я устроился на мягком покрывале, попробовал дыню — прохладная, сладкая, с лёгкой терпкостью, она удивительно гармонировал с вечерним покоем. Мне хотелось включить что-нибудь на фон, но телефон упрямо не подключался к телевизору, и я, не особенно расстраиваясь, пролистал местные каналы: новости, русские мелодрамы, старые детективы, длинные интервью, где не всегда понятно, кто у кого берёт вопросы. Оставил одну из мелодрам фоном и позволил мыслям течь куда-то в сторону.
Не заметил, как уснул. Сон пришёл быстро, он был глубоким, будто я занырнул в поток волн, без возможности выбраться самому. Всё в нём разворачивалось так, будто я уже видел это прежде, возможно, мой сон состоял полностью из воспоминаний, но я не могу быть в этом уверенным.
— Пока будет вестись судебное дело, необходимо найти опекуна для ребёнка, — сказал ровный, поставленный голос, какой бывает только у госслужащих.
— Но что же делать? Мы вряд ли сможем обеспечить всё необходимое.
— Мы это понимаем, поэтому даём выбор: оставить в детском доме или взять ответственность, пока мы ищем родственника для оформления опеки.
Голоса стихли, дверь закрылась тихо. Я сидел, покачивая ногами, ощущая странное беспокойство. Потом — обрыв.
Следующая сцена — тюрьма. Передо мной коридор, выложенный ровными серыми плитами. Тяжёлые двери с глазками и массивными замками стояли по одну сторону, свет из решётчатых плафонов падал сверху ровными полосами. Стены, окрашенные в светлый тон, местами были потёрты, и казалось, что каждый слой краски хранит истории. Воздух был плотным, с лёгким привкусом металла и чистящих средств.
Комната для свиданий встречала мягким гулом: отдалённые шаги, голоса за дверью.
Размером она с десять метров, при входе замечен бетон с мраморной крошкой и зелёными стенами. Стулья, поставленные друг напротив друга, скользили по полу, издавая короткий скрип. На столах — телефоны с витым проводом, через которые приходилось говорить даже на близком расстоянии. Зеркала между нами отражали тёплый свет ламп, на их поверхности виднелись разводы от старых протирок. Голос в трубке звучал чуть приглушённо, с лёгкой задержкой.
Время было ограничено. Где-то сбоку звенели наручники, проходили сотрудники, отдавая короткие команды.
Моя мать сидела напротив. Её взгляд был прямым, спокойным. В нём не было тревоги — только собранность, будто всё происходящее она приняла заранее. Лицо оставалось неподвижным, как в ожидании чего-то важного.
Стук. Ровный, отчётливый, он заглушил все остальные звуки. Я проснулся.
В коридоре никого, только на полу — конверт. Плотная белая бумага, ровный почерк. Внутри — приглашение на балет, с датой и временем. Ни подписи, ни пояснений. Я подумал, что это хорошая идея — пойти. Не столько ради самой постановки, сколько ради смены пространства: услышать другие звуки, увидеть иной свет, отойти от образов сна.
Проверив телефон, я убедился в догадке. В одном из чатов было: «Прошу прощения, что так. Решил эффектно передать приглашение на балет. Буду вас ждать!» Я улыбнулся — тот самый человек, что сегодня звал меня на пробы в кино, видимо, решил, что стоит приложить усилия и в этом.