Глава 3: Яишница по-братски
Очередное утро. Не доброе, конечно, а такое, в которое хотелось скорее застрелиться, чем открывать глаза и сталкиваться с реальностью. Голова гудела, словно внутри нее бился разъяренный шмель, а спина ныла с такой упорной настойчивостью, будто Моника всю ночь носила на себе мешки с цементом. Странно. Вроде бы ортопедический матрас, безумно дорогой и, по заверениям консультанта, способный подарить райский сон, а спалось уютнее на старом, продавленном диване в «отвратительном стриптиз-клубе». Моника закатила глаза, в уголках губ появилась кривая усмешка. Цитата Ламина. Он, кажется, так и назвал то место, где она жила до переезда.
Она поправила на себе мягкую шелковую пижаму, которая все еще казалась чужой на ее коже, сделала стандартный набор утренних ритуалов: почистила зубы, умылась ледяной водой, которая бодрила лучше любого кофе, и с трудом расчесала непослушное гнездо на голове. Затем, со скрипом в каждом суставе, направилась вниз, ожидая обычный утренний хаос.
Но на удивление дом был пуст. Ну, или практически пуст. Звуки голосов не доносились, не было обычного шума — только легкий треск и шипение из кухни. Дамиба осторожно заглянула внутрь. У плиты, склонившись над сковородой, стоял Кейн. Его обнажённая спина была напряжена, а движения, хоть и немного неуклюжие, выдавали сосредоточенность. По запаху это была яичница. Её тонкий, аппетитный аромат медленно наполнял кухню, смешиваясь с запахом кофе.
Они умеют готовить? Чудно. Это было так далеко от её представлений о том, как живут богатые дети, что слегка шокировало. Она ожидала, что у них будет целая армия поваров, а не братья, колдующие над плитой.
Моника прошла к холодильнику, почувствовав голод, который наконец пробился сквозь пелену утренней хандры. Открыв дверцу, она застыла. Ну и ну. Печальнее картины она не видела. На полках одиноко ютились пара йогуртов, бутылка молока и, к её разочарованию, лишь одна полка была заполнена продуктами. Тяжело вздохнув, её взгляд упал на куриные яйца в лотке. Видимо, придётся обойтись яичницей тоже. Наверняка это единственный доступный и безопасный для них продукт. Идеальное начало очередного дня.
— Обычно нам готовит Миранда — экономка, но сегодня отец дал ей выходной, — фыркнул Кейн, не оборачиваясь, его голос прозвучал с легким раздражением. — Выкручиваемся как можем.
Так вот оно как... Её взгляд упал на бедра брата. Его домашние шорты были опущены до половины бедер, демонстрируя не только накачанные квадрицепсы, но и внушительную часть боксеров. Моника закатила глаза. Ужасней моды она не видела. Скромность, кажется, давно вышла из чата.
— Тебе так удобно? — приподняла бровь девушка, указывая на его шорты.
Кейн наконец обернулся, его темные глаза сверкнули.
— Это не твоё дело, сестренка.
Брюнетка усмехнулась. На секунду чувство самосохранения отключилось, а руки невольно зачесались. Может, она и была здесь чужаком, человеком, которого буквально подкинули на порог, однако именно Моника была старшей сестрой. А старшим сестрам положено присматривать за младшими, даже если эти младшие — заносчивые подростки, привыкшие к вседозволенности. И уж тем более если их чувство стиля стремится к нулю.
Она сделала шаг вперед, приблизившись к нему. Быстрым, почти инстинктивным движением Моника дернула шорты Кейна вверх, пытаясь поднять их до более-менее приличного уровня.
Кейн среагировал моментально: с такой скоростью, что Дамиба даже не успела отдернуть руку. Он перехватил её запястье; его пальцы сомкнулись на её коже. Сила его захвата была неожиданной, и девушка пискнула от боли. Она попыталась вырваться, дергая рукой, но ничего не вышло — его хватка была железной.
Его взгляд стал ледяным, а голос прозвучал низко и угрожающе — совершенно не по-братски:
— Не смей ко мне прикасаться.
Моника бросила взгляд на сковороду, где вместо аппетитной яичницы теперь лежал почерневший уголёк, дымящийся с таким видом, будто специально издевался над Кейном.
— Кажется, твой завтрак испорчен,— усмехнулась она, наслаждаясь его растерянным выражением лица.
Кейн резко отдернул её руку и кинулся к плите, словно было возможно что-то исправить.
— Блять... — сквозь зубы вырвалось у него, пока он тщетно пытался спасти пригоревшие остатки.
Моника скрестила руки на груди, наблюдая за его неумелыми действиями с едва скрываемым злорадством. И лишь когда он уже был на грани отчаяния, она не выдержала:
— Тебе помочь?
Кейн замер, затем медленно повернулся к ней. Его взгляд был полон недоверия, но, бросив ещё один взгляд на сковороду, он тяжело вздохнул.
— Да, пожалуйста...
Девушка, не скрывая ухмылки, выключила плиту, выбросила остатки в мусорное ведро и, не теряя времени, разбила на сковороду новые яйца. Её движения были быстрыми и точными — годы жизни без роскоши научили её готовить быстро и без ошибок.
Через пару минут на тарелке лежала идеальная яичница: золотистая, с хрустящими краями и мягким желтком. Она протянула её брату.
Он взял тарелку, всё ещё настороженный, но голод перевесил. Первый кусок он проглотил почти не жуя, затем второй, третий... Скоро от завтрака не осталось и следа.
Моника не могла сдержать улыбки. Какой же он предсказуемый.
Кейн встал, собираясь уйти в свою комнату, но у лестницы развернулся. Его лицо всё ещё было напряжённым, но в глазах мелькнуло что-то вроде...благодарности?
— Спасибо, — пробормотал он так тихо, что брюнетка едва расслышала.
И прежде чем она успела что-то ответить, он уже скрылся за дверью.
Моника осталась на кухне, чувствуя странное удовлетворение. Маленькая победа. Но победа.
***
Медицинский центр оказался огромным, наполненным тихим гулом кондиционеров. Моника сидела на краю кресла, сжав кулаки, пока медсестра в синих перчатках доставала стерильный набор для забора ДНК.
— Расслабьте руку, — мягко сказала женщина, протирая внутреннюю сторону локтя девушки спиртовой салфеткой.
Холодная жидкость вызвала мурашки на коже. Моника не сводила глаз с тонкой иглы, которая вот-вот должна была пронзить её вену. Она ненавидела уколы. Ненавидела ощущение, когда холодный металл входит в плоть, оставляя после себя лишь крошечную каплю крови — каплю, которая теперь решит её судьбу. А что будет, если тест покажет отрицательный результат? Её выгонят?
Щелчок. Игла вошла почти безболезненно. Алая ниточка потянулась по прозрачной трубке, наполняя маленькую пробирку.
— Всё, готово, — медсестра аккуратно извлекла иглу и прижала ватный тампон.
Моника молча кивнула, следя, как пробирку с её кровью маркируют и убирают в пластиковый контейнер.
Затем настал черёд Фарука. Он сел на то же место, спокойно закатав рукав дорогой рубашки. Его лицо оставалось невозмутимым, но в глазах читалось что-то невысказанное — тревога? Надежда?
Процедура повторилась. Тот же тест, те же движения медсестры. Только теперь Моника наблюдала, как кровь мужчины, который, возможно, был её отцом, стекает в идентичную пробирку.
— Вот и всё, — наконец сказала медсестра, убирая образцы в холодильник. — Результаты экспресс-теста будут готовы в течение двух рабочих дней.
Фарук вежливо поблагодарил её, и они вышли в просторный холл.
Медицинский центр располагался у красивого парка. Широкая аллея, выложенная плиткой, вела к фонтану, где струи воды взмывали вверх, рассыпаясь на тысячи сверкающих капель. Вокруг него, на скамейках, сидели люди: пожилая пара, делящаяся мороженым, молодая мама с коляской, студенты с книгами.
Солнце пробивалось сквозь листву высоких деревьев, отбрасывая на землю кружевные тени. Где-то вдалеке смеялся ребёнок, гоняя голубей. Моника неожиданно почувствовала лёгкость. Она сделала глубокий вдох, и впервые за долгое время её плечи расслабились.
Фарук шёл рядом, не нарушая тишину. Он тоже смотрел на фонтан, на людей, и в его взгляде читалось что-то тёплое.
— Красивое место, — наконец сказал он.
Моника кивнула.
— Да. Красивое.
Фарук замедлил шаг, его взгляд стал внимательнее, но ненавязчивым.
— Как обстоят дела с моими сыновьями?
Моника прикрыла глаза на мгновение. Рассказать ли всё? О том, как Ламин смотрит на неё, будто она ошибка, которую нужно стереть? О том, как Кейн то игнорирует её, то бросает колкости, будто проверяя на прочность? Чёрт с два. Она не станет жаловаться. Не сейчас.
— Им нужно привыкнуть ко мне. И мне — к ним, — ответила девушка ровным тоном, избегая откровений. Её пальцы непроизвольно сжали край футболки, и она добавила: — Это процесс двусторонний.
Фарук кивнул, в уголках его глаз обозначились лучики морщин.
— Я искренне хочу, чтобы ты стала частью нашей семьи. Ты же знаешь, Ламин... — он сделал небольшую паузу. — Не мой кровный сын.
Моника слегка наклонила голову в знак подтверждения.
— Когда я встретил Шейлу, — продолжил мужчина, его взгляд устремился куда-то вдаль, сквозь ветви деревьев. — Ламин только-только родился. Шейла развелась с его отцом ещё во время беременности, — он тяжело вздохнул. — Я просто...вошёл в их жизнь и остался.
Повернувшись к Монике, он говорил уже с непоколебимой уверенностью:
— Но для меня он всегда был и остаётся сыном. Как и Кейн. Они — настоящие братья, несмотря ни на что.
Дамиба наблюдала, как у фонтана ребёнок пытается поймать ладошками сверкающие струи воды. Его беззаботный смех висел в воздухе, резко контрастируя с тяжестью их разговора. Она понимала искренность Фарука, но также знала другое — Ламин никогда не примет её так же легко, как принял Фарука и Кейна. Эта мысль оставила во рту горьковатый привкус.
Они продолжали идти по аллее, утопая в золотистом свете солнца. В воздухе витал сладкий аромат цветущих магнолий, а под ногами мягко шуршали опавшие лепестки.
— Они уже совсем большие мальчики, — задумчиво произнёс Фарук, ловя взглядом пару воркующих голубей. — Кейн вовсю гуляет с девчонками, а Ламин... — он прищурился, глядя вдаль. — Ламин теперь суперзвезда.
Моника молча слушала, отмечая про себя, как меняется его голос, когда он говорит о пасынке — в нём звучало и восхищение, и какая-то особая нежность. Наверное, в его глазах парень был поводом для некой гордости. Неужели он совершенно не видит правды? Или просто не хочет видеть?
— Я счастлив, что у него есть футбол — дело всей его жизни. И надеюсь, что когда-нибудь Кейн тоже найдёт своё призвание… — Фарук сделал паузу, затем добавил с лёгкой усмешкой: — Если, конечно, перестанет дурью маяться.
Они свернули на небольшой мостик над прудом, где плавали утки с утятами; их жёлтые комочки смешно болтались за матерью.
— Наверное, тяжело воспитывать футболиста такого масштаба, — осторожно начала Моника, пытаясь нащупать его слабые точки, найти хоть что-то, за что можно было бы зацепиться. — Особенно когда он…не родной.
Ну должно же быть хоть что-то… Ведь не может же быть всё так идеально, как он описывает.
Фарук грустно улыбнулся, опершись о перила моста. Его пальцы слегка постукивали по деревянным планкам, словно отбивая ритм невысказанных мыслей.
— Все лавры — Шейле. Она гениальный родитель, — в его голосе не было ни капли обиды, только искреннее, почти наивное восхищение. — А меня они особо не слушаются. Я так…всего лишь деньги зарабатываю.
Моника про себя усмехнулась. Ну ничего себе, «всего лишь»… Они живут в особняке, ездят на дорогих машинах, ни в чем себе не отказывают. Он либо действительно не понимает своей важности для семьи, либо намеренно прибедняется, чтобы не показаться хвастуном.
— Думаю, они ценят вас больше, чем показывают, — наконец сказала она вслух, наблюдая, как утка учит утят нырять, и стараясь, чтобы её голос звучал максимально убедительно. — Просто в их возрасте это не принято демонстрировать.
Фарук повернулся к ней, и в его глазах вспыхнуло что-то тёплое, благодарное.
— Спасибо за эти слова, — тихо ответил он. — А ты уже думала, кем хочешь стать?
Думала ли она? Смешно. Времени думать о таких возвышенных вещах не оставалось, когда все мысли были заняты банальным выживанием. Отчаянные попытки заработать хоть какие-то деньги, найти еду или жильё, надежда на то, что всё это когда-нибудь закончится, и желательно не с помощью смерти — вот что заставляло её жить. Училась она неплохо, хоть и школу пришлось после похорон матери не посещать. Мозгами её природа наградила щедро, поэтому она планировала почитать что-нибудь перед вступительными экзаменами и поступить в университет. А даже если бы не поступила, она бы нашла способ заработка. В этом была вся Моника: цепкая, хитрая, изобретательная, способная выжить в любой ситуации.
Обычно детей направляют к профессии родители, передавая свой опыт и связи. Дети врачей становятся врачами, дети судей становятся судьями. Но мама Моники меньше всего хотела повторения своей судьбы — жизни, полной ограничений и подчинения чужой воле. И Моника была с ней солидарна. Она хотела свободы.
— Пока не думала, — ответила девушка, стараясь, чтобы её голос звучал ровно, без выдачи истинных мыслей.
— Если захочешь, можем выбрать университет вместе. А потом найдём тебе место в моей компании, — предложил Фарук.
Заманчивое предложение. Но она тут же отмела эту мысль. Если быть честной, Моника после окончания школы желала исчезнуть из жизни этого семейства, раствориться в воздухе, чтобы никто не смог её найти. Как бы ни старался Фарук, она им не верила, а братья только подтверждали её подозрения своим поведением. Хотя в самом потаённом уголке её сердца, хотелось, чтобы у неё появилась семья…настоящая.
— Спасибо, — сказала она, избегая его глаз.
В глубине души теплилась глупая надежда — а что, если... Но тут же всплывало лицо Ламина с его презрительной усмешкой. Не бывать этому.
Тень летучей мыши скользнула над водой, нарушая зеркальную гладь.
— Пора домой, — тихо сказал Фарук, словно чувствуя её настроение.
Моника кивнула, бросая последний взгляд на пруд. Дом. Странно, как это слово теперь не резало слух. Но было ли это правдой — или лишь временной передышкой перед новым витком одиночества?
Они подошли к машине. Фарук открыл переднюю дверь для Моники с той же галантностью, с какой делал бы это для Шейлы. Девушка скользнула на кожаное сиденье, ощущая, как дорогая обивка приятно холодит кожу даже сквозь шорты.
— Кстати... — Фарук, устроившись за рулем, вдруг потянулся к бардачку.
Моника повернула голову и застыла — в его руках была коробка последней модели iPhone в фирменной белой упаковке.
— Это тебе, — он протянул подарок через консоль, его пальцы слегка дрогнули — видимо, нервничал.
Моника судорожно схватила коробку, будто боялась, что это мираж. Её пальцы оставили на глянцевой поверхности отпечатки.
— Спасибо, — выдохнула она, и эти два слова прозвучали неестественно громко в тишине салона. Голос предательски дрогнул.
Фарук завел двигатель, и мягкий гул заполнил пространство между ними.
— Там уже встроена карта, — сказал он, не глядя на неё, сосредоточенно выводя машину с парковки. — Каждый месяц я буду перечислять небольшую сумму. Ты можешь тратить её как захочешь. Если будет не хватать — сразу говори.
Он сделал паузу, и следующая фраза прозвучала странно — не то как предупреждение, не то как шутка:
— Но если вдруг захочешь сбежать...мы сразу найдём тебя.
Ледяная волна паники сжала горло Моники. Вот оно — демонстрация власти. Правило номер один, выученное наизусть, сработало безотказно: никогда не верь мужчинам, особенно богатым. Их щедрость всегда имеет ценник.
Дорога домой прошла в тягостном молчании. Моника сжимала коробку так сильно, что углы впились в ладони.
Уже в своей комнате она с дрожью в пальцах распаковала телефон. Первым делом зашла в банковское приложение.
На экране высветилась сумма: 5 000 €.
— Что?! — она вслух закашлялась от неожиданности. Это он называет «небольшой суммой»?! Либо Фарук был безумным богачом, не понимающим цены деньгам... Либо глупцом, доверяющим незнакомке такие суммы.
Но с этого момента Моника приняла решение: она не станет бездумно тратить эти деньги. Каждый евро будет откладываться. Она спрятала телефон под подушку, как когда-то прятала последний кусок хлеба. На всякий случай.
За окном запели цикады, а в голове уже строились планы: сколько можно накопить за полгода, какие документы нужны для аренды жилья, в каком городе её никто не будет искать.
Но почему-то она впервые за долгое время не чувствовала привычного кома голода в животе. И это было... странно.
***
Ложка в руках Моники медленно ковыряла пасту, размазывая соус по краям тарелки в причудливые узоры. Каждый завиток, каждый след от зубцов вилки — всё это было важнее, чем разговор, который вели её братья. Голос младшего, нарочито грубо, передразнивал какую-то девчонку:
— «Кейни, я не могу сегодня, у меня предки дома.» Как будто я не знаю, что она просто меня динамит.
Ламин фыркнул, откинувшись на спинку стула. Его пальцы лениво постукивали по стакану с водой.
— Может, если бы ты сразу не лез к ней со своим членом, то она была бы более снисходительной, — уголки его губ дрогнули в усмешке. — Девчонкам нужно немного поломаться.
Ложка в руках Моники замерла. Аппетит испарился мгновенно, оставив во рту горьковатый привкус. Она подняла глаза, не в силах больше молчать:
— Девчонкам нужно, чтобы в них видели не только возможность перепихнуться.
Тишина.
Оба брата повернулись к ней, будто только сейчас заметили её присутствие. Лицо Кейна расплылось в едкой усмешке, а Ламин одарил её своим фирменным колючим взглядом — тем самым, от которого по спине пробегали мурашки.
Ей не стоило этого говорить. Она знала.
— Нам это говорит шлюха, которая продавала своё тело за деньги, — младший откинул голову назад, наслаждаясь моментом.
Тарелка перед Моникой вдруг стала самым интересным предметом в мире. Её пальцы сжали вилку так сильно, что костяшки побелели.
— Я не продавала, — прошипела она, даже не глядя на него.
— Верим, — фыркнул Кейн, обмениваясь взглядом с Ямалем.
Тогда она подняла глаза. Прямо на старшего.
— Да даже если так... Боитесь, что я вас чем-то заражу? — её голос звучал слишком спокойно для слов, которые она произносила. — ЗППП передаются половым путём, необразованные вы мальчишки. А я спать со своими братьями не собираюсь.
Ламин резко вскинул бровь, а Кейн звонко, почти истерично, рассмеялся. Колючий взгляд Ямаля стал ещё жестче, превратившись в два ледяных омута, в которых отразилась смертельная холодность. Он медленно откинулся на спинку стула, но его тело оставалось напряжённым, как сжатая пружина.
— Слишком много на себя берёшь, сестренка, — голос Ламина звучал низко, но от этого стал только страшнее. Каждое слово было отточено, словно лезвие. — Или забыла, кто ты здесь и откуда пришла?
Кейн, перестав смеяться, с мерзкой ухмылкой добавил:
— Трахни её, Ламин. Вы же не кровные родственники. А то возомнила из себя...святошу.
Моника ощутила, как по телу пробегает холодная волна, но заставила себя не подавать виду. Её пальцы сжали вилку так сильно, что костяшки снова побелели. Она подняла взгляд, встречаясь с Ламином. Отступать она не собиралась, даже если каждый инстинкт кричал ей о необходимости бежать.
— Я не забыла, — ответила она, её голос дрогнул, но она заставила его звучать твердо, преодолевая нарастающее напряжение. — И своё место я знаю. В отличие от тебя, Кейн, я не прячусь за юбкой старшего брата и не пытаюсь самоутвердиться за счёт других.
Челюсти Ламина напряглись. Кейн отхлебнул апельсинового сока, поставил стакан со звонким стуком и резко отодвинул стул.
— Всем приятного аппетита. Я спать.
Он вышел, нарочито громко хлопнув дверью. Отлично. Минус один.
Теперь на кухне остались только они двое. Ямаль не сводил с неё глаз — этот взгляд был хуже любых слов. Холодный, изучающий, будто рентгеновский, проникающий под кожу, обнажая каждую слабость.
Он медленно облокотился на стол, сцепив пальцы.
— Я прекрасно понимаю, что ты из себя представляешь, — начал он тихо, и от этого тембра по спине побежали мурашки. — Тебе нужны лишь деньги Фарука. Крыша над головой. Возможность выжить.
Моника не отвела взгляда, но её пальцы незаметно сжали край стола. Отчасти он был прав.
— Я не просила меня здесь оставлять.
— Но и не отказалась, — парировал Ламин. Его губы искривились в подобие улыбки. — Удобно, да? Из грязи — в князи.
Он наклонился ближе, Моника чувствовала его дыхание.
— Только запомни: сколько бы Фарук ни играл в благородного спасителя, я вижу тебя насквозь. Вижу эту грязь, что застряла у тебя под ногтями. Вижу голод в глазах.
Его рука неожиданно сжала её запястье — не больно, но достаточно, чтобы она не могла вырваться. Чёрт возьми, у них в крови хватать запястья?!
— И я сделаю всё, чтобы ты не забывала, кто ты здесь на самом деле.
Моника резко дёрнулась, но он не отпускал.
— Боишься? — прошептала она, заставляя губы растянуться в усмешке. — Что папочка вдруг полюбит меня больше, чем своего ненастоящего сына?
Глаза Ламина вспыхнули. На секунду ей показалось, что он сейчас ударит её. Но вместо этого он резко отпустил её руку и откинулся на спинку стула.
— Забавно, — произнёс он с ледяным спокойствием. — Попробуй тогда. Посмотрим, кто кого переиграет.
Он встал, отодвинув стул с громким скрипом.
— Хорошего вечера, сестричка.
Дверь за ним закрылась с тихим щелчком. Моника сидела одна за столом, глядя на остывшую пасту. Её запястье горело — не от боли, а от того, что она позволила ему дотронуться.
Но хуже всего было осознание: Ламин не просто ненавидел её.
Он начал войну.
***
От Автора:
Немного погрузились в семейные дела, ещё и телефон подарили! Но это ещё не все, что предстоит узнать Монике о её новой семье...
вся актуальная информация
tg/tiktok: spvinsatti