Глава 2: Анатомия школьной власти
Ночь накрыла Монику тяжелым, липким покрывалом, сотканным из страха и отчаяния. Сон, вместо того чтобы принести забытье, обернулся изощренной пыткой. Она снова стояла на краю, в холодном, невыносимом одиночестве, глядя, как ускользает из жизни любимый образ — мамы, тающий, исчезающий, словно дым. Сердце сжималось от боли, которая была острее, чем когда-либо. Едва ее измученная душа пыталась уцепиться за осколки памяти, как кошмар менял декорации.
Внезапно сильные руки схватили ее, потащили прочь, грубо заталкивая в темный, незнакомый автомобиль. Захлопнувшаяся дверь отрезала от мира, от любого шанса на спасение. А затем, в полумраке салона, она встретилась с ними: ледяными, пронизывающими карими глазами, которые принадлежали ее новообретенному брату. В них не было ни тени сочувствия, лишь холодное отторжение, прожигающее насквозь, как морозное пламя. Эти глаза смотрели на нее, словно на нечто чуждое и нежелательное, и Моника чувствовала, как внутри нее замерзает каждая клеточка.
Она резко распахнула глаза, выныривая из царства Морфея. Тело было липким от холодного пота, грудь тяжело вздымалась, пытаясь вдохнуть воздух, которого, казалось, не хватало. В ушах гудел глухой стук собственного сердца, а перед глазами еще стояли темные контуры автомобиля и пронзительный взгляд.
Спокойно… Это всего лишь сон…всего лишь сон…
Ее взгляд медленно скользнул по комнате. Розовые обои, пушистый ковер, знакомые очертания мебели — едва различимые в предрассветном полумраке. Всё та же розовая комната. Комната, которую ей выделили в новом, чужом доме.
И вдруг Монику пронзила горькая, отрезвляющая мысль. Это был не совсем сон. Всё действительно было именно так. Мама умерла, оставив после себя лишь зияющую пустоту. И да, она нашла своего биологического отца, а вместе с ним и двух братьев — Кейна и Ламина. И ни один из них не был особенно рад ее появлению в их семье. Реальность оказалась не менее жестокой, чем самый страшный сон.
В горле пересохло так, словно ночь провела в пустыне; каждый глоток воздуха царапал пересохшую глотку. Мысли о воде стали единственной навязчивой идеей. Моника тяжело спустила ноги с кровати, ощущая холод пола босыми ступнями, и осторожно направилась к двери. Тело еще ломило от остатков кошмара, но жажда была сильнее.
Дом был погружен в глубокую темноту. Лишь тусклый свет ночника на площадке лестницы едва рассеивал мрак, создавая причудливые тени на стенах. Сонно потирая глаза, Моника начала спускаться по длинной винтовой лестнице.
Чем ниже она спускалась, тем яснее становился один факт: дом был не совсем безмолвен. Из просторной кухни, что находилась в конце коридора на первом этаже, просачивался тонкий луч света, под которым проступали силуэты и доносился приглушенный шепот, переходящий в тихий разговор. Чьи-то голоса.
Любопытство и тревога боролись внутри Моники. Кто бодрствует так рано? Или так поздно? Она замедлила шаг, превращая его в бесшумное скольжение. Подойдя к входу на кухню, она осторожно выглянула из-за массивной столешницы, стараясь не выдать своего присутствия.
За длинным темным столом сидели Кейн и Ламин. В свете единственной лампы над столом их фигуры казались еще более монументальными и неприступными. Моника замерла, почти не дыша, боясь привлечь их внимание. Даже малейший шорох мог выдать ее.
Лицо старшего было нахмуренным; уголки губ опущены, придавая ему вечно недовольный вид. Кейн же смотрел на него с каким-то странным, почти жадным интересом, склонив голову набок.
— Погоди, серьезно? — недоумевал тот. — Откуда ты знаешь?
Ямаль усмехнулся.
— Фарук сказал. Говорит, что она работала в просто отвратительном стриптиз-клубе и многое пережила. И мол поэтому мы должны к ней снисходительно относиться.
Моника почувствовала, как внутри нее закипает ярость. Они обсуждали её в самом деле?
— Черт возьми, она стриптизерша?! — воскликнул Кейн.
Это было уже слишком. Возмущению Моники не было предела. Она сжала кулаки, ногти впились в ладони. Да, она действительно работала в не самом престижном клубе, который, к слову, был еще и баром. Но она была там уборщицей! Убирала рвоту с полов, мыла туалеты, выносила мусор! Она работала там кем угодно, но только не танцовщицей! Ну и говнюки...
— Знаешь, Кейн, — продолжил старший. — Часто стриптизерши не заканчивают одним лишь танцем, а предлагают более обширный спектр услуг. Держись от нее подальше, мало ли что...заразная.
Последние слова Ламина пронзили Монику как ледяные иглы. Она почувствовала, как по лицу разливается жар стыда, но стыда не за себя, а за их мерзкие, грязные мысли. Заразная? Он что, совсем с ума сошел?! Она хотела выскочить, закричать им в лицо, опровергнуть каждую ложь, каждую мерзкую догадку.
В тот же момент ноги брюнетки подкосились. Они задрожали так сильно, что колени стукнулись друг о друга, грозясь не удержать ее. В панике она попыталась сохранить равновесие, судорожно протянув руку и хватаясь за ближайшую опору. Ею оказалась холодная гладкая столешница. Но ее дрожащие пальцы неловко задели что-то стоящее на краю.
Послышался глухой стук, затем звонкое падение. Дзынь! — фарфоровая тарелка и стакан соскользнули со столешницы, с оглушительным грохотом разбившись об паркет.
В один миг разговоры стихли. Тишина повисла в воздухе. Обе пары глаз, еще секунду назад прикованные к друг другу, резко метнулись в ее сторону, прожигая невидимое укрытие за столешницей. Монике ничего не оставалось. Скрючившись от стыда, она медленно, словно улитка из раковины, выползла из-за своего убежища.
Она стояла перед ними: бледная, взъерошенная, с испуганными глазами. В кухне стало невыносимо холодно.
— Что ты здесь делаешь? — прошипел Ламин. В его карих глазах не было и тени удивления, только чистая, неприкрытая злоба. Он, казалось, ничуть не сомневался, что она подслушивала.
Дамиба сглотнула, пытаясь собрать себя в кулак.
— Эээ… я хотела попить,— её голос дрогнул.
Ямаль смерил её долгим, тяжелым взглядом, от которого у Моники по спине пробежал мороз.
— Ну значит пей,— процедил он сквозь зубы, отворачиваясь.
Девушка поежилась, почувствовав, как её кожа покрывается мурашками. Она пожала плечами, пытаясь придать себе хоть какой-то вид равнодушия, хотя внутри всё кипело. Моника медленно подошла к раковине, взяла стакан и дрожащими руками налила себе воды. Парни прожигали её взглядом; их молчание было громче любых слов. Каждый глоток был пыткой под пристальным наблюдением.
Допив воду, она поставила стакан на столешницу. Не сказав ни слова, девушка развернулась и бросила последний полный презрения взгляд на Ламина. В его глазах по-прежнему читалось лишь отвращение. Она развернулась и пошла к лестнице, чувствуя себя грязной, оболганной и ничтожной. Это было слишком унизительно. Так унизительно, что хотелось исчезнуть, раствориться в воздухе и никогда больше не встречаться с их взглядами и мерзкими домыслами.
***
Утром Монику раздражало абсолютно всё. Будильник, который, казалось, специально стремился разорвать её и без того измученные нервы; белый свет, пробивавшийся сквозь занавески; запах свежего кофе, доносящийся откуда-то снизу; даже нежное прикосновение мягкого полотенца к коже. Всё это вызывало глухое, ноющее недовольство.
Примерка школьной формы, любезно купленной Фаруком, обернулась очередной пыткой. Грубая ткань царапала кожу, воротник душил, а юбка казалась издевательством. Моника ненавидела юбки. Она чувствовала себя марионеткой, которую наряжают для чьего-то спектакля. Каждая складка, каждая пуговица кричали о том, как чуждо ей это место, эта семья, эта жизнь. Однако Пиа де Саррия требовала строгого дресс-кода.
В автомобиле раздражение лишь нарастало. Слишком яркое солнце, слишком громкая, приторная мелодия, льющаяся из динамиков, слишком тесное пространство, где Моника оказалась заперта рядом с Кейном. Он сидел рядом, изредка бросая на неё косые взгляды. И это тоже раздражало. Хотелось выколоть ему глаза, чтобы этот взгляд лишний раз не заставлял её кровь кипеть.
На самом деле, к Кейну она была более снисходительна, чем к Ламину. Было очевидно, что он видел в старшем брате непоколебимый авторитет. Если Ямаль презирал Монику, то Кейн, скорее всего, просто подражал ему, не имея собственной сформированной неприязни. Он был ведомым. Однако это не уменьшало её презрения к нему. Придурок обыкновенный, не более.
— Кейн, надеюсь, ты поможешь Монике найти друзей в школе, — внезапно произнёс Фарук.
Это было до безумия смешно.
Она медленно повернулась к парню, её губы изогнулись в явной усмешке, а бровь вопросительно вздернулась. Ей нравилось наблюдать за его реакцией. Лицо парня напряглось, желваки заиграли на скулах, он сжал кулаки и стиснул зубы. Слова застряли в горле. Он явно не хотел этого делать.
— Кейн? — повторил Фарук, его голос стал чуть строже.
Парень сделал глубокий, судорожный вдох, словно набирая воздух перед погружением в холодную воду. Его глаза на секунду встретились с ехидным взглядом Моники, и в них промелькнуло бессильное раздражение.
Они понимали друг друга.
— Постараюсь, — выдавил он из себя. Каждое слово звучало так, будто стоило ему невероятных усилий.
Дамиба беззвучно усмехнулась. Победа, пусть и такая крошечная, оказалась слаще самого едкого сарказма. Этого было достаточно, чтобы хоть на миг разогнать утреннюю пелену раздражения.
Девушка отвернулась от Кейна и прислонилась лбом к холодному стеклу окна. За ним проносились сменяющиеся кварталы Барселоны, расцветая под утренним солнцем. Старинные здания с ажурными балконами, залитые золотистым светом площади, оживлённые улицы, где уже спешили куда-то люди. Город был безусловно прекрасен, дышал историей и жизнью, обещал что-то особенное. Но Монике было сложно замечать даже такую очевидную красоту. Как можно любоваться закатом, когда твоя жизнь наполнена лишь отчаянными и изнурительными попытками выжить? Все её силы уходили на то, чтобы держаться на плаву в этом мире, где каждый день приносил очередное испытание.
Её мысли, погружённые в горькие размышления, прервал резкий болезненный толчок в ребра. От неожиданности Моника вскрикнула; её рука рефлекторно потянулась к ушибленному боку. Какого чёрта?! Перед её глазами оказался протянутый телефон Кейна, на экране которого горели открытые заметки. Крупными буквами было выведено:
«В школе даже не думай ко мне подходить».
Брюнетка закатила глаза. Кто бы сомневался? Слишком предсказуемо. Она лишь молча покачала головой и вновь уткнулась в окно, игнорируя его. И без того понятно.
Спустя несколько минут перед ними раскрылось величественное здание. «Пиа де Саррия» — гласила надпись над массивными воротами. Моника не скучала, лишь чувствовала преддверие очередной пытки.
— Удачи вам! — бодро сказал Фарук, когда машина остановилась. Дверцы открылись, и дети вышли наружу. Кейн, не теряя ни секунды, тут же направился к группе парней, стоявших на парковке, приветствуя их широкой улыбкой и хлопками по плечам. Он словно торопился раствориться в толпе, подальше от нее. Моника же, бросив на него равнодушный взгляд, не спеша двинулась к центральному входу.
Стоило ей пересечь ворота школьного двора, как она почувствовала это. Сначала легкое покалывание на коже, затем ощущение, словно сотни невидимых нитей потянулись к ней. Глаза. Десятки, сотни глаз сразу же устремились на нее. Шепот, который только что наполнял двор, вдруг резко стих, сменившись на глухой гул перешептываний. Она чувствовала себя неловко, обнаженно, словно вышла на сцену без одежды. Все эти взгляды, полные любопытства, сплетен и оценок, буквально прожигали ее насквозь.
Ну, конечно. Сенсация. У Ламина Ямаля появилась сестричка. Новость уровня смерти короля — не дай бог, естественно. Но для местного школьного сообщества это было событием такой же величины. Все это давило, вызывая тошноту. Главной задачей сейчас было найти расписание.
Чертова «Пиа де Саррия»! Зачем строить такое огромное, запутанное здание, если в нем нет элементарной карты или хотя бы указателей?! Она чувствовала себя слепым котенком в незнакомом лабиринте.
Вдруг краем глаза она заметила знакомую платиновую макушку. Беатрис. Отлично. Хоть кто-то, кого она уже знает, пусть и мельком.
Моника направилась к ней. Батиста стояла у шкафчиков, что-то рассматривая в телефоне с видом абсолютного превосходства.
— Привет, — произнесла Дамиба, стараясь сделать свой голос максимально нейтральным. — Ты можешь подсказать, где находится расписание?
Беатрис подняла на нее свои накрашенные ресницы, и ее взгляд скользнул по Монике с головы до ног. Затем с показательной медлительностью и полным отсутствием ответа она демонстративно повернулась спиной и, цокая каблуками, удалилась прочь, словно брюнетки и не существовало.
Просто замечательно. Воспитание на уровне. Не будь она мажоркой, наверняка пошла бы торговать своим телом. Эта мысль пронеслась в её голове, отдаваясь горькой усмешкой.
— Не обращай внимания, — послышался чей-то голос прямо за спиной, неожиданно близко. Моника вздрогнула и резко обернулась. Перед ней стояла шатенка ростом примерно с нее, с живыми глазами и дерзкой улыбкой. — У неё мозги меньше, чем мои сиськи. А у меня, знаешь ли, смелая единичка,— девушка подмигнула, явно довольная своей шуткой, и Дамиба невольно почувствовала легкую улыбку, пробившуюся сквозь её броню раздражения.
Моника с осторожностью посмотрела на неожиданную собеседницу.
— Мы знакомы? — спросила она, пытаясь вспомнить, не пересекались ли их пути раньше.
Незнакомка добродушно улыбнулась.
— Нет, я — Лусия. А ты — Моника, я в курсе.
Дамиба поджала губы.
— Похоже, все в курсе.
Лусия рассмеялась.
— Конечно! Вся школа только о тебе и говорит. Фан-клуб Алекс успел растрепать уже всем,— она закатила глаза.— И обозначить, что ты здесь никто, даже если теперь живешь под одной крышей с Ламином и Кейном.
Моника приподняла брови, удивленная новой информацией.
— Фан-клуб Алекс?
Лусия стукнула себя по лбу ладонью.
— Боже, ты ведь совсем ничего не знаешь о нашем гадюшнике!
— Нет, меня немного посвятила Беатрис,— Моника усмехнулась, вспоминая недавний инцидент.— Но кажется, это была единоразовая акция разговора со мной. Я в курсе про какое-то разделение и что какая-то Алекс здесь временно всем управляет, пока подрастает мой братик.
Девушка усмехнулась, качая головой.
— Поверь, это только вершина айсберга. Таких, как Беатрис, я называю альпинистами. Они стараются подобраться к самой верхушке, максимально сильно подлизывая им задницу. У кого-то получается стать частью их близкого круга, но в основном они остаются просто элитой.
— Разве это плохо? — Моника приподняла брови, не понимая, в чем тут подвох.
— Это замечательно, — подтвердила Лусия. — Но не в случае с Беатрис. У нее отец очень успешный бизнесмен, и она, возможно, одна из самых богатых здесь. Но пробиться в подружки к Алекс у нее никак не выходит.
— Почему?
Лусия фыркнула, поправляя ремешок сумки через плечо. Ее глаза блестели азартом.
— Почему? Ха! Алекс даже не знает, как ее зовут толком. Беатрис — это просто фоновая шумовка с деньгами, которую терпят рядом из вежливости. Но это не делает ее «своей». Вот в чем разница, — девушка понизила голос, хотя вокруг и так все шептались, глядя на них. — Смотри, я тебе быстро ликбез устрою, а то опоздаем, а тебя без расписания точно съедят живьем. Держи.
Она достала из кармана пиджака смятый листок и сунула Монике в руку. То самое расписание. Дамиба кивнула с искренней благодарностью.
— Спасибо.
— Не за что. Так вот, — Лусия взяла Монику под руку и повела вдоль шкафчиков, будто они были подружками лет десять. — Наш зверинец тут четко структурирован. Запомни прозвища, которые сама придумала — точнее, чем учебник социологии:
«Крысятник».
— Большинство. Те, кого не замечают. Ходят, учатся, не лезут никуда, не отсвечивают. Их не трогают, если они не попадаются под горячую руку. Серые мыши, проще говоря. Идеальное состояние — быть невидимкой.
— И почему тогда именно крысятник? — спросила Моника. — Специфичное название для тех, кто по сути ничего не сделал.
Лусия рассмеялась.
— Не будь такой наивной, — махнула рукой она. — Это Пиа де Саррия. Здесь девяносто девять процентов учеников — конченные придурки. Эта категория, только дай им возможность, подставит тебя. Особенно если есть шанс выбиться в элиту.
— Мило, — нервно усмехнулась Моника.
«Козлы отпущения».
— Те, над кем издеваются. Не обязательно отбросы, просто...удобные мишени. За них не заступятся. Их могут толкнуть, обозвать, «случайно» испачкать куртку или выставить на посмешище. Часто это те, кто чем-то выделяется — слишком умный, слишком тихий, беднее других, неловкий — или просто не смог дать отпор в нужный момент. Статус меняется: сегодня — один, завтра — другой.
Моника кивнула, впитывая информацию.
«Альпинисты».
— Вот тут Беатрис как раз наша звезда. Это те, у кого есть деньги, статус или амбиции, но нет врожденного права на «пьедестал». Они из кожи вон лезут, чтобы втереться в доверие к элите, быть замеченными и получить крупицу их внимания. Лижут пятки, разносят сплетни, стучат и делают грязную работу. Мечтают стать «фан-клубом» или выше. Беатрис — королева альпинистов, но вершина для нее пока недостижима.
— Даже немного жаль её, — широко улыбнулась Дамиба. Ложь была очевидна.
Лусия фыркнула.
— Поверь, жалость ей не нужна.
«Стайка».
— Тот самый фан-клуб, который висит вокруг Алекс. Их задача — смеяться над ее шутками, восхищаться ее нарядами, выполнять мелкие поручения и быть живым украшением. Мозгов там — кот наплакал, зато брендов — выше крыши. Без Алекс они — ноль. Не советую даже пытаться вступать с ними в беседу — это сплошная деградация, — закатила глаза Лусия, показывая всю степень своего презрения.
Они вывернули из-за угла, и перед ними сразу появилась пятерка девушек. Они шли по коридору с демонстративной, тщательно отработанной эффектностью, словно по подиуму. Их смех звенел слишком громко, а каждый шаг был наполнен чувством собственного превосходства.
«Падонки».
— Или «Пьедестал», — прошептала Лусия, указывая подбородком. — Справа — Алекс Падилья, наша королева. Рядом с ней ее лучшая подруга — Паула Перейра, — шатенка скривилась, словно эта девушка была самым неприятным существом на свете. — За ними «Стайка», честно говоря, имен их не помню.
Девушки остановились. И, словно по невидимому сигналу, все пять пар глаз устремились в сторону Моники и Лусии. Взгляд Алекс задержался на брюнетке чуть дольше. Уголки ее губ медленно поползли вверх, образуя хищную ухмылку, а бровь изогнулась в вопросительном, оценивающем жесте.
— И почему именно они? — спросила Моника, не отрывая взгляда от Алекс. Между ними возникло невидимое противостояние; Дамиба сражалась взглядом, не позволяя себе отвести глаза первой.
Лусия склонилась к уху Моники и понизила голос.
— Потому что Алекс — первая любовь Ламина Ямаля. Сейчас они расстались: то ли она ему изменила, то ли он ей, я так и не разобралась. Но она безумно по нему страдает. Поговаривают, что они тайно трахаются без обязательств. Если это правда, то Алекс ещё более низка, чем я думала.
Моника продолжала сражаться взглядом с Алекс, но слова Лусии пронзили ее, как ледяные осколки. Это многое объясняло.
— То есть, все решает связь с Ламином? Если Алекс его бывшая, а Кейн — младший брат…
— Да, — подтвердила Лусия.
— Но он ведь даже не учится здесь, — возразила Моника, недоумевая, как влияние человека, который не является учеником, может быть настолько сильным.
— Зато часто появляется на местных тусовках. Да и его авторитет настолько велик, что доходит до бог знает чего. В общем, на «Пиа де Саррию» хватает слухов о нем, — объяснила Лусия. В ее голосе не было и тени сомнения в могуществе Ямаля.
В этот момент к Алекс подошел какой-то парень. Он был высоким с нарочито небрежной прической и самоуверенной улыбкой. Они сразу же начали флиртовать, обмениваясь смешками и прикосновениями. Битва взглядов между Моникой и Алекс закончилась. Внимание Падильи переключилось, и Дамиба, удовлетворившись тем, что не отступила первой, позволила легкой усмешке появиться на губах. Она выиграла эту микро-битву.
— И к какому классу относишься ты? — спросила Моника, повернувшись к Лусии.
— О, подруга, есть еще одна категория, — горько усмехнулась шатенка, ее глаза приобрели задумчивый и чуть грустный оттенок. — «Непризнанные гении».
Моника приподняла брови.
— Название замечательное! Я знаю, — прикусила губу Лусия. — Это самый низ. Нужно перейти дорогу Алекс так, чтобы она тебя начала ненавидеть больше, чем своих фанаток. Попадая сюда, ты никогда не выберешься.
— И что ты такого сделала? — с любопытством спросила брюнетка.
Лусия криво усмехнулась.
— Я сестра Паулы.
Глаза Моники расширились от удивления. Неужели та самая Паула Перейра, подруга Алекс, которая стоит сейчас на «Пьедестале»?
— Не родная, конечно, — поспешно добавила Лусия, словно прочитав ее мысли. — Мой отец женился на ее матери. Я всю жизнь жила простую жизнь, но последние два года стали настоящим кошмаром. Ее мать — вдова очень крупного бизнесмена, которая унаследовала все его состояние. До того как мой папа встретил эту стерву, мы жили более чем скромно, но спокойно. А теперь…теперь я в этой школе. И меня ненавидит ее дочь.
— И?
Лусия нервно провела рукой по волосам, сбивая невидимые соринки.
— Паула терпеть не может, что я теперь формально часть её семьи. Алекс ненавидит меня за то, что я посмела отказать её другу на вечеринке. А «Стайка»... — она махнула рукой в сторону девушек. — Они ненавидят всех, на кого им указывают пальцем.
Моника молча наблюдала, как тень пробегает по лицу новой знакомой. Впервые за утро её собственное раздражение отступило, уступив место жгучему любопытству.
— И что? Ты просто смирилась с этим статусом?
Лусия резко повернулась к ней, глаза вспыхнули:
— Ты думаешь, у меня есть выбор? Попробуй поспорить, когда против тебя вся система, — горько произнесла она. — Но знаешь что? Зато я знаю множество сплетен.
Звонок на урок прозвучал как выстрел. Коридор мгновенно ожил, ученики устремились к кабинетам. Алекс с Паулой прошли мимо, нарочито не глядя в их сторону, но Моника уловила, как Перейра едва заметно толкнула Лусию плечом.
— До встречи на большой перемене, — бросила шатенка, исчезая в толпе. — И запомни: не садись за туалетный столик в дамской комнате. Это территория «Стайки».
Брюнетка осталась одна посреди опустевшего коридора, сжимая в руке смятое расписание. Первый урок — испанская литература. Кабинет 347, другая часть здания. Чёртова «Пиа де Саррия»!
***
От Автора:
к Алекс и Пауле no hate, девочки мне нравятся, скажу честно! это для сюжета)
вот такая классификация от Лусии по зловещей Пиа де Саррии, надеюсь, вы оценили) а вот Кейн и Ламин самые настоящие сплетники! буду рада вашим отзывам
вся актуальная информация
tg/tiktok: spvinsatti