Глава 1: Внутрянка
— Мы очень рады твоему приезду, Моника, — улыбнулась женщина. — Меня зовут Шейла. Я жена твоего отца.
Она выжидающе посмотрела на своих сыновей, но от них не последовало никакой реакции. Лишь долгое, тягучее молчание и явное презрение в их взглядах. Моника чувствовала себя неуютно под этим тяжелым, оценивающим взглядом.
— Спасибо, что… приняли, — неловко произнесла девушка, хотя слова «затащили силой» были бы куда точнее. От всей этой роскоши, окружавшей её, брюнетке было не по себе. Если она и видела нечто подобное прежде, то лишь по телевизору, да и то очень давно. А теперь ей предстояло жить здесь на постоянной основе.
Шейла тяжело вздохнула, прикрыв на мгновение глаза. Она явно устала от этой сцены своих сыновей.
— Слева Кейн, ему пятнадцать. Он твой единокровный брат. Справа Ламин, ему восемнадцать. Мой сын от предыдущего брака. Но я надеюсь, мы всё равно будем, как одна семья, даже если нет кровного родства. Так ведь, мальчики? — её голос звучал немного неуверенно, словно она сама не верила в сказанные слова.
Она вновь обратила свой взор на сыновей. Кейн закатил глаза, демонстрируя раздражение, в то время как Ламин продолжал изучать гостью своим холодным, оценивающим взглядом. И Монике казалось, что это продолжалось целую вечность, хотя на деле прошло не более трёх секунд. Внезапно он оторвался от стены и, не говоря ни слова, направился к лестнице, не обращая внимания на едва заметное возмущение на лицах родителей. Младший брат, не задерживаясь, последовал за ним, скрываясь в своих апартаментах.
Да уж… Лучше бы они оказались толстыми, избалованными мальчишками...
— Извини их, пожалуйста, Моника, — Шейла поджала губы, извиняясь за поведение своих сыновей. — Для них это тоже стресс.
— Всё в порядке, — отмахнулась брюнетка, стараясь придать своему голосу уверенности, которой она сама не чувствовала. — Я понимаю.
НИЧЕГО НЕ В ПОРЯДКЕ.
Сам Ламин, мать его, Ямаль — теперь её брат? Серьёзно? Она представляла, что её жизнь сильно изменится, но не настолько… И если эту информацию ещё можно было как-то переварить, то его явное непринятие означало лишь одно — ей придётся выживать. Но, по крайней мере, не в первый раз. Моника была в этом деле мастером.
— Послушай, мы правда хотим стать для тебя домом, — начал Фарук. В его глазах мелькнуло что-то похожее на искренность или, по крайней мере, на очень убедительное её подобие. — Я понимаю, что, возможно, уже поздно, и ты совсем взрослая, но обрести семью никогда не поздно.
— У меня есть семья, — ответила Моника, скрестив руки на груди. Ей было обидно. Её единственной семьёй всегда была только мама. И никто другой ею не станет.
Шейла переглянулась с мужем, обмениваясь молчаливым сообщением.
— Твоя мама… мы знаем, — продолжила женщина; её голос был тих и ласков, словно она говорила с испуганным маленьким ребёнком. Так и было. — Но сейчас ты совсем одна. И… — она сделала шаг навстречу Монике; её лицо озарилось тёплой улыбкой. — Ты можешь стать частью нашей семьи. Мы хотим помочь тебе, поддержать тебя, стать для тебя опорой. Ты не будешь одна.
Шейла протянула руки, словно приглашая Монику в объятия. Это было приглашение не формальное, а настоящее, исходящее от сердца. И если девушка сейчас откажется, то установить с ними хорошие отношения будет очень и очень трудно. Ей было плевать на их показную доброту, но… лучше вытереться в это притворное доверие. Это было куда безопаснее, чем открытая враждебность.
Моника сделала шаг вперёд, преодолевая внутреннее сопротивление. Её тело сковало напряжением. Хотелось сбежать прямо сейчас, раствориться в воздухе, исчезнуть. Но в тот момент, когда её руки коснулись тёплых, мягких рук Шейлы, что-то изменилось. В её груди разлилось странное тёплое чувство защищённости и принятия — чувство нежности. Это было непривычно и даже пугающе, но в то же время невероятно желанно. Она обняла женщину, прижимаясь к ней как к единственному источнику тепла в холодном незнакомом мире. И в тот миг перед её глазами предстал мягкий образ матери.
***
Фарук распахнул перед Моникой массивную дверь, и глазам девушки предстало... розовое недоразумение. Вся комната, от стен до потолка, была выдержана в нарочито девчачьем стиле. Розовый, в самых разных оттенках — от нежно-персикового до кричаще-фуксиевого — царил повсюду. Стены были украшены огромными, словно надутыми, розовыми бантами, потолок декорирован блестящими звёздочками, а на полу лежал пушистый, нежно-розовый ковёр. В центре комнаты, словно на троне, возвышалась огромная, безусловно мягкая кровать с розовым балдахином. Рядом стоял высокий шкаф с зеркальными дверцами, на которых отражался весь этот розовый вихрь.
Конечно, грех было жаловаться. После тесной подсобки в дешёвом стриптиз-клубе любая коморка с нормальной кроватью казалась раем. А здесь… Здесь была большая, просторная комната с огромной кроватью, высоким шкафом и... розовыми бантами. Чёрт...
— Я не знал, как обустроить комнату так, чтобы тебе понравилось, — начал Фарук, немного смущённо потирая затылок. — Мне показалось, что все девочки любят розовое. Шейла отговаривала, но... вышло, что вышло.
И правда, ей бы понравился такой дизайн комнаты... если бы ей было лет пять. Сейчас же ей семнадцать, и она не собиралась устраивать истерики из-за розовых обоев. Если быть честной, её гораздо больше беспокоили другие вещи, нежели стиль «принцессы» в её комнате. Да, возможно, он начнёт её быстро раздражать, но и не такое Моника терпела за свою недолгую жизнь.
Фарук открыл дверцы шкафа, и Монику охватил шок. Внутри, на идеально выровненных полках, находилось неисчислимое количество новой одежды — платья, юбки, блузки, джинсы, куртки... Все с бирками, все безупречно выглажены. Набор был поистине королевский, отличаясь от её скромного и потерянного гардероба, состоявшего из нескольких изношенных вещей, как небо и земля.
Брюнетка никогда не видела такого количества новой одежды. Это было не просто шок — это было потрясение, ошеломляющее столкновение с миром, который существовал параллельно с её серой, бедной реальностью. Её взгляд скользил по ярким этикеткам, по шелковистым тканям, по изящным вышивкам — и всё это предназначалось для неё. Но почему-то это вызывало в ней экзистенциальный страх. Нельзя было позволять себе возрадоваться этому подарку. Она всё ещё была здесь никем. И если ей так легко всё это дали, то с такой же лёгкостью могут и забрать.
— Присаживайся, — мягко указал Фарук на кровать. Он достал из своего небольшого кожаного чемоданчика несколько бумаг, аккуратно сложенных в стопку, и протянул их Монике.
Девушка села на край огромной, невероятно мягкой кровати, чувствуя под собой пружинистый, почти невесомый матрас. Она взяла документы, ощущая в руках гладкую, шелковистую бумагу. Сердце билось всё быстрее, предчувствуя что-то важное, что-то, что перевернёт её жизнь ещё раз. Она развернула первую страницу...
Это были официальные документы. Выписки из органов опеки подтверждали отсутствие у Моники родственников, способных взять её под опеку. Медицинские справки из роддома с печатью и подписью подтверждали её личность, дату и место рождения. И наконец, самый важный документ — заключение о смерти Шарлотты Дамиба с указанием даты и причины смерти. Подпись врача, печать морга... всё было официально, всё было незыблемо. И под всеми этими документами красовался ещё один документ — свидетельство о назначении Фарука её опекуном. Чёрные буквы на белой бумаге чётко и недвусмысленно гласили о том, что отныне и навсегда её законным опекуном является Фарук.
Моника молча перебирала бумаги, чувствуя, как в её голове медленно, но верно складывается новая реальность. Невероятная, пугающая, но… уже её реальность. Больше не было любимой мамули, больше не было бедности, больше не было бездомности. Но зато теперь была другая опасность — опасность, скрытая за маской роскоши и заботы. Опасность, которая исходила от самих этих людей, от их богатства, от их власти, от их абсолютного контроля над всем, что их окружало. Она знала о таких людях, о таких семьях — слышала рассказы о тайных сделках, о скрытом влиянии, о безжалостности, спрятанной за улыбками и красивыми манерами. Их мир был другим, жестоким и холодным, даже несмотря на блеск золота и роскошь. Она боялась. Боялась этого дома, огромного и пугающего в своей безмолвной роскоши. Боялась Фарука, этого человека, чья доброта казалась ей напускной, чьи мотивы были слишком туманны. И в особенности она боялась его сыновей — тех двух высоких, надменных парней, чьи взгляды прожигали её насквозь. Они были опасны, как хищники, даже не скрывающие свои клыки за красивой оболочкой.
— Завтра мы поедем отдавать документы в школу, где учится Кейн. Очень хорошее место, тебе понравится. А сейчас, если хочешь, мы можем тебя накормить. Ты наверняка голодная.
Голодная? Это мягко сказано. Она была готова съесть слона. Но сейчас Монике было необходимо всё обдумать, взвесить каждый шаг, каждое слово. И придумать план. Ей нужно было время, чтобы разобраться в этом новом, страшном мире, в котором она оказалась.
— Извините, я не голодна. Очень хочу спать.
— Конечно, как скажешь, — улыбнулся Фарук, вставая с кровати. — Если понадобится помощь, можешь найти меня в кабинете. Это третья дверь справа. Чувствуй себя как дома.
Его слова прозвучали как ирония, как насмешка над её наивностью. Как дома? Моника посмотрела на розовую комнату, на роскошную кровать и горы новой одежды — и поняла, что никогда в жизни не чувствовала себя менее защищённой, чем сейчас.
Она открыла шкаф и, проведя рукой по шелку, нашла то, что ей нужно — мягкую белую пижаму, состоящую из кофты с длинным рукавом и шорт до колена. Простая, незатейливая, но такая уютная. Вроде бы достаточно безопасно. Она быстро сняла с себя любимое малиновое платье и натянула на себя белые вещи, которые резко контрастировали с её смуглой кожей.
Сев на край кровати и бережно держа в руках платье, Моника погрузилась в воспоминания — редкие, но яркие моменты с матерью. И вдруг среди этих воспоминаний возникла другая картина — резкая, неприятная, почти забытая, но от этого не менее реальная.
Семнадцать лет назад… Семнадцать лет назад Фарук совершил огромную ошибку, переспав с проституткой. И результат этой ошибки — эта хрупкая, испуганная девушка, сидящая сейчас на роскошной кровати в розовой комнате — расплачивалась за грехи своих родителей. За ошибку человека, которого она теперь вынуждена называть отцом.
***
Моника резко проснулась, пронзительный холод пронизал её до костей. В комнате царила кромешная тьма, лишь узкая полоска света пробивалась из-под двери. Несколько секунд потребовалось, чтобы глаза привыкли к темноте, и в тот же миг девушка почувствовала, как ледяной ужас сковал её. Перед ней, в нескольких сантиметрах от лица, сияли два холодных белых глаза, словно два ледяных осколка в чернильной тьме.
Брюнетка вскрикнула; пронзительный, полный ужаса звук разорвал тишину. В тот же миг на неё с силой набросили одеяло. Только что оно согревало, теперь же стало орудием нападения, безжалостно украденным всего мгновение назад.
— Молчи, — прошипел низкий голос, полный угрозы.
— Кейн? — предположила брюнетка, её голос дрожал.
— Разбудишь родителей — пеняй на себя… — рыкнул парень, от чего девушка невольно сжалась.
— Какого черта тебе нужно? — прошептала Моника, прижимая к груди одеяло, словно щит. Этого небольшого куска ткани хватало, чтобы сдержать волну паники.
— Какого черта? — усмехнулся Кейн, в его голосе звучало пренебрежение. — Какого черта мне нужно в моём собственном доме? Или ты думала, что сможешь развесить всем лапшу на уши и сесть на шею моего папы?! — прошипел он с презрением. Он стоял, закусив губу, тенью в темноте.
— Причём здесь… — начала Моника, но Кейн прервал её.
— Тебе здесь не рады! — выплеснул он. — Лучше уматывай туда, откуда пришла. Ты нам не семья!
Моника хотела ответить, хотела бросить ему в лицо что-нибудь язвительное, что-то такое, что заставило бы его пожалеть о своих словах. Но язык словно окаменел. Она видела людей гораздо более опасных, чем этот избалованный мальчик, пережила ситуации, которые сломили бы любого. Но почему-то именно сейчас, в этом огромном доме, ей было по-настоящему страшно. Возможно, потому что на уровне инстинкта она понимала: он прав. Она была чужой в этом мире, пришелицей, вклинившейся в идеально отлаженную систему.
Тяжёлые шаги Кейна отдались гулким эхом в тишине комнаты. Дверь с глухим хлопком захлопнулась, оставляя Монику одну в темноте. Сердце бешено колотилось, отбивая тревожный ритм в её ушах. Она была сама не прочь сбежать, исчезнуть, стереться из этого розового кошмара. Но раз это была реальность, а не кошмарный сон, ей придётся остаться. Если ей дали кров и убежище — значит, придётся за него бороться. Ни один мужчина — ни Кейн, ни его отец, ни Ламин Ямаль или кто-либо ещё — не сможет понять, что сломило её и какую яму она прошла. И даже если оба брата силой вытащат её из этого дома, она всё равно останется — останется сломленной, но не побеждённой. Она выживет.
***
Моника вышла из машины, и её глаза, привыкшие к серым улицам и унылым пейзажам, с трудом воспринимали окружающую действительность. Она оглядывала территорию, пытаясь осознать масштабы того, что предстало перед ней. Если вид дома, в котором она теперь жила, вызывал лишь лёгкое удивление, то здесь… здесь она была просто в шоке. Перед ней, словно видение, возвышалась вывеска с надписью:
«Пиа де Саррия».
Название звучало как обещание, как предвкушение чего-то величественного и недосягаемого.
Территория школы раскинулась перед Моникой, поражая воображение своими масштабами. Это был не просто школьный двор — это был целый комплекс, утопающий в зелени. Идеально подстриженные газоны, аккуратно высаженные деревья и кустарники, фонтаны с кристально чистой водой. Вдалеке виднелся спортивный комплекс, сверкающий белизной теннисных кортов и баскетбольных площадок. За ним, словно величественный замок, высились здания школы, выполненные в стиле современной архитектуры с огромными панорамными окнами, пропускающими солнечный свет. Всё это было настолько безупречно, настолько идеально, что казалось ненастоящим, каким-то сном.
Они прошли через высокие кованые ворота, и Моника оказалась на длинной вымощенной плиткой дорожке, ведущей к главному входу школы. Дорожка была окружена клумбами с яркими цветами, аккуратно подстриженными кустарниками и изящными скульптурами. Воздух был напоен ароматом цветов и свежести.
Главный вход представлял собой огромные стеклянные двери, обрамленные белым мрамором. Внутри были светлые просторные коридоры, украшенные картинами и вазами с цветами, которые вели в различные кабинеты. Моника остановилась, поражённая видом школьников. Все, как один, были одеты в единую, идеально сидящую форму: сине-белые рубашки, брюки или юбки, аккуратные пиджаки — всё безупречно чистое и выглаженное. Каждый ученик выглядел как модель, сошедшая со страниц модного журнала о школьной одежде. И это неудивительно: такое элитное заведение безусловно требовало соответствующего внешнего вида, отражающего его статус и престиж. Они выглядели словно персонажи из фильма о жизни богатых и успешных. Хотя так и было. Моника чувствовала себя здесь чужой, словно Золушка, попавшая на королевский бал.
Они подошли к кабинету, на двери которого красовалась табличка: «Директор. Антонио Гарсия». Фарук постучал и, получив приглашение войти, открыл дверь. Кабинет был просторным и светлым, обставленным дорогой, но сдержанной мебелью из тёмного дерева. За большим письменным столом сидел мужчина средних лет с седеющими висками и добрыми, но немного хищными глазами. Увидев их, он тут же принял приветливый, почти услужливый вид; лицо его расплылось в широкой улыбке.
— Фарук! Какая честь! — воскликнул Антонио Гарсия, поднимаясь навстречу. Его голос звучал немного приторно. — Прошу, проходите, проходите… Кейн делает замечательные успехи в учёбе! — добавил он, словно бросая небрежно подобранную приманку.
Мужчина усмехнулся; он прекрасно понимал, что директор просто пытается подлизаться.
— Бросьте, сеньор Гарсия, — ответил он, присаживаясь в предложенное кресло. — Я в курсе, что мой сын не горит желанием учиться.
Директор натянуто улыбнулся, пытаясь скрыть лёгкое разочарование, и перевёл взгляд на Монику. Его лицо вновь засияло улыбкой, но на этот раз она казалась менее искренней.
— А кто это у нас, такая милая сеньорита? — протянул он, заметно теряясь. — Очень рады, что вы… эээ…
— Дочь, — закончил Фарук за него.
— Да, дочь, — неловко повторил сеньор Гарсия. — Моника, вы уже знаете, насколько хороша Пиа де Саррия?
Брюнетка неловко поджала губы и пожала плечами. Она чувствовала себя некомфортно под пристальным взглядом директора, который явно пытался втереться к ним в доверие. У неё была хорошая чуйка на людей, и ей совсем не нравился этот.
— Нет, — ответила она. — Но догадываюсь.
— Пиа де Саррия — это элитная школа с передовым оборудованием, просторными классами и огромной библиотекой, — начал Антонио. — Преподаватели — лучшие специалисты, способствующие интеллектуальному и творческому развитию. У нас есть спортивный комплекс с бассейном, теннисными кортами и залами для фитнеса, а также творческие мастерские и театральная сцена. Мы создаём комфортную среду для раскрытия потенциала каждого ученика, обеспечивая им все условия для успешного будущего. Мы уверены, что вы будете чувствовать себя здесь комфортно и достигнете больших высот.
Моника слушала его, ощущая всё более нарастающее беспокойство. Роскошь, окружавшая её, давила, вызывая ощущение фальши. Слова директора были приятными и красиво упакованными, но внутри всё её существо протестовало. Она была более чем уверена, что за этой идеальной картинкой скрывается что-то другое. За безупречными фасадами, идеальной формой и безупречными улыбками учеников таилась та же пустота и холодность, что царили в её новом доме. Она была уверена, что и здесь все люди среди этих «идеальных» детей из богатых семей не лучше её братьев с их надменностью и скрытой жестокостью. Эта безупречная поверхность скрывала в себе ту же внутреннюю гниль. И Моника чувствовала это всем своим существом: её ожидает здесь не радужное будущее, а ещё одно испытание, ещё одна борьба за выживание.
— Моника, нам с сеньором Гарсией нужно обсудить некоторые вопросы. А ты пока можешь прогуляться по школе, хорошо? — поднял на неё свой взгляд Фарук.
— Ей не обязательно смотреть всё самой, — вмешался Антонио. — У кабинета тебя ждёт Беатрис Батиста. Она проведёт тебе экскурсию.
Девушка кивнула, коротко и почти незаметно, и встала. Фарук, наблюдая за ней, произнёс:
— Моника, через пятнадцать минут Кейн будет ждать тебя у выхода.
— Хорошо, — ответила она и вышла в коридор.
У самой двери её уже ожидала небольшого роста блондинка с платиновым каре, идеально ровным и гладким, словно его только что отполировали. Девушка была одета в сине-белую школьную форму, такую же, как и у всех остальных учеников, но вместо обычных носков на ней были кружевные чулки, тонкие и соблазнительно обтягивающие изящные ножки. Такие чулки Моника видела лишь на ногах стриптизёрш в том самом клубе, где она работала. Это уже портило образ идеального учебного заведения.
Блондинка с явным пренебрежением окинула брюнетку оценивающим взглядом, словно она была мусором на дороге.
— Моника Дамиба? — произнесла она.
— Ага, — кивнула Моника. — А ты Беатрис?
— Да, — ответила она, небрежно отводя взгляд. — Я должна провести тебе экскурсию и рассказать всё о школе.
— Ну… я готова, — сказала девушка.
Беатрис хмыкнула и направилась вперёд по коридору, заставляя Монику торопливо семенить за ней. Закатив при этом глаза, естественно.
— Сейчас мы находимся в главном корпусе, — сообщила Беатрис, указывая на окружающие их стены. — В основном здесь учатся старшие классы, то есть мы. Тебе уже наверняка рассказали, какая у нас крутая школа и как тебе повезло, что ты сюда поступила. Но я, как твой проводник, обязана посвятить тебя во всю «внутреннюю кухню». В Пиа де Саррии главное — это твой статус. Но тебе повезло, твоё родство тебя спасает.
Моника остановилась, нахмурившись.
— Причём здесь моё родство? — спросила она, не понимая, к чему клонит Беатрис.
— Утром прогремела новость, что к нам поступает дочка одного из самых успешных бизнесменов Барселоны и сестра Ламина и Кейна, — продолжила блондинка. Её «отец» бизнесмен? Интересно. Хотя было бы странно, что он имел столько богатств лишь от карьеры не родного сына. — Все уже в курсе. Сейчас школой управляет Алекс, вы с ней, наверняка, скоро познакомитесь, но через годик будет Кейн. Он и сейчас имеет большое влияние, хоть и девятиклассник. Они и решают, кем ты будешь в школе: отбросом или элитой.
Лицо Моники выражало недоумение, смешанное с отвращением.
— Господи, что за идиотские правила…
Беатрис пожала плечами, словно это было совершенно обычным делом.
— Такова жизнь, Моника, — заявила она. — Мы все либо на вершине, либо на дне. Есть те, кого никто не знает, но это прямой путь в отбросы. Но опять же, тебе повезло. Алекс последнее время нервная ходит, никто не может к ней подобраться, но может Кейн замолвит за тебя словечко.
Для Моники это действительно выглядело как настоящая клоунада. Система ценностей этой школы казалась ей чудовищной и несправедливой. Она не могла поверить, что в таком престижном учебном заведении царит такой беспредел, основанный на родственных связях, влиянии и подлизывании задниц «элите».
Они прошли в другую часть здания, где вдоль стен тянулись ряды металлических шкафчиков, а в конце коридора виднелись двери душевых. Воздух здесь был влажным и пах хлоркой.
— Тебе должны будут выдать форму, — сказала Беатрис, не снижая темпа. — Всегда приходи в ней. Здесь не любят произвол.
Моника про себя усмехнулась. Произвол в школе, которая фактически управляется подростками по принципу «кто сильнее, тот и прав», звучало довольно иронично.
— Извини за вопрос, — сказала брюнетка. — А чулки входят в форму?
Беатрис бросила на неё раздражённый взгляд, словно Моника задала самый глупый вопрос в её жизни. Нет, ну правда... Не слишком ли для школы?
— Это гольфы, — огрызнулась та. — Ты можешь тоже такое носить. Некоторые девочки растегивают блузку так, чтобы было видно бюстгальтер, или надевают под неё красный. Кто-то задирает юбку почти до бедра. Здесь всем плевать. Главное — быть в форме.
Моника усмехнулась, поджимая губы. Её терпение начинало истощаться.
— Бред какой-то, — пробормотала она.
Беатрис остановилась и повернулась к Монике. Её взгляд стал пронизывающим, лишённым прежнего пренебрежения, но от этого не менее неприятным.
— Не бред, — сказала Батиста, пристально разглядывая Монику. — Хочешь подцепить какого-нибудь красавчика? Советую начать пользоваться косметикой и соответствовать. Потенциал у тебя есть, — она окинула оценивающим взглядом внешний вид Моники: свободная рубашка и вельветовые брюки, найденные в магическом шкафу. — Но вкуса у тебя явно нет. Не знаю, откуда ты вылезла, но теперь нужно стараться. Либо быть частью дерьма, либо… — она на мгновение замолчала, словно выбирая слова, — Стать частью игры. Выбор за тобой.
— Я не горю желанием наряжаться для каких-то придурков, — спокойно ответила Моника. Она не собиралась играть по правилам этой абсурдной игры.
Брови Беатрис взлетели вверх; её глаза расширились от удивления. Такой реакции она явно не ожидала. Молчание повисло в воздухе, прерываемое лишь тихим гулом из душевых.
— Возможно, ты не поняла,— медленно произнесла Батиста. — Это единственный способ выжить. Влиться в коллектив. Ты не видела, что делают с отбросами. Не советую пополнять их ряды.
— Лучше стать тем, кто издевается над ними? — усмехнулась Дамиба.
Беатрис сделала шаг ближе, понизив голос до шёпота, чтобы никто другой не услышал:
— Это не просто школа, Моника. Это поле боя. Здесь все борются за своё место под солнцем, за внимание, за власть. Если ты не будешь играть по правилам, тебя просто сотрут в порошок. Поверь мне, я знаю, о чём говорю. Я видела, как ломают тех, кто пытается сопротивляться, — она вздохнула, словно сбрасывая с себя тяжесть ответственности. — Твой брат, Кейн… он силён. У него есть влияние. Но даже он не сможет защитить тебя от всех, если ты будешь открыто игнорировать неписаные правила. Тебе нужно приспособиться, понять, как работает эта система, найти свою нишу. Не обязательно становиться одной из них… но ты должна играть умно. Иначе тебя просто уничтожат.
Блондинка указала на шкафчики:
— Вот твой шкафчик, номер 10. Там тебе выдали форму. Подумай над моими словами. И помни: если тебе понадобится помощь... не обращайся ко мне. Твоя шкура лишь на твоих плечах.
Беатрис развернулась и пошла к выходу, оставляя Монику одну наедине с тревожными мыслями. Днакщнп подняла глаза на свой шкафчик. Номер десять. Красивое число. Круглое. Шарлотта Дамиба умерла десятого числа…
Прозвенел звонок, резко обрывая поток мыслей. Брюнетка быстро достала свою форму из шкафчика и направилась на выход, стараясь по памяти найти путь к главному выходу. Пиа де Саррия была действительно огромной; потеряться здесь было проще простого. Но, к счастью, она наконец нашла нужный путь.
На главном входе её встретила большая группа школьников. Все они, словно по команде, обернулись к ней и начали перешёптываться. Среди них Моника заметила Беатрис, которая наблюдала за ней со стороны с почти явным удовлетворением.
Её взгляд скользнул по толпе и остановился на Кейне, который, судя по всему, ругался с троицей вычурно накрашенных девушек. Моника подошла к своему новообретённому брату.
Заметив её, парень лишь закатил глаза и, ничего не сказав, направился к выходу, демонстративно игнорируя её. Одна из девушек из троицы сложила руки на груди и довольно улыбнулась. Её взгляд выражал лишь презрение.
В этот момент Моника всё поняла. Кейн, очевидно, не собирался ей помогать. Его демонстративное игнорирование и безразличие, а также реакция остальных учеников ясно говорили об одном: девушка официально находилась в группе отбросов.
***
Моника жадно проглатывала куски такос, чувствуя, как долгожданное облегчение разливается по желудку, наполняя его теплом. Бывали дни, когда она голодала гораздо дольше, чем сейчас, когда пустота в животе стала привычным состоянием, а голод — постоянным спутником. Но, видимо, стресс последних двух дней, этот водопад переживаний, обрушившийся на неё, пробудил в ней первобытный инстинкт выживания, заставив желудок работать с удвоенной силой.
Кейн сидел напротив, печатая что-то в телефоне и изредка поднимая на неё раздражённый взгляд. Конечно же, ублюдку, никогда не знавшему нужды, было не понять этого чувства — неистового, животного голода, который толкает на то, чтобы проглотить всё и сразу.
— Ты как с голодного края, — не удержался от комментария Кейн.
Моника, не переставая жевать, бросила на него короткий, пустой взгляд, который выражал всё её отношение к его замечанию.
— Смотри, не подавись, — с иронией продолжил он.
— С каких пор ты со мной разговариваешь? — промямлила она, изо рта вырывались невнятные звуки, еле-еле слышные сквозь шум жевания.
— А ты в курсе, что с едой во рту не разговаривают?
Моника закатила глаза и сделала ещё один укус такос.
— А ты в курсе, что если будешь врываться к девушкам ночью, тебя могут принять за извращенца?
Кейн усмехнулся и покачал головой. Что это значило? Неуловимая смесь насмешки и… чего-то ещё? Чёрт с два Монике было до этого дело. Ей было плевать. Сейчас был важен только вкус еды, заполняющий пустоту, и необходимость восстановить силы после всего пережитого.
К ним подошёл Фарук с подносом еды. Он протянул Кейну ещё один такос, но тот отмахнулся:
— Я поел в школе.
Мужчина перевёл взгляд на Монику и с лёгкой улыбкой предложил ей такос. Девушка пожала плечами и приняла угощение. Она не видела смысла отказываться от дополнительной еды, даже если это был точно такой же такос.
Кейн издал короткий смешок, прикрывая рот кулаком. Затем он перевёл взгляд за спину Моники, и на его лице расплылась широкая детская улыбка. Он радостно замахал рукой, привлекая чьё-то внимание. Моника, доедая свой такос, не обернулась. Её совершенно не интересовало, кто там за её спиной и почему у парня такая реакция. Даже в этом шумном кафе среди незнакомых лиц было немного спокойнее, чем в мрачных коридорах Пиа де Саррии.
Однако её безразличие быстро прервал резкий крик Кейна:
— Ламин!
По спине Моники пробежала волна мурашек. Ей вдруг очень захотелось выплюнуть недоеденный такос.
— Парни, садитесь к нам! — произнёс Фарук, жестом указывая на свободные места за столом.
И вот перед её глазами возникли две фигуры: высокий кудрявый брюнет и рядом с ним — её «братец». Парни пожали руки Фаруку, а Ламин потрепал Кейна по голове.
— Кейни, это твоя новая подружка? — приподнял бровь незнакомец, пристально рассматривая Монику.
— Не дай бог, — усмехнулся Кейн, тут же получив лёгкий толчок в бок от отца.
— Эктор, ты много не знаешь, — похлопал друга по плечу Ямаль, указывая на Монику. — Это наша сестричка.
— Чего…? — в недоумении произнёс Форт, его брови вопросительно изогнулись.
— Эктор, знакомься, — вмешался Фарук. — Это Моника. Моя дочь и единокровная сестра Кейна. Моника, это Эктор Форт. Если ты не знаешь, он играет в «Барсе» вместе с Ламином.
— Конечно, она его знает, — ухмыльнулся Кейн. — Все девчонки Испании сохнут по Форти. Без исключений!
Эктор обворожительно улыбнулся Монике, но она лишь приподняла брови и сделала медленный глоток колы, демонстрируя полное равнодушие к его обаянию.
— Понятия не имею, кто он, — ответила брюнетка. Она пришла сюда не за этим.
Форт нервно рассмеялся, немного смутившись. Девушка подняла взгляд на Ламина, который, сложив руки на груди, прожигал её взглядом. В его глазах читалось нечто большее, чем просто любопытство — вызов. Вызов принят, братик.
— Ну… — протянул Эктор, немного теряясь. — Приходи на матч в воскресенье, познакомимся поближе.
— Никуда она не пойдёт, — прошипел Ямаль, его тон был твёрд и не оставлял места для возражений.
— Ламин… — возмутился Фарук, но тот опередил его.
— Это для её же блага, — пояснил парень, не отрывая взгляда от брюнетки. — Монике нужно немного освоиться, прежде чем появляться на матчах. Люди могут неправильно воспринять.
Фарук растерянно посмотрел на Монику, а потом вернул свой взгляд на пасынка. Он явно колебался.
— Он прав, всё в порядке, — невозмутимо вмешалась девушка. — Для меня сейчас всё… большой стресс. Да и вообще, я ничего не понимаю в футболе.
— Ну как скажешь, — вздохнул Фарук. — Не хочу, чтобы ты себя чувствовала обделённой.
Моника натянуто улыбнулась и слащаво произнесла:
— Я вам благодарна за это, правда. Но так будет лучше.
Братья смотрели на неё, не скрывая своего пренебрежения и скрытого презрения. Моника вонзила свой взгляд в старшего. В её глазах не было страха. Что ж, Ламин Ямаль, думал, что сильнее? Ты не знаешь, с кем связался.
***
От Автора:
вся актуальная информация
tg/tiktok: spvinsatti