Пролог: Правило номер один
Быстрым, привычным движением Моника стянула свои густые, кудрявые волосы в тугой хвост, убирая непослушные пряди от лица. Отражение в потёртом зеркале встретило её не ласковым взглядом, а скорее безжалостной правдой. Семнадцать лет, а выглядела она на все сорок. Смуглая кожа, которая должна была сиять под солнцем, казалась тусклой. Тёмные круги под глазами — следствие бессонных ночей, покусанные губы — результат постоянного стресса — выдавали в ней не юную девушку, а женщину, познавшую изрядную долю жизненных невзгод. Ни грамма косметики — роскошь, которую она никогда себе не позволяла.
Но эта усталость, эта измождённость — были ей на руку. На то были две причины, две весомые причины, заставляющие её выглядеть старше своих лет. Первая — поддельные документы, официально делающие её двадцатисемилетней, что позволяло ей работать в баре. Даже для должности уборщицы требовался совершеннолетний возраст, а до него Монике оставался ещё целый год.
Вторая причина была куда важнее. Чем хуже она выглядела, тем меньше внимания привлекала к себе, тем меньше риск стать очередной жертвой домогательств пьяных посетителей. Иронично, не правда ли? Несмотря на своё трудное положение и бедность, Моника была красива. Излишняя худоба, результат постоянного недоедания, не скрывала плавных изгибов фигуры и тонкую талию, смело претендующую на звание осиной. Аккуратные черты лица, полные губы, длинные пушистые ресницы и роскошные волосы — всё это кричало о потенциале, о красоте, которая могла покорять подиумы в эпоху, когда красота ценится во всех своих проявлениях.
И эта красота — наследство. Наследство матери, Шарлотты Дамиба, когда-то символа лучшего стриптиз-бара Барселоны. Моника не стыдилась этого. Она не гордилась тем, что её мать была танцовщицей, нет. Она гордилась силой своей матери, её способностью выживать и обеспечивать свою дочь, несмотря на все сложности жизни. И Моника с истинной гордостью носила фамилию Дамиба, помня, что наследие её матери — это не только красота, но и невероятная сила духа, помогающая ей выживать в этом жестоком мире.
Взгляд Моники скользнул по своему отражению, задерживаясь на бледности кожи и синяках под глазами. Шарлотта… Сейчас, увидев весь этот ужас и всю эту жизнь, выпавшую на долю её единственной дочери, наверняка бы била себя по лбу. Быстрая, неожиданная смерть матери настигла её внезапно, оставив Монику совершенно одну. Денег на лечение не хватало, и несмотря на отчаянные попытки девушки собрать хоть какие-то средства, времени и суммы всё равно оказалось недостаточно. Моника точно знала: детского дома она не переживёт. Ни за что. Истории о насилии, побоях и равнодушии пугали её куда больше, чем грязные прокуренные комнаты бара, где она работала. Мысль о том, что её отдадут в приёмную семью и ей придётся называть мамочкой чужую женщину, вызывала в ней ледяной ужас. Нет, этого не случится.
Оставалось перетерпеть жалкий год до совершеннолетия, а там… там как-нибудь выберется. Начнёт новую жизнь, где не придётся стирать простыни за извращенцами и проститутками. И если к первым Моника испытывала почти физическое отвращение, то ко вторым — меньше. Шарлотта сразу честно рассказала ей о своей молодости, о сексе за деньги и о том, как Моника сама стала плодом этой работы. Девушка никогда не осуждала мать. Никогда. Но кого она действительно презирала, так это своего биологического отца, имя которого она не знала и знать не желала. Зачем ей был нужен отец, который не смог взять на себя ответственность за ребёнка? Хотя бы презервативы использовать! Или на худой конец метод прерванного полового акта, что хоть немного уменьшило бы вероятность зачатия! Хоть какой-то шанс, что проститутка, с которой он занимался сексом, не принесёт ему в подарок через девять месяцев кошмар.
Поведение большинства мужчин Монике было непонятно. Она презирала их, видя в женщинах силу, очевидную и несомненную, как пять пальцев на руке. Женщины выживали, женщины сражались, женщины любили и ненавидели с такой силой, на которую мужчины были неспособны. И Моника, маленькая и хрупкая на вид, но невероятно сильная внутри, шла вперёд, держась за память о матери и ненавидя глупость и безответственность мужчин, которые правили этим жестоким миром.
Совсем рано, слишком рано, Моника поняла одну простую, но жестокую истину: в этой жизни не стоит ждать ничего от других. Её жизнь — исключительно на её плечах, и если какой-то мужчина обещает горы цветов или бриллианты, то, скорее всего, это лишь коварный план, призванный затащить её в постель или что-то ещё хуже. Не раз брюнетка наблюдала, как в жизни её матери появлялись новые ухажёры, один за другим. Каждый из них клялся Шарлотте в вечной любви, витиевато плетя сети из сладких слов и пустых обещаний. Она, чересчур доверчивая и слишком влюбчивая женщина, верила каждому слову, растворяясь в этих иллюзорных чувствах. А потом оставалась одна с огромным кредитом и горьким разочарованием, наблюдая, как очередной ухажёр уходит в закат, оставляя её наедине со своими проблемами.
Злило ли это Монику? Безумно. Каждый раз, видя слёзы матери и чувствуя её боль, в юной душе накапливалась всё больше горечи и прагматизма. Но вместе с этим приходил и безценный опыт. Девушка видела, как легко можно обмануться, как легко можно потерять всё, доверившись пустым словам. И она твёрдо решила: никогда и ни за что не позволит какому-то сердцееду причинить ей ту же боль, которую она видела в глазах своей матери. Этот опыт стал для неё не только горькой пилюлей, но и крепким фундаментом, на котором строилась её взрослая жизнь — жизнь, где эмоции отступали перед трезвым расчётом, где доверие следовало заслужить, а не дарить просто так. Она научилась видеть лживые обещания и распознавать скрытые мотивы, защищая себя от душевной боли и жизненных трудностей.
Но если ей так ненавистна эта среда, где мужчины распоряжаются женщинами как игрушками, почему же Моника выбрала стриптиз-клуб местом работы? Ответ прост: деньги. Она отчаянно нуждалась в еде и крыше над головой, а клуб «PussyCat» предоставлял ей и то, и другое. Днём Моника работала официанткой в небольшом кафе этажом выше, а вечером спускалась вниз, чтобы подготовить помещение к приходу посетителей. Её сон состоял из коротких двухчасовых интервалов между работой и попытками снова заснуть, борясь с кошмарами о том, как умирает её мать. Владелец клуба — мужчина немолодой и достаточно понимающий — не возражал против того, чтобы Моника использовала для отдыха небольшую подсобку. Заработанных денег хватало, чтобы сводить концы с концами, но иногда случались непредвиденные расходы: рвалась обувь или заканчивался интернет на её старом полуразвалившемся телефоне. Тогда приходилось воровать.
Моника легко общалась с местными стриптизёршами. Несмотря на специфику их работы, это были забавные и интересные женщины, каждая со своей уникальной историей и жизненным опытом. Брюнетка, ловко входя в доверие, умудрялась забрать себе несколько десятков евро из денег, полученных ими за танцы на пилоне. «Все равно не заметят», — думала она. Страшно было представить, в каких местах побывали эти банкноты до того, как оказаться у неё в руках, но Моника не была брезгливой. Деньги были важнее. Гораздо важнее, чем отвращение к этому месту, где царила атмосфера порока и мужского превосходства, к которому она испытывала яростную неприязнь. Выживание в этом мире стоило ей всего, и она была готова на всё, лишь бы остаться на плаву.
Выйдя из подсобки, Моника оказалась в главном зале. Несколько шестов, установленных по кругу, словно мрачные идолы, возвышались над сценой. На них, извиваясь, двигались стриптизёрши. «Обнажённые» — это слово было бы точнее, чем «в белье». На их телах почти не было одежды, разве что какие-то отголоски ткани, скорее для вида, чем для приличия. Перед ними, на потрёпанных диванчиках, расположились мужчины — с огромными животами, висящими над ремнями, и мерзкими, смазливыми ухмылками. Они пили пиво, судя по всему, уже не первый бокал, и с отвратительным наслаждением наблюдали за извивающимися телами женщин.
Моника подошла к одному из столиков, чтобы вытереть пролитый напиток. Мужчина, сидевший за столиком, с жадностью оглядел её тело оценивающим, похотливым взглядом. Брюнетке захотелось швырнуть мокрую тряпку ему прямо в лицо, но она сдержалась, направив её на лужу пива. От его запаха её чуть не стошнило.
Быстро закончив работу, она уже собралась уйти, как вдруг почувствовала что-то неприятное — то, чего совершенно не хотела чувствовать. Громкий шлепок по её бедру оставил неприятное, липкое ощущение. Она резко обернулась, собираясь высказать этому извращенцу всё, что она о нём думает, но остановилась на полуслове. От этого всё равно ничего не изменится, а разбираться с пьяным, озлобленным мужиком ей совсем не хотелось.
— Не хочешь станцевать для меня, детка? — спросил он, растягивая губы в противной ухмылке.
Моника медленно сделала глубокий вдох, стараясь сохранять спокойствие. Её голос звучал ровно, без эмоций.
— Извините, я не танцую.
Быстро отвернувшись, она направилась к окну, жадно вдыхая холодный ночной воздух и пытаясь привести в порядок свои мысли и успокоить бешено колотившееся сердце. Её терпение истощалось, и она понимала, что в этом месте среди этих людей не сможет продержаться долго. Но пока что выбора не было, и ей приходилось терпеть.
Моника начала методично протирать тряпкой запотевшее от вечерней прохлады стекло. Внезапно перед её глазами остановился небольшой грузовичок. Надпись на борту заставила её сердце резко сжаться в груди.
«Органы опеки».
— Блять, блять, блять! — вырвалось у неё сквозь стиснутые зубы.
Социальная служба… Конечно же, они приехали не разбираться с какой-нибудь нерадивой матерью. Моника прекрасно понимала, за кем они приехали. Её спокойная (относительно) жизнь подошла к концу. Придётся снова бежать.
Быстрым, почти бешеным шагом она вернулась в подсобку, собирая все свои немногочисленные вещи в маленькую спортивную сумку. Натянув старые спортивные штаны, толстовку с капюшоном и солнечные очки, что достались ей в наследство от матери, она направилась к чёрному ходу, который, к счастью, находился прямо в подсобке. Начальнику она всё объяснит потом. Обязательно. Мысль о поиске новой работы и нового жилья пугала её до дрожи.
Рука уже коснулась дверной ручки, когда её вдруг осенило. Она забыла самое главное. Быстро рванув к импровизированному шкафу, она вытащила оттуда малиновое платье матери. Моника безумно любила это платье. Да, оно давно вышло из моды; любая современная девушка скривилась бы при виде этого элемента гардероба. Но она любила его. Это была единственная хоть немного нарядная вещь в её скудном гардеробе и, кроме того, в нём хранилась целая бездна воспоминаний. Она не раз видела в этом платье свою мать и искренне восхищалась её красотой и грацией. И сейчас она никак не могла просто оставить его здесь. Быстро засунув платье в сумку, она наконец вышла на улицу, растворяясь в ночной темноте. Впереди её ждало неизвестное будущее, но она была готова к нему. Главное — она взяла с собой самое дорогое, что у неё было: память о матери и надежду на лучшее будущее.
Выскочив из клуба, Моника оглянулась. Фургон всё ещё стоял на месте. Адреналин хлынул в кровь, заставляя её бежать, не разбирая дороги. Сердце колотилось в груди, как бешеное. Она неслась по узким улочкам, стараясь не обращать внимания на боль в боках и лёгких, на жжение в мышцах. Каждый звук, каждый шорох заставляли её оборачиваться, проверяя, не догоняют ли её.
Тени высоких зданий казались зловещими, преследующими её. Она петляла между домами, выбирая самые тёмные и узкие переулки, стараясь запутать след. Она не могла позволить им поймать себя. Ни за что.
Несколько раз она почти спотыкалась, но упорно шла вперёд, сжимая в руках свою сумку, словно это был её единственный шанс на спасение. Хотя именно так оно и было. Она бежала, пока не почувствовала, что преследователи остались далеко позади. И только тогда, когда лёгкие горели, ноги гудели от усталости, а пот заливал глаза, Моника остановилась.
Она опустилась на землю, тяжело дыша, пытаясь отдышаться. Тишина, окутавшая её, казалась необычной, странно тихой после бешеного ритма погони. Моника закрыла глаза, стараясь привести мысли в порядок и успокоить сердце. Она медленно поднялась на ноги и огляделась вокруг. Улицы были пустынны, лишь редкие фонари освещали её путь.
Наконец, она вдохнула полной грудью, чувствуя, как холодный ночной воздух наполняет её лёгкие. Впервые за долгое время она почувствовала себя свободной, хотя чувство опасности всё ещё оставалось где-то глубоко внутри. Но она убежала. Она вырвалась. И это давало ей силы идти дальше, искать новый дом, новую работу, новую жизнь. Она выжила. И это было самое важное.
Рука Моники скользнула под бюстгальтер. Да, именно там, в этом неожиданном месте, параноик прятал свои сбережения. Быстро пересчитав банкноты, она поняла: чуть не хватает до ста евро. Очень мало. На первое время, возможно, хватит, но… ей нужно где-то переночевать. На сто евро даже самой дешёвой гостиницы не снять. Мозг лихорадочно работал, глаза бегали по окружающим улицам, выискивая хоть какой-то вариант. Внезапно взгляд зацепился за вывеску ресторана — «La Lolita Barcelona». Идея пришла сама собой, молниеносно.
Незаметно проскользнув внутрь, она направилась прямиком в уборную. Ресторан выглядел достаточно респектабельно, а значит, и выглядеть нужно соответственно. Зайдя в одну из кабинок, Моника быстро переоделась в малиновое платье матери. Оно немного висело на ней, как на вешалке, но всё же это было лучше, чем то, в чём она бежала. Распустив волосы, она кое-как привела их в порядок. Выйдя из кабинки, девушка подошла к зеркалу и всмотрелась в своё отражение. Она увидела не испуганную, загнанную девушку, а… Шарлотту. Такая же красивая, с сильными проницательными глазами, но безумно усталая.
И в этот момент отражение в зеркале словно раскололось, как тонкий лёд под ногами. По щекам Моники покатились слёзы. Она так скучала по матери… Боль от её потери, от одиночества и постоянной безысходности словно прорвала плотину и хлынула водопадом горячих слёз. Она стояла перед зеркалом, глядя на своё отражение — на эту тень матери — и рыдала, уткнувшись лицом в ладони. Брюнетка любила свою маму, и эта любовь давала ей силы выжить и продолжать борьбу. Прошлое словно призрак маячило перед её глазами.
Заставив себя успокоиться, Моника натянула на лицо самую очаровательную улыбку, на какую только была способна. Она вышла в главный зал ресторана и заметила единственного посетителя — мужчину лет тридцати, который неторопливо пил чай в одиночестве. Выглядел он вполне прилично и опрятно, но это нисколько не смущало Монику и не останавливало от её возможного коварного плана. Уверенно подошла к столику и грациозно присела напротив него.
— Доброй ночи! — улыбнулась она.
Мужчина поднял глаза с лёгким недоумением, а затем с явным интересом стал рассматривать девушку.
— Могу я присоединиться к столь обаятельному молодому человеку? — спросила Моника с ещё более широкой и соблазнительной улыбкой.
Мужчина сразу расцвёл; его лицо озарилось улыбкой.
— Конечно, я всегда рад компании такой красавицы, — он потянулся, чтобы подвинуть ей стул.
Моника кокетливо хлопнула ресницами, слегка прикусив губу.
— Меня зовут Педро, — представился мужчина, протянув руку для приветствия.
— Шарлотта, — ответила брюнетка, подавая ему руку в ответ.
Педро взял её руку и, нежно, почти трепетно, поднёс её к губам, оставив лёгкий поцелуй на тыльной стороне ладони.
— Очень приятно познакомиться, Шарлотта, — произнёс он с улыбкой.
Моника не сомневалась в своей способности очаровывать людей. Этот навык был отточен годами наблюдения за матерью и борьбой за выживание. Она знала, что умеет быть убедительной, и понимала, что сегодня это ей очень пригодится.
— Вы здесь часто бываете, Педро? — спросила она, легко касаясь края его чашки, едва заметно задев его руку.
— Довольно часто, — ответил мужчина, его взгляд задерживался на её лице чуть дольше, чем было необходимо. — Я люблю это место. Тихо, уютно… и чай здесь превосходный.
— Я вижу, — ответила Моника с блеском в глазах. — А я вот впервые. Случайно забрела. И как-то сразу почувствовала себя очень комфортно. Наверное, всё дело в атмосфере… и в приятной компании, — она ненавязчиво коснулась его руки ещё раз, на этот раз задерживая прикосновение чуть дольше.
Педро покраснел, но улыбнулся ещё шире.
— Мне очень приятно это слышать, Шарлотта. Расскажите о себе. Чем вы занимаетесь?
— Я… — Моника задумалась, выбирая слова. — Я учусь в университете. На врача, — бросила она на него игривый взгляд. — А вы?
— Я бизнесмен, — ответил Педро, стараясь звучать как можно более солидно. — Занимаюсь импортом экзотических фруктов.
Отлично, он богатый.
— О, как интересно! — воскликнула брюнетка, делая вид, что находится в полном восторге, хотя на самом деле ей было абсолютно всё равно. — Экзотические фрукты… Это так увлекательно! Представляю, как вы путешествуете по миру и пробуете новые вкусы… Может, угостите меня чем-нибудь экзотическим? Она игриво склонила голову, её волосы коснулись его руки.
Педро, совершенно очарованный, готов был выполнить любое её желание.
— Конечно, Шарлотта! Сейчас… — он вдруг вспомнил о чём-то и поднялся со стула. — Извините на минутку, мне нужно… в туалет. Я скоро вернусь.
Он быстро направился к уборной, оставляя девушку наедине с его сумкой. Моника проводила Педро взглядом, пока тот не скрылся за дверью. Её улыбка быстро исчезла, сменившись хладнокровным расчетом. Цель была близка. Она медленно повернулась к столу; её взгляд упал на элегантную кожаную сумку мужчины, небрежно брошенную на сиденье. Вот она, добыча.
Медленно, стараясь не привлекать внимания, Моника протянула руку к сумке. Её пальцы коснулись мягкой кожи, и она осторожно расстегнула молнию. Внутри царил полумрак, но брюнетка, привыкшая к темноте и скрытности, легко ориентировалась. Она чувствовала, как её сердце учащенно бьётся, но старалась сохранять спокойствие. Её рука, словно хищная птица, пробиралась сквозь содержимое сумки: документы, какие-то бумаги, визитки… И вот, наконец, она нащупала то, что искала — плоский кожаный бумажник.
Моника вытащила бумажник наружу, держа его в руке, словно сокровище. Она уже представляла, как потратит эти деньги и как они помогут ей пережить ближайшие дни, найти укрытие. Пальцы уже собирались расстегнуть застёжку бумажника, когда… резкая боль пронзила её запястье. Чья-то рука схватила её с такой силой, что Моника вздрогнула от неожиданности.
Она медленно, очень медленно подняла голову. Перед её глазами предстал Педро, его лицо было искажено яростью. Глаза горели огнём, губы сжаты в тонкую линию.
Моника, не теряя ни секунды, резко отдёрнула руку, выронив бумажник. Адреналин хлынул в кровь, заставляя её действовать быстрее, чем когда-либо. Она вскочила на ноги и, не оглядываясь, бросилась к выходу, оставляя позади ошарашенного Педро и брошенный бумажник.
Моника бежала по ночным улицам Барселоны, стараясь не оглядываться. Каждый шорох, каждый скрип колёс заставляли её сердце биться чаще. Она мчалась, словно от смерти, оставляя за собой всё: сумку, телефон, деньги — всё, что было у неё, кроме навыков выживания и малинового платья матери, плотно прижатого к телу.
Пробежав, наверное, кварталов пять, она наконец остановилась. Ноги словно превратились в вату, голова гудела, как перегруженный процессор. Дыхание сбилось, лёгкие горели. Она забрела в ближайший парк, ища спасения в его тени. Её взгляд упал на первую попавшуюся лавочку — старую, деревянную, немного покосившуюся.
Она опустилась на неё; тело пронизывала дрожь не только от холода, но и от пережитого ужаса. Завтра она попробует вернуться за оставленными вещами, но это будет завтра. Сейчас же… сейчас ей безумно хотелось спать. Усталость, накопившаяся за последние несколько часов, навалилась на неё всей своей тяжестью.
Устроившись поудобнее на твёрдой, холодной лавке, Моника прикрыла глаза. Малиновое платье — единственное её богатство — слегка согревало её. Она засыпала, мечтая о тёплом доме, о безопасности и о завтрашнем дне… Но в глубине её сознания, под тонким слоем усталости, пробивалась тревога. Страх. Страх перед неизвестностью, страх перед органами опеки — страх, который шептал ей на ухо о возможной опасности. Она засыпала, крепко сжимая в кулаке край платья, надеясь проснуться целой и невредимой, что ночь пройдёт спокойно и что её не тронут, не изнасилуют во сне…
***
Моника проснулась на мягком кожаном сиденье, едва уловимый аромат дорогого парфюма витал в воздухе. Тело ломило так, словно её пропустили через мясорубку, а голова раскалывалась на части. Постепенно пришло осознание: она находилась в машине. В чьей машине? И куда её везут?
Она подскочила, сердце бешено колотясь в груди. Салон автомобиля был явно роскошным: мягкая кожа кресел, отполированное до блеска дерево. Это была явно не машина из бюджетного сегмента. За рулём сидел мужчина средних лет с темно-шоколадной кожей и улыбкой, которая, несмотря на добродушие, казалась брюнетке неестественно вымученной. Так, Моника, соберись. Что делать?
Её взгляд упал на дверную ручку. Они ехали на приличной скорости. Выпрыгнуть на ходу — безумие. Но… черт возьми, она ехала неизвестно куда с неизвестно кем! Резким движением Моника дёрнула ручку. Заперто. Звук щелчка металла о металл разрезал тишину салона. Мужчина в зеркале заднего вида посмотрел на неё, хмуря брови.
— Доброе утро, — произнёс он.
— Вы… кто такой?! — прошипела Моника, прижимаясь спиной к мягкому, но таком враждебном сиденью. Страх, холодный и липкий, сковал её.
— Не бойся, я тебе не причиню зла, — мягко улыбнулся мужчина. — Тебя ведь Моника Дамиба зовут?
— Откуда вы…? — начала брюнетка, но голос её застрял в горле.
Мужчина усмехнулся, загадочная улыбка играла на его губах.
— Откуда я знаю? — повторил он, растягивая слова. — Я много чего знаю о тебе, Моника. С недавних пор.
— Что вам от меня нужно? — спросила Моника, стараясь, чтобы её голос звучал твёрдо, несмотря на дрожь в коленях. Она сцепила зубы, стараясь подавить нарастающую панику.
Мужчина вздохнул, словно устал от её сопротивления.
— Я хочу узнать, почему ты пряталась от органов опеки и спала на лавочке в парке. Неужели ты не понимаешь, насколько это могло быть опасно?
Девушка крепко сжала кулаки. Белые костяшки пальцев побелели. Её сердце билось с бешеной скоростью.
— Я не знаю, кто вы такой и почему так много знаете обо мне, но мне это не интересно. Отпустите меня, пожалуйста, я никому не расскажу о произошедшем, — произнесла она чётко и уверенно, стараясь не выдать свой страх. Но мужчина видел всё: её испуганный взгляд, бегающие глаза и едва заметное подрагивание подбородка. Он чуть рассмеялся.
— Чтобы ты скиталась по улицам? Нет, этого больше не будет. Не волнуйся, Моника, опека не будет больше тебя беспокоить. Я всё улажу.
Дамиба с недоверием уставилась на него через зеркало заднего вида. Один глаз начал непроизвольно дёргаться. Правило номер один: не верить мужчинам. Особенно богатым. Эта истина врезалась в её память ещё в детстве и сейчас казалась особенно актуальной.
— Что вам от меня надо? — повторила она. Её голос звучал уже не так уверенно. Однако она не собиралась сдаваться без боя. Она будет бороться до конца — за свою жизнь, за своё будущее. В глазах Моники мелькнуло нечто опасное, что заставило мужчину широко улыбнуться.
— Видишь ли, некоторое время назад мне позвонили и сообщили, что у меня есть дочь, которая осталась без матери и, соответственно, я — её единственный опекун, — начал он, наблюдая за реакцией Моники в зеркале. Она продолжала смотреть на него, не отрывая взгляда, пытаясь прочесть в его глазах хоть что-то, что могло бы подтвердить или опровергнуть его слова. — Несколько месяцев мы искали её и вот наконец-то нашли. И какого было моё удивление, когда я узнал, что моя родная дочь работает поломойкой в каком-то дёшевом стриптиз-клубе… Признаюсь честно, скрываться ты умеешь; нам пришлось патрулировать весь город, чтобы найти тебя.
Грудь брюнетки резко сжало. Воздуха стало не хватать. Нет, нет, нет… Этого просто не могло быть… Она вновь ринулась к двери, быстро дёргая ручку. Ну же… пожалуйста…
— Она закрыта, можешь даже не пытаться, — спокойно констатировал мужчина, не отрывая взгляда от дороги.
Твою мать… Девушка тяжело дышала, сжимая край своего малинового платья, словно это могло дать ей хоть какую-то поддержку в этой невероятной ситуации, связь с матерью.
— Я вам не верю, — прошипела она, стараясь сохранить хоть остатки самообладания.
— Мы можем сделать ДНК-тест, если хочешь. Но в этом нет необходимости для меня; я вижу наше сходство, Моника. Это очевидно.
— Мы с вами не похожи, — выпалила Дамиба, её голос звучал отчаянно. — Я копия своей мамы.
Мужчина улыбнулся.
— А я и не про внешность…
— Зачем вам уже почти взрослая подросток? Отпустите меня и живите спокойно. Я доставлю лишь проблемы вам, — прошептала Моника, её голос был едва слышен. Она чувствовала себя маленькой и беспомощной, запертой в клетке, из которой, казалось, нет выхода.
Мужчина, казалось, не замечал её отчаяния. Его голос был спокоен, даже до смешного отечески-добр.
— Не доставишь. Во-первых, у меня достаточно денег, чтобы обеспечить тебе лучшую жизнь. Ты пойдёшь в хорошую школу, найдёшь друзей, а потом поступишь в престижный университет на специальность, которую пожелаешь. В свою очередь, я обеспечу тебе стартовый капитал, чтобы ты ни в чём не нуждалась.
Моника прикрыла глаза, пытаясь переварить поток информации. Он обещал ей всё. Абсолютно всё, о чём она мечтала, о чём могла только мечтать. Но… бесплатный сыр бывает только в мышеловке, правда ведь? Эта мысль, холодная и острая, пронзила её голову.
— И что я должна буду вам в обмен? — спросила она.
Мужчина приподнял брови в лёгком удивлении.
— В обмен? — переспросил он. — Моника, в обмен я надеюсь получить прощение за годы отсутствия в твоей жизни. Я буду счастлив, если пойму, что счастлива будешь ты.
Да ну… Это бред какой-то. Она сделала глубокий вдох. Её мозг отказывался принимать эту невероятную информацию.
— А если… если я не хочу… — прошептала она.
Мужчина сжал губы в тонкую линию. Его лицо стало серьёзным; добродушие исчезло, оставив лишь холодную, расчётливую решимость.
— К сожалению, у тебя нет выбора. Либо детский дом, либо жизнь с моей семьёй. Советую выбрать второе.
Моника уткнулась лбом в ладони, пальцы впились в волосы. Ей хотелось закрыть глаза и проснуться в своей маленькой, но уютной квартирке в Кан-Пегера, где мама готовила вкусный завтрак, напевая какую-нибудь весёлую песню. Все эти обещания незнакомца, который называл себя её отцом, вызывали внутри бурю эмоций. И все они были негативными: горькое разочарование, жгучая обида, глубокий всепоглощающий страх. Всю свою жизнь она презирала этого мужчину за его безответственность, за то, что он бросил их с мамой, за то, что исчез из её жизни и оставил их одних. А теперь он сидит перед ней с этой показной заботой и говорит, что искал её несколько месяцев…
— Послушай, я не желаю тебе зла. Понимаю, что довериться будет трудно, но я хочу сделать всё для этого. Покажу все необходимые документы и проведём тест на отцовство, — начал он, стараясь говорить мягко и аккуратно. — У меня прекрасная семья. Жена всегда хотела дочку, а у нас два сына: один твоего возраста, другой чуть помладше. Они оба хорошие мальчики, хоть и с непростыми характерами. Но дом большой. Если не поладишь с ними, найдёшь место для себя. Хотя я всё-таки надеюсь на то, что вы подружитесь.
Два сына… Отлично, ещё лучше. В её голове всплыли образы двух толстых, избалованных парнишек, закатывающих истерику из-за не той модели кроссовок или не того цвета газировки. Жизнь, казалось, превращалась в настоящий ад. Но делать, по всей видимости, было нечего. Потерпеть годик, устроиться на работу, накопить денег… А потом… потом, дай бог, она сможет привести свою жизнь в порядок и построить её так, как захочет сама. Хотя бы теперь за ней не будут гоняться органы опеки. Она мысленно стиснула зубы, принимая горькую, но единственно возможную сейчас пилюлю. Она выживет. Она всегда выживала.
Моника подняла голову, её взгляд был пустым, лишённым эмоций. Она смотрела на мужчину, словно сквозь него, в какой-то далекий, туманный горизонт. Слова его о прекрасной семье, о любящей жене и хороших сыновьях звучали как насмешка над её жизнью, полной лишений и одиночества. Она знала, что он лжет. Или, по крайней мере, упрощает ситуацию до неприличия. Прекрасная семья, которая с радостью примет какую-то оборванку? Это звучало слишком идеально, слишком… сказочно.
В её груди медленно, но неотвратимо росло чувство обречённости. Она понимала, что сопротивление бесполезно. Ей некуда бежать, некого просить о помощи. Детский дом… Эта перспектива казалась ей ещё более страшной, чем жизнь в роскошном особняке с неизвестным мужчиной и двумя избалованными мальчишками. По крайней мере, там будет крыша над головой, еда и… возможность начать всё сначала.
— Хорошо, — сказала она. — Я согласна, сеньор... эээ...
А какая у него вообще фамилия?
Мужчина улыбнулся.
— Я не прошу называть себя папой. Просто Фарук.
Он достиг своей цели. Он получил то, что хотел.
Она сдержанно кивнула. Молчание повисло в салоне, прерываемое лишь монотонным гулом двигателя. Моника смотрела в окно на наступающий рассвет. Её будущее было неясным и запутанным, но одно она знала точно: теперь её жизнь изменилась навсегда. И это изменение, как бы ни старался убедить её отец (предположительно), вряд ли будет к лучшему. В глубине души, под слоем усталости и смирения, теплилась искра бунта — готовность бороться за свою независимость в этом новом, неизвестном мире. Но сейчас она просто закрыла глаза, решив отложить свои планы на потом. Потом, когда она сможет выстроить новую стратегию выживания. Потом, когда наберётся сил.
***
Моника проснулась от едва уловимого звука заглушенного мотора. Она подняла голову — шея затекла так, словно её зажимали в тисках. Протерев глаза, она с трудом сфокусировала взгляд. Перед ней, словно из волшебной сказки, вырос огромный особняк, подсвеченный множеством тёплых фонарей, которые превращали его в сказочный замок. Огромные окна, подобно глазам гиганта, смотрели на неё, отражая восходящее солнце.
Дверь автомобиля открылась с мягким щелчком, заставляя Монику вздрогнуть. На улице, в лучах фонарей, стоял портье в строгом тёмном костюме с приветливой, но несколько натянутой улыбкой. Он протянул ей руку, намекая на то, что пора выходить. Девушка, проигнорировав этот учтивый жест, вывалилась из машины, чувствуя себя неуклюжим медвежонком. Мятая ткань платья, словно вторя её внутреннему состоянию, неприятно липла к телу.
— Пройдёмте, сеньорита Дамиба, — произнёс мужчина. Его голос был спокоен и ровен, лишён всякой интонации.
Моника медленно поплелась за Фаруком, пересекая высокий кованый забор, украшенный затейливыми завитушками. Теперь она могла с точностью рассмотреть особняк во всей красе. Это был не просто дом — это был дворец. Фасад из светло-бежевого камня, словно выточенный из единого куска, сиял в свете фонарей. Высокие колонны поддерживали широкий балкон, украшенный роскошными цветочными вазами. Зелёные газоны, аккуратно подстриженные, окружали дом, словно изумрудная рамка для дорогой картины.
Они подошли к массивной деревянной двери, украшенной резными узорами и инкрустацией из тёмного дерева. Портье плавно распахнул её, пропуская внутрь хозяина и его гостью. Внутри всё было ещё более изысканно, чем снаружи. Мягкий свет, льющийся из хрустальных люстр, отражался в полированных до блеска полах из тёмного дерева. Стены были украшены картинами в позолоченных рамах, а мебель, обитая мягкой дорогой кожей, казалась символом безмятежного богатства и комфорта. Моника чувствовала себя неуместно, словно Золушка, случайно попавшая на королевский бал.
— Знакомься, — произнёс Фарук, едва заметно кидая взгляд на стену, где стояли трое человек. — Это мои сыновья и, по совместительству, твои братья.
Моника подняла глаза и встретилась с тремя парами глаз. Два высоких парня, практически идентичных по телосложению с чуть растрёпанными волосами, стояли рядом с милой элегантной женщиной, чья улыбка, несмотря на доброжелательность, казалась несколько натянутой. Это определённо не то, что она ожидала. Оба парня были одеты в одинаковые приспущенные шорты, демонстрируя идеальный спортивный торс и загорелую смуглую кожу. На их лицах застыло выражение надменности и явного превосходства, которые не оставляли сомнений в их привилегированном положении. По телу Моники невольно пробежала волна мурашек.
Её взгляд зацепился за парня в шортах цвета сапфира. Он был явно старше второго, чуть выше ростом с более резкими чертами лица и взглядом, который прожигал насквозь. И… о боже… её память точно не подводила? Перед ней стоял Ламин Ямаль — восходящая звезда мирового футбола, чьё лицо украшало обложки спортивных журналов, а имя гремело на всех стадионах. Даже Моника, не имея возможности следить за спортом, знала это лицо. И он смотрел на неё… так, словно оценивал очередной малоинтересный трофей. В его взгляде не было ни удивления, ни любопытства — только холодное высокомерное безразличие. Эта абсолютная уверенность в своём превосходстве… Если бы в её руках в этот момент оказался пистолет, Моника не задумываясь пустила бы себе пулю в лоб. Так было бы куда проще. Гораздо проще.
***
От Автора:
вся актуальная информация
tg/tiktok: spvinsatti