Она дышит тише ножа

Утро окрасилось в серо-зелёные тона, словно сам воздух был задет чьим-то тревожным вдохом. Курода стоял перед зданием отдела, выжидая — и ничего не чувствовал. Ни холода, ни времени, ни желания переступить порог. Только лёгкая дрожь в пальцах, почти незаметная, как у пьяницы, решившего остаться трезвым в день, когда улицы наполняются эхом шагов несуществующих людей.

Я толкнул дверь и вошёл.

Отдел казался почти прежним — столы, лампы, шелест бумаг, стены цвета высохшей крови. Но в самом воздухе была перемена: тугая, невидимая, натянутая, как струна в ожидании первого звука. Курода чувствовал это нутром. Будто кто-то другой теперь здесь правил — кто-то молчаливый, не спешащий выдавать себя, но уже присвоивший чужое дело.

Подошёл к своему столу. Там лежали чужие бумаги.

Имя, подписанное в правом верхнем углу, не было мне знакомо: Ямада Сэки, временный детектив, назначенный на время его «отсутствия». Я даже не знал, кто его назначил. Листы содержали сухие формулировки, но среди них — одна фраза, подчеркнутая аккуратной линией:
«Метод – не человеческий. Поведение – театрализовано. Убийца знает, что его будут искать».

Я не стал читать дальше. Просто вышел обратно на улицу, сел в машину и подождал. Ждал Ямаду.

Час. Второй.

Сэки вышел в одиночестве, не оглянувшись. Высокий, чересчур прямой в спине. Пальто без единой складки. Чёрный кейс. Никакого выражения лица. Он шёл, как будто знал — за ним наблюдают. Но не показывал.

Я завёл двигатель.

Погоня была в тишине. По улицам, где здания казались одинаковыми, как кости на кладбище. Лавки закрывались, не успев открыться. Кошки разбегались, не издавая звука. Даже реклама не светилась.

Сэки шёл к старой фабрике на юге города. Официально — не используется уже десять лет. Неофициально — в списках полиции её не существовало вовсе. Курода знал об этом здании. Здесь когда-то пытали. Не людей — улики. Документы. Признания.

Я вышел из машины, пошёл следом, тихо, почти не дыша. Под ногами — стекло. Воздух — затхлый, как будто пахло пеплом и гниющей бумагой.

Внутри — лабиринт.

Старые стены, облупившиеся, исписаны краской: не граффити — символы. Всё время одни и те же: иероглифы, которые он видел на теле жертвы. Я остановился. Тень Ямады исчезла за одним из коридоров. Здание дышало. Противно, медленно, будто всё внутри — живое.

Он не пошёл за ним сразу. Прислушался. Был звук.

Пение. Женский голос. Слова — на старом японском. Но знал лишь несколько: смерть, красота, утроба.

Я пошёл дальше, не отдавая себе отчёта. Свет от фонаря дрожал. Лестница — вниз. Слишком холодная. Подвал.

Там стояла дверь. И за ней — ничего.

Пустота.

Я выдохнул. Он вернулся назад, в тишину улицы, и Сэки уже не было. Будто растворился.

Сел в машину, руки дрожали.

"Он не просто взял моё дело," — подумал. — "А давно в нём жил."

Офисное здание департамента, где Курода провёл половину своей жизни, вдруг стало казаться ему чужим. Не просто из-за новых лиц или перемещённых столов, а из-за едва уловимого ощущения смещения — будто всё стоит немного не на своём месте, как будто кто-то перетасовал реальность, оставив знакомую оболочку, но вывернув суть наизнанку.

Я стоял в коридоре, прислонившись к стене, и наблюдал за Ямадой. Молодой детектив вёл себя уверенно, немного чересчур — такой тип людей я ненавидел. Ямада разговаривал с оперативниками, раздавал какие-то приказы, делал пометки в своём планшете. Он действовал по логике, но в этой логике была пустота — я чувствовал это нутром.

Кабинеты теперь были остеклены, прозрачные стены создавали ощущение аквариума. Подошёл к стеклу, глядя сквозь него, и внезапно мое отражение чуть дрогнуло. Замер. Оно будто опоздало на долю секунды. Потом всё стало как прежде.

— Проклятый сон, — я прошептал. — Или я всё ещё в нём?

Я продолжал следить за Ямадой. За его вещами. За его маршрутами. Каждый вечер, когда Ямада выходил из участка, я отставал на десяток шагов и шёл следом. Тот жил в новом районе, в многоэтажке с зеркальными окнами. Свет в его квартире зажигался не всегда, а когда зажигался, Курода видел в окне силуэт. Иногда — два силуэта. Однажды — три.

Ночью я начал слышать странные звуки. Где-то за стенкой квартиры, будто кто-то стучал пальцами по кафелю. Я вставал, включал свет, проверял дверь, окно — всё было на месте. Но ощущения оставались: будто что-то наблюдает за ним через микроскоп, разглядывая его не как человека, а как образец.

В одну из таких ночей нашёл на своём столе в участке листок бумаги. Тот не был здесь раньше. Просто не мог быть. Я знал каждую складку, каждую пылинку на этом столе. Но теперь на нём лежал листок с символами — те же самые, что были вырезаны на груди первой жертвы. И под ними: «Ты уже рядом. Она знает.»

Кто-то играл со мной. Я чувствовал, как сдвигается земля под ногами.

Однажды утром спустился в архив. Я ждал у выхода из подвала, потом, когда Ямада ушёл, сам зашёл внутрь. Там пахло пылью, влажной бумагой и старым железом. Я открыл ту же коробку, к которой прикасался Ямада. Внутри — фотографии тел. Фотографии, которых я раньше не видел. Тела, у которых отсутствовали не только органы, но и… лица. Кожа была снята полностью, череп очищен до блеска, а на месте глаз — воткнуты красные ленты. Я отшатнулся.

Но больше всего меня поразила подпись на обороте одного из фото. Почерк… его собственный. Хотя он не помнил, чтобы писал это. Подпись гласила: «Она не человек. Она отражение того, что в нас.»

У меня начались провалы. Я просыпался на скамейке в метро, на крыше здания департамента, однажды — в морге. В белом халате. Рядом лежал труп мужчины без внутренних органов. И не мог вспомнить, как сюда попал.

Однажды, глядя в зеркало, я увидел, что мои глаза разного цвета. Один был его обычным — тёмно-карий. А второй... серый, тусклый, стеклянный, как у куклы.

Я закрыл лицо руками. Всё тело дрожало. И вдруг — голос. Едва слышный. Где-то позади. Женский.

— Курода… тебе нужно проснуться.

Обернулся. Никого.

Я побежал в туалет, заперся в кабинке. Дыхание было сбито, руки дрожали. Услышал, как кто-то шепчет за перегородкой. «Ты знаешь её. Ты знал всегда.»

Выбежал. Мир начал пульсировать, линии становились кривыми, как нарисованными ребёнком. Лампочки мигали, свет то сжимался, то расплывался, как в акварельной картине.

Снова ворвался в архив, на этот раз в ярости, как будто мог вырвать ответ из стен.

Но вместо коробок с делами — пустота. Просто пустое помещение, полностью серое. Пол. Стены. Потолок. И в середине — кресло. В нём сидел я сам.

Второй Курода поднял голову, и у него не было глаз.

Тьма хлынула из его рта, как густой дым, заполняя помещение. Я закричал, но звука не было.

Проснулся на полу своего дома. В одежде. Рядом со мной лежала фотография — меня самого, стоящего у первого трупа в парке, но сделанная сверху. А надо мной — тень женщины в костюме.

Я не сразу осознал, где нахожусь. Воздух был застоявшимся, как в заброшенном подвале, и пах пылью, потом и чем-то едва уловимым, металлическим. В висках пульсировала тупая боль, словно в голову загнали гвоздь и оставили его там медленно ржаветь.

Лежал на боку, рядом валялась фотография. Я осторожно потянулся к ней, рука предательски дрожала. На снимке был я сам — Курода, стоящий в старом парке над телом, будто бы кто-то сделал фото сверху. Над его фигурой, как будто тень от дерева, тянулась вытянутая, почти женская фигура — женщина в строгом костюме, её лицо скрывал капюшон или... что-то иное, более гладкое, как будто оно было из плоти без черт.

Сердце дернулось, я резко сел, огляделся. Комната казалась чужой. Не своей. Всё на своих местах, но каждая деталь вызывала сомнение: рамка с фотографией криво висела, как будто кто-то её трогал. Бутылка на столе была пуста, но я не помнил, чтобы пил. Зеркало в прихожей было накрыто тёмной тканью.

Я поднялся, ноги не слушались. Мир слегка наклонялся, будто гравитация поменяла курс. Из ванной доносилось журчание воды. Замер. Подошёл ближе. Дверь была полуоткрыта, пар клубился над полом, хотя точно не включал горячую воду.

— Кто здесь?.. — голос был хриплым, как у старика. Я не узнавал себя.

Рывком распахнул дверь — ванная была пуста. Вода не текла. Зеркало было разбито. На кусках остались следы чьих-то пальцев, проведённых с яростью, с отчаянием.

На стене, будто написанное рукой ребёнка, размашисто и неровно было выведено: "ТЫ УЖЕ ТАМ".

Я попятился. Страх поднимался изнутри, как рвота, как кислотная слизь, которую невозможно сдержать. Выбежал в коридор. В глазах всё плыло. Лица мимопроходящих казались одинаковыми. Женщина с собакой. Старик с газетой. Подросток с капюшоном. Все смотрели на меня. Они не моргали.

Я снова пришёл в участок. Уже в ночное время. На улицах было пусто, как после чумы. Лампочки мигали, как будто уставшие от собственных попыток держать тьму на расстоянии. Внутри здания было тише, чем должно быть. Только скрип половиц и глухой стук — где-то из глубины коридора, ритмичный, как биение сердца.

Я шел вдоль стен, стараясь не смотреть в окна. Мое отражение несколько раз останавливалось на долю секунды позже, чем я сам. Один раз — оно не пошло за мной вовсе.

Прошёл в кабинет Ямады. Пусто. Только стопка дел на столе. Сам Ямада будто растворился. Я сел за его место и начал перелистывать материалы.

И вдруг... услышал голос. Шёпот. Едва различимый, будто внутри головы:

"Ты был первым. Но не последним."

Застыл. Повернул голову — и увидел, как на стенах начали расплываться тени. Одна из них — та самая. Женская. Высокая. Узкие плечи, длинные руки. Лицо всё ещё было скрыто, но теперь он видел, как что-то... капает с её пальцев. Кровь или чёрная ртуть. Она вытекала из воздуха, из самой тьмы.

Я вскочил, попятился. Всё помещение покрылось сетью трещин, будто здание не выдерживало чего-то... извне. Или изнутри.

Мир поплыл. Потолок закружился. Свет превратился в вязкий сиреневый туман. И сквозь него проступали силуэты мужчин без лиц. С пустыми дырами на месте рта. Они шептали. Все вместе. Один голос. Одна воля:

"Ты уже знаешь. Всегда знал. Она — часть тебя."

Уши заложило. Я закричал, но звука не было.

Пол ушёл из-под ног.

Упал.

Тьма накрыла меня, как ткань, сшитая из кошмаров.

…сначала был гул. Низкий, тянущийся, как будто кто-то приложил к моему уху движущийся поезд. Потом — дрожь в пальцах. Пошевелил рукой. Пальцы не чувствовали пола. Мои подушечки будто скользили по стеклу или по льду, покрытому тонким слоем крови.

Открыл глаза. Потолок был чужой.

Сначала я подумал, что нахожусь в морге. Свет мигал из-под дверей, воздух был сырой, и пахло формалином, железом и... жженым мясом. Я медленно поднялся. Всё тело ныло, одежда прилипла к телу — и только теперь понял, что вся рубашка спереди промокла. Красная. Горячая. Но не моя кровь.

Посмотрел на руки — чистые.

На полу, в пяти шагах от меня, лежал труп.

Мужчина. Без глаз. Рот растянут в беззвучном крике. На лбу — вырезан иероглиф: «виновен».

Обернулся. Стены покрыты записками. Бумага, исписанная мелким почерком — сотни страниц, приклеенные к штукатурке. Подошёл ближе, прочёл одну:

«Я не могу остановиться. Она рядом. Я — это она.»

Я отпрянул. Огляделся. В углу — зеркало, разбитое, но в нём я всё ещё отражался. Только… лицо было чужое. Не мое. Старик с пустыми глазами.

Закричал.

Тишина проглотила крик.

Я выбрался в коридор. Коридор был… нескончаем. Свет мигал. Стены дышали. Иногда из них слышался скрежет — как будто кто-то пытался выцарапать выход изнутри. На потолке — висящие тела. Мужчины. Все с иероглифами. Один из них — шевельнулся.

— Курода... — прошептал он, кровью пузырясь. — Ты ведь знаешь... зачем всё это...

Я метнулся прочь.

Двери по бокам начали открываться сами собой. Из них выливался чёрный дым, в котором мелькали глаза. Шепот. Голоса женщин. Плач младенца. Гул поездов. Колокольный звон. Всё смешалось.

Забежал в одну из дверей.

Комната. Старый класс. Доска. На доске — мое имя, написанное мелом. Рядом — десятки фотографий. Все мужчины. Все мертвы. Все с одним и тем же почерком. У всех вырезаны органы. У всех… глаза, как у меня.

Я закрыл лицо руками.

Шёпот стал громче:

«Ты — последствие. Не причина. Ты помнишь… то, что забыл.»

Пол ушел из-под ног.

Я снова очнулся. На том же месте. Всё выглядело как прежде. Обычный участок. Стены ровные. Тихо. Никого.

Я был один.

Но в зеркале за моей спиной стояла она.

Та, у которой нет лица.

Я не обернулся. Просто встал… и пошел дальше.

И как только сделал шаг, зажужжали лампы, замигали, и здание будто выдохнуло. Воздух стал плотным, как гудящий воск, а впереди — лестница, которую я никогда не видел раньше.

Она вела вниз.

И я знал, что пойду туда.

Потому что наверху нет ответов.

Я стоял у лестницы.

Внизу не было света. Только приглушённый гул, похожий на биение сердца. Оно било редко, глухо, как удар маятника по человеческому черепу. Я не знал, что заставило меня ступить на первую ступень. Было ощущение, будто ноги двигаются сами — будто кто-то другой управлял мной изнутри, дергая за сухожилия, как за старые струны.

Каждая ступень отзывалась эхом, гулким и чужим. Стены начинали сужаться. Свет исчез окончательно. Я больше не различал, спускаюсь или стою на месте. Пространство стало плотным, обволакивающим, как вязкая жидкость. В какой-то момент мне показалось, что я задыхаюсь.

И тут я услышал голос.

Женский. Пронзительно тихий. Как из детства.

— Ты ведь помнишь, да, Курода? Ты же был там… Ты видел, как я вырезала его сердце. Но ты молчал. Ты ведь помог мне…

Я застыл.

— Нет, — прошептал я. — Это не я. Это не было…

И тут понял — я держал нож.

На ладони — кровь. Теплая. Свежая.

Я не помнил, как она там оказалась.

Медленно поднял глаза. И увидел на стене… фотографию.

Я. Стою над телом. Улыбаюсь. В глазах — тень.

Снизу приписка:
«Твоя работа. Всегда была.»

Я отступил. Стук сердца стал громче. Всё вокруг затряслось. Голоса начали кричать. Тысячи голосов. Мужские. Все они звали по имени. Кто-то смеялся. Кто-то плакал. Кто-то шептал:

— Ты убил нас. Признайся.

Я побежал вверх. Слепо. Не оглядываясь.

Когда выскочил на поверхность, небо было черным. Город был пуст. Ни души. Ни машин. Ни света.

Только я. Мои шаги. И моя тень.

Тень, которая не повторяла мои движения.

Побежал. Сердце стучало в ушах, как выстрелы. Я добежал до зеркального стекла в витрине старой аптеки и остановился. Посмотрел.

В отражении я стоял… с телом мужчины на плече.

Обернулся. Там никого не было.

Но на его куртке — кровь.

Я не знал, откуда она.

Позже, в своей квартире, я сидел на полу, глядя в пустоту. На столе лежало дело — фотографии, отчёты, заметки. Я не мог вспомнить, когда это всё составлял. Почерк мои. Но слова — чужие.

На одной из записок — карандашом выведено:

«Он убивает, чтобы помнить, кто он есть.»

Я сжал голову руками. Всё дрожало. Стены снова сдвигались. За дверью кто-то тихо скребся.

И тут телефон зазвонил.

Я поднял трубку.

— Курода, — сказал голос, спокойный и знакомый. — Мы нашли новый труп. Стиль тот же. И… рядом с телом нашли твой жетон.

Я не ответил.

Просто посмотрел на свою ладонь.

В ней был жетон.

Я тоже не помнил, как он туда попал.