Глава 12. В пустоту.
Марк сидел у Марлоу, перебирая в руках карандаш, как будто пытаясь выжать из него хоть каплю вдохновения. Блокнот лежал открытым, но страницы оставались пустыми ни строчки, ни намёка на песню. Он уже третий раз за вечер зачёркивал первые слова, разочарованно вздыхал и откидывался на спинку кресла.
— Чувак, ты вообще дышишь? — Марлоу хмыкнул, отложив гитару. — Или решил, что если будешь смотреть в блокнот с таким лицом, слова сами в него запрыгнут?
Марк не ответил сразу. Он провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть с него усталость, и бросил карандаш на стол.
—Пусто. В голове шумит, как будто радио между станциями. Хочу сказать что-то честное — и не могу. Всё звучит фальшиво.
Марлоу приподнял бровь, но не стал подкалывать дальше. Вместо этого он взял гитару, перебрал струны — небрежно, без цели, просто чтобы заполнить тишину.
— А что, если не пытаться придумать что-то гениальное? — Марлоу задумчиво провёл пальцами по грифу. — Просто скажи, что у тебя в голове. Даже если это дерьмо.
Марк усмехнулся, но взгляд его оставался тяжёлым.
— В голове — то, что все вокруг знают, как мне жить. Друзья, даже случайные люди в интернете. Будто у них есть инструкция, а я её потерял.
— Ну вот, уже начало. Марлоу лениво подхватил его интонацию, сыграл несколько аккордов глухих, давящих. — А что ты чувствуешь, когда они тебе это говорят?
Марк закрыл глаза, словно прислушиваясь к чему-то внутри себя.
— Будто я стою на краю, а за спиной толпа. Все кричат: «Прыгай!», «Не прыгай!», «Прыгай, но только так, как мы скажем!» А я... я просто хочу, чтобы они заткнулись.
— О, — Марлоу замер, затем резко ударил по струнам звук рваный, нервный. — Это уже текст.
Марк взял карандаш, записал строчку, сразу зачеркнул.
— Слишком просто.
— А песни не обязаны быть сложными.
— Но они обязаны быть честными.
Марлоу усмехнулся, снова заиграл теперь медленнее, глубже.
— Ну так будь честным.
Марк стиснул зубы, снова начал писать.
— «Все знают, как лучше...» — он пробормотал, проверяя ритм. — «Все знают мой путь...»
— «Но никто не спросит...» — Марлоу подхватил, играя нарочито просто, словно давая словам место.
— «...чего хочу я сам», — Марк закончил фразу и тут же нахмурился. — Нет, это... слишком прямо.
— А кто сказал, что нельзя?
— Звучит как нытьё.
— Звучит как правда.
Марк замолчал, перечитал написанное. Потом вдруг резко дописал ещё две строки, почти не думая.
— «Слишком много голосов в моей голове...»
— «...они кричат, но я не слышу слов», — Марлоу тут же подобрал аккорд, резкий, как удар.
Текст рождался не идеальный, не отполированный, но живой. С каждым новым словом Марк чувствовал, как что-то внутри него разжимается. Он писал, вычёркивал, снова писал, иногда бросал карандаш и начинал сначала.
— «Я хочу тишины...» — он пробормотал, но тут же остановился.
— Что?
— Не то.
— Почему?
— Потому что я не хочу тишины. Я хочу... чтобы они замолчали. Но я не хочу пустоты.
Марлоу задумался, потом медленно сыграл другой аккорд тихий, но с напряжением.
— «Тишина зовёт... но я не готов»?
Марк взглянул на него, потом резко записал.
— Да. Именно.
Они работали ещё час. Иногда спорили, иногда молчали. Мелодия менялась, слова перекраивались. Но постепенно, словно пробиваясь сквозь толщу льда, песня обретала форму.
— «Они думают, что знают...» — Марк написал последнюю строчку и откинулся назад, выдохнув.
— «...но это моя пустота», — Марлоу закончил за него, играя последний аккорд.
В комнате повисла тишина. Не та, что давит, а та, что звучит, как завершение.
— Ну что, чувак? — Марлоу ухмыльнулся. — Теперь это песня?
Марк посмотрел на исписанные страницы, на помятые, зачёркнутые строки, на следы карандаша, который он точил раз пять за этот вечер.
— Да. Теперь песня.