Побег из Рая. Новое начало | 18+

Эстер.

Ночь, проведенная в душевных терзаниях, пожалуй, худшее, что может случиться с человеком. Те минуты, когда ты собственноручно разрушаешь свою жизнь, пытаясь ее проанализировать, но все же убеждаешься в собственной никчемности, можно сравнить со смертельными муками. Вроде бы, ты отчетливо понимаешь, что делаешь себе только хуже, но не можешь остановиться - все глубже и глубже погружаешься в темные недры одиночества и бесполезности.
Утром тебе, конечно же, все произошедшее покажется ерундой, которая не стоит и секунды твоей жизни, но ночью, когда каждый человек меняется, показывает себя настоящего, ты убежден, что все лучшее прошло и никогда не повторится - все мгновения радости безвозвратно ушли, оставляя после себя шлейф разочарования, боли и отчаяния.

Для меня прошедшая ночь не стала исключением: я ворочалась с бока на бок, перебирала в голове каждое слово, произнесенное Энди, искала скрытый смысл, а после губила сама же себя надуманными фактами. В какой-то момент мне захотелось отключить мозг - жаль, у человека нет такой функции. Уже ближе к утру, когда самобичевание стало совсем невыносимым, я поднялась с кровати, чтобы выпить кофе, понимая, что сна мне не видать. Но не только мысли об Энди терзали мою душу - я переживала о сегодняшнем визите к врачу мамы. Каждый раз, заходя в его стерильный кабинет и усаживаясь в кожаное кресло, я морально готовилась к концу. Такова уж природа человека - заранее просчитывать худшие варианты.
За последний год посещение больницы стало чем-то обыденным - одни и те же лица, белые стены, запах медикаментов и обреченные лица пациентов. Конечно, были случаи, когда я видела людей, которые светились от счастья, будто само солнце направило на них свой теплый луч, но их было настолько ничтожное количество, что ты, словно по мановению волшебной палочки, убеждаешься - чудеса редкое явление.

Подхожу к стеклянным дверям, ведущим на небольшой, но уютный балкон, и открываю их, впуская в комнату свежий воздух. Ветер настолько холодный, что я невольно вздрагиваю, будто кто-то невидимый обнял меня. Босыми ногами ступаю на деревянный пол и подхожу к перилам, опуская на них руки. Холодная древесина приятно ощущается кончиками пальцев. На горизонте небо озаряется яркой вспышкой, окрашивающей его в фиолетово-белесые оттенки, а следом раздаются раскаты грома. Начинается дождь. Удивительное явление для Юты в конце лета - обычно жара преследует жителей до середины октября, а дождь становится редким гостем штата и появляется только ближе к зиме.

Первые прохладные капли касаются голых плеч, закрываю глаза и полностью отдаюсь мнимому ощущению свободы. Вслушиваюсь в причудливую мелодию дождя, которую он отстукивает по крышам домов и машин, по кронам деревьев и подоконникам. Полной грудью вдыхаю свежий воздух и понимаю, что решение, какое бы оно не было, придет само - нужно лишь отдаться моменту.

Что суждено, то и случится.

Простояв около получаса под дождем, когда пижама и волосы окончательно промокли, а тело покрылось тысячей мурашек, я все же решила зайти в дом и выпить теплого чая. Мятный чай с лимоном лучшее лекарство от всех бед - так всегда говорит мама. Помню, как пила его литрами, во время судебного процесса, связанного с "Раем" и "Лучшим миром". То время, пожалуй, было одним из худших - мне пришлось по нескольку раз рассказывать все то, что происходило со мной за годы, проведенные в "Раю", про то, как Дэниел похитил меня и что происходило тогда, когда ФБР ворвались в Молельный дом. Сейчас намного легче говорить о произошедшем, но тогда я сравнивала это с адскими муками, которые изо дня в день калечат и разрушают меня, точно время разрушает фарфоровую куклу.

Раздается рингтон мобильного телефона и я, поставив чайник на плиту, подхожу к барной стойке и отвечаю на звонок от Эмили:

— Привет, Эм. Как раз думала о тебе, — кидаю горсть мяты в заварочный чайник и наслаждаюсь ароматом.

— Мне неудобно тебя просить, но... — подруга замолкает, явно взвешивая то что хочет произнести: — Сегодня прилетает мама, ты бы не могла ее встретить?

— Без проблем, — чайник издает протяжный вой, и я заливаю мяту и листья черного чая кипятком, предвкушая то, как горячая жидкость будет разливаться по горлу. — Во сколько?

— Самолет приземляется в два часа после полудня. И еще, она может побыть у тебя, пока я не освобожусь? Меня вызвали в Спрингдейл, поэтому приеду ближе к ночи.

— Я с удовольствием проведу время с Энн, не переживай и выполняй свою работу. Люблю тебя! — кладу трубку и делаю первый глоток чая, закатывая глаза от удовольствия.

Аэропорт кишел людьми: кто-то встречал своих близких, кто-то наоборот провожал, а кто-то, одиноко стоя поодаль ото всех, ждал своего рейса. Я же относилась к первой категории, поэтому гордо миновав железные рамки металлодетектора, направилась в зал ожидания, где уже собралась толпа взбудораженных встречающих.

Гомон людских голосов вперемешку с объявлениями авиадиспетчера заполняли просторное помещение, отчего кажется, что сделать очередной вдох будет очень сложно. Присаживаюсь на металлическое кресло, рядом с милейшей престарелой парой, которые обсуждают скорое прибытие внуков, и откидываюсь на спинку. Как только я закрываю глаза, то бурный поток мыслей вновь посещает голову. Образы, словно кадры диафильмов, мелькают перед глазами: Энди, говорящий о том, что нам следует взять паузу в отношениях, Эмили, которая посоветовала поговорить с ним. Но следующая картинка, которое подкинуло подсознание, повергла в шок, заставив тело покрыться мурашками, а холодному поту появиться над верхней губой и на лбу. Почему именно сейчас его образ вновь вторгается в мою жизнь? Эти светло-голубые, - почти белесые, - глаза, овальное лицо, оливковая кожа, что выгодно подчеркивала темно-русые густые волосы, прямой нос с высокой переносицей и пухлые губы - запомнились на всю оставшуюся жизнь. Лицо Дэниела Нельсона было прямо передо мной, казалось, что если я протяну руку, то смогу коснуться его, но это всего лишь воспоминание, которое хочется стереть, как ненужный документ на компьютере. Аккуратно трясу головой, чтобы прогнать назойливое видение и в этот миг замечаю, что встречающие встают с мест и устремляются к дверям, откуда уже выходит строй прилетевших.

Встаю на носочки, чтобы посмотреть выше чужих макушек, и вижу ее - Энн О'Брайен. Она выглядит даже лучше, чем в нашу последнюю встречу: темные вьющиеся волосы уложены в высокий хвост, серо-зеленые глаза, - такие же, как у Эмили, - обрамлены густыми черными ресницами, и блестят, словно в них застыли слезы, тонкие губы растянулись в улыбке, отчего ямочка на подбородке стала еще выразительнее. Удивительно, но годы только украшают эту женщину.
Машу рукой, - на всякий случай, вдруг, Энн меня не заметила, и замечаю, как она, расталкивая других пассажиров быстрым шагом идет в моем направлении. Ее тонкие руки расставлены в стороны, будто Энн хочет обнять не только меня, но и весь мир.

— Милая! — звонкий голос разрезает посторонний шум. — Иди обниму!

Энн обхватывает меня теплыми руками и поглаживает спину, пока я вдыхаю аромат, исходящий от ее волос. Теплота разливается в грудной клетке, выгоняя прочь грусть и разочарование, заполняя собой все свободное пространство. И только сейчас я понимаю, что именно таких радушных материнских объятий мне не хватало.
После побега из "Рая" Энн приняла меня, как родную дочь: помогала мне привыкнуть к миру, вселяла веру в себя, отвлекала от проблем с помощью своего книжного клуба, окружала теплом и заботой. Она стала для меня второй мамой, которой так отчаянно не хватало за годы жизни в общине. Благодаря ей я обрела новую фамилию, скрывающую в себе особый смысл. Именно рассказ о драгоценном камне, который находится в Вашингтонском музее, послужил основой для обретенной веры в себя: бриллиант Хоупа скитался из одной части света в другую, попадал в нехорошие руки, но однажды новый добросовестный владелец решился поместить его в свою коллекцию и тогда весь мир смог насладиться красотой бриллианта; проводя параллели между собой и камнем, я невольно отмечала нашу схожесть и свято верила в то, что и я однажды буду счастлива - так и случилось.

— Как же я скучала, — шепчу прямо в волосы, пока Энн нежно целует меня в макушку.

— Знаю, милая, знаю. Очень рада видеть тебя, — миз О'Брайен выпрямляет руки и рассматривает меня со всей присущей ей внимательностью. — Каждый раз удивляюсь тому, как вы с Эмили похожи, будто две сестры!

Улыбаюсь от ее реплики, ведь это чистая правда: каждый, кто видит меня рядом с Эмили считает, что мы сестры, а потом, на наши заверения о том, что мы не родственники, искренне удивляется и долго разглагольствует, что такого быть не может.

— Ты, наверное, устала и проголодалась, поехали домой, — предлагаю я и беру Энн за руку.

Путь до парковки сопровождается бессмысленными разговорами, от которых в душе вновь расцветают огромные цветочные поля. Порой, для улучшения настроения, достаточно поговорить с близким человеком, и пусть разговор не будет нести смысловой нагрузки это все равно станет лекарством для искалеченного сердца. Дождь уже почти прекратился, лишь редкие капли падали с темного неба, но где-то вдалеке все также слышались раскаты грома и виднелись мерцания молнии.

***

— Порой у меня возникает чувство, будто я в поезде и не могу выйти. За окном сменяются пейзажи, меняются попутчики, а я все также сижу и наблюдаю за всем происходящим, не в силах сопротивляться, — откровения легко соскальзывают с языка, пока мы, удобно устроившись на балконе, вкушаем ароматный сырный суп.

— Ты просто устала, милая. Тебе бы сменить обстановку и то, чем ты занимаешься. Устрой себе отпуск, — откладывая ложку в сторону, Энн устремляет взгляд в даль, рассматривая бескрайние просторы пустыни. — Отпросись с работы, закажи билет себе и Энди, и отправляйтесь в Майами!

Энн, увидев, как при упоминании Энди на моем лице отразилась гримаса боли, невольно повела плечами.

— Что-то случилось? — обеспокоенный тон выдавал в ней материнскую заботу, которой она всегда окружала меня. — Этот негодник обидел тебя?

— Нет, скорее, это было нашим обоюдным решением... Мы взяли паузу. Его не устраивает, что я посвящаю себя жертвам сект, а меня, что он постоянно пропадает в ресторане.

— Все образумится, вот увидишь, — Энн взяла меня за руку и большим пальцем поглаживала тыльную сторону ладони. — Вы оба взрослые, умные и вполне рассудительные люди, которые до безумия любят друг друга. Пройдет немного времени и вы поймете, что ради любви иногда нужно жертвовать чем-то таким, что кажется очень важным. В вашем случае - работой. И тебе, и Энди нужно остыть, а после поговорить и вы найдете компромисс.

— А что, если все будет с точностью наоборот? Каждый поймет, что по отдельности нам лучше и что работа важнее любви? — возможно, это прозвучало донельзя глупо, но ведь есть такие люди, для которых работа стоит на первом месте.

— Не уверена, что так будет. Просто пойдите друг другу на уступки и все будет хорошо, милая, — миз О'Брайен отпускает руку и вновь смотрит в даль, будто оценивает услышанное, спустя несколько долгих минут, она вновь начинает говорить: — Ты же понимаешь, что не сможешь помочь всем? Может, стоит ограничиться только теми делами, где необходимо участие таких, как ты?

—Таких, как я... Только готовы ли те, другие, помогать в ущерб себе? Возможно, я и правда взяла на себя слишком многое, но по-другому я, увы, не умею или просто не хочу?..

Повисло неловкое молчание, которое мы расценивали как возможность все переосмыслить. Готова ли я поговорить с Энди? Точно не сейчас. Как и сказала Энн, нам обоим нужно остыть, возможно, соскучиться друг по другу, и понять, что порознь нам невозможно существовать. Думала ли я когда-нибудь, что буду настолько любить человека, что смогу отпустить его? Однозначно, нет. В любом случае произошедшее это урок, из которого нужно вынести пользу.

Остаток дня мы провели за беседами и просмотром телевизионных программ. Энн рассказывала о том, как обустроилась в Бостоне, как открыла очередной книжный клуб и объединила несколько десятков человек, которые нуждались в обществе со схожими интересами. Каждую третью пятницу месяца двери клуба "Энн и книголюбы" открывались и начинались бурные обсуждения прочитанного - порой их встречи затягивались до поздней ночи, а иногда, бывало пару таких случаев, компания очень быстро расходилась, ведь книга, прочитанная в прошлом месяце, не производила должного впечатления. Во время рассказа Энн я вспомнила свое первое посещение клуба, когда я, как ребенок, удивлялась, что женщины, такие непохожие между собой, но объединенные общей целью, собирались за бокалом вина и со всей тщательностью обсуждали каждую строчку из книги.

Также Энн рассказала и о том, что наконец-то, спустя долгих двадцать лет после смерти отца Эмили, начала встречаться с мужчиной. Если судить по тому, что она о нем рассказала, то мистер Питерс абсолютная душка: мужчина умеет рассмешить, при этом его шутки не имеют и тени пошлости, он окружает Энн заботой и вниманием, отлично ладит с ее друзьями, у него такие же взгляды на жизнь, а еще, что немаловажно, он тоже бывший коп. Эти двое сошлись так быстро, что многим стало казаться, будто роман продлится недолго, но их ожидания рухнули в тот миг, когда спустя три года отношений Энн и мистер Питерс решили обручиться. Собственно, для оглашения этой новости миз О'Брайен и прилетела. Каково же будет удивление Эмили, что ее мать решилась на такой ответственный шаг, ведь ни раз та заявляла, что отношениям не место в ее жизни.
Я искренне радовалась за эту светлую женщину. Энн как никто достойна быть счастливой, а самое главное - любимой. Ее жизненная энергия, кипящая будто лава в недрах вулкана, окружала все и вся, когда та появлялась в людном месте - каждый, абсолютно каждый, заряжался от нее позитивом и любовью к жизни. А еще миз О'Брайен невероятно мудрый человек, у которого есть совет на любой случай жизни.

Уже позже, ближе к полуночи, приехала Эмили и отвезла Энн к себе домой, я же немедля отправилась в постель, ведь завтра меня ожидал очень эмоциональный день.

***

Назойливая мелодия будильника вырывает меня из сонных грез. Потянувшись, встаю с кровати и подхожу к дверям балкона - опять пошел дождь. Он гулко барабанит по крыше, а редкие капли, что смогли миновать козырек, благодаря резким порывам ветра, украсили стеклянную поверхность дверей, будто россыпь драгоценных камней на отрезе органзы. Небо затянуто иссиня-черными тучами и кажется, будто они висят настолько низко, что их края касаются верхушек домов. Все вокруг окрасилось в мрачные цвета, точно в один миг мир лишился всех красок или будто мы оказались в черно-белом кино.
В домах напротив горит желтоватый свет, отбрасывая блики в лужах и на мокром асфальте, редкие пешеходы, спрятавшись под черными зонтами, спешат на работу или учебу, остальные же учтиво выбрали автомобили или общественный транспорт.
Кажется, будто сама природа злится на мир - на то, как люди потребительски относятся ко всему, что окружает их.

А может, резкая смена погоды это знак для меня - впереди ждет что-то ужасающее? Будто она заботливо возвещает о том, что нужно готовиться к худшему? Или это подсознание подкидывает мне такие сюжеты, дабы ввести в заблуждение и лишить жажды жизни?

Лениво покидаю комнату и спускаюсь на кухню. Голые ступни касаются прохладной древесины, что покрывает пол - одна из деталей интерьера, что не была изменена после покупки дома. Мне хотелось оставить что-то от прежней истории дома, будто это перестанет делать его безликим после приобретения. Когда мы с Энди выбирали общее жилище, то со всей тщательностью относились к каждой квартире или дому, что располагались в удобном для нас районе. Какая-то жилплощадь превышала наш бюджет, а какая-то стоила ничтожно мало - мы же выбрали что-то среднее. В доме не было шикарного ремонта или дорогостоящей мебели, участок за домом не был засажен разнообразными цветами, но все же было в нем что-то такое, что цепляло взгляд: для меня это была белая кирпичная кладка на фасаде и уютный балкончик на втором этаже с видом на распростертую пустыню, для Энди - покатая крыша, просторный гараж и возможность установить небольшую оранжерею на заднем дворе. В целом, мы были довольны приобретенным имуществом и на чистом энтузиазме быстро сделали ремонт и закупили всю необходимую мебель. Нам нравилось проводить теплые вечера сидя с бокалами вина на балконе, закинув ноги на журнальный столик и беседовать о том, как прошел день. Жаль, что сейчас этого нет.

Включив кофеварку, я проверяю телефон и замечаю сообщение от Эмили, в котором она подтверждает, что наши планы на сегодня в силе - мы договорились вместе с Энн навестить маму, пока она находится на лечении в госпитале. Выпиваю кофе и иду собираться, попутно напевая одну из современных песен, что слышала вчера по радио. Мотив настолько незамысловатый, что быстро врезается в память и заставляет тебя повторять назойливые строчки вновь и вновь.

Спустя час выхожу из дома - на улице меня встречают дождь и раскаты грома. Решение не брать зонт было принято довольно быстро, ведь от дома до госпиталя всего десять минут пешком, поэтому промокнуть до нитки не выйдет.
Бездумно бреду по улице, иногда обходя нерасторопных пешеходов, пока дождь своими руками касается моих волос и голых плечей: его прикосновения нежны и наполнены особой любовью, будто он хочет успокоить и вселить надежду, что все рано или поздно будет хорошо. Хочу ему верить и поэтому отдаюсь ощущению полного спокойствия, что волнами накрывает уже уставшее тело.
Остановившись на пешеходе проверяю время и понимаю, что немного опаздываю - наверное, сбавлять темп было ошибкой. Плотная толпа окружает меня, мы соприкасаемся плечами, а кто-то даже пытается удержаться за попутчика и хватает его за руку. Неожиданно я ощущаю чей-то тяжелый взгляд, будто на голову направили красный лазер и следят за каждым движением. Не поднимая головы, осматриваюсь по сторонам, но отмечаю, что люди заняты лишь тем, чтобы смотреть на мигающий светофор. Приходится поднять голову, чтобы оглянуться назад: скольжу взглядом по улице и не замечаю ничего странного, но это ощущение, такое знакомое и едва уловимое, не покидает, а лишь сильнее усиливается. В следующий миг, когда я уже собираюсь ступить на пешеходный переход, я замечаю как быстрым шагом удаляется чья-то фигура, то и дело оглядываясь назад, но я не могу разглядеть лицо у этой фигуры. Что-то странное, но одновременно с этим обыденное есть в жестах незнакомца или незнакомки. Может, это опять игры моего разума?

Решаю, что мне просто показалось, и наконец возобновляю движение и спешу к стеклянным дверям госпиталя, у которых уже стоят Эмили с Энн, нервно переминаясь с ноги на ногу. Весело приветствую их, и мы заходим в здание, где всегда витает назойливый запах лекарств, хлора и едва уловимое ощущение безнадежности. Если быть честной, то посещение подобных заведений навевает на меня меланхолию, которая пробирается в каждую клеточку тела, заполняя собой все свободное пространство, я ощущаю себя незащищенной, хотя должно быть наоборот, и в какой-то мере обреченной. Эти ощущения пугают. Наверное, я слишком много раз видела боль и разочарование в белых больничных стенах.

— Ну же, милая, не стоит волноваться, — заметив мое волнение Энн обнимет меня за плечи. — Уверена, что Марша чувствует себя прекрасно и скоро мы услышим от доктора новость о том, что ее выписывают.

— Без сомнений! — подхватывает веселый настрой Эмили и целует меня в щеку.

— Сделаю вид, что вы меня убедили. Так, нам нужно подняться на третий этаж, палата триста двенадцать.

Мы минуем медицинский пост, где две тучные медсестры бурно обсуждают какие зарплаты получили в этом месяце, и на лифте поднимаемся на нужный этаж. Здесь запах лекарств становится особо ощутим, будто где-то оставили открытым пузырек с микстурой. Перед нами растянулся длинный коридор с дюжиной белоснежных дверей, стены его выкрашены голубой краской, а на потолке установлены светильники с мерцающими лампочками, отчего возникает ощущение, будто тут почти всегда царит мрак. Стук наших каблуков заполняет полупустое пространство, отчего одна из дверей открывается и показывается голова медсестры, которая окидывает нас недовольным взглядом.
Мы подходим к нужной двери, где красуется табличка с именем матери и входим в палату.

Как же разительно отличается она от общего коридора: в палате светло - множество светильников озаряют небольшую комнату и отбрасывают лучи на медицинское оборудование, стены выкрашены в лавандовый цвет. Мама лежит на высокой кровати и даже не замечает нашего прихода. И только спустя пару секунд я понимаю, что она мирно спит, а на ее груди удобно расположилась открытая книга. С нашей последней встречи, которая была неделю назад, мама еще сильнее похудела: острые углы плечей проглядывают через больничную рубашку, лицо осунулось, а и без того тонкие руки стали еще тоньше, отчего косточки на ее кистях стали еще заметнее.

— Мам, — нарушаю тишину, в надежде разбудить спящую.

Мама нерасторопно открывает глаза, привыкая к яркому искусственному свету, подхватывает книгу и удивленно смотрит на нашу компанию. В следующий миг на ее губах расплывается улыбка, и чуть охрипшим голосом она здоровается с нами:

— Вот это я понимаю, доброе утро, — шутит она, пока принимает сидячее положение. — Не стойте же, проходите! Места всем хватит.

Мы, будто тоже отошли ото сна, подходим и по очереди целуем маму, но Энн задерживается, всматриваясь в ее лицо, а после, смахнув слезинки с глаз, присаживается рядом.

— Как ты себя чувствуешь? Что говорит доктор? — беспокойство сквозит из каждого ее слова.

Неудивительно, что Энн так сильно переживает за маму - они стали близкими подругами после событий в "Лучшем мире". Мама даже какое-то время принимала участие в книжном клубе, пока ее здоровье не ухудшилось.

— Спасибо за беспокойство, Энн, и я очень рада тебя видеть. Сейчас мне намного лучше, как видишь я даже возобновила чтение, а это что-то да значит, — мама рассмеявшись, берет стакан с тумбочки и делает жадный глоток. Постоянная жажда одна из побочных эффектов лечения. — Доктор обещал рассказать результаты лечения во время утреннего осмотра, — она переводит взгляд на настенные часы, — который, кстати, будет с минуты на минуту. А пока мы ждем, может расскажете, что интересного за пределами госпиталя?

Энн начинает пересказывать все то, что говорила прошлым вечером мне и не удержавшись выкладывает новость о скорой свадьбе. От такой новости мама буквально расцветает, и ее глаза начинают блестеть от скопившихся слез. Она даже обещает поприсутствовать на свадьбе, которая будет проходить в Бостоне.

Когда они переходят к обсуждению свадебных нарядов и самой церемонии, раздается стук в дверь и в палату входит седовласый мужчина в белом халате, держащий в руках планшет для записей. Он выглядит измученным, будто не спал несколько ночей: под глазами залегли темные синяки, а воротник рубашки примялся.

— Миссис Митчелл, доброе утро! Вижу, у вас посетители, — доктор берет стул, одиноко стоящий у стены и присаживается напротив кровати, — поэтому давайте познакомимся. Эстер я уже знаю, а вот этих двух милых леди - нет. Что ж, меня зовут Патрик Мишель и я лечащий врач Марши. Хочу вас заверить, что как пациент она себя отлично ведет: принимает лекарства, как можно больше отдыхает и сохраняет оптимистичный настрой. А последнее, как вы можете знать, самое главное в лечении ее заболевания. Марша, — мужчина обращает свой взгляд к маме, — я не с пустыми руками! Есть две новости, с какой начать?

Сердце начинает отчаянно биться о грудную клетку - того и гляди проломит ее и выскочит наружу; руки едва подрагивают, а ноги начинают неметь, будто вся кровь в одночасье покинула их. Эмили быстро подходит ко мне, заметив мой метающийся из стороны в сторону взгляд, и кладет теплую ладонь мне на плечо, будто хочет передать мне свое спокойствие и уверенность.

Сейчас прозвучит то, что может либо разжечь новую надежду, либо убить остатки того, что я называю слепой верой. И первого мне бы хотелось больше всего, но по взгляду седовласого доктора я понимаю, что ничего хорошего нас не ждет.