Глава 5
Он знал, что гаснет, пусть и не мог объяснить этого. Разве то, что с ним сейчас происходит, должно вызывать такую реакцию? Проблема как раз и заключалась в том, что зная все "правильные ответы", Данте продолжал блуждать в неизвестности.
"Он не говорит со мной? Он оставил меня?" - лежа на диване и прикрыв глаза, он может и хотел бы расслабиться... А может и нет. Держал он сам себя в постоянном напряжении, или его нервы находились на пределе - играло не такую значительную роль. Лежа там, Алигьери практически не воспринимал окружающей действительности, а лишь прокручивал в голове события прошедшего года.
Вот, он заселялся в общежитие теологического института. Как же был счастлив, после обычного университетского общежития, жить рядом с братьями и сестрами! "Это должно быть просто замечательно!" - думалось ему. Думалось.
Нет, там были толковые ребята, но в большинстве своем - "верующие", в понимании Данте, а не "христиане". Возможно он был слишком категоричен, но первые же недели жизни стали для него невыносимыми.
"От халдеев хотя бы знал, чего можно ожидать! Тут же ты абсолютно без понятия, что и от кого прилетит!" Впрочем, не обошлось и без приятных моментов. Медленно у него сформировалась команда музыкантов, каждого из которых он отобрал лично, так что для самого Данте они были идеальным составом.
Алигьери улыбнулся, вспоминая репетиции и молитвы, которые они отыгрывали вместе. В этой же команде были и самые дорогие для его сердца: две младшие сестры и...
Улыбка с лица исчезла. Воспоминания о группе уступили место другим воспоминаниям.
Лестничная площадка пятого этажа, она, закутанная в плед, лежавшая на его коленях, и голос, который звучал в сознании Данте: «Ты готов к этому? Ты готов испытать всю боль? Принять на себя всю тьму, чтобы защитить ее?» Его решительное, резкое и без колебаний «да!»
"Стой... Успокойся, не надо," - он попытался сосредоточиться на чем-то другом, но тщетно. Закрыв глаза, задыхаясь прошептал: "Пожалуйста, не надо!"
Но ответа не последовало, как и эффекта. Мысли и воспоминания захлестнули его, бросая сознание среди шторма кипящих чувств и эмоций. Данте вспомнил все. Совершенно все. Он вспомнил, как впервые они встретились на кухне, как тогда же Лисс накормила его, а после Алигьери играл на гитаре. Помнил он даже песни, которые играл. Вспомнил чуть ли не каждый разговор, каждое слово, каждый взгляд, каждую улыбку, каждое объятие и каждый упрек, каждую слезу ее... Он помнил. Его трясло, он бился в припадке, но никто этого не мог видеть. Плача и смеясь, отдаваясь потоку несвязных мыслей, чувствуя жар и одновременно дикий холод, умирая. Глаза словно выжигали раскаленной кочергой, он не видел, не видел буквально, погружаясь во тьму физическую и во мрак отчаяния. Что заставляло его цепляться за жизнь в такие моменты? Верил ли он в то, что нужен ей? Нет, абсолютно нет, она дала это понять. За что же он боролся?
Очнувшись Данте вспомнил, как несколько раз его младшая сестра Ари находила его в таком состоянии. "Прости, малышка, если из-за своего старшего братца ты постареешь в несколько раз быстрее," - мысленно обратился он куда-то вдаль, вспоминая, как в один из своих припадков, не имея возможности закричать, больно вцепился зубами маленькой в руку и не разжимал челюстей минут десять. Она и тогда ничего не сказала ему...
Собрав волю в кулак, Данте поднялся. Опираясь на стенку, чтобы не рухнуть на пол, он медленно двигался по комнате, мысленно проклиная день, в который его родителям сообщили, что у них родился сын. В такие моменты, жизнь он откровенно ненавидел, а смерть казалось ему желанным избавлением.
Спустя полчаса на заснеженную улицу чуть пошатываясь вышел человек в черном. Своеобразное эстетическое удовольствие он получал, одеваясь в один цвет и, в идеале, в один тон.
"Говорила Вивиан, что я слишком много на себя беру," - вспомнились ему слова заботливой младшей сестренки. Да, у него их было восемь. "Но это же я, значит, управлюсь," - сплюнув кровью на белоснежный снег, он быстрым шагом направился к метро, радуясь, что на этот раз назначил встречу в одной станции от своей.
Войдя внутрь, он выпрямился, стараясь не выдавать своего состояния, но подошедший Адриан сразу отметил:
- А у тебя глаза так и пылают! - он нагнулся к Данте практически вплотную, но попытка отшатнуться привела бы к потере равновесия, так что он вынужден был стерпеть, на этот раз. - В том плане, что они совсем красные. Сколько ты не спал, дружище?
- Сон? Ты разве не знаешь, сколько спят студенты? - выжав из себя улыбку, он двинулся к столу, на котором уже стояли две чашки с кофе. - А я смотрю ты уже подготовился, - сказал он, пытаясь сделать тон как можно дружелюбнее, садясь на один из отодвинутых стульев.
- Вы ведь не любите терять время впустую, господин Алигьери. - Адриан изобразил подобие поклона и рухнул на стул напротив.
- Во загнул! - рассмеялся Данте. - "Господин Алигьери"! Почему сразу не "милорд"? - он слегка взбодрился.
- Неужели ты думаешь, что я все еще не знаю, кто ты такой? - Толлехин нагнулся над столом и прищурил глаза. - Или было бы правильнее выразиться "что ты такое"?
Сердце Данте пропустило удар. "Что? Он из чувствительных? Как он может знать? И почему именно такая формулировка?" Безусловно понимая, что уже выдал себя, и тем не менее, сделав глубокий вдох и выдох, как ни в чем не бывало ответил:
- Не имею ни малейшего понятия, о чем ты, - он отхлебнул из своей чашки и, откинувшись на спинку, устремил взгляд в большие панорамные окна, выходившие на лес.
- Как скажешь, избранный Божий, - обращение было брошено с какой-то насмешкой, однако, Данте отчего-то послышались в нем еще страх и сомнения. - Есть у тебя предположения, о чем мы сегодня будем говорить?
- Я перестал делать предположения, что выдаст твой извращенный ум, еще после первого нашего разговора, - усмехнулся Данте, сказав это абсолютно дружелюбным тоном, что было ему не свойственно.
- Полагаю, мой умирающий друг, твое сознание имело в виду "изощренный", - сказав это, Адриан посмотрел на Данте, как на постоянного клиента клиники. - А выдаст он только один вопрос: "Зачем?" - на этом он умолк, предоставляя своему собеседнику самостоятельно перебирать доступные комбинации различных вариантов.
Посидев пару минут и ничего не придумав, Данте не нашел ничего лучше, как выпалить:
- Потому что! - и уставиться буравящим взглядом на заливающегося смехом Адриана.
- Данте, ты неподражаем! - простонал он, вытирая салфеткой выступившие слезы.
- Обычно мне это девушки говорят, - съязвил Алигьери, но представил, при каких бы обстоятельства Адриан мог разделить их мнение конкретно в этом, и сам лег на стол от смеха.
- Знаешь, ты не зная сути вопроса, ответил на него практически так же, как отвечают те, кому он задается целиком, -надевая очки начал Толлехин серьезным тоном.
- Итак, вопрос в студию! И лучше бы вместе с еще одной чашкой кофе, - Данте допил остатки, но все равно чувствовал, как часть его сознания пытается вырваться из под хоть какого-то контроля.
Адриан подозвал официантку, заказал двойной эспрессо и продолжил, смотря в упор на Данте:
- Зачем все это, Алигьери? В чем смысл? - он снял очки и положил их перед собой. Темно-зеленые глаза его словно бы накрыла легкая пелена.
- Тебя снова потянуло порассуждать о смысле жизни? Помнится, мы уже говорили об этом, - попробовал прикинуть подробности их первого разговора и свои доводы.
- Не совсем. Лишь отчасти, - заметил Толлехин. - Ты заверил, что Бог не Небесный Кукловод, но Творец и Отец. Хорошо, это действительно так, да и аргументация была вполне хороша. Но ты не ответил на вопрос "зачем?"
- Если ты спрашиваешь, "зачем Он нас сотворил", то я повторюсь: Он - Творец, поэтому Он творит, это Его природа. Зачем? Потому что захотел, - он с благодарностью принял чашечку крепкого напитка.
- Не "зачем Он нас сотворил", Данте, а зачем ты живешь? - голова его чуть наклонилась набок, он будто пребывал в какой-то прострации, однако голос оставался твердым, и Данте отвечал ему:
- Простым "для Божьей славы" от тебя не отделаться, верно? - прикрыв глаза, он всерьез задумался.
- Ты абсолютно прав, Отниэль, - имя Адриан произнес нараспев, но очень отчетливо.
Данте вздрогнул. Это имя, его имя! Он унесся мыслями на шесть лет назад. В его церкви только начинал строиться второй этаж, он забежал туда после молодежного служения, распластался на полу и начал молиться. В той молитве он услышал зов: "Отниэль!" Этот голос был ему известен, но он никак не мог понять, почему он звал его именно так. Но тут он услышал: "Мой сын. Мой Отниэль. Мой лев!" И сердце его заколотилось просто бешено, отзываясь на это имя каждой своей клеточкой! Этому имени сопутствовал статус, и вот, уже как шесть лет Данте ходил как "великий лев Господень - Отниэль".
"Откуда он знает? Значит все же видел меня? Кто же он такой?!" - волнения не выдавал, дышал спокойно, но разум его работал во всю свою не человеческую мощь. Тут же в памяти всплыла та неделя. Данте шел по улице, и услышал призыв от Отца:
- Отни, Я хочу, чтобы ты пошел в семидневный пост, - голос, как всегда, был нежным, и лился будто на прямую в сердце.
- Неделя? Почему сразу не три седьмицы? - усмехнулся Данте, внутренне уже согласившись на это.
- Недели тебе будет достаточно, - "усмехнулся" в ответ голос. - У Меня есть кое-что особенное для тебя.
Дни шли, ничего не происходило, юный лев начал волноваться. "Я точно слышал Твой голос? Это была Твоя воля?" - в ответ тишина. Эта тишина мучила его, он терзался сомнениями, а пост ослабил его еще и физически. Практически отчаявшись, он молился, сидя на подоконнике между вторым и третьим этажами общежития, как вдруг с ним случилось то, что случалось крайне редко - он увидел видение.
Как парящий орел, Алигьери видел внизу многочисленное воинство, выстроившееся в боевое построение и готовое к битве. Вдруг, неимоверно яркий луч света клином ворвался в эти ряды, и стал выкашивать их, образуя как бы естественный проход между ними. Через образовавшийся проход, довольно широкий, нужно заметить, стали проходить воины другой армии. Наблюдая за всем этим, Данте услышал голос: "Отниэль, ты станешь этим лучом. Ты расчистишь путь, по которому пойдут твои братья и сестры к своим великим свершениям. Но запомни кое-что: ты совершишь много великих дел Моей силой, но тебя никогда не будут славить, как великого. Ты согласен?"
Ни колеблясь ни секунды, он мысленно выдохнул: "Да, Отец, согласен!"
С того времени у него открылись некоторые способности, которых не было раньше. А именно, понимание Писаний, способность писать, и способность доносить информацию. Он стал каналом, Отец учил его, а молодой лев просто передавал полученные знания дальше. В этом он и видел смысл своей жизни с тех пор.
- Я живу, чтобы быть Отниэлем, - спокойно произнес Данте, открывая глаза.
- Разве ты избрал этот путь? - усмехнулся Адриан. - Мог ли ты, достаточно умный человек, отказать Богу? На это способен только глупец, не так ли? Это вызвало бы внутренний диссонанс и расстройство твоей личности. Впрочем, что это я, не вызвало бы, ведь ты не мог Ему отказать.
- Не начинай, - Данте опустил голову. - Я отказывал Ему и не раз. - При этих словах он чувствовал сжавшее его сердце чувство вины.
- Но каждый поворот на дороге жизни вел тебя именно к тому моменту, не так ли? Вспомни детство. Мальчишки играют в воинов и рыцарей, а кем был ты? Черным львом. Юноши веселятся и совершенствуют свои навыки в познании наук, а что ты? Ты часами пропадаешь в церкви! У всех твоих знакомых свои круги общения и множество друзей, а у тебя... Раздвоение личности, - Адриан с сочувствием взглянул на Данте, словно видел перед собой именно маленького мальчика, а не мужчину, коим тот теперь являлся. - Ты так и не вырос, не так ли?
- Остановись, - произнес он шепотом.
- Детская игра слишком далеко зашла, Данте! Пришла пора тебе взглянуть правде в глаза! - Адриан повысил голос.
- Остановись! - к горлу подступил ком, он едва ли мог прохрипеть это.
- Ты придумал себе красивую сказку, в которой ты - глас Господень, Его лев! Сказку, в которой ты - особенный, одаренный, не такой как все! Протри глаза, Алигьери, твой мозг создал иллюзию, чтобы оградить тебя от реального мира, в котором ты прекратил свое развитие в тринадцать лет! Мальчик без друзей, талантов и увлечений, мальчик, умственные способности которого постоянно сравнивают с Мэри, который постоянно ругается с матерью, а при попытке служить - попадает под тень своего отца! Ты жалок, Данте! - Адриан оказался у самого его уха и прошипел туда с не скрываемой ненавистью: - Лисс ведь была из чувствительных, не так ли? Помнишь, она тоже говорила тебе, насколько ты жалок?! Ты не герой, Данте, ты сумасшедший, вообразивший, что он слышит Бога! - сказав это, Толлехин снова занял свое место на стуле напротив.
У Данте начался приступ.