Глава пятая
Каменные ворота Абатства Святой Клары сомкнулись за ними с глухим, окончательным стуком, словно печатью на гробнице. Воздух внутри, пропитанный ладаном, воском и вечным полумраком, показался Марлене особенно удушливым после двух дней псевдосвободы. Свободы под взглядом родителей, где каждое движение, каждый вздох оценивались на предмет соответствия образу безупречной наследницы Фонтенов. Она вернулась не отдохнувшей, а измотанной. И еще более чужой.
Вероника шла рядом. Ее шаги по каменным плитам двора были резкими, звенящими каблуками по тишине. На ней был строгий, почти монашеский наряд – видимо, показное раскаяние после «библиотечного» наказания. Но глаза... Глаза горели холодным, нерастраченным ядом. Они не смотрели на Марлену. Они прожигали пространство перед собой, неся в себе обещание расплаты. Весь ее вид кричал: «Ты заплатишь».
Возвращение было кошмаром в миниатюре. Сестра Маргарита встретила их у ворот ледяным взглядом, особенно долго задержавшимся на Марлене. Шепотки девочек, проходивших мимо по своим делам, были слышны даже в гробовой тишине. - «Это та самая... из «Крипты»? Говорят, ее Каулитц вынес на руках...» «А Лавин выставили дуру...» «Скандал...» - Марлена опустила голову, чувствуя, как горит лицо. Ее синяя тетрадь с рисунками, спрятанная на дне чемодана, казалась раскаленным углем.
-Привет, рай земной,– бросила Жюльетт, появившись из-за угла. Ее зеленые глаза метались между Марленой и Вероникой, ловя напряжение. Элоиза шла следом, испуганно жмурясь. - Как выходные? Полны духовных сил после семейных посиделок?
Вероника фыркнула – звук, похожий на шипение змеи.- О, да. Просто бальзам для души. Особенно когда знаешь, что твоя лучшая подруга проводит время в объятиях князя тьмы, пока ты отдуваешься за грехи перед благочестивыми старухами.- Она наконец повернулась к Марлене. Взгляд был острым, как скальпель. - Ну что, Марлеш? Насладилась своей минутой славы? Его особенным вниманием? Расскажи, как он тебя спасал. Детали. Мне интересно.
Марлена сжала ручки чемодана. - Рони, это не так... Он просто...
- Просто что? – Вероника шагнула ближе. Ее голос упал до опасного шепота, полного цинизма. - Просто решил, что маленькая бледная девочка в моем платье выглядит аппетитнее, чем я в своем? Что твоя напускная невинность – лучшая приманка для уставшего от шлюх падшего ангела? Ну, поздравляю. Ты его зацепила. Своей дешевой доступностью.
- Перестань! – Жюльетт попыталась встать между ними. - Это не ее вина! Ты сама ее туда затащила!»
- Заткнись, Жюль! – рявкнула Вероника, не отводя глаз от Марлены. - Она знала, куда идет. Знала, зачем. И прекрасно сыграла свою роль скромной овечки, которую надо спасти. И он клюнул. Ох, как клюнул! - Ее губы растянулись в уродливой пародии на улыбку. - Ну что, Марлеш? Он был нежен? Или груб? Расскажи, как пахла его кожа? Как звучал его голос, когда он говорил тебе... что? Что ты особенная? Что ты не такая, как все? Как я? - Каждое слово было пропитано ядом и пошлостью.
Марлена чувствовала, как по спине бегут мурашки от стыда и гнева. - Он просто отвез меня в отель, Рони. И уехал. Ничего не было!
- Отель? – Вероника закатила глаза с театральным возмущением. - О, конечно! Просто отвел в отель, как потерянного щенка. И дал денежку на такси. Как мило. Как... благородно. - Она снова приблизилась, ее дыхание пахло мятой и злобой. - Знаешь, что я думаю? Я думаю, он просто не стал тратить время на тебя там. В «Крипте» слишком людно для его изысканного вкуса. Наверное, решил, что ты заслуживаешь более... приватной обстановки. Но потом передумал. Увидел, какая ты на самом деле скучная. Пустая. Без огня. Просто бледная тень, пытающаяся казаться... кем-то. -Ее голос стал сладким, ядовитым. - Жалко, что он не увидел твоих «творений». Вот где настоящий огонь, да, Марлеш? Там, на бумаге? В твоих грязных фантазиях о нем?
Марлена побледнела как полотно. Сердце ушло в пятки. - Что?..
Вероника усмехнулась, видя ее реакцию. -О да. Я знаю про твою синюю тетрадочку. Милая тайна, да? Ты так старательно ее прятала. Но ночью... стены в Абатстве тонкие. И ты иногда так сладко постанываешь, когда рисуешь его... тело. Его руки. Его... все. -Она смачно причмокнула губами. - Надо же, наша маленькая святоша Марлеш – самая настоящая развратница в душе. Только вот смелости хватает только на бумагу. В жизни – тряпка.
Жюльетт и Элоиза смотрели на Веронику с ужасом. Марлена стояла, словно парализованная, чувствуя, как земля уходит из-под ног. Ее самый сокровенный секрет, ее убежище, ее стыд и восторг – все было выставлено на посмешище.
- Вечером, после ужина, – Вероника произнесла это громко, так, чтобы слышали проходившие мимо девочки, нарочито вежливо, но с ледяным взглядом. - Зайди ко мне в келью, Марлена. Нам надо поговорить. Очень серьезно. О твоем... будущем в этом Абатстве. И о том, что случится, если некоторые... рисунки вдруг попадутся на глаза Матушке Женевьеве. Или, не дай Бог, разлетятся фотками по всему Парижу. Представляешь заголовки? «Наследница Фонтенов рисует порно про кровавого мецената в стенах Святой Клары!» Твои родители обожают, да?
Она развернулась и пошла прочь, оставив Марлену стоять посреди двора, раздавленной, униженной, с ощущением, что ее публично раздели догола. Шепотки вокруг стали громче. Жюльетт обняла Марлену за плечи.
- Марлеш, прости... Я не знала...
Марлена молча отстранилась. Ей было не до утешений. Весь остаток дня прошел как в тумане. На уроках теологии голос Матушки Женевьевы звучал где-то далеко. На вышивке игла колола пальцы, оставляя капли крови на белом льне. Она ловила на себе взгляды – любопытные, осуждающие, испуганные. Весть о рисунках, брошенная Вероникой как граната, уже разнеслась. Абатство дышало подавленным скандалом.
После ужина, едва отзвучал последний колокол, призывающий к вечерней тишине, Марлена, как приговоренная, пошла к келье Вероники. Каждый шаг по холодному камню коридора отдавался болью в висках. Она постучала.
-Войди. -Голос Вероники был спокоен, даже весел.
Марлена вошла. Вероника сидела на своей кровати, одетая в шелковый пеньюар, явно контрабанду. На столике горела одна свеча, отбрасывая пляшущие тени. В руках у Вероники... была синяя тетрадь Марлены. Та самая.
- А, вот и наша художница! – Вероника улыбнулась, помахивая тетрадью, как трофеем. - Присаживайся, Марлеш. Давай обсудим твое... творчество. Оно того заслуживает.
Марлена не села. Она стояла у двери, сжав кулаки, глядя на свою тетрадь в руках врага. - Отдай.
- Отдай? – Вероника притворно удивилась. - Но оно же такое... вдохновляющее! Особенно вот этот. -Она открыла тетрадь на той самой странице – наброске Тома с подчеркнутой мужественностью, с намеком на пах, с расстегнутой рубашкой. - Чувственность просто зашкаливает! Ты явно вложила душу. Анатомия, кстати, недурна. Практиковалась на ком-то? Или чистое воображение? -Голос ее стал сладким, как патока. - Мне особенно нравится, как ты проработала мышцы бедра... Здесь. И здесь. Чувствуется напряжение. Почти физическое. Наверное, ты сама вся дрожала, когда рисовала?
- Замолчи, Вероника, – выдохнула Марлена, голос дрожал. - Отдай тетрадь и оставь меня в покое.
- Оставить тебя? – Вероника встала, подойдя ближе. Ее глаза в свете свечи горели безумием. - После того, как ты украла у меня его? После того, как ты выставила меня дурой на весь Париж?! -Она резко ткнула пальцем в рисунок. - Ты думаешь, он выбрал бы тебя, если бы знал, какая ты грязная, развращенная девчонка на самом деле? Что ты мастурбируешь, глядя на эти картинки? Что ты мечтаешь, чтобы он тебя взял так же грубо, как на этом твоем грязном наброске?
- Это неправда! – крикнула Марлена, слезы наконец хлынули из глаз.
- Неправда? – Вероника засмеялась – коротким, истеричным смехом. - Да вся твоя невинность – фальшивка! Ты такая же потаскуха, как и все мы, Марлеш. Только прячешься за маской благочестия. И он это раскусил. Он увидел твою похоть. И отвернулся. Потому что настоящий огонь – вот он! -Она ударила себя кулаком в грудь. - А ты – просто бледная моль, летящая на пламя, чтобы сгореть жалко и незаметно.
Она отбросила тетрадь на кровать и схватила Марлену за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. - Ты думаешь, он спас тебя из «Крипты» потому что ты особенная? Ха! Он спас тебя потому что ты – слабая. Потому что ты – потенциальная проблема. Дочь влиятельных родителей, запутавшаяся в его сетях. Ему просто не нужны были лишние хлопоты с твоим благочестивым папочкой! Вот и вся его «забота»!
Марлена вырвалась, отшатнувшись. Ее лицо было мокрым от слез, но в глазах, сквозь боль, загорелся огонек ярости. - Ты... ты просто завидуешь. Потому что он выбрал помочь мне, а не плясать с тобой, как с дешевой проституткой!
Слова повисли в воздухе. Вероника замерла, будто ее ударили. Лицо ее исказилось чистой, первобытной ненавистью. - Ах так... – прошипела она. - Значит, я – проститутка? Ну что ж... раз уж я такая, то пусть и твои грязные фантазии станут достоянием общественности. Начнем с Абатства.
Прежде чем Марлена поняла, что происходит, Вероника схватила тетрадь, вырвала из нее несколько самых откровенных рисунков – те самые, с телом, с руками, с намеками – и бросила их на пол перед дверью своей кельи, которая была приоткрыта. Затем она громко, на всю округу, вскрикнула:
- Ой! Марлеш, что это?! Боже мой! Это же... это же неприлично!
Она нагнулась, подбирая листы, но уже было поздно. Шаги замерли у двери. На пороге стояла сестра Маргарита. Ее острый взгляд упал на рисунки в руках Вероники, на Марлену, стоящую с заплаканным лицом, на открытую тетрадь на кровати.
- Что... что это? – голос сестры Маргариты дрожал от невероятного шока и гнева. Она выхватила рисунки из рук Вероники. Ее глаза расширились, губы побелели. На бумаге был запечатлен не просто обнаженный торс – это был мужчина, узнаваемый, с черными брейдами, в позе, полной агрессивной чувственности. Кощунство. Порнография. В стенах Святой Клары.
- Марлена Лилиан Фонтен! – гнев сестры Маргариты обрушился на нее, как удар бича. - Объяснись! Сию же минуту! Это... это твое?!
Марлена не могла говорить. Она смотрела на Веронику. Та стояла, опустив глаза, изображая глубокий шок и неловкость, но уголки ее губ были поджаты в тонкую, торжествующую линию.
- Сестра Маргарита, я... я просто зашла к Веронике, и тетрадь случайно упала... – начала Марлена, голос предательски дрожал.
- Случайно?! – вскричала сестра Маргарита, тряся рисунками перед ее лицом. - Это мерзость! Грех! Осквернение святого места! И изображение... о Господи, изображение нашего благодетеля?! Это богохульство! Бесовское наваждение! - Ее лицо пылало. -Немедленно следуй за мной! К Матушке Женевьеве! Сию же минуту! Твои родители... они должны знать!
Она схватила Марлену за руку выше локтя, болезненно сжимая, и потащила из кельи, не обращая внимания на ее попытки вырваться, на слезы. Вероника осталась стоять на пороге. Когда Марлена, в последний раз обернувшись, встретилась с ней взглядом, она увидела не раскаяние, не страх. Она увидела холодное, абсолютное удовлетворение. И безмолвное послание: Ты мертва для меня. И для всех здесь.
Сестра Маргарита тащила ее по темным коридорам, ее голос, шипящий от праведного гнева, сливался с гулом в ушах Марлены: -...падшая!... позор семьи!... что скажут родители!... исключение!... покаяние!...
Но Марлена почти не слышала. Она шла, как автомат, чувствуя лишь ледяную пустоту внутри и жгучую боль от предательства. Ее мир – мир тишины, книг, рисунков – рухнул окончательно. Разрушенный тем, кого она считала подругой. И тень Тома Каулитца на этих рисунках, его темные глаза, смотревшие теперь с листов в руках разгневанной монахини, казались не притягательной загадкой, а клеймом позора. Парижские грешницы вернулись в монастырь. Одна – чтобы править, сея хаос. Другая – чтобы быть сломленной и изгнанной. Игра Вероники перешла в жестокую, беспощадную войну. И Марлена проиграла первый бой. Сокрушительно.