Глава первая: В Тени Святой Клары
Каменные ворота Абатства Святой Клары сомкнулись за роскошным лимузином Фонтенов с глухим, окончательным стуком. Марлена Лилиан Фонтен – Марлеша для немногих избранных – вздохнула. Пятое лето. Пятое лето в этой каменной коробке, пропитанной запахом ладана, воска и подавленных желаний. Воздух здесь всегда казался гуще, тяжелее, чем в Париже, будто сама атмосфера давила, напоминая о бесконечных молитвах, уроках смирения и строгих взглядах сестер. Ей было семнадцать, восемнадцать стукнет в июле, но это мало что меняло. Абатство было ее летней тюрьмой по воле родителей, для которых Бог был не верой, а социальным обязательством, возведенным в абсолют.
— Ну здравствуй, рай земной! — раздался рядом саркастичный, но знакомый голос. Вероника Нимфе Лавин, ее alter ego (альтернативная личность человека) и единственная отдушина в этом «богоугодном» заведении вот уже пять лет, щурилась на ослепительное июньское солнце, заслоняя глаза изящной рукой. Ее собственный скромный багаж (родители Лавин предпочитали менее вычурный подход к демонстрации богатства) уже стоял рядом. — Голубой цвет этого года особенно напоминает мне больничную палату. Ты не находишь, Марлеш?
Марлена невольно улыбнулась, поправляя неудобный воротничок своего нового, предписанного уставом платья нежно-голубого оттенка. Вероника. Вечный ураган в монастырском затишье. Ее платье сидело как-то... не так. Чуть короче, чуть свободнее в груди, подчеркивая то, что устав предпочитал скрывать. В ее карих глазах, несмотря на ранний час и дорогу, уже плескались знакомые озорство и голод – голод по жизни, по острым ощущениям, по нему.
— Ты хоть платье поправь, Рони, — шепнула Марлена, заметив приближение строгой фигуры сестры Маргариты. — Сестра Маргарита уже смотрит как на грешницу, которую срочно нужно отправить на искупление молитвами. А проповедь у дуба через двадцать минут.
— О, проповедь! — Вероника притворно всплеснула руками, но тут же опустила их, ловко убрав что-то маленькое и цилиндрическое в складки юбки. Марлена не сомневалась – это была сигарета. Категорически запрещенный контрабандный товар номер один в Абатстве. — Как же я соскучилась по сладкому голосу Матушки Женевьевы, вещающей о бренности плоти. Особенно когда плоть так и просится... — Она бросила многозначительный взгляд в сторону главного здания. — ...чтобы ее заметили. Напомни мне потом отыскать нашу старую щель у южной стены? Там ветерок, и кипарисы отлично скрывают... ну, ты знаешь.
Марлена покачала головой, но без упрека. Она знала Веронику как себя. Правила были для нее лишь препятствиями для прыжка. Сигареты на территории (строжайший запрет), трава в парижских клубах по выходным (о чем родители Вероники делали вид, что не ведают), парни... О, парни. Вероника собирала их внимание, как трофеи. Но в этом году у нее была одна, главная цель. Недостижимая. Гипнотическая. Том Каулитц. Меценат Абатства, призрак, мелькающий в газетных заголовках о его ночных клубах, и единственная причина, по которой Вероника вообще терпела «Святую Клару». Марлена же ехала сюда... просто потому что он мог появиться. Он ей нравился. Сильно. Без всяких сложных мыслей о его прошлом, о котором она, честно говоря, и не задумывалась. Он был красивым, загадочным, от него веяло опасностью и взрослой силой. Для семнадцатилетней Марлены, выросшей в золотой клетке, этого было достаточно.
— Ты все еще... о нем? — тихо спросила Марлена, пока они шли по знакомому каменному коридору к своим кельям в старом крыле. Прохлада камня была обманчива – внутри все равно было душно. — Том Каулитц? Ты же знаешь, он может и не приехать. Он же очень занятой человек. Его клубы...
— Он обязан приехать! — перебила Вероника страстным шепотом, остановившись перед своей дверью. Ее глаза горели. — Его фонд оплатил новую крышу для библиотеки и эти скучнейшие ретриты для богатеньких девочек. Он должен проверить, как тратятся его деньги. И когда он приедет... — Она прикусила нижнюю губу, и в ее взгляде промелькнуло что-то голодное, почти животное. — ...я сделаю все, чтобы он не смог отвести от меня глаз. Не как от еще одной благочестивой куколки в голубом. Как от женщины. Представляешь, Марлеш? Его взгляд? Темный, пронизывающий... Он должен сжечь меня этим взглядом.
Марлена почувствовала легкий укол... не ревности, скорее, тревоги за подругу. Вероника говорила о Томе с такой фанатичной одержимостью, будто он был не человеком, а божеством, требующим поклонения. Или демоном, обещающим запретный плод. Она сама тайно вздрагивала при мысли о его возможном появлении, представляла его высокую фигуру в строгом костюме, проходящую по двору, его лицо с резкими чертами и... да, теми самыми темными глазами, о которых говорила Вероника. Она видела его лишь однажды, мельком, в прошлом году, когда он приезжал подписать какие-то бумаги. Он тогда даже не смотрел в их сторону. Но этого мимолетного впечатления хватило, чтобы заронить в нее тихое, но упорное чувство.
— Он же такой... взрослый, Рони, — осторожно сказала Марлена, входя в свою аскетичную келью: узкая кровать, стол, распятие. Никаких лишних вещей. Никаких гаджетов – их конфисковали при въезде, как и каждый год. — Ему двадцать семь. А нам... мы же почти дети для него. И потом, посмотри на нас. Мы здесь – образцы непорочности. А он... владелец «Столицы Рая». Ты знаешь, что там творится? — Она слышала шепотки от старших воспитанниц, видевших фотографии клуба в старых газетах.
— Знаю! — Вероника закатила глаза, прислонившись к косяку двери Марлены. — Рай для тех, кто умеет жить. В отличие от этого... — Она мотнула головой, указывая на коридор Абатства. — ...морга. И именно поэтому он – бог. Он создал свой мир. Свой ад, если угодно. И я хочу туда. Хочу, чтобы он взял меня туда. Хотя бы на одну ночь. Представь, Марлеш! Быть замеченной самим Томом Каулитцем!
Марлена смущенно опустила глаза. Ее собственные мечты о Томе были куда скромнее: просто увидеть его снова. Может быть, поймать его взгляд. Услышать его голос. Мысль о том, чтобы быть «замеченной» так, как это представляла Вероника, вызывала у нее смесь трепета и стыда. Она не была такой смелой, такой... доступной.
— Ты играешь в опасную игру, — прошептала она, разворачивая чемодан.
— Единственную игру, которая стоит свеч, дорогая, — парировала Вероника. Ее голос звучал как вызов. — Здесь же просто... благочестивая тошнота. Ладно, побегу к дубу. Займу местечко подальше от Матушки Женевьевы, а то она своим рентгеновским взглядом может заметить, как я мечтаю не о Царствии Небесном. — Она подмигнула и скользнула из кельи, оставив Марлешу наедине с каменной тишиной.
Проповедь под вековым дубом была, как всегда, испытанием на выдержку. Солнце палило, голоса воспитанниц сливались в монотонное пение псалмов, а Матушка Женевьева вещала о чистоте помыслов и укрощении плотских желаний. Марлеша старалась смотреть на распятие в руках Матушки, но мысли уплывали к образу Тома Каулитца. Вероника, сидевшая рядом, ерзала, то и дело поглядывая на главные ворота Абатства. Ее нога нервно подрагивала.
Вдруг, как порыв ветра, по рядам девушек пронесся приглушенный, но нарастающий гул. Он начался где-то у ворот, где стояли сестры-привратницы, и катился волной по двору, заглушая даже голос Матушки Женевьевы. Шепотки сливались в неразборчивый гул, но отдельные слова вырывались ясно:
— ...приехал...
— ...черный автомобиль...
— ...это же он...
— ...Каулитц...
Матушка Женевьева резко оборвала проповедь, ее лицо стало как каменная маска неодобрения. Но остановить волну было невозможно. Шепот превратился в сдержанный, но отчетливый ропот. Имя висело в воздухе, пропитанном внезапным электричеством:
— Господин Каулитц...Он здесь!
Марлеша почувствовала, как сердце дико застучало где-то в горле. Весь воздух будто вытянуло из легких. Рядом Вероника замерла, как охотничья собака, учуявшая добычу. Ее пальцы впились Марлене в руку с такой силой, что та вскрикнула.
— Видишь? — прошептала Вероника, ее голос был хриплым от возбуждения. Глаза горели триумфально, как угли. — Я же чувствовала! Он приехал. Мой бог почтил нас своим присутствием. — Она облизнула внезапно пересохшие губы. — Игра началась, Марлеш. Смотри не проспи своего шанса просто... смотреть.
Марлена не ответила. Она сидела, застывшая, слушая, как ее собственное сердце колотится в такт этому всеобщему, сдержанному ажиотажу. Том Каулитц был здесь. За высокими каменными стенами Абатства Святой Клары, где пахло ладаном и звучали молитвы, появилась тень из другого мира. Из «Потерянного Рая». И Марлеша Лилиан Фонтен, семнадцатилетняя девчонка, которая просто считала его красивым, вдруг осознала, как сильно она хочет его увидеть. Не как мецената. Как мужчину. Первая искра стыда и запретного желания опалила ее изнутри. Вероника была права. Игра началась. Потому что все ее мысли теперь были о нем. О его темных глазах. О дьяволе, пришедшем в святую обитель.