Бордовый Шелк

Мое отражение в зеркале было жалким и чужим. 6:40 утра. Глаза заплывшие, маленькие, будто вдавленные в опухшее, бледное лицо. Следы вчерашних слез просохли, но отпечатались на коже, как карта горя. Рядом на кровати, повернувшись спиной, лежал Марк. Его дыхание было ровным, безмятежным. Спокойным. И от этого спокойствия, от этой его способности спать сном младенца, пока мой мир рушился на куски, мне стало физически противно. По коже пробежали мурашки, и я резко отвернулась от кровати.

Я собралась в офис с скоростью света, стараясь не смотреть в его сторону, не дышать одним с ним воздухом. Казалось, сама атмосфера в спальне была отравлена его ложью.

В офисе я оказалась на десять минут раньше обычного. Пустые коридоры, тихий гул серверов — это был мой храм, моя крепость. И сегодня я с головой нырнула в его спасительные стены. Контракты, меморандумы, судебные иски — вот что было реальным. Здесь были факты, доказательства, логика. Не какие-то духи и призраки у подъезда.

Даже обед я проглотила, не отрываясь от экрана, разбирая сложный договор поставки. И тут в мой кабинет, как луч света в темное царство, ворвалась Адель.

— Голодный адвокат — плохой адвокат, — провозгласила она, с торжественным видом ставя передо мной бумажный стаканчик с капучино и шоколадный пончик в глазури. Мой самый любимый.

Адель была моим анкером здесь, начиная с самого первого дня четыре года назад. Я — главный юрист, она — главный экономист. Мы были разными, как лед и пламень: я — сдержанная и аналитичная, она — яркая, порывистая и невероятно проницательная. Она сразу считывала все мои состояния.

— Спасибо, — улыбнулась я, и это была первая искренняя улыбка за последние дни. — Ты меня прямо спасаешь.

— Не за что. А теперь говори, — она устроилась в кресле напротив, уперлась подбородком в кулак и уставилась на меня с пристальным вниманием. — Что с тобой? Ты третий день ходишь как в воду опущенная. Сегодня вообще выглядишь, будто тебя переехал каток. Вчера отсутствовала. И не говори, что работа. Это Марк. Что он натворил?

Я отложила пончик, внезапно потеряв к нему всякий интерес. Тяжело вздохнула. Сказать вслух — значит, снова пережить. Но молчать уже не было сил. Я рассказала ей все. Про забытую годовщину, про духи, про пьяный приход, про помаду на воротнике, про наш ужасный скандал и его обвинения в том, что я «слетела с катушек». Голос у меня дрожал, но я говорила, пока не опустошила всю эту гнойную рану.

Адель слушала, не перебивая. Ее глаза постепенно округлялись, а на лице застыло выражение шока и нарастающего негодования. Когда я закончила, она несколько секунд молчала, переваривая услышанное.

— Алиса, скажи мне честно, — наконец выдавила она, — ты дура?

Я вздрогнула от такой прямоты.
— Прости, но нет другого слова! — она вскочила с кресла и начала расхаживать по кабинету. — Ты же все видишь! Ты, главный юрист, который насквозь видит мошенников по контрактам, позволяешь этому... этому актеру третьего сорта издеваться над собой? Раньше-то все было по-другому! Он носил тебя на руках! А теперь он тебя в грязь втаптывает, а ты еще и извиняться перед ним собралась?!

Она подошла ко мне, присела на корточки и взяла за руки.
— Слушай меня. Он вытворит что-нибудь еще. Я тебе сразу говорю. И если вы расстанетесь — а вы расстанетесь, это неизбежно, — ты немедленно переезжаешь ко мне. У меня свободная комната, и я не позволю тебе одной с этим оставаться. Договорились?

Ее слова были как ушат ледяной воды. Жестко, но именно то, что нужно было услышать.
— Договорились, — кивнула я, чувствуя, как комок в горле снова дает о себе знать. — Спасибо, Адель. Ладно, вали уже из моего кабинета, у меня куча дел.

Она ушла, оставив меня наедине с моими мыслями и остывшим кофе. Ее слова эхом отдавались в голове: «Ты все видишь».

16:30. Я чуть ли не первой выскочила из офиса. Накинула пальто, не застегиваясь, и вызвала такси. Пока ждала у подъезда, холодный ветер бил в лицо, но было не до него. Я думала о Марке. О наших пяти годах. О том, как он раньше смотрел на меня, как заботился. Что пошло не так? С ним? Или... со мной? Может, я сама все разрушила своей подозрительностью? Каша в голове была густой и беспросветной.

Такси подъехало. Я плюхнулась на сиденье, и водитель тут же включил музыку. И тут же из динамиков полился знакомый бит, а женский голос пропел: *«Я сломана, но я сильна, ты обжег меня дотла...»* Песня была жесткой, полной боли и гнева. И почему-то она резонировала с чем-то глубоко внутри меня. Она была не про грусть, а про выживание. Про то, чтобы подняться после удара.

Дома его снова не было. Пустая, темная квартира встретила меня ледяным молчанием. Не было сил даже думать о еде. Пусть голодает, если придет. Не развалится.

Я решила смыть с себя этот день, этот стресс, эту липкую грязь подозрений. Набрала полную ванну горячей воды, добавила пену с запахом лаванды, включила свой плейлист — что-то спокойное, инструментальное. Попыталась думать о работе, о том самом крупном клиенте из европейского филиала. Дело было сложным — возможная коррупционная схема, нужно было вытащить нашего сотрудника, не запятнав репутацию компании. Сложная головоломка. Я уже строила в голове стратегию, потирая виски...

И в этот момент на моем телефоне, лежавшем на краю раковины, вспыхнуло уведомление. Не SMS, не email. Прямое сообщение в Instagram. От незнакомого аккаунта. Имя какое-то непонятное, аватарка — абстракция.

Сердце почему-то екнуло. Я потянулась за телефоном, вытерла мокрые руки о полотенце. Открыла мессенджер.

Там была не текст, а просто одна фотография. Высокого разрешения. Я увеличила ее.

И мир остановился.

Телефон выскользнул из дрожащих пальцев и с глухим стуком упал на кафельный пол, чудом не угодив в воду. В ушах застучал набат, дыхание перехватило, стало тяжелым, свистящим, как у астматика. В глазах помутнело.

На фотографии был Марк. *Мой* Марк. Он лежал в незнакомой кровати с белоснежным бельем, полуобнаженный, с той самой счастливой, безмятежной ухмылкой, которую я когда-то так любила. Его рука лежала на животе девушки, которая прижималась к его плечу. У нее были ярко-рыжие, растрепанные на подушке волосы.

Он спал , а она самодовольно улыбалась.

Первой волной накатила дикая, всепоглощающая ярость. Потом — тошнотворная волна стыда и унижения. А потом — абсолютная, леденящая пустота.

Ладно. Хорошо. Все. Точка.

Я медленно, очень медленно подняла телефон с пола. Рука не дрожала. Слез не было. Только холод. Ледяной, безжалостный холод внутри.

Я поговорю с ним. Обязательно. Но этот разговор станет последним.

И если это правда — а это была самая что ни на есть чистая, неопровержимая правда, присланная мне прямо в мессенджер, — то я буду мстить.

Возможно, это глупо. Возможно, импульсивно. Но это необходимо. Он должен меня запомнить. Не жалующуюся, не плачущую, не прощающую. А ту, что разнесла его лживый, напускной мирок к чертовой матери.

Потому что без этой мести меня не отпустит. Без этого финального аккорда я навсегда останусь его «истеричкой». А я ею больше не являлась. Теперь я была его судьбой.