Ромео и Джульетта или мать-сын

— Я чо-то не понял... — Геннадий стоял в дверях, будто и не пропадал более двадцати лет, а всего лишь вышел в магазин за хлебом. Удивлённая до глубины души Виктория замерла, а Алексей лишь сильнее напрягся, хотя в словах отца волнения не было вовсе. Геннадий был словно вырван из прошлого: почти точная копия Алексея, только старше, грубее и на три года старше Виктории.

— Это чо, у нас заграница так еб#нулась?! — заорал он, — или ты, старая п#зда, совсем еб#нулась, что пацана совратила?!

— Не ори на мою мать! — сквозь стиснутые зубы с яростью прошипел Алексей. В каждом его слове кипел гнев, не меньше, чем в голосе отца — моя мама мне как жена! Она знает меня лучше любой другой! И если я хоть раз ещё услышу, как ты её обзываешь — голову снесу!

Ответа не последовало — Геннадий ударил его в шею, в район сонной артерии. Удар был резким и молниеносным, Алексей даже не успел заметить движение руки. Виктория в ужасе прикрыла рот, но уже через три секунды мощно всадила кулак Геннадию точно в солнечное сплетение. Не дожидаясь его реакции, добила серией ударов по паху.

Согнувшийся пополам Геннадий с искажённым лицом едва сдерживал крик. Он хотел выругаться, вылить на Викторию всё содержимое своего словаря, но боль оказалась сильнее. Даже удержаться на ногах становилось подвигом.

— Мало того, что ты с#бался от нас двадцать лет назад, — прошипела Виктория, не хуже его прежнего тона, — так ещё и явился в наш дом, как барин с горы. Меня унижаешь, ребёнка калечишь — и ещё смеешь рот открывать?!

Геннадий попытался что-то сказать, но кроме сжатых зубов — ничего.

— Слушай сюда, х#й лысый... — Виктория заговорила тихо, но в её голосе каждое слово будто нож по коже — или сейчас же съ#бываешь по добру–по здорову, или я всем твоим бабам в одноклассниках напишу такое про твой пулемёт в штанах, что даже за деньги тебя никто не захочет. Ушёл вон!

Алексей с трудом приходил в себя. В глазах темнело, тело не слушалось. Виктория осторожно подняла его, как маленького, и отнесла в спальню. Меньше чем через минуту он уже лежал в тёплой постели, а её руки накрыли его пледом. Он чувствовал, как волна тепла наполняет его изнутри.

Она села рядом, положив его голову на свою грудь, и поцеловала в макушку.

— Всё хорошо, малыш, не бойся. Всё уже позади. — её шёпот звучал как колыбельная, как далекая ностальгия по детству.

— Этот придурок ушёл. Он нас больше не тронет... Ты бы знал, как твоя мамка ему яйца ногой обошла.

Алексей улыбнулся, но тут же нахмурился:

— Мам... а у тебя грудь мокрая... ты что, вспотела?

Виктория тихо усмехнулась.

— Нет, мой хороший. У мамы молоко потекло... Это бывает, когда женщина сильно волнуется или пугается.

— Тебя напугал папа? — спросил Алексей.

— Нет. — она фыркнула, даже с отвращением, — Бояться этого дибила — себя не уважать. Я испугалась за тебя. Потому что ты мне дорог. Ты — мой мужчина.

— Мам... А то, что мы с тобой делаем — это правильно? — с сомнением в голосе спросил Алексей.

— Смотри, сыночка. — мягко начала Виктория, — мы с тобой — мать и сын, которые по-настоящему любят друг друга. Мы заботимся друг о друге, как муж и жена. Значит, всё, что мы делаем — это правильно. Мы живём по сердцу и никому не мешаем. Ты главное — слушай маму. А если вдруг решишь идти против её правил, тогда будет "стол, пальцы и ремень". — её голос сочетал и ласку, и строгость.

— Стол, пальцы и ремень?.. Это как понять? — сердце Алексея забилось чаще.

— Если не будешь слушаться, узнаешь. — с лёгкой усмешкой сказала Виктория. — Я это ещё по молодости поняла. Батя как-то в сарае с сигаретой меня поймал — мне тогда лет пятнадцать было. С тех пор помню: слово — закон. Ладно, спи уже. Я тоже устала.

— Мам, я не хочу спать. — твёрдо возразил Алексей.

— Спать кому сказала. — с властной нежностью произнесла Виктория и прикрыла ему глаза ладонью.

Сон прошёл хорошо, но у Алексея всё чаще возникало странное чувство — будто его мать стала совсем другой. Виктория действительно изменилась: она стала строже, властнее, но при этом её забота не исчезла. Её любовь оставалась тёплой и искренней, однако с недавних пор она начала ограничивать Алексею общение с девушками, даже если это были просто дружеские контакты.

После недолгой прогулки в магазин электроники, где Алексей наконец приобрёл себе долгожданную игровую приставку PlayStation 5 и несколько игр в комплекте, он встретил троих знакомых — своих ровесников. Это были:

– Асхан — антропоморфная белобрюхая акула с шоколадными волосами,
– Алина — стройная беловолосая сомиха,
– и Виктор — человек с растрёпанными волосами и шрамом на щеке, будто оставленным ножом.

Одеты они были так, будто одежда не имела для них ни смысла, ни ценности — лишь прикрытие для тела.

— Слышь, Лёх... — с наигранной дерзостью начал Асхан. — Правда, что ты со своей мамкой "траx тибидохти"?

— Говорят, в Москве кур доят. — спокойно ответил Алексей, даже не моргнув.

— Чё вы с этим извращенцем вообще общаетесь? — усмехнулся Виктор. — Не нашёл нормальную бабу — вот и мамку долбит по самые гланды.

Алексей резко взглянул на него с оскалом.

— Мать — не проститутка. — неожиданно вмешалась Алина. — Её можно любить как жену по духу, но не превращать в любовницу.

— А ты рот закрой! — выкрикнул Алексей. — Сама со своим батей до сих пор в одной постели спишь, ещё мне что-то рассказываешь?!

Слова звучали с такой болью и гневом, что казались копившимися годами.

— О, щас начнётся наш районный "Мортал Комбат"! — с ребячьим восторгом заметил Асхан.

Алексей и Алина сошлись лбами. Их взгляды выдали звериное напряжение, будто бы природа сама подталкивала их к схватке. Вокруг уже начала собираться небольшая толпа — подростки, взрослые, соседи. Не так уж и много людей, но для того чтобы разнести слух — вполне достаточно.

— За батю своего я тебе сейчас... кое-что оторву. — шипела Алина сквозь зубы.

— А я тебе молочницу прикрою. Кто знает, может, ты его не только молоком кормишь. — не уступал Алексей.

В один момент Алина резким движением ударила Алексея по ногам, и он упал, даже не успев отреагировать. Девушка села верхом ему на живот и начала наносить удары по его лицу — то вправо, то влево, с яростью, в которой перемешались слёзы, обида и боль. Толпа возбуждённо кричала, кто-то даже свистел — словно это был уличный спектакль.

И тут, словно молния из ясного неба, появилась Виктория.

На ней было её любимое тигровое платье для прогулок. С холодной решимостью и материнской отвагой она подошла и сжала обе ладони в одно мощное движение — удар пришёлся Алине прямо по плечам, будто колокол били молотом. Девушка тут же вскочила.

— С дороги, старая корова! — прошипела Алина, уже видя врага не только в Алексее, но и в его матери.

— Девочка... — ровно и строго начала Виктория. — Прежде чем называть меня коровой, искупайся тысячу раз в дерьме, поживи с мужем-алкашом и вырасти сына одна.

— У меня с отцом и так проблем хватает! — уже менее враждебно и почти по-дружески сказала Алина. — Мать умерла от пьянки, когда мне семнадцать было. У отца эпилепсия — я ему и дочь, и мать. Сына мой бывший муж забрал, разрешает видеться только по выходным. А с отцом я сплю в одной постели — чтобы ему тепло было, чтобы чувствовал женское присутствие. Я вашего сына не хотела бить, просто... он сказал про отца... больно это, понимаете?

— Понимаю, Алиночка. Я потом с ним поговорю. — Виктория смягчилась, её голос стал тёплым и заботливым.

— Тёть Вик, простите меня, если что не так. — виновато произнесла Алина.

— Всё нормально. — кивнула Виктория.

— А вы, придурки! — Алина резко обернулась к Асхану и Виктору. — Щас у вас тут такой «районный Мортал Комбат» начнётся, что ваши мамки сами за фаталити отвечать будут!

Будучи дома, Виктория быстро привела Алексея в порядок. К счастью, удары не причинили серьёзных повреждений — не то, что бывает на боях без правил. На восстановление физических и моральных сил парню понадобилось около двух часов сна и ещё три — на отдых с новой приставкой
PlayStation 5.

— Алексей... — В дверном проёме между залом и коридором появилась строгая фигура Виктории. Скрестив руки на груди, она произнесла холодным тоном: — Можешь подойти на минуту?

Алексей со страхом сглотнул. Почему-то это далось ему особенно тяжело. Хоть у него и не было дара предвидения, как у Ванги, он ясно чувствовал: мама готовит ему «подарок», который не забудется.
Он почти сразу понял, что дело серьёзное, когда увидел Викторию на кухне — в руках у неё был старый советский кожаный ремень. Словно тикающие часы, она неторопливо хлопала ремнём по своей левой кисти, создавая образ человека, который собирается наказать.

— Руки на стол, — твёрдо и холодно сказала Виктория.

— Мам, пожалуйста... — едва не плача, проговорил Алексей.

— Быстро! — резко повысила голос Виктория.

Он подчинился. Трясущимися руками положил ладони на стол. Всё внутри него дрожало — словно мебель во время землетрясения. Удары последовали незамедлительно. Слышались чёткие, звонкие щелчки ремня. Лицо Алексея искажалось от боли. Он чувствовал каждый удар — не столько физически, сколько душой: это был ремень его деда.

Когда всё закончилось, Виктория встала перед ним.

— А теперь слушай меня внимательно, — сказала она, и голос её стал суровее, но без крика. — Если ещё хоть раз я услышу, что ты обзываешь женскую грудь, — лично отведу тебя на перевоспитание к матери Сергея. Помнишь отца Саши? Вот туда и пойдёшь.

— Понял, мам... — тихо, сдерживая слёзы, прошептал Алексей.

Но плакать ему хотелось не от боли. Гораздо сильнее его ранила неожиданная строгость матери. Та самая Виктория, что всегда была ему опорой, вдруг стала как чужая.

И всё же... через секунду она притянула его к себе, прижала его лицо к животу и начала нежно гладить по голове. У Алексея уже не оставалось сил. Слёзы покатились сами.

— Помни, — мягко сказала Виктория, не переставая поглаживать сына. — Любая женщина — мать. Не только по крови, но и по духу.

Алексей задумался. Может, и правда — быть женщиной, особенно той, кто заботится, как мать, даже если не по крови, — это невыносимо тяжело. И всё сильнее его начинало тревожить, как же себя сейчас чувствует Алина — антропоморфная сомиха, которую он оскорбил. Насколько сильно он ранил её словами?

Сразу после уличной драки Алина вернулась домой. Она жила с отцом — человеком по имени Андрей. Семья была бедной: денег хватало разве что на хлеб, а жизнь шла от зарплаты до зарплаты. В их двухкомнатном доме её встречал отец — спящий с похмелья. Он был черноволосым мужчиной лет пятидесяти с лишним, уставший, с морщинистым лицом, от которого веяло бессилием.

Он спал, уронив голову на стол, перед двумя пустыми бутылками.

— Я не поняла! — резко вскрикнула Алина. До этого она была в подавленном и рассеянном состоянии, но тут в ней вспыхнул настоящий материнский гнев, будто она сама стала матерью, встающей на защиту.

Отец, проснувшись, отозвался лишь мычанием и глухими стонами.

— Это что такое?! — почти кричала она. — Давно в больнице не лежал?

— Без моего разрешения... ты не имеешь права, — прохрипел Андрей, повернув помятое лицо к дочери.

— Да мне плевать, — зло ответила Алина. — Можешь не ложиться. Хочешь — спейся. Пожалуйста! Только вот ты меня хоть раз спросил, чего я хочу?! Я из-за тебя с мужем поругалась, ребёнка вижу только по выходным, а дома воюю с тобой — алкоголиком! А ты... вместо обычного "спасибо" — рюмка за рюмкой!

Алина, подхватив руку отца и закинув её себе на плечо, повела его в родительскую спальню. Уложив мужчину и аккуратно укрыв его одеялом, она легла рядом и обняла его, словно защищая от всего мира.

— Поплачь, пап... Станет легче. А мама... — Алина чуть улыбнулась, голос её был мягким, почти материнским. — Мама жива, пока мы о ней помним. Поплачь, пап, поплачь.

Она прижала отца к своей груди, крепко, по-домашнему.

— Ты ведь пахал в поте лица, когда я была маленькой. Когда мама умерла, меня воспитывал дедушка. А когда не стало и его — я вернулась домой и стала заботиться о тебе, как мать заботится о сыне.
Если тебе нужно тепло женского тела — я рядом. Но только не в том смысле, как у мужа с женой. Я — твоя дочь. Женщина, да, но в значении родной души, родной крови.
Хочешь поплакать — плачь в мою грудь. Хочешь выговориться — я рядом. Нужен собеседник — найдём. Только, пожалуйста, пап, не прикасайся больше к водке. Это не выход.

Алина нежно поцеловала отца в макушку и прошептала:

— Не волнуйся, милый. Я за тобой пригляжу.

Конечно, она радовалась за Алексея: он нашёл себе женщину — не по телу, а по сердцу. Но всё равно считала, что скрещивать роли матери и жены — это куда больше, чем просто неправильно.

---

Алексей лежал на кровати в спальне Виктории, пытаясь уснуть. Но воспоминания о ремне, о холодной строгости матери — не давали покоя. Он переворачивался, сжимал кулаки, но всё снова и снова возвращался к тому моменту.

Виктория сидела на диване в зале, погружённая в себя. Она не могла отпустить переживания. И вдруг, прямо перед ней появилась... она сама. Точнее — её двойник. Белокожая, с абсолютно бледными глазами — будто тень изнутри.

— Хорошая работа, Вик, — сказала двойник с хищной ухмылкой. — Твой мальчик начинает к тебе привыкать. Это похвально.

— Я не уверена, что поступаю правильно, — мрачно проговорила Виктория, опустив взгляд в пол. — Он начинает меня бояться...

— А в этом и смысл, Вик. Если боится — значит, не предаст. Это первый шаг к его послушанию.
Приложи ещё больше строгости. Научи его той боли, что знаешь ты. Пусть он почувствует твой натуральный запах: пот, след молока, кровь. Всё то, что делает женщину настоящей. Он запомнит тебя — всем телом.

— Это уже извращение какое-то, — Виктория поморщилась. В голосе прорезалось отвращение.

— Хорошо. Тогда не удивляйся, если однажды его уведёт молоденькая с пластической внешностью. Подумай: у неё — силикон и духи, а у тебя — жизнь, настоящесть, родство. Он — твой сын. Он не бросит мать, если почувствует тебя по-настоящему.

Гипнотический голос двойника проникал всё глубже. Словно слова входили не в уши, а прямо в душу.

Не отвечая, Виктория встала. Взяла полную бутылку воды, выпила до последней капли. Вышла на улицу, сделала двадцатиминутную пробежку вокруг дома. Тело покрылось потом, словно она нырнула в ледяную реку.

Вернувшись, Виктория прилегла рядом с сыном и крепко прижала его к себе.

— Фу... мам, от тебя потом пахнет, — недовольно сморщился Алексей, сделав пару коротких вдохов носом.

— Это мой естественный запах, — строго сказала Виктория. — Не ной. Вдыхай и запоминай, как пахнет твоя мать.

— Знаешь, мам... — Алексей слегка улыбнулся и закрыл глаза, уткнувшись в её грудь. — Лучше уж запах маминого пота, чем вся эта женская химия.

В последующее время близость между Алексеем и Викторией становилась всё более частой. По мнению и совету её двойника – этого безликого фантома, порождённого её собственными галлюцинациями, – эти сексуальные практики должны были ещё крепче укрепить связь двух любящих людей.

Кульминационные моменты принадлежали только Виктории: густой бледно-белый сок, стекающий с её промежности, а иногда и кровь, когда наступали её женские дни.
Алексей и покрытая потом Виктория лежали рядом, погружённые в свой семейный дневной сон матери и сына. Алексей, прижавшись к матери, шептал слова мольбы сквозь слёзы.

— Мам, я твой запах знаю лучше всех других, мне кажется, проще будет в трёх соснах заблудиться, чем твой запах забыть.

— Это не испытание, — проговорила Виктория, словно пропуская мимо ушей боль в голосе сына. — Это настоящий запах твоей мамы. Сегодня, кстати говоря, будешь пить моё молоко.

— С хера ли?! — возмутился Алексей, не стесняясь своих эмоций.

— Я сейчас кому-то по губам за такие слова надаю! — После первого наказания Алексей стал бояться Викторию сильнее, чем если бы на него вылили целый таз кипятка.

— Прости, мам, — Алексей изобразил послушание, в глазах его читались глубокий страх и печаль.

— Ладно, малыш, не обижайся. Сейчас мамочка приласкает своего котёнка, — с безумно страшной лаской проговорила Виктория.

Она приложила его ногу между своих ног, нежные кисти рук обхватили щёки сына, и уже через миг Алексей почувствовал, как тёплый язык матери ласкает его собственный. Рядом, невидимый Алексею, торжествующе шептал двойник Виктории:

— Вот так, Викусик. Каждый мужчина ждёт от своей женщины тепла и любви, а секс — это как раз то, что поможет тебе укрепить вашу связь.

На следующий день Алексей искал место для своих видеоигровых дисков. Найдя подходящее, он наткнулся на старую фотографию: на ней была изображена его молодая мама в возрасте девятнадцати лет и совершенно незнакомая ему женщина лет двадцати двух.

Женщина была выше среднего роста, с прямыми, ухоженными коричневато-рыжими волосами и стройной фигурой, на первый взгляд казавшейся выше самой Виктории. На фоне чётко виднелся сельский клуб и молодёжь возраста Виктории и незнакомки.

— Хорошая была женщина, — словно из ниоткуда раздался голос Виктории. — Её звали Олей. Благодаря ей я поняла, что ЛГБТ не про сексуальную ориентацию, а про дух... У нас, конечно, был с ней секс, но, знаешь, никто из нас удовольствия не получил от него, да и произошло это будто по ошибке.

— Мам... — нежно произнёс Алексей, не выказав никакой реакции на неожиданное появление Виктории. — А что сейчас с тётей Олей?
Виктория тяжело вздохнула, голос её стал плачущим.

— Её убили... Ввязалась в какую-то криминальную банду, и те грохнули её за неуплату долга. А у неё вроде бы как мать или сестра-близнец сильно болела, её тоже Олей звали. Их одним именем назвали из-за мечты их бати.

Ну и, короче, Олю, мою подругу, грохнули, а её сестра, Ольча, где-то за границей живёт, — Виктория закрыла глаза, и по щеке скатилась слеза.

Алексей нежно обнял мать и, прижавшись лбами друг к другу, решительно произнёс:

— Мам... Ты не будешь одна... Я буду твоим мужчиной, я буду делать всё, что ты мне скажешь, обещаю.

Виктория улыбнулась. Она поцеловала сына; её тёплый язык снова коснулся его собственного, проделывая небольшой массаж.

Через мгновение на глазах Алексея выступили слёзы. Лицо Виктории отодвинулось от него, словно на пару шагов, и почти одновременно прозвучал её встревоженный голос, полный материнской любви:

— Что с тобой, милый? Хочешь поплакать? Поплачь. Только не держи всё в себе.

— Мам... — с грустью в голосе произнёс Алексей. — Почему такие хорошие люди, как тётя Оля, умирают раньше всяких других... говнюков? Ну, ты поняла.

— Допустим... У тебя есть два персика. Один — плесневелый, другой — свежий, будто только что с дерева сорвали. Какой возьмёшь?

— Конечно свежий. Нафиг мне плесень, — отрезал Алексей.

— Вот и Бог так же. Только с
людьми, — подвела черту Виктория.

Виктория обняла его крепко, по-настоящему, как обнимает мать сына — независимо от возраста. Её прикосновение было тёплым, почти исцеляющим. В её груди ощущался живой запах — молока и тела, как тёплая ностальгия детства. Для Алексея это было сродни аромату весенних цветов — так же тонко, глубоко и по-домашнему приятно.

На кладбище они отправились с первыми лучами солнца. Было холодно, но решимость помочь Оле даже после смерти придавала сил — казалось, что они могли бы пройти и через огонь. Мать и сын шли рядом, и физическое тепло, передаваемое друг другу, согревало их не хуже домашней печи.

Если раньше Алексей сдержанно боялся мать — настолько сильно, что порой не решался взглянуть ей в глаза, — теперь между ними была близость, почти духовное родство. Как будто стали чем-то большим, чем просто мать и сын — с чем-то сокровенным, что не предназначено для посторонних глаз.

Путь на кладбище занял сорок три минуты. Оно находилось в четырёх с половиной километрах от города. В этом маленьком городе мёртвых было похоронено около трёхсот человек, большинство — люди среднего возраста. Могила Ольги располагалась всего в семи метрах от центра — старая, с ржавой оградой, покосившейся калиткой и сухой травой, заросшей по всей насыпи.

На то, чтобы привести место в порядок, у Виктории с Алексеем ушло двадцать семь минут. Когда всё было готово, перед ними возвышался простой деревянный крест с едва читаемой надписью:

Ползгунова Ольга Валерьевна
1974 — 1995

Виктория, не сдержав нахлынувших чувств, разрыдалась.

— Мам... — мягко произнёс Алексей, обнимая её. — Пусть тёти Оли больше нет с нами телом, но она навсегда останется в наших сердцах.

Виктория поцеловала сына в щёку и укрыла лицо краем своего вязаного фиолетового свитера.

— Всегда... — прошептала она. Лицо её выражало усталость и боль, но в глубине души звучала лёгкая песня — как радость от того, что память жива.

Когда их разговор с прошлым был окончен, Виктория с Алексеем направились домой. Возвращение к спокойствию давалось ей с трудом, но понемногу, шаг за шагом, она приходила в себя.

— А хочешь, — предложил Алексей, — сходим к тёте Алёне? Той самой, твоей подруге. Просто при людях она просит называть её «тётя Алёна».

Он хотел продолжить, но Виктория перебила его с лёгкой улыбкой:

— Лучше поехали к моему старому другу — коту Ваське, на ферму. Заодно развеюсь.

— Кто это — дядя Вася? — поинтересовался Алексей.

— Друг с детства. С тринадцати лет вместе картошку собирали. Сейчас у них своё хозяйство, живут на ферме.

На её лице впервые за день появилась настоящая, тёплая улыбка.

Алексей хотел что-то добавить, но вдруг его губы застыли. У ворот кладбища он заметил знакомую фигуру — Алину, ту самую, с которой у него был серьёзный конфликт, почти до драки.

— Мам, ты не против, если я?.. — начал он нерешительно.

— Я всё понимаю. Иди, — Виктория даже не дослушала, просто отпустила его с тёплой, материнской добротой.

Алексей подошёл к Алине осторожно, остановившись в полутора метрах от неё.

— П... Привет, — выдавил он сквозь волнение.

— Привет, — спокойно ответила Алина. — Что хотел?

— Слушай, Алин... — он почти ощущал, как в нём закипает страх, но не отступал. — Прости за ту хрень, что я тогда наговорил. Я... просто был обижен. На женщин. А мама — она единственная, кто меня по-настоящему понимает. А насчёт твоего отца — я не со зла. Наоборот, желаю ему здоровья и счастья.

Алина ничего не сказала, просто подошла и обняла Алексея. Он хотел что-то ответить, но тёплое чувство уюта и прощения заставило его замолчать. Алина гладила его по голове и заговорила:

— Мама — это первая женщина для любого ребёнка. Неважно, мальчик он или девочка. Любить человека своего пола — это нормально.
Любовь — это не ЗАГС, не роспись на бумаге, не совместный быт и не секс. Любовь — это то чувство, которое может исцелить от такой душевной боли, что ни один психолог не поможет.
Те, кто любят только телом — иначе говоря, любят потрахаться — не узнают настоящего счастья, пока не научатся жить без этого или использовать это только ради зачатия и здоровья.

Никогда не бойся сказать женщине: «Я люблю тебя».
Не важно, сколько вы знакомы. Важно — насколько искренне звучат твои слова.

И запомни: если ты хочешь соединить любовь с кровной или духовной роднёй, с ЛГБТ — с кем угодно, — никогда не делай спаривание частью самой любви. Иначе ты окажешься на середине моста, который однажды обрушится, и ты начнёшь тонуть.

У каждого — будь то парень или девушка — есть трое родителей. Первые — те, кто их родил. А третий — это тот, с кем они строят гнездо.

Монолог Алины перевернул всё мировоззрение Алексея до самой глубины.
Это был один из тех редких моментов, когда ненависть превращается в принятие: раньше Алексей до безумия ненавидел Алёну — подругу своей матери, а теперь с гордостью мог бы назвать её духовной матерью.

Сейчас он будто видел перед собой фигуры из прошлого — Елизавету, Александру и Алёну. Они являлись ему как фантомы подсознания — точно так же, как Виктория видела собственного двойника. Внешне они казались живыми, но на деле были словно трёхмерные рисунки Бога, изображённые на земле.

— Что-то я не совсем тебя понял, Алин... — сказал Алексей с лёгким ошеломлением. Но стоит взглянуть глубже — и становится ясно: это лишь вершина айсберга.

— Ничего, Лёш. Со временем поймёшь, — ответила Алина, положив ладони на его щёки и мягко направив его вниз, ближе к себе.

Когда он опустился достаточно низко, она осторожно провела по его лбу влажным языком, оставляя за собой прохладные следы. В этом действии не было ни намёка на пошлость — только тихий, почти ритуальный знак духовной близости. Это был не интимный жест, а символ очищения и принятия.

Она провела языком по вертикали и горизонтали трижды, делая короткие паузы. Алексей был удивлён: он не чувствовал ни возбуждения, ни стыда — лишь внутренний покой. Завершив, Алина поцеловала его в лоб.

К удивлению Алексея, Виктория, наблюдавшая весь этот процесс, не проявила ни раздражения, ни осуждения — будто смотрела документальный фильм.

На следующий день они поехали на ферму к старому другу Виктории — антропоморфному коту Василию. Путь занял около ста километров. Алексей, утомлённый дорогой, свернулся калачиком на сиденье автобуса и прижал голову к плечу матери.

С последней остановки они вышли навстречу тёплому утру. В нескольких метрах от автобуса их ждал силуэт упитанного кота в рабочей одежде. Он был немного выше среднего роста, чёрно-белый, с большими моржовыми усами и харизмой, которую невозможно было спутать.

— А ведь раньше я был выше тебя, а теперь будто местами поменялись, — усмехнулся Василий, бросаясь в объятия Виктории.

— Та и раньше ты худой был как доска, а теперь, я смотрю, запасов на всю жизнь наел, — пошутила она в ответ.

— Эх, Викусик... Если б не твой Генка да не моя Аришка — царствие ей небесное — я бы на тебе женился, — сказал Василий с тем тёплым чувством, которое бывает не от влечения, а от настоящей душевной любви.

— Здрасьте, — вежливо произнёс Алексей, протянув руку.

— Здорово, — пожал её Василий. — Вик, а ты не говорила, что у тебя есть парень, да ещё такой молодой. Ты чо, с Пугачёвой пример берёшь?

— Вась... — ответила Виктория чуть строго, но с лёгкой улыбкой, — это мой сын, Лёшка.

— А-а-а, — удивился и рассмеялся Василий. — А я-то думаю: ты ведь после Генки говорила, что больше никаких мужиков, даже бабу в сожительницы взяла. Я уж подумал — не из этих ли стала ты, Вик...

— А ты откуда знаешь про Алёну... мою бывшую сожительницу? — уточнила Виктория, заметив его замешательство.

— Так мне брат рассказывал, он с ней по соседству жил, — отрезал Василий.

— Недаром говорят — у стен есть уши, — тихо пробурчала Виктория себе под нос.

— Это да... — сказал Василий. — Ну чо, молодой, рассказывай. Как жизнь молода?

— Та что рассказывать... Бабу нормальную пытаюсь найти, а всё никак, — признался Алексей.

— А чо бабы?.. — Василий сделал короткую паузу. — Бабам щас айфоны с деньгами подавай. Как мой батя говорил: «Чего только не сделаешь, чтоб залезть в бабью пи...

— Вася! — резко перебила его Виктория.

— Извини, Викусь, — с лёгким стыдом проговорил Василий.

Деревенская жизнь наложила свой отпечаток на каждого. Для Виктории она стала глотком свежего воздуха, наполняющим грудь, а для Алексея — одним из тех моментов, когда городской житель впервые сталкивается с настоящим физическим трудом. Поначалу всё шло тяжело, словно пытаться отмыть свинью, которая всё равно возвращается в грязную лужу.

К удивлению парня, его мать перестала быть тем моральным тираном, каким он её поверхностно воспринимал. Теперь она проявляла к нему женско-материнскую любовь и заботу, притягивая его к себе всё сильнее и сильнее.

Даже в облике заботливой матери, Виктория продолжала следовать указаниям своего фантомного двойника. На сей раз она выражала не ту навязчивую привязанность, что была между ними ранее, а более нежную и тёплую атмосферу материнско-супружеского тепла, которая притягивала его, словно магнит.

Виктория приложила лицо Алексея к своей груди и велела вдыхать её запах. С первых дней сближения матери и сына Виктория всё реже использовала женские духи и чаще пила воду, благодаря чему её естественный природно-материнский запах – не что иное, как пот – становился всё более явным.

На ферме они провели целую неделю. Отношения сына и матери окрепли не только как их личные, но и как нечто большее, чем просто родственная связь. Они лежали на бугре свежего сена, пахнущего сухой травой и деревенской романтикой. Виктория смотрела на Алексея взглядом, полным такой радости, которую не описать и тысячей слов. Она поглаживала его по щеке, пытаясь этим прикосновением выразить ту безграничную любовь к сыну, которую не способны передать никакие слова в мире.

— А знаешь... — заговорила Виктория с материнской улыбкой. — Я всегда хотела, чтобы у меня был мужчина, который жил бы со мной под одной крышей, растил тебя как своего сына и утешал мою женскую природу. Потом я поняла: зачем мне мужчина, когда у меня есть сын? Человек, которого я люблю и о котором забочусь. Для тебя же я и мужчина, и женщина. По духу, конечно. Я тебе заменяла отца и исполняла роль матери.

— Мам... — с той же радостью ответил ей Алексей. — А почему секс женщины с женщиной и мужчины с мужчиной — это извращение? Вот вы же с тётей Алёной, когда этот ритуал проводили, это же было нормально?

— Сыночка, — Виктория говорила мягко, но в голосе прозвучал намёк на то самое наказание, когда родитель отчитывает своё, пусть и взрослое, дитя без физического воздействия. — То, что мы делали там с тётей Алёной, довольно личное. Тем более, мы делали это, чтобы поставить все точки над "и". К тому же, перед этим мы немного выпили. Она не хотела, так сказать, секса с женщиной, она хотела узнать, не осталось ли в ней той проститутки, которой она была тогда. Запомни: секс женщины с мужчиной не есть любовь или её расширение. Это благодарность одного к другому за то, что один может родить ребёнка, или, например, женщина забирает лишний груз с мужчины, а себе берёт витамины. А у однополых партнёров по спариванию, или как их называют, гомосексуалистов, это, скажем так, баловство. У них нет продолжения рода, сама сперма не даёт им здоровья. Тем более, что сперма — это не расширение любви, а лишь здоровье. А есть ещё трансгендеры. Их по ошибке называют трансвеститами, но трансвеститы — это люди, которые одевают одежду противоположного пола: мужчина — женскую одежду, женщина — мужскую. А у трансгендеров всё иначе: если женщина, то у неё между ног член, если мужчина, то у него между ног вагина.

— И как таким быть, мам?

— Хороший вопрос, — похвалила Виктория. — В принципе, как и всем. Иногда есть такие трансгендеры, которые могут сотворить или родить ребёнка, но важно помнить: нужно заводить себе пару не ради секса, а ради души. А в целом, не пол делает нас мужчиной или женщиной, а поведение, поступки, сердце и душа.

— А что касается нас, мам?

Виктория немного задумалась и сказала:

— Запомни... Я твоя мама, и только я решаю, что хорошо в наших отношениях, а что нет. Помни... Ты моя баба, а я твой мужик... Не по полу, а по духу. Что я скажу, то и будешь делать, щенок.

— Прости, малыш... — мягко прошептала Виктория, прижимая его к груди и ласково поглаживая по голове. — Дай мамочке тебя утешить... Хочешь, я познакомлю тебя с Муркой?

— А это кто? — Алексей с трудом пришёл в себя, хотя внутреннее напряжение никуда не исчезло.

— Корова моя. А если быть честной, сыночка, — сказала она с лукавой улыбкой, — эта ферма — наш семейный бизнес. Я сказала, что мы едем к дяде Васе, потому что он здесь за главного, но хозяйка — я. Я хотела, чтобы ты понял, как твоя мать в деревне горбатилась, и попросила его устроить нам небольшую трудотерапию. Так что, сына, это всё — наше.

Говоря это, Виктория сияла, словно игрок, сорвавший банк в казино.

— Мам... — ошеломлённый Алексей едва мог сохранять спокойствие. — А откуда у тебя деньги на всё это?

— У деда в подвале хранилось всякое оружие. Я подумала: а не избавиться ли мне от этой хрени — дезсказать от греха подальше. Ну, продала всё это барахло и вложила в ферму. И рынку польза, и нам копейка в карман.

— Тогда почему ты говорила, что тебе выгодно быть домохозяйкой? — с иронией спросил Алексей.

— Так и есть! Мне это действительно по душе. А деньги — приходили, как по расписанию, — отмахнулась Виктория.

— Кстати... — продолжила она более серьёзно. — Прошу тебя, не называй Алёну мамой в прямом смысле. У тебя есть только одна мама — я. Максимум — Вероника, как крёстная мама.

— Но она сама не против, чтобы я её так называл! — возразил Алексей.

— Пойми, Лёш. Когда она это говорила, она имела в виду "мама сердцем", а не буквально. Она хотела объяснить тебе всё сама, но тогда ты был не в лучшем состоянии. Поэтому она попросила меня поговорить с тобой.

— Поэтому вы и говорили мне тогда с Сашей, чтобы мы называли друг друга по именам? — Алексей вдруг почувствовал, будто его пронзило током.

— Именно. Не только ради окружающих, но и ради вас самих. Смешение ролей — вещь опасная. И за такое Бог может серьёзно наказать.

Виктория повернулась к корове:

— Ну что, давай знакомиться. Это Мурка, моя корова. Она мне как сестра. Мурка, это мой сын — Алексей.

Они подошли к большой чёрно-белой корове, которая в ответ протяжно и тепло замычала. Виктория взяла сына за руку и протянула её к Мурке. Алексей ощутил, как тёплый, влажный язык коснулся его ладони.

— Мурка... Лёшенька, — произнесла Виктория с нежностью. Корова тут же улеглась на землю.

— Ух ты! — Алексей был потрясён. — Где ты такому научилась?

— Моё проживёшь — не такому научишься, — усмехнулась Виктория. — А вообще, меня этому прадед твой научил. Мне тогда лет восемь было.

— Ложись, — сказала она, и они вдвоём улеглись рядом с коровой, которая то и дело проводила по их лицам своим шершавым тёплым языком.

— Знаешь, мам, — сказал Алексей с неожиданной гордостью, — всё-таки хорошо, что у меня есть ты. И никакие бабы мне не нужны.

Виктория улыбнулась и поцеловала сына в лоб.

В этот момент она почувствовала вибрацию в кармане. Достав телефон, она разблокировала его и увидела сообщение от бывшего мужа, Геннадия. Там была фотография: в интимной обстановке обнимаются женщина лет сорока и молодой парень, но вместо их настоящих лиц — лица Виктории и Алексея.

— Уже седина на голове, а подколы как у третиклассника, — пробормотала Виктория с лёгкой усмешкой.

Спустя час...

Геннадий, сидя на лавочке с бутылкой холодного пива, открыл телефон и заметил входящее сообщение. На фотографии — обнажённый человек с его лицом в тюремной камере, а за спиной — другая мужская фигура. Над головами — облако с надписью.

<<Моя милая сучка>>

— Вот ведь... п#зда старая, — пробурчал Геннадий. Но в его голосе звучало больше досады и уважения, чем настоящей ругани.