Глава 8: Перезагрузка Семьи.
— Сашенька, милая, заходи скорее, — Виктория была потрясена. Она испытывала похожие чувства лишь однажды — при первой встрече с постаревшей Алёной.
В голове у неё звучала только одна мысль: Накормить девушку. Александра вошла с почтением, но мысли у неё крутились не только вокруг еды. В ней бушевало чувство вины: за тот день, когда она выгнала мать из дома, не предложив ей даже поесть, и за те моменты, когда измывалась над Алексеем.
Она вошла осторожно. В следующее мгновение Александра обняла маму Алёну и, с трудом сдерживая слёзы, пробормотала извинения. Заранее подготовленная речь моментально исчезла из головы, её смыло волнением и раскаянием.
— Мамочка, прости меня... Пожалуйста, прости. Клянусь Богом, я не хотела. Это всё отец — он обещал купить мне новый игровой компьютер, если я сделаю то, что он скажет. Но теперь я поняла: мне не нужны провода и железо... Мне нужна ты. И мой духовный сын.
— Доченька, я всё понимаю. Только не клянись, — мягко проговорила Алёна, поглаживая её по спине. — Это не грех, но и не обязательно. Я вижу, через что ты прошла... Я ведь сама прошла через это. Главное не то, что тебе стыдно, а то, что ты это осознала и поняла, где свет, а где тьма.
Алёна помнила всё, что сделала Александра. Но в тот момент она увидела в ней не обидчицу, а того, кем когда-то была сама — и поняла, почему Алексей простил её сразу. Отвечать злом на зло — значит приумножать его. Истинное прощение — это шаг к исцелению, не к мести.
— Лёшенька... — Александра взглянула на Алексея и впервые за долгое время улыбнулась. — Ради Бога, прости меня, если сможешь. Если бы я могла повернуть время с пять... Я бы никогда не стала издеваться над тобой. Я хотела быть тебе молодой матерью по духу. Отныне я буду защищать тебя и твою семью.
— Саш... Или мне тебя лучше звать... мамой? — Алексей замешкался. Он простил её, но принять новоявленную, добрую Александру — это было куда труднее.
— Обращайся к ней по имени, — мягко вставила мама Алёна. Её голос не вмешивался, а дополнял атмосферу.
— Да, а то ещё при людях назовёшь её «мамой» — и кто-нибудь подумает, что с головой у вас не всё в порядке, — добавила Виктория с лёгкой усмешкой.
Обе женщины говорили не из строгости, а из заботы. Их голоса были спокойны, как нежная музыка на фоне семейного уюта.
— Кстати, сыночка, — вдруг оживилась Виктория. Голос её стал слегка взволнованным, но не терял твёрдости. — Возьми свою Соньку — и пойдём со мной.
— Куда? — удивился Алексей.
— Это сюрприз, — ответила Виктория с хитринкой. Голос её звучал интригующе, будто из кино. — Сашуль, ты давай кушай, не стесняйся. Будь как дома.
— Спасибо, тёть Вик, — пробормотала Александра с набитым ртом, доедая хлеб, впитавший борщ. — Только вот... о доме я бы хотела поскорее забыть.
Слова были не о сегодняшнем одиночестве, а о воспоминаниях: пьющий отец, постоянные унижения и его особый лексикон, особенно по отношению к женщинам.
— Алён... — Виктория взглянула на Алёну, не говоря ни слова, но взглядом передав всё. — Если что, ты за старшую.
Мама Алёна кивнула.
— Кстати, тёть Вик... — проговорила Александра, уплетая борщ ложка за ложкой. — А вы, оказывается, готовить умеете.
— Спасибо, солнышко, — с доброй улыбкой отозвалась Виктория. В её взгляде читались материнская радость и нежность.
Алексей и мама шли бодро, не торопясь, наслаждаясь каждым шагом. Дорога заняла около двадцати минут. Они направлялись в сервисный центр, где Виктория — за свой счёт — решила обновить игровую приставку сына. Теперь его «Сонька» могла запускать десятки игр без дисков — мечта детства стала реальностью.
После магазина они гуляли по городу, разговаривая как близкие друзья, как мать и сын, умеющие понимать друг друга с полуслова.
— Знаешь, мам, — сказал Алексей, радуясь, как ребёнок, — а я ведь совсем забыл, что в детстве мечтал прошить эту Соньку. А теперь — вот она, обновлённая, как новая!
Он светился от счастья. Радость за подарок была, но больше — за мамину любовь и заботу. Это грело сердце сильнее любой мечты.
— Сыночка... — почти шёпотом начала Виктория. — Я всё время хотела тебе сказать... ЛГБТ — это ведь не про ориентацию. Настоящая суть ЛГБТ — это духовная семья, поддержка, дружба, без похоти и масок. А то, что вытворяют в Европе, — это, прости, уже не любовь, а цирк. Люди, у которых в голове только постель.
Она говорила мягко, но с уверенностью.
— Вот ты, если спрашиваешь кого-то об их семье, но с уважением — мол, как они живут, помогают ли друг другу — и если они отвечают: «Мы друзья, поддерживаем друг друга, делимся теплом» — это семья. А если тебе в ответ: «Не твоё дело», «Не лезь», — знай, речь идёт не о любви, а об интимной зависимости.
— Любовь, Лёшенька, — продолжила она, — должна быть... животной. Не в смысле похоти, а в смысле чистоты. Знаешь, почему мы так любим животных? Потому что они любят нас просто так. Без условий. Без «если». Просто — любят. Настоящим сердцем.
Она ненадолго замолчала и, будто погрузившись в воспоминания, заговорила вновь:
— Мне было лет двенадцать. Дед твой пил, бабушка ругалась с почтальоншей, за пенсию... А я — в сарай, к нашим коровам. Сяду, начну рассказывать им всё — как на духу. А они слушают... Ластятся... Даже целоваться лезут. Вот она, любовь, настоящая. Чистая. Без условий.
Алексей слушал, и будто бы внутри него рушился старый мир. Он всегда презирал однополые отношения, считал их искажением любви... Но сейчас, после слов матери, в его душе что-то переломилось. Словно в любимой компьютерной игре внезапно стёрли весь сюжет и вывели на экран белый фон с надписью: «Введите новую историю».
Он чувствовал себя так, будто попал в параллельную вселенную, где человечество колонизировало триллионы планет, но Земля — их родина — превратилась в мёртвую зону, в планету-Чернобыль. Не метафора — буквально. Из-за халатности учёных и жажды власти, глобальная станция взорвалась, и теперь вся Земля — руины, а не дом.
Так и его прежние представления — взорвались, превратившись в пепел. Теперь нужно было строить всё заново. Но уже на правде. На душе. На любви.
— Поэтому я не стала говорить тебе всё сразу. "Не налетай на весь пирог сразу — кушай понемногу." — Мама Виктория говорила не как человек, уходящий от темы, а как та, кто старается мягко отвести сына подальше от края обрыва — туда, где уже нет страха и риска сорваться вниз — Но я должна тебе кое-что сказать, сыночка... — Она ненадолго замолчала. — Давай лучше отойдём подальше, в спокойное место.
Путь занял не больше четырнадцати минут. Они остановились в тёмном парке, где не гуляла ни одна живая душа. Это место было для них особенным — именно здесь мать и сын могли говорить о личном чаще и свободнее, чем где бы то ни было.
Они уселись на ближайшую скамейку, глядя друг другу прямо в глаза.
— Знаешь, сынок... До встречи с твоим отцом у меня было много мужчин. Но, как ни мой свинью, она всё равно в грязь полезет. Вот и у меня — сколько бы я ни искала, всё одни безответственные и пустые. Все они потом возвращались, стучались в порог. А я им говорила: «Ты к семье готов?» — и добавляла: «А если я уволюсь с работы, ты сможешь меня содержать?» Тут они сразу в кусты.
Отец твой... сначала был романтик, хороший, тёплый. Но после смерти своего дядьки, царство ему небесное, начал пить. А как узнал, что ты родился — ноги в руки и айда по Питерской. — Виктория говорила без злости, но в каждом её слове чувствовалась боль, копившаяся годами. Она смотрела на сына не просто как на сына — как на мужчину, которому можно довериться.
— Мам... я люблю тебя, — тихо проговорил Алексей.
— И я тебя, сыночка, — так же нежно ответила она.
Их лица тянулись друг к другу, как магнит к металлу. Когда между ними осталось всего полфута, у Виктории завибрировал телефон в кармане. Она посмотрела на экран — «Алёна» и её нынешнее фото. Смахнув по зелёной трубке, Виктория ответила:
— Да, Алёна, слушаю.
— Вик, вы где там? — голос Алёны звучал не как у строгого родителя, а скорее как у заботливой сестры.
— Мы с Лёшкой решили пройтись по парку. Сейчас будем, — солгала Виктория так убедительно, что даже Алексей поверил.
— Ладно. Ждём.
Связь прервалась.
— Кто звонил? — резко спросил Алексей.
— Алёна. Узнавала, где мы, как дела. Ничего особенного, — спокойно ответила мама, пряча телефон обратно в карман.
Они вернулись домой быстрее обычного. Шли спокойно, без суеты. Но дома их ждал сюрприз. На кухне их уже поджидали мама Алёна, Александра, а также антропоморфная тигровая акула Сергей и его мать — антропоморфный тарантул. Викторию охватило изумление. Из вежливости она обменялась с гостями дежурными приветствиями, но только она собралась что-то сказать, как её перебила Алёна.
— Вик, Лёш. Можно вас на минутку? — мама Алёна вскочила со стула быстрее, чем пуля вылетает из дула.
Она увела их в комнату Виктории и, закрыв за собой дверь, заговорила:
— Вик... — начала она с волнением. — Я понимаю, что была не права. Прости. Я бы не впустила их без твоего согласия... Но, поверь, они были в таком состоянии, что даже эпилепсия показалась бы сахаром. Лёш, без обид.
— Алёна... — мягко обратилась к ней мама Виктория. — Я всё понимаю. Ты правильно поступила, что впустила их. В конце концов, они тоже люди — такие же, как и мы.
— Спасибо тебе за понимание, Вик... — Алёна опустила взгляд. — Мне и правда очень стыдно за то, как я это сделала... — Даже несмотря на доброту Виктории, чувство неловкости всё ещё сковывало её изнутри.
— Мам, а что они тут делают? — Алексей больше не мог сдерживать любопытство — вопрос вырвался из него, будто в груди одновременно лопнули сто надутых шаров.
— Понимаешь... — Алёна задумалась. Она подбирала слова, но ни одно не казалось подходящим. И вдруг, словно внутри неё что‑то стало на свои места, она заговорила:
— Они были на грани... особенно Серёжа. Я не собиралась запускать их в дом без разрешения Вики, но если бы не сделала этого — у меня буквально была бы кровь на руках.
Я благодарна Сергею хотя бы за то, что он не бросил нас с Сашей тогда. А его матери — за то, что пришла вовремя... и поставила его на место.
— Ладно, Алён, пойдём за стол. Не оставлять же гостей одних, — сказала мама Виктория, дождавшись, пока мама Алёна закончит разговор.
Вскоре все сидели за одним столом. Сергей и Мария, его мать, безгранично благодарили женщин и Алексея за временный приют, и ровно столько же извинялись за нежданный визит. В них Виктория видела тех же Алёну и Александру – мать и дочь.
Короткий промежуток их исцеления оставил в душах гостей глубокие следы, подобные укусу волка или царапинам тигра на человеческом теле. Мама Виктория не имела формальных или прямых доказательств их полного исправления, но её жизненный опыт говорил об ином.
Внешность может быть муляжом, но душа, искупавшаяся в грязи и жаждущая мыла с водой не как показной жест, а как искренняя потребность очиститься, – вот истинная суть их поступков. В настоящей беде человек не воротит нос от помощи; он, подобно голодному желудку, ест не то, что хочется, а то, что лежит прямо перед ним.
В то время, пока Алексей и Виктория заняли собой гостей, Алёна и Александра приступили к обсуждению семейных тем. Александре потребовалось немало сил, чтобы собраться с духом, ведь после осознания собственных ошибок девушка словно искупалась в кипящем котле с водой.
Ей было страшно смотреть на мать – не потому, что та представляла для неё какой-либо оттенок отвращения или неприязни, а из-за того, что она впервые в жизни ощутила скрежет кошек в собственной душе.
— Ну что, доча... Рассказывай... Как с батей живётся? — Начало диалога Алёны было не самым удачным, однако она говорила это не ради иронии, а лишь из собственного любопытства.
— Мам... — Александра разрыдалась. Её не обидел вопрос Алёны, да и само напоминание об отце было хуже соли на рану. — Я ненавижу этого алкаша всей душой! Я была готова перегрызть ему глотку, пока он спал!
— Так давай мне тут без этих «глотку перегрызать». Месть и убийство – это грех, за него жестокое наказание ждёт человека. Я понимаю, что он не святоша, но и гневаться на него тоже не надо, — Алёна говорила спокойно, но в её голосе очень чётко звучали нотки родительского воспитания и поучительной мудрости.
— Мам!.. — Плачущим криком заговорила Александра. — Смотри, что он со мной сделал! — Александра обнажила половину нижней части тела. На ней были видны следы того, что женский половой орган подвергался несогласованному интимному контакту более трёх-четырёх сотен раз. — Этот... — Тут Александра выразила в сторону отца такие оскорбительные слова, сдобренные нецензурными выражениями, что уши Алёны едва не свернулись в трубочки. — Заставлял меня пить противозачаточные таблетки, чтобы дитя не заделать!
— Вот же!.. — Алёна крепко обняла плачущую дочь и выразила в сторону Сергея те же слова, что и её дочь, однако в той форме, которыми пользуются люди феминистического общества – те, что ведут войну ради войны, а не ради равноправия.
Приоткрытый рот и изумлённое выражение лица Алёны лишь в малой мере давали понять её истинную реакцию на услышанное. Мир Алёны был разрушен, как когда-то Хиросима-Нагасаки.
Один лишь показ истины от дочери, и небольшой внутренний мир Алёны, где природа и городская цивилизация существовали как одно целое, оставили после себя лишь чёрный оттенок и пустошь.
— Он ещё тогда говорил мне... — Каждое слово давалось Александре с невероятным трудом, она говорила так, словно её тело пронзают армейские ножи со скоростью пули.
— «А хорошо, что у меня тогда дочь родилась, красавица и взрослая, хоть не надо будет на проституток тратиться».
От услышанного сердце Алёны не разбилось на части; напротив, оно стало угольно-чёрным, а каждая мысль, приходившая в её голову, пугала сильнее любого ужастика. Она и раньше ненавидела Сергея, но то, что он сделал с её дочерью, разбудило в ней зверя, способного лишь крушить.
Только Алёна хотела произнести слово, как послышался тревожный стук в дверь.
— Чо-то они быстро, — проговорила Алёна, посчитав, что за стуком прибыли Алексей и Виктория.
Но к её сожалению или удивлению, вместо ожидаемых Алексея и Виктории, напротив неё стояли бледный Сергей — антропоморфная тигровая акула — и его антропоморфная тарантул-мать Мария, которую он держал в трясущихся руках.
Оба были в военном камуфляже Казахстанской армии. Мария с трудом находилась в сознании, а внешний вид Сергея оставлял желать лучшего.
— Доча, принеси-ка мне
сковородку, — Алёна говорила с притворным спокойствием; даже подмигнувший глаз матери не заставил Александру сдвинуться с места, она поняла намёк быстрее, чем Алёна успела договорить. — И откуда к нам такого дядю занесло?
— Аль, я виноват, я знаю. Но крестом божьим прошу, впусти в дом, маме плохо, — прежнее поведение Сергея словно сгоревшая сухая трава. В этот раз в его словах звучала такая неимоверная искренность, что вера в существование НЛО казалась стопроцентной.
Дабы не привлекать внимание жильцов, Алёна впустила Сергея и его мать на порог дома.
— Доча, не надо сковородку. Мама щас по старинке, — Алёна сымитировала разминание кулаков и уже была готова врезать Сергею, если бы тот не начал рыдать.
— Алён, да будь ты человеком! Не хочешь жалеть меня, маму хотя бы пожалей, она-то здесь ни при чём!
Со сжатым кулаком и поднятым большим пальцем вверх, указывающим назад, Алёна впустила незваных гостей в дом. Она жалела о своём поступке так, как много семечек в одном подсолнухе.
Внутри и снаружи ощущалось тепло – оно исходило не из-за гордости, а из-за жгучего стыда за собственный поступок. Она никогда не впускала чужих в свой дом, но бросить людей, которые стояли одной ногой на грани смерти, совесть не позволила ей, обуяв с такой силой, что вся её прошлая жизнь в роли монстра показалась бы сказкой.
Сергей поместил Марию на задний диван. Оба держались за руки; хватка Марии была слабее, но в ней чувствовалась мать. Сергей целовал Марию то в губы, то в щёки. В его поцелуях не было намёков на похоть, лишь чистая любовь сына к матери. В какой-то момент он повернулся к напуганной его присутствием Александре и, казалось, хотел что-то сказать, но Алёна опередила его быстрее, чем его губы успели произнести слово.
— Саш, побудь с бабушкой. Нам с папой надо поговорить, — Алёна говорила мягко, но дух её слов звучал настолько холодно, что гнев показался бы приятнее.
Александра кивнула. Родители вышли на кухню. Там Алёна закрыла за ними дверь и уже со скрещёнными на груди руками и глазами одичавшего животного глядела на мужа.
— Аль... — Со страхом и мольбой проговорил Сергей. Когда-то так говорила сама Алёна. — Я так благодарен те... — Не успев договорить до конца, Сергей получил молниеносный удар по щеке со звонко свистящим шумом.
— Это за то, что растоптал мою жизнь и прокусил мне плечо! — Глаза Алёны наполнились кроваво-красной краской; её лицо символизировало быка, чей взгляд был брошен на красное полотно.
— Виноват... — Сергей расставил перед Алёной трясущиеся руки, голос дрожал как от морозного холода. — Я это заслужил, без базара... — И вот откуда ни возьмись снова удар, в этот раз направленный в промежность Сергея.
От невыносимой боли мужчина сжал область паха и почти плавно, медленно, упал на пол, искажая лицо гримасой боли.
— А это! — Алёна заговорила с ещё большей злостью, словно ядерная ракета, которая вот-вот рванёт. — За то, что нашу дочь!.. — Тут Алёна сообщила Сергею о его сексуальном контакте с дочерью в грубо-цензурном выражении, назвав парня тем самым словом, которое легко понижает самооценку мужского пола. Всё это было сказано не ради мести, а ради боли и обиды.
— Алён... — Голос Сергея стал хриплым, а одно сказанное слово давалось ему так, словно он поднял на своей спине рюкзак, набитый камнями.
Алёна повалила мужа ногой на живот и об его же спину провела каждой ногой по несколько раз в горизонтальном положении. То было не унижение, а месть-зеркало – один из тех видов мести, в которой человек наказывает зло не во имя зла, а во имя перевоспитания.
— Приятно, когда об тебя ноги вытирают? — проговорила Алёна, как учитель, спрашивающий ученика пройденный материал.
— Алён... — С тем же трудом проговорил Сергей; в этот раз голос его нормализовался. — Я не совращал нашу дочь...
— Почему я должна тебе верить?! — поинтересовалась Алёна.
— Если бы я это сделал, мама бы мне все кости в песок сравняла бы. Она и так бьёт меня в подвале, говоря этим: «Ты должен уметь терпеть боль». А я не хотел человека, который наказывает меня физической болью под видом урока для жизни. Я мечтал о маме, человеке, который умеет любить.
Даже несмотря на сильную физическую боль, которую причинила ему Алёна, Сергей смог выговорить свою правду. Его голос дрожал, но в каждом слове звучала искренность. Он не просил прощения, чтобы быть прощённым, — он пытался донести, что, несмотря на алкоголь и наказания, в глубине души оставался отцом, который по-своему любил свою дочь.
По его тону было ясно: будь он человеком, охваченным похотью, он бы позволил себе гораздо больше даже тогда, когда они все жили под одной крышей.
— Почему я должна тебе верить? — Алёна уже не кричала, но холод и обида не уходили из её глаз.
— Я не прошу веры. Прошу только услышать, как всё было, — тяжело поднявшись, Сергей посмотрел ей прямо в глаза.
Они не бегали, не дрожали — в них была боль и честность.
— Мой друг... — Он сделал паузу, собираясь с мыслями. — Асылбек... Тот, что часто ко мне приходил...
— И?.. — нетерпеливо оборвала Алёна, будто выдавливала из него слова, как гной из раны.
— Он подсыпал нашей дочери таблетки. Наркотики. Противозачаточные вперемешку с психотропами...
Алёна застыла. Она не хотела верить. Но что-то внутри неё говорило — в этих словах есть правда. Может, вперше за всё время, в нём действительно заговорил отец.
— Доча... Подойди сюда, пожалуйста, — открыл дверь и позвал Александру. Голос его был неожиданно ласковым. Настолько, что обе женщины почувствовали, будто перед ними другой человек.
Александра зашла на кухню, полная напряжения и обиды. Без лишних слов она врезала Сергею по щеке, затем — по паху. Тот упал, корчась от боли, а дочь перешла на него ногами, словно вытирая об него свою злость.
— Приятно, когда об тебя ноги вытирают, папа?! — бросила она с такой яростью, будто собиралась перегрызть ему горло.
— Доча... — прохрипел Сергей, с трудом вставая. Александра уже замахнулась вновь, но Алёна остановила её жестом руки.
— Я знаю, ты ненавидишь меня. И ты имеешь на это право, — сказал Сергей, тяжело дыша.
— А знаешь, пап... Я об твой хрен свою киску греть буду, — злобно бросила Александра.
Эти слова ударили по Сергею так, будто из него выжали всё внутреннее. Алёна побледнела.
— Доча, это чё за выражения?! — Алёна не ругала, но говорила строго. — Да, он негодяй, да, сделал тебе больно, но опускаться до этого... Не надо.
В ответ Александра рассказала всё — про колледж, про Алексея. Сергей, сжав зубы, заговорил снова.
— Саша... Я не ищу оправданий. Я хочу, чтобы ты знала: всё то, как я тебя наказывал, — это не ты была виновата. Это во мне жила моя мать. Она била меня, говоря: "Мужчина рождается в боли". Я был пьян, я срывался. Но... с тобой тогда...
Тебя насиловал не я. Это был Ербол, мой друг. Он знал все мои фразы, копировал меня. Я застал его в постели с тобой, и когда понял, что происходит, избил его. Как меня когда-то избивала мать. Он признался, что ты ему... нравишься. Я порвал с ним. Отвёз тебя по больницам. Просил вывести из организма всё — таблетки, наркотики. Всё, что он тебе подсыпал, чтобы ты не понимала, что происходит...
Обе женщины застынули, словно статуи. И теперь стало ясно: все те унижения, что исходили от него, были не ради забавы, а как болезненный, искажённый путь к возмездию. Только вот из-за тумана алкоголя страдали не виновные, а самые близкие — его невинные женщины.
После непродолжительного застолья гости разошлись по домам. Спустя неделю в семье Алёны наладился порядок. Она и её близкие стали частыми гостями в доме Виктории и Алексея. Алёна познакомилась со Светланой, которая, услышав рассказы о "тёмной стороне" Алёны, сначала отнеслась к ней настороженно.
Однако после нескольких часов общения Светлана приняла Алёну как сестру. В один из будних дней Алексей решил навестить Елизавету — ту самую лису, которая едва не отправила его за решётку. Сделав глубокий выдох, Алексей постучал в дверь. Дверь открылась, и на пороге показалась мать Елизаветы, Надежда.
— Здрасьте, тёть Надь... А Лиза
дома? — С уважением спросил Алексей, хотя чувствовал, как его голос дрожит.
— Привет, Лёшенька... — Весёлым голосом отозвалась Надежда. — Лиза дома, только ты знаешь... Её сейчас лучше...
— Мам, кто там? — Послышался голос Елизаветы, звучавший так, словно она была совсем рядом.
Надежда без лишних слов поняла, что дочь желает поговорить с Алексеем наедине. Жестом пригласив Алексея в дом, Надежда под предлогом "магазина" покинула квартиру.
На этот раз ужас и беспорядок, царившие ранее в доме Надежды и Елизаветы, отступили, как и "Ангел Боли" в самой Надежде.
Ребята присели за стол. За тёплым чаепитием между ними завязался разговор, словно между братом и сестрой.
— Лёш... — Виноватым тоном начала Елизавета. — Ты прости за то, что я тебя тогда в ментовку засадила. — И тут Елизавета пересказала Алексею все сложности, через которые ей пришлось пройти ранее.
Алексей бросил на её усталое, стыдящееся лицо прощающий взгляд. Его слова подтвердились и прикосновением руки к её плечу. Елизавета ощутила, как тепло от прикосновения Алексея быстро разливается по её венам. Девушке становилось всё теплее и комфортнее с каждой секундой, пока его рука лежала на её плече.
— Лиз... Зло не в том, что ты однажды оступилась, плохо то, что ты можешь продолжать идти этим путём, — Его слова прозвучали, словно мазь на ожог. Елизавета обняла Алексея, точно питон, сжимающий свою жертву.
Домой Алексей вернулся поздно. Он прилёг рядом с мамой, и через пару минут его охватил крепкий сон. Виктория, обычно предпочитавшая спать в чёрных колготках и ночной футболке, только что закончила мыться и направлялась в спальню. На полпути её остановил знакомый женский кашель, напоминавший её собственный голос.
Женщина медленно и осторожно повернулась назад. Увиденное едва не заставило её завизжать, словно сирена тревоги. Перед ней находился её двойник, словно принтер, сделавший две ксерокопии оригинала.
— Ну что, Викусик. Много мужиков поменяла? — С интересующейся интонацией заговорил двойник.
— Я не знаю, кто ты, но мужиков я не меняла, они сами меня по молодости имели. И я не имею в виду в
постели, — Виктория говорила с максимально естественным звучанием, стараясь держаться уважительно, но некоторые слова, словно назло, выдавали лёгкий страх.
— А сын?.. — Также спросил двойник.
— А что сын? — Виктория задала встречный вопрос, в котором чётко выразилось изумление. — Сын у меня хороший, деньги в дом приносит. Мужчину бы мне такого, как мой
сын, — Виктория проговорила с нотками явной ностальгии.
— А что тебе мешает быть с ним, как женщина и мужчина? — Двойник спросил так, словно на что-то намекал.
— Так ведь так нельзя! Он мой сын, я его мать! — Виктории понадобилось потратить все силы, чтобы её возмущение не выходило за рамки громкости, способной разбудить Алексея.
— Хорошо... Тогда скажи мне, — Двойник по неведомой причине стал говорить с Викторией по душам. — Ты любишь его?.. Не как сына, а как человека, который дарит тебе и счастье, и радость, как женщине.
Виктория задумалась, однако ответ на вопрос её двойника не заставил себя долго ждать.
— Если честно... Я люблю его... Не как сына, а как мужчину, о котором мечтала. Но я боюсь, что если я сделаю это... Я перестану быть ему мамой, и это будет табу.
— Табу — это не приговор, — прояснила двойник. — Это запрет ради безопасности семейных границ. И смотри, как ты можешь поступить: ты не говори о своей любви сыну всем, им незачем этого знать. Ребёнка ты можешь родить от другого, чтобы избежать инцеста, а воспитывать он будет его как старший брат. В общем, ваша любовь будет такой, о которой ты мечтала. А если ты не послушаешь меня, считай, что твоя мечта мертва.
Виктория сжала кулаки и сказала:
— А ты знаешь... Он был единственным, кто радовал мою душу... И теперь пришла пора взять своё. — Неожиданно зрачки Виктории загорелись бледно-белым светом.
— И что ты будешь делать теперь? — С улыбкой сказал двойник.
— Я признаюсь ему в своих
чувствах, — Стоя, словно зомби, произнесла Виктория.
На следующий день, с первыми лучами солнца, Алексей проснулся от исходящего тепла обнажённого животика мамы.
— Доброе утро, сладенький мой, — Проговорила улыбающаяся Виктория, каждое её слово звучало с ноткой нежности и сексуальности.
— Мам, что с тобой?! — Остолбеневший на месте Алексей едва мог даже моргнуть.
— Не бойся, я здорова... Я просто ждала момента, когда ты смог бы прийти в себя. Я люблю тебя, сын, как мужчину... Я и раньше хотела тебе это сказать, но тогда ты не был готов, — Таким же настроением проговорила Виктория.
— Мам, да ты шутишь, — Не веря, отрезал Алексей.
Не успел Алексей и пальцем пошевелить, как Виктория облизала его губы.
— Ну что... Всё ещё думаешь, что твоя мамка шутит? — С ещё большим возбуждением проговорила Виктория.
Словно запрограммированный робот, Алексей заперся в туалете. Душу его атаковали дымовые змеи тёмно-пурпурного цвета; физически же он находился в туалете своего дома, всё время вспоминая, как мама поцеловала его не по-матерински в первый раз.
Вдруг послышался резкий стук кулаком по двери, отчего Алексей пугливо вздрогнул.
— Выходи из туалета, пока ремень не взяла! — Строгим материнским криком прокричала Виктория.
— Малыш... — Вдруг её голос стал звучать интимно мягко и плавно, будто она пыталась вызвать у Алексея резкую эрекцию.
— Ну ладно тебе... Выходи... Мамочка подготовила тебе сюрприз. — Виктория всем телом прижалась к двери туалета и проделывала медленные, но плавно-интимные движения.
— Мам, иди в баню. Я отсюда никуда не уйду, — твёрдо и без грубости ответил Алексей.
Виктория изменилась в лице, присела на пол и, подобно маленькой девочке, обняла колени и начала плакать. Алексей, который услышал её почти бесшумный плач, осторожно вышел из туалета и присел напротив неё.
— Мам... Не плачь... Пожалуйста... Хочешь, накажи меня... Я готов понести любое наказание... Только не плачь, пожалуйста... — Сердце Алексея было точно у человека, провалявшегося час на морозе, а по венам шла ледяная кровь.
Виктория лукаво улыбнулась.
Подобно хищному животному, она облизнула оба глаза Алексея и взяла его на руки. Что только не делал Алексей, чтобы вернуть своему зрению чёткую картинку. Ни частые моргания, ни даже потирания не смогли восстановить зрение, прежде чем на нём не стала сидеть полностью обнажённая Виктория.
Сексуальный акт начался незамедлительно. Для Алексея он был всё равно что казнь на электрическом стуле; для Виктории же он проявлял всё больше любви к сыну, но уже как женщина, любящая своего мужчину, а её светящиеся бледно-белые зрачки горели всё ярче.
— Мам... Бога ради, кончай! — Закричал Алексей, который словно бы переместился в тот день, когда подобные пытки происходили с ним и ранее, но уже в женском туалете от Александры.
Ничего не ответив, Виктория выпустила густую бледную жидкость на интимный район Алексея. Парень хотел было отправиться за салфетками, но жест руки Виктории его остановил. Она обмотала его интимный район советским бинтом, создав вид нижнего мужского белья.
— То, что я тебе сделала, это, скажем так, кульминация нашего ритуала. Первое время будет щипать, но потом наша любовь станет сильнее. И кстати... Все решения принимаю я, для тебя я теперь не только мама, но ещё и папа, а точней говоря, мужчина — но только духом. Так я всё равно буду твоей мамой, другом и щитом. — Виктория говорила нежно, одновременно по-матерински и по-супружески.
— Мам, я спать хочу, — засыпая на ходу, произнёс Алексей.
— Спи, малыш. Спи, мама с тобой, ни за что не бойся, — нежно и по-матерински прозвучала Виктория, обняв сына.
Тем временем возле Виктории, присев, находился её двойник. Отличие было лишь в том, что у оригинала зрачки её были бледно-белые.
— Молодец, Вика... Ты всё правильно делаешь... Но не вздумай останавливаться. Эякуляция поддержит вашу любовь, но это не значит, что одного раза будет достаточно... — Говорил двойник, словно напиваясь.
Виктория изобразила улыбку, напоминающую безумную радость, и поцеловала сына в макушку.
— Он мой сын, но я люблю его больше всех... И если это и правда поможет сохранить нашу любовь, я готова... — Она проговорила всё это с такой ужасающей лаской, с чем даже фильм ужасов показался бы сказкой, доступной детям всех возрастов.
Сон удался — они оба проснулись ближе к вечеру. Алексей, к удивлению, ощущал к Виктории ещё большую симпатию, чем прежде — именно так, как она и надеялась.
— Мам... прости меня, — виновато начал он. — Ты со мной по-человечески, а я... в туалете заперся, как последний трус.
Он говорил с глубоким стыдом — казалось, что только теперь, в ясной трезвости, он осознал всю тяжесть своих поступков.
— Не переживай, малыш... — Виктория взяла его за руки с нежностью. Их ладони соприкоснулись, как с тёплой батареей — и каждый почувствовал тепло другого. — Я ведь тоже человек, всё понимаю.
— Угу... — с облегчением выдохнул Алексей. — Мам, а ты у нас кто по нации?
— Горбуша, — усмехнулась Виктория.
— Не, я про человеческую, этническую нацию.
— Ну, смотри... — Виктория оживилась. — Мать у меня украинка, батя — русский. Значит, я наполовину и та, и та.
— А я кто?
— Щас подумаем... — она на мгновение задумалась. — Я, значит, больше на украинку похожа, а отец твой — белорус. Так что ты у нас славянский коктейль.
— Мам, а почему Лукашенко «батькой» называют?
— Потому что в Белоруссии всё как в Советском Союзе. И сам Лукашенко — человек, который знает, что значит любить свою землю, — ответила она легко, как будто Алексей спросил, как её зовут.
— А Зеленский?
— Знаешь... — она задумалась. — Как президент — спорный. А вот как актёр — шикарный. Я много фильмов с ним смотрела. Ну, в смысле, где он снимался.
— А Путин?
Виктория замолчала почти на полминуты, прежде чем ответить:
— Путин... это мощь России. Я, конечно, с ним чаи за одним столом не пила, но скажу одно — мужик не промах.
— А наш президент, Токаев?
— Если честно... — она перебирала слова. — Был бы плохим, не был бы президентом. В общем, нормальный. А ты чего это вдруг политикой заинтересовался?
— Да вот в Ютубе новости смотрел. Мол, чистокровные антропоморфные животные протестуют, что в политике только люди. Мол, почему они хуже? — Алексей включил телефон и передал его матери.
Виктория внимательно прочитала заголовок, потом медленно, слово за словом, вдумываясь в каждый абзац.
> Сегодня рано утром, около 6:00 по московскому времени, на Красной площади прошла акция протеста с участием представителей антропоморфных животных. Участники требуют признания равных прав для всех видов разумных существ, включая политическое представительство и участие в государственных структурах.
> Протестующие выступили против дискриминации по биологическому признаку, настаивая на межвидовом равенстве. По словам организаторов, цель митинга — добиться изменений в законодательстве, которые позволят нечеловеческим видам занимать политические посты наравне с людьми.
> «Мы не просто животные. Мы — личности, граждане, представители новых наций. Мы не хотим доминировать — мы хотим участвовать», — заявил один из участников марша, антропоморфный волк по имени Артуриан.
> Митинг прошёл мирно и вызвал широкий резонанс в соцсетях и правозащитных кругах.
— Мда... — Виктория покачала головой. — Всё-таки не зря мой дядька говорил: «Плюёшь в колодец — не ной, что вода грязная». Эти вот — сами зеркало людям показывают, а сами в него даже не смотрят.
— Это точно... — грустно кивнул Алексей. — Мам, а что с ребёнком делать? Всё-таки родственникам детей заводить опасно — могут родиться больными.
— Нам с тобой и не надо «шпёхаться», — сказала Виктория с улыбкой, погладив сына по щеке. — Есть у меня на примете один одноклассник — Витька Талкеев. Всё время меня за волосы дёргал, жвачку под задницу подкладывал... Но парень-то хороший. Просто внимания в семье не хватало.
— А Соньку ты говорила тебе друг на день рождения подарил, — с подозрением напомнил Алексей.
— Ну так он мне её и подарил! Когда мне четырнадцать исполнилось. — Виктория взяла со стола телефон и быстро набрала номер. — Алло? Вить, это Вика Ментюкова... Да-да, та самая, которую ты по жопе бил. Слушай, мне твоя помощь нужна. Нет, не по телефону. Давай где встретимся? Отлично. Через час буду, давай.
— Ну чё там?
— Всё супер. Ты пока у Алёны побудь, я за тобой потом заеду. Ладно?
— Хорошо, мам, — отозвался Алексей.
Почти сразу Виктория проводила Алексея до дома Алёны. Цель своего временного ухода она прикрыла лёгким лукавством — сказала, что у неё намечена не романтическая, а «чисто человеческая» встреча с одноклассником Виктором.
Спустя полчаса Виктория уже стояла у входа в отель в центре Караганды. Поднявшись на пятый этаж, она постучала в дверь номера 524. Её встретил худощавый мужчина с тёмными волосами и ростом под стать ей самой. Его лицо светилось радостью.
— Ну, рассказывай, мать, чем могу быть полезен, — с широкой улыбкой сказал Виктор и, посчитав это дружеским жестом, шлёпнул Викторию по ягодице.
— Эх, Витюха... всё тот же пацан, что баб по жопе шлёпает, — усмехнулась она. — Ну а сам-то, женился?
— Та не-е, Викусь. Всё как всегда — приходят, уходят... А я один, как перст.
— Мда. Баб у тебя — хоть жуй, а ни одна ребёнка не родила, — с лёгким сочувствием покачала головой Виктория.
— Угу, — с тоской согласился Виктор. — А Генка с Лёшкой как?
— Генка исчез, как только у меня живот начал выпирать. Лёшка жив-здоров, с эпилепсией боремся, но в целом нормально.
— А он-то женат?
— Кто? — не поняла она.
— Лёшка, твой сын.
— А-а-а... да нет. Были у него девушки, но последняя зарплату под сиськи прятала и мозги выносила. Дотерпелся до слёз — домой вернулся, как побитый.
Виктор с досадой цокнул языком.
— Вот и я об этом, — подтвердила Виктория.
— Ты, конечно, извини, Викусь, но нынешние бабы хуже ядерной бомбы. Как мой дед говорил: если б Гитлер видел, что сейчас творится — сам бы повесился.
— Та и не он один, — усмехнулась Виктория.
— Ну что ж, за встречу можно и махануть! — обрадовался Виктор, потянувшись к телефону.
— Не, Вить, погоди! Мне пить нельзя, — резко остановила его Виктория.
— А чё так?
— Видишь ли... — она глубоко вдохнула. — Я хотела попросить тебя помочь мне с ребёнком.
— Мать, я, конечно, понимаю, тебе нравится быть мамой, но тебе не двадцать, а пятый десяток пошёл...
— Вить, ты фильм Москва слезам не верит смотрел?
— Причём тут это?
— А при том, что там говорили: в сорок жизнь только начинается. Так что у меня — вторая молодость.
— Ну хорошо, молодуха ты моя. Только ты ж чисто физически стара для беременности.
— А кто сказал, что яйцеклетка будет моя? В этом мне поможет Надька Сомова.
— Да ладно?! — Виктор округлил глаза. — Надька... Это та самая?..
— Та самая, — кивнула Виктория.
— Вик, я, конечно, ничего против не имею... но она ж тебя со школы... Ну, ты поняла.
И тут Виктория рассказала обо всём: от разлуки с Алексеем до трансформации Надежды в совершенно нового человека.
— Хрена себе... — только и смог сказать Виктор.
— Угу. Ну так что, ты согласен?
— Если это правда сделает тебя счастливой — тогда да.
Беременность далась Виктории не сразу, но она шла к цели. Алексей поддерживал её, как мог, и в ответ получал ту же заботу. Они сидели в зале и играли в приставку, подаренную Виктором.
— Не волнуйся, мам, — сказал Алексей. — У нас всё обязательно получится. Только ты... и наш малыш.
— Конечно, милый, — с улыбкой ответила Виктория.
Их лица сближались, губы тянулись друг к другу, точно магнит к железу... И тут раздался мужской голос:
— Вот это я нормально зашёл.
— Гена?!
— Папа?!
С разницей в секунду воскликнули Алексей и Виктория.