Фальшивка

Поняв, что ей не показалось, Кивилцим вскочила с кровати и накинула на плечи первое, что попалось под руку. За входной дверью кто-то переминался с ноги на ногу — оставалось надеяться, что это был тот же, кто стучал, потому что в противном случае следовало бы уже будить всех и хвататься за нож.

— Кто там?

— Это я. Кивилцим, можно с тобой поговорить? Извини, что поздно, но это срочно.

Фраза была достаточно длинной, чтобы опознать незваную гостью по голосу. "Чему я удивляюсь, — думала Кивилцим, отпирая замок, — если кто-то выглядит как избалованный ребёнок и крякает как избалованный ребёнок, то удивляться нужно переставать, а то так от удивления до смерти столбом и простоишь".

Сана явно сильно выпила и выглядела — страннее некуда. Шляпа держалась на честном слове, а поправить руки были заняты: в левой — иллюстрированный журнал "Оружейное обозрение госпожи Тан", а в правой — какая-то замызганная синяя тетрадка.

— У госпожи Янгыр что-то случилось?

Сана явно ждала приглашения внутрь, однако Кивилцим не торопилась, надеясь, что ей удастся быстро спровадить хозяйку, а приглашение могло поощрить ту затянуть разговор — о чем бы он ни был.

— Да. Мне нужно срочно сказать тебе кое-что про оружие. Я приношу прощение за позднее... в смысле, я извиняюсь за позднее вторжение. Мне нужно обсудить вопрос.

— Как считает госпожа Янгыр, не может ли вопрос подождать до рабочих часов?

— Нет. Потом я его забуду. Это очень важно. Это платный вопрос. У меня есть лишние деньги, я могу дать тебе несколько твоих зарплат. Но для этого мне нужно обсудить вопрос прямо сейчас. Отведи меня в какую-нибудь комнатку с запирающейся дверью, поговорим. Это секретный вопрос.

Кивилцим отвела Сану в душевую, принесла туда табуретку и лампу и закрыла дверь.

— Кивилцим! — Сана выглядела настолько серьёзной, будто собиралась сообщить новости о смерти близкого. — Ты сделала духовое оружие. Я знаю, что ты его делала, не лги мне! — Кивилцим при этом просто стояла рядом и смотрела на хозяйку, никак не пытаясь перебивать. — Ты сделала его для блуждающего огонька, для призрака с болот. У него был точно такой же баллон под цевьём. Как твои замки, только не пустой, а полный. Ты сделаешь его для меня, я заплачу тебе, сколько угодно. Но отказ не приму. Сколько?

Сана открыла журнал на странице с эскизами гладкоствольной винтовки с баллоном сжатого воздуха под цевьём. Рядом нарисован баллон в поперечном разрезе — очень простая конструкция при наличии нужных инструментов. Единственная сложность заключалась в том, чтобы грамотно сбалансировать силу давления, прочность материалов, вес пули и силу пружин. На эксперименты со всеми этими величинами могли бы уйти многие месяцы, и многие месяцы ушли — у авторов статьи; теперь же они делились с миром своими расчетами.

— Хозяйка поймёт, если я попрошу о симметричной плате? Госпожа Янгыр просит меня сделать что-то, что не входит в мои обязанности по отношению к ней, и я берусь это сделать, однако взамен я хочу попросить о чём-то, что не входит в обязанности госпожи Янгыр.

— И что это?

Кивилцим принесла из единственной комнаты, которая также была кухней, блокнот и написала в нём несколько слов.

— Вот это. Это нельзя купить, такие вещи в ограниченном обороте. Они есть у университета. Университет может их одолжить или сдать в аренду — это законно. Могу ли я надеяться, что через несколько рукопожатий госпожа Янгыр может выйти на заведующего кафедрой электрофизики? Со мной он говорить не станет никогда в жизни, но госпожа Янгыр может попробовать с ним договориться.

— Цена меня устраивает.

— Если же это не сработает, то...

— Сработает. Я поговорю, он всё нам одолжит. Даю слово. Жди.

Схватив вырванную страницу, Сана, не прощаясь, покинула квартиру. Хоть бы под "жди" она не имела в виду, что пойдет к заведующему прямо сейчас, думала Кивилцим. Хорошо еще, что разбуженные разговором муж и сын, по-видимому, решили отложить вопросы до утра. Хорошо, потому что ответов у неё не было.

Вспоминая всю эту историю сейчас, двадцать часов спустя, Сана ощущала жуткую неловкость, а потому была счастлива, что Эсен так и не спросила ничего про мастерскую. Возможно, потому что ей и так докладывают "через голову" номинальной хозяйки — хотя в этом уверенности не было. Вместо этого Эсен преимущественно спрашивала про работу отсутствующей здесь Ирады — у той как раз недавно был выходной, она побывала дома и рассказала всякие интересности. Свои выходные Ирада предпочитала проводить в Сазлыке — благо, лодочный путь, который они прокладывали через болото, пока что не далеко ушёл от семнадцатого выселка, так что за несколько часов можно было добраться до города.

Эсен разливала чай по чашкам; дойдя до третьей, остановилась.

— Нулефер, ты будешь с нами?

— Потом.

Нулефер лежала в кресле, закинув ногу на спинку. Нацепив очки в толстой оправе, которые обычно не носила, она читала какую-то здоровенную книгу. Сана не видела надпись на обложке — её перечёркивали пальцы правой руки: синеватые, покрытые ссадинами, а ногти острижены до мяса — ради недостойной работы. Справедливости ради, у Ирады и Саны ногти были такие же, но хотя бы по уважительной причине — ради фехтования.

— И часто твою сестру отпускают в город?

— Пару раз в неделю. Ирада траншеи не копает, так что она там не нужна постоянно. Безопасность, видимо, можно обеспечивать впрок.

— Безопасность? — встряла в разговор Нулефер, не отрывая взгляд от книги. — Мы с ней коллеги значит.

— В каком смысле?

— Твоя сестра пойдет под суд, если случится что-то плохое с рабочими на болоте. Я пойду под суд, если случится что-то плохое с паровым котлом на бумажной фабрике.

Интересно, Нулефер нарочно ищет способы сказать "я не хуже всех вас тут", или у неё это получается само собой?

— Я прошу прощения, что перехожу сразу к делу, но у нас с сестрой есть проблема, и мы боимся, что сами не разберемся. Нас недавно друзья позвали в эти ваши интеллектуальные салоны. И мы несколько раз сходили. Собственно, у нас ещё раньше возник вопрос: почему Эсен, говоря о врагах, просто не назвала нам имена? А теперь мы столкнулись с антияшматистами. Я не хочу сказать, будто твоей — или чьей-то вообще — обязанностью было нас предупреждать о подобном, но ты говорила про дружбу против кого-то и всё такое... почему ты просто не назвала имена этих людей? Или их идеи? Я, конечно, понимаю: наверно, если бы я была на твоём месте, то тоже не стала бы говорить вещи вроде "партия, с которой мы конкурируем, — сплошь скоты, не общайся с ними". Это звучит предвзято, раз вы оппоненты. И я думала, что ты именно поэтому не сказала нам прямым текстом, мол, партия пряностей — враги, бойтесь. Но антияшматисты? На них весь город пальцем тычет как на сумасшедших, чего стоило и тебе ткнуть в них пальцем и сказать: вот оно, зло? Тем более, что нас это касается прямым образом! Я тут на днях узнала, что я, оказывается, выродок, склонный к заболеваниям костей и суставов, а самое главное — я умру в двадцать от коллапса позвоночника, потому что зеленоглазые люди не живут дольше двадцати, и плевать, что в комнате с нами сидел зеленоглазый господин лет тридцати, если не больше! Но оказывается, что...

— Сана, прости, что перебиваю, но ты заводишься, а это ни к чему. Я вижу твоё негодование и вполне его разделяю. Давай сэкономим время, всё равно ничего нового ты мне про этих подонков не расскажешь, я с ними всю жизнь живу. Прости, что сама не заговорила о них, но я была уверена, что вы уже в курсе. Свою ошибку признаю. Мне очень жаль, что вам пришлось пройти через всё это, но крепитесь, потому что если вы планируете жить здесь, то этот фактор нужно принять в расчет. Что же касается имен врагов, то даже сейчас я не уверена, что следовало говорить что-то вроде "остерегайся вот этих людей". Я не хочу, чтобы вы с сестрой привыкали, будто все злые люди в Сазлыке — это кучка выживших из ума стариков, которые размахивают кулаками и рычат про "дегенератов, заполонивших город". Разбойник, каким его рисуют в книжках, — с клочковатой бородищей, звериным оскалом и руками по локоть в крови — за всю жизнь убьёт самое большее десяток людей, а потом его ждёт пуля или каторга. Куда большая угроза — это вежливые, улыбчивые люди в наглаженных костюмах и модных шляпах, потому что они напишут законы, из-за которых умрут тысячи. А самое главное — этим обаятельным модникам и модницам ничегошеньки за это не будет, и они оставят потомство, которое, воспитанное в безнаказанности, повторит подвиг предков.

Сана считала это рассуждение разумным, однако неуместным: признав ошибку в конкретном, Эсен теперь пыталась по-быстрому заштукатурить её политическими абстракциями. Или же и не в ошибке дело вовсе? Может, их первоначальные интуиции были верны, и Эсен таки хочет как можно дольше держать их в неведении насчет чего-то очень важного? Так или иначе, ясно, что вопрос с поимённым списком врагов снова придётся отложить.

— Да, меня заносит. Просто кровь кипит от их наглости! Но всё, я успокоилась. Так вот. Давеча мы с Ирадой имели счастье наблюдать большие дебаты в салоне "Созвездие", куда нас пригласил господин Джэвейд Фируз... вижу, его имя вам ничего не говорит, но он большой авторитет в кофейных кругах — во всяком случае, в молодёжных кругах. Он вызвал на поединок представителей партии пряностей и состязался с ними в политическом остроумии. На наш взгляд, он разбил их в пух и прах, однако, судя по всему, здешние правила работают не так, как мы себе представляем. Господин Фируз показал себя борцом с бедностью: он буквально через слово твердил о том, что никакие городские проблемы не будут решены, пока не решены проблемы крайней бедности. В связи с этим он предлагал меры, которые мы с сестрой не можем оценить за недостатком образованности, однако звучало все вполне здраво. Его оппоненты же...

Сана отпила почти остывший чай.

— Я боюсь, вы мне не поверите. Хотя, быть может, для вас это обыденность? В любом случае, молю: верьте, что все так и было. Я клянусь, что буду цитировать этих господ дословно, потому что теперь при всем желании не смогу забыть этот бред. Итак, господин Фируз начал с того, что поставил вопрос о восстановлении какого-то квартала, который недавно пострадал от пожара. Один из оппонентов спросил, какой в этом смысл. Фируз сказал, что погорельцы не могут нормально работать, а потому весь город несёт убытки вместе с ними уже сейчас — так почему бы не инвестировать дополнительных средств им в помощь, чтобы в течение считанных месяцев пожать плоды? И тогда эта госпожа — не помню, как её по фамилии — заявила, что не понимает, каким вообще образом связаны погорельцы и работа предприятий. Господин Фируз сказал:

— Неужто любезная госпожа считает, будто пострадавшие в пожарах сплошь безработны? Быть может, кто-то из них даже трудился в витражных мастерских её почтенного родителя — ведь одна из этих мастерских находится как раз неподалеку.

— Всё может быть, — она пожала плечами, — но неужто господин Фируз дерзнёт утверждать, что работа предприятий моего отца зависит от каких-то бедняков?

— Дерзнёт, ведь богачи там не работают, а значит именно за счет так называемых бедняков эти предприятия и существуют.

— Это возмутительный вздор! — ответила она. — Неужели возможно, чтобы от кучки неудачников зависела работа успешного предприятия? Давайте рассуждать логически, господа: предположим, что судьба предприятия целиком зависит от кучки неудачников. Но тогда какая его ждёт судьба? Неудачники притягивают только неудачи, а потому предприятие обречено на банкротство — именно поэтому во всем городе нет ни одного завода, которым управлял бы бедняк. Но предприятия моего отца год от года приносят лишь больший доход, а следовательно, неудачники не имеют над ними ни малейшей власти. Что скажет на это господин Фируз?

Рука дрогнула, когда Сана потянулась за конфетой — конфета упала под столик. Конечно, ей не впервой испытывать стыд за слова и поступки других людей — но то, как правило, все-таки были близкие люди. А зачем испытывать стыд за каких-то абсолютно чужих и чуждых тебе недоумков? Тут явно что-то не так.

— Уж не помню, как именно, но кого-то чёрт дернул помянуть Али Догана. Кажется, это было в тему неудачников на предприятии. Что тут началось! "Доган-то? О, это был талант! Он маскировался под счастливчика очень много лет, но в итоге оказался фальшивкой. Да, когда дошло до дела, то он прогорел. Что ж, это лишнее напоминание о том, что друзей нужно выбирать с большой опаской. Неудачники с каждым поколением маскируются всё лучше и лучше, скоро их даже под микроскопом будет не отличить от достойных людей!" Вот, что они кричали. Фируз пытался вернуть разговор в толковое русло, его товарищи изо всех сил помогали. Наконец, как-то они вернулись к теме, к помощи бедным. Фируз настаивал, что от многих состоятельных граждан вовсе и не требуется заниматься благотворительностью напрямую: для помощи пострадавшим потребовалось бы всего-то снизить цены на товары первой необходимости в своих магазинах. Если же у состоятельных господ из девятого района есть работники из числа родственников пострадавших, то они могли бы выдать им премии, чтобы их семьи быстрее восстановились, отчего и сами эти работники стали бы эффективнее. В ответ на это господин фабрикант Нариман Айтач возразил следующее:

— Но ведь нужда этих людей означает, что их спрос на товары первой необходимости растёт! Что произойдет с деловой репутацией поставщика, который на фоне роста спроса попытается снизить цены? Его сочтут идиотом или, того хуже, злодеем, который своими иррациональными решениями предаёт экономическую науку! Хуже того: он буквально-таки плюёт в лица многомудрым профессорам, которые положили свои жизни на изучение экономических законов! Кто хочет быть таким злодеем? Считает ли господин Фируз, что все мы должны прямо сейчас пойти в университет и наплевать в лица многомудрых профессоров? Я требую ответа, господин Фируз!

— Позвольте, — отвечал ему Фируз, — скажите, правильно ли я понимаю, что господин Айтач требует с друзей денег после того, как делает им подарки? Ведь если нет, то получается, что каждый год господин Айтач многократно плюёт в лица многомудрым профессорам.

— Это возмутительно! — вскричал Айтач. — Я требую уважения к многомудрым профессорам, господин Фируз! Я требую уважения! Я требую...

Сана подставила чашку под носик самовара. Нулефер, оставив раскрытую книжку в кресле, пересела к ним на диван.

— Я не помню, он чего-то ещё требовал. Он вообще весь вечер чего-то требовал. Всего подряд.

— Нариман Айтач принял вызов от господина Фируза, — Эсен смотрела на свою супругу; лица обеих были мрачны, — видимо, этот Фируз и впрямь кто-то. Надо будет о нём разузнать.

— Да, но... мы же не будем закрывать глаза на то, что слова господина Айтача не имеют смысла, так?

— Сана, понимаешь, это-то как раз для нас не новость. Но пожалуйста, продолжай. Что было после? Фируз возразил?

— Айтачу возразил его же сопартиец. Он сказал, что Нариман ему, конечно, друг, но правда дороже дружбы, а потому он выскажет свои соображения. Вот они: конечно, помочь согражданам в годину нужды — это благо. Однако проявлять рачительность и деловой расчет — это тоже благо. Первое подает окружающим пример взаимовыручки. Второе подает пример самостоятельности, разумности и деловитости. Но так уж вышло, что примеров первого типа кругом пруд-пруди, потому что неудачники постоянно выручают друг друга, а вот примеров второго — поди поищи. Следовательно, в наши непростые времена большее благо — дать людям пример самостоятельности, рачительности и мудрого управления имуществом. И подать погорельцам такой пример — это гораздо лучше, полезнее для них, чем кинуть им какую-то подачку в виде скидки, ведь, как гласит древняя пословица, дав человеку рыбу, ты накормишь его на день, а научив ловить рыбу, накормишь на всю жизнь. Тогда господин Фируз решил пойти в обход и ударить в спину.

— Одну минутку, любезный, — начал он, — скажите, правильно ли я вас понимаю. Вы утверждаете, что если вы поднимаете цены в магазинах во время кризиса, то это благо, поскольку делает вас рачительным хозяином. Но если вы опускаете цены в магазинах во время кризиса, то это благо, поскольку делает вас благотворителем.

— Да, всё так.

— Что же должен сделать мой многоуважаемый оппонент, чтобы у него получилось не-благо? Ведь пока что выходит, что что бы он ни сделал, всегда выходит добро. Что же надо сделать господину оппоненту, чтобы заслужить порицание и презрение?

— Это невозможно! Видит ли господин Фируз, я просто-напросто не способен ко злу! Хотя многие в вашей партии и продолжают с этим спорить и даже привлекать на свою сторону университет, факт остается фактом: у человека нет свободы воли. Такова суровая правда жизни, и с этим ничего не поделаешь. Но раз у человека нет свободы воли, то душа делает всё, на что только способна. Душа человека подобна воде: вода течёт всюду, куда только может, однако не способна занять всю емкость целиком одновременно, ибо кадушка человеческого опыта слишком велика. Но покуда жизнь продолжает трясти эту кадушку, вода оказывается то в одной щели, то в другой — и так со временем душа человеческая делает понемногу всё, на что только способна. Я прожил на земле двадцать три года, и ни разу не совершил зла. Из этого можно сделать лишь один вывод: я просто не способен ко злу!

Конечно, Сана не могла пересказать вообще всё — пары часов на это не хватило бы. В частности, она опустила несколько весьма познавательных разговоров с Гюлером Рауфом. С ним сёстры лично познакомились, когда во второй раз посетили "Носорог"; заодно стала ясна и сама суть этих салонов: в них заводили знакомства. Наверно, была и какая-то ещё суть, но для большинства присутствующих на первом месте стояло именно это.

Рауф оказался очень приятным собеседником — да и как могло быть иначе? Прекрасно образованный, знающий пять языков, очень наблюдательный, не ленящийся вести скрупулёзные записи и имеющий достаточно средств, чтобы применять все эти качества в путешествиях — мечта любой компании. Вдобавок ко всему он также был и внимательным слушателем: быстро понимал, чем собеседник хочет поделиться и всячески его к этому поощрял вопросами, уточнениями и оценками. Понятно, почему люди тянулись к Рауфу даже вопреки той компании, что порой сопровождала его: увы, слишком часто за его столиком прежде него самого оказывались пресловутые почитатели "суровой правды жизни". Ирада позавчера загадала загадку, которая порядком заняла их умы.

— Господа, я вижу, что вы все большие мастера отличать правду от лжи, так не поможете ли вы нам в одном затруднении? Много лет назад родители захотели подарить нам на день рождения оружие. Им порекомендовали хорошего мастера, и они решили сперва заказать ему один карабин, посмотреть, как он справится, а потом решить, заказывать ли второй. Сана в то время жила в другом городе, и её подарок всё равно опоздал бы к праздничной дате, так что можно было позволить себе выждать. Итак, я нарисовала эскиз того, что хотела — взяла за образец рисунок из журнала и добавила кое-чего. Оружейник взялся за работу, но так уж вышло, что в его мастерской работал один крайне амбициозный ученик. Этот ученик уже давно хотел во что бы то ни стало доказать собственное мастерство, так что решил бросить учителю вызов. Узнав, что оружейнику заказали нарезной карабин с дорогим оформлением, он решил втайне изготовить точную копию. Поскольку учитель ему доверял, ученик часто оставался в мастерской один, и всякий раз он брал уже изготовленные мастером детали и копировал их точь-в-точь. И вот, когда мой отец пришел за подарком, он обнаружил в мастерской два абсолютно одинаковых карабина. Мастер на чем свет стоит клял ученика: тот ночью положил свою копию рядом с оригиналом, и стало невозможно понять, где же чья работа. "Неужели вы не можете опознать, какой из них сделали вы, а какой — ваш подмастерье?" — спросил наш отец. Но мастер не мог! Он уже много раз перебрал оба карабина, и они были настолько одинаковыми, что их детали подходили друг другу. Он признался, что не способен различить карабины, а его ученик светился от счастья вопреки тому, что был неоднократно бит. Ученик отказался выдать, где настоящий, и заявил, что отныне считает себя мастером, после чего исчез. И тогда отец подарил карабины-близнецы нам с сестрой. Так вот, господа, мой вам вопрос: если бы мы всё же пожелали отличить работу мастера от подделки ученика, то как нам бы следовало это сделать?

Препирались долго, однако в конечном итоге сошлись на том, что суровая правда жизни должна взять верх по природе своей. Иными словами, подделка рано или поздно даст сбой, ведь даже если на вид они одинаковы, совершенно исключено, чтобы они были одинаковыми по существу. Мошенник мог идеально скопировать наружность, но никак не суть вещи, так что правда рано или поздно вскроется, потому что или так, или мы все обречены жить во лжи, а принять подобное недопустимо.

Этот ответ сестёр, мягко говоря, не устроил. Правда может вскрыться и через сто лет — вот только кому она тогда будет нужна? Ложка, как говорится, хороша к обеду, а на похоронах уже не пригодится. Этот эпизод Сана умолчала — решила, что Эсен и Нулефер совершенно необязательно быть в курсе всех их с Ирадой переживаний, эти двое и так знают слишком много. Вместо этого Сана пересказала ещё пару диалогов между Фирузом и его оппонентами, после чего, наконец, задала свой главный вопрос: что это вообще было?

— Работа на публику, — ответила Эсен. — Просто публики у них разные. Тебе могло показаться, что ты слушала разговор глухого со слепым, но это лишь потому, что кофейники и пряники взывают к принципиально разным людям.

— Но какой в этом толк?

— Ну как же? Где-нибудь вон там, через улицу, точно так же сидит человек и рассказывает, как здорово Айтач указал Фирузу его место. Ты же, в свою очередь, публика Джэвейда Фируза. И вот ты сейчас сидишь и рекламируешь его нам, рассказываешь, как он хорошо отделал Айтача и его братию. Так что Фируз вполне преуспел в случае с тобой, не находишь? Да, он неплохо пользуется определенным сортом людей, чтобы продвигать свою персону. Правда, у нас-то к нему интерес особо сорта.

— Какого?

— Нужно понять, чей он проект. И в чём его план со всеми этими разговорами о бедности. Это нетипично для кофейников, такие темы обычно принадлежат нам. Вы же планируете дальше с ним общаться, да? Ну вот и хорошо.

— Он, помимо прочего, сказал мне несколько вещей по поводу моей мастерской. Сказал, что всем было бы выгоднее, если бы законы об ограничении оборота всех этих сложных научных приспособлений были отменены. Сказал, что они с товарищами готовят проект поправок к законам о торговле, который скоро собираются представить совету. Вы что-нибудь такое слышали?

— Да, всю жизнь, каждые полгода. Это долгая история, но если в двух словах, то всё правда: в Сазлыке много устаревших кризисных законов. Они называются кризисными, потому что принимались в тяжелые времена и должны были обеспечить выживание, а теперь некоторые из них мешаются, как необрезанная пуповина у пятилетнего ребёнка. Если хочешь, я могла бы тебе посоветовать учебники на эту тему, но поверь, это вещь сложная и отнюдь не развлекательная.

— Я понимаю, но Фируз в том разговоре объяснил мне какие-то вещи очень просто и доходчиво.

— Видимо, он хорош в этом. И что же он сказал?

— Что если бы закон об обороте был изменен так, что те же вакуумные насосы и замки стало бы можно продавать кому угодно и как угодно, то университет бы ничего не потерял, потому что я просто расширила бы производство. Или просто появился бы ещё один производитель. Так или иначе, университет продолжал бы получать всё, что получает сейчас. А в нынешней ситуации никому нет смысла развивать эту область инженерии, потому что не с кем торговать продукцией, ведь у университета спрос конечный.

Эсен задумалась, но всего на мгновение.

— Звучит неплохо, но что если состоятельные господа предложат вдвое больше и раскупят всё? Ты же понимаешь, что из ниоткуда специалистов ты не наймешь. Расширить производство — это же не просто купить соседнее помещение и туда станок поставить. Кучка модников, которым нравятся сложные механические финтифлюшки, раскупят их ради забавы. А университет останется без оборудования. В текущем виде закон заботится о том, чтобы университет не испытывал нужды в сложных механизмах. Если его просто отменить, не думая о последствиях, то наука пострадает.

— Так почему университет сам не выкупит эту мастерскую? И все остальные предприятия, которые сейчас что-то важное ему продают?

— Потому что университет не имеет права владеть сторонними предприятиями. Это тоже закон, только уже другой. Теперь понимаешь, почему здесь нет простого решения? Если бы эта игра выигрывалась в один ход, то на кону не стояло бы так много.

Это ощущение преследовало Сану уже давно: образованные люди устраивают между собой битвы в её голове, а сама она может только смотреть и делать ставки. В этом было что-то новое и по-своему интригующее. Конечно, на первый взгляд это может звучать унизительно: ты настолько слаб, что не можешь вмешаться в эту битву, можешь только кричать одному из бойцов: "Давай, врежь ему! Всей семьёй болеем за тебя, вперёд!" Но на ситуацию можно посмотреть и с другой стороны: люди никогда не сражаются просто так, они сражаются за что-то. Если в твоей голове идёт битва, значит ли это, что ты ценен? Если так подумать, Эсен тратит прорву сил на то, чтобы Сана и Ирада были на её стороне. Не исключено, конечно, что тут примешивается и сугубо эмоциональный фактор: вдруг ей, помимо прочего, нравится проводить с ними время? Нравится же им, в конце концов. Сане было приятно думать, что это играет свою роль.

Когда пришла пора прощаться, Эсен напомнила про бумаги. Сана заверила её, что дело движется и что остался один последний шаг. Этим утром Сана получила все бланки документов на гражданство, вернулась домой, пообедала, переоделась, накрасила веки в жёлтый, собрала волосы в хвост, вернулась в регистратуру и там запросила документы от имени сестры.

Дважды отсидев в очереди, Сана прочла путеводитель по музейной коллекции — надо было подготовиться к новому свиданию с Шэди. Та, надо сказать, оказалась ещё хитрее, чем Сана поначалу решила: на следующий день после вечеринки Сана нашла у себя в кармане жилета маленькие часики на цепочке. Вскоре явился посыльный от Шэди: в записке та утверждала, что, возможно, в темноте случайно положила свои часы Сане в карман. Если это так, то пусть Сана ни в коем случае не посылает их ни с какими чужими людьми, так как это слишком ценная вещь. Шэди, в свою очередь, готова хоть лично за ними явиться. "Не раньше, чем мы сплавим этот проклятый экипаж", — подумала Сана и послала в ответ обещание зайти в гости на днях.

— Да, вот только один вопрос... минуточку... — Сана достала смятый тетрадный лист. — Эсен, смотри, мне все остальное ясно, кроме вот этого: что такое "прививка"?