Фальшивка

— Вот, что я привезла из дома: сапоги для верховой езды, сапоги для леса, сапоги горные. Потом ещё докупила сапоги болотные. Всё. Даже танцевать не в чем. Ты умеешь танцевать?
— Да, но только...
— Это не важно, главное, что танцуешь. А наших танцев ты и не можешь знать. Но я тебя научу. Хочешь? Потом, разумеется, не сейчас.

Ниджат, казалось, был слегка сбит с толку, а потому промычал нечто утвердительное, после чего сделал вид, что заинтересовался чем-то за окном, и прильнул к нему. Ирада тем временем застегнула все пряжки на рюкзаке и теперь, опустившись на колени, шарила рукой под кроватью в поисках уроненной курильницы, но вместо неё случайно выгребла летучую бомбу, которую тут же затолкала обратно. К счастью, Ниджат в этот момент глазел на драку между Каримовыми гусями и речными чайками, что иногда устраивали налёты на компостную кучу.

Ираде было любопытно, какое впечатление на Ниджата произведёт её временное (как она надеялась) пристанище. Она ожидала либо вежливо-лживых комплиментов, либо честного лёгкого сочувствия, однако вместо этого Ниджат начал рассказывать какие-то истории про свайные дома вообще, про дренаж и про годовую амплитуду уровня воды в изолированном водоёме в зависимости от окружающей растительности. Он даже не спросил, почему она решилась именно купить дом, а не арендовать квартиру в районе получше. В общем, очень хорошо, что не спросил, потому что нормальный ответ она так и не придумала. Правдивый же ответ заключался в том, что в покинутых ею кругах жить в арендованном жилье считалось бесчестием.

Фанис сам вызвался помочь с поездкой, а Ирада была только за: план состоял в том, что он запряжет их экипаж и на нём доставит всех четверых до выселка №16, откуда они выступят в поход. Нарядился Фанис в новое, накануне купленное, но не столько ради гордости, сколько от необходимости: его дорожное платье было непоправимо повреждено в бою, а другого он с собой захватить не успел. Не успела бы ничего спасти и Ирада, если бы от лени не имела привычки хранить большую часть охотничьего снаряжения прямо в своём экипаже.

Всю дорогу до центра Ниджат курил фабричные папиросы, которые пахли костром, а в сочетании с его цитрусовыми духами заставляли думать о кулинарии, искусство которой Ирада вчера начала постигать и преуспела настолько, что сама удивилась. Оказалось, что если нарезать всё нужное на куски и положить в кипящую воду, то оно готовится само. Генже предупредила, что это работает далеко не со всеми типами блюд, но настроение Ирады уже ничто не могло испортить: она безумно гордилась собой, воображая, как вскоре освоит и походную готовку тоже. И тогда она покажет всем, что способна много дней преследовать добычу в одиночку, ни в ком не нуждаясь! Из-за этого всю минувшую ночь ей снилась еда.

Когда экипаж приближался к первому адресу, Ираде надоело ждать раскаяния Ниджата и она спросила:

— Так что задержало тебя вчера?
— Ах да, — он тут же перестал смотрел в окно, задернул шторку и уставился на собственный саквояж, — слушай, давай я расскажу, когда все будут в сборе? Я задолжал объяснения им тоже. Те же самые.

Ирада решила не настаивать: Ниджат выглядел достаточно виноватым, чтобы она ощутила спокойствие и уверенность.

Первым к ним присоединился Рузи — юноша лет четырнадцати на вид, стриженный налысо, но с хорошей рыжей бородой. Он оказался весьма общителен и приветлив: много спрашивал Ираду о её родных краях и про охоту, попросил разрешения рассмотреть поближе карабин, сильно хвалил травлёный штрих на ствольной коробке. Совершенно иначе повела себя Сэл: когда они открыли ей дверцу, она даже не улыбнулась в ответ, сходу продолжила какой-то давешний инженерный разговор с Ниджатом, да так и общалась с ним и с Рузи почти всю дорогу до шестнадцатого выселка, будто в экипаже их было трое. Её речь прервалась лишь однажды, когда Ниджат таки решился объясниться: он извинился перед всеми за то, что знакомство в десятницу сорвалось, и рассказал, что причиной тому была ссора с человеком, который изначально собирался стать четвёртым в их экспедиции.

— Но, к счастью, Рузи нас выручает, — завершил свой рассказ Ниджат, опустив, очевидно, самое интересное.

Рузи же улыбался так, будто одолжение тут сделали ему.

— У меня будет к вам просьба, господа, — продолжал Ниджат после небольшой паузы. — Пожалуйста, не говорите никому об этом недоразумении. Я хочу уберечь от этой истории мою мать, она всегда начинает почем зря волноваться в таких случаях, а волноваться ей вредно. В конце концов, вот они мы — четверо, движемся навстречу делу, всё как и должно быть. Ей совершенно незачем знать, что изначально я планировал что-то иначе.

Возражений не последовало. По дороге в шестнадцатый выселок с ними приключилось всего одно происшествие: путь преградила лягушка-бегемот. К счастью, заметили они её издалека, а потому просто остановились и переждали. В противном случае лошади, впервые видевшие такого зверя, могли испугаться — а слева и справа от гатей была топь неизвестной глубины. Земноводное размером с быка ползло медленно, явно никуда не торопясь — но эта медлительность была обманчивой: при необходимости лягушка-бегемот могла плавать быстрее любой рыбы или прыгать на пять-шесть метров с передышкой в одну секунду. Как им часом позже объяснили на выселковой лодочной станции, эти твари редко выходят на поверхность днём, так что можно не бояться столкнуться с ними в воде.

— Но если столкнётесь, то она вас опрокинет, — предупреждал начальник станции, дедушка лет тридцати пяти, одетый в некогда пестрый и расшитый, а ныне выцветший и потрепанный кафтан. — Так что шумите погромче. Хотите бубенцы на шест?

Ирада согласилась без раздумий, однако не прошло и десяти минут от отплытия, как Сэл поинтересовалась, всех ли устраивает этот постоянный звон. Когда молчание затянулось, она продолжила:

— То есть, я понимаю, что этот вопрос надо было поднимать раньше, и я как-то надеялась, что мы всё обсудим до...
— Обсудим что? — перебила её Ирада.
— В смысле "что"? Хотим ли мы звенеть всю дорогу.
— Конечно не хотим, но будем. Тут нечего обсуждать, это необходимая мера...
— Что значит необходимая мера, если лодочник сказал "Хотите ли бубенцы"? Если спросил, значит это допустимая мера, а не необходимая.

Рузи при этом в нерешительности замер, отчего шест завис в сантиметре над водой. Ниджат отвлекся от своего блокнота и обратился к Сэл таким тоном, будто уговаривал ребёнка съесть-таки ложечку каши:

— Сэл, ну давай не будем переусложнять. Если так подумать, то никакая мера не необходимая: болото можно и голышом переплыть, вот только зачем?
— Сэл, обрати внимание: соседние лодки тоже звенят, — Рузи указал на шаланды, что сновали неподалёку между тростниковыми рядами — из-за высоты и плотности зарослей их почти не было видно. — Но вообще, ещё важно, что у него там на каждом шесте были бубенчики, если ты не заметила. Значит, это норма. Ему пришлось бы снимать их отсюда, а это... ну вот, смотри: это не так просто.

Далее Рузи принялся рассуждать, что вполне можно было бы взять с собой какой-нибудь музыкальный инструмент и что, конечно, бубенцы могли бы звучать и помелодичнее, однако вдруг именно такой мерзкий звук как раз и нужен, чтобы отпугивать животных, и что, в сущности, они вот уже почти и покинули обитаемую зону, а значит скоро звон на время ослабнет. И то ли Рузи своей болтовнёй заглушил для Сэл колокольчик, то ли её обескуражило, что все в лодке оказались против неё в этом вопросе, но больше она претензий не высказывала.

С острова, к которому они причалили, всё ещё можно было видеть тростниковые заводи, но уже едва. На лысый сук росшего здесь деревца они повесили белый флажок, убедились, что его хорошо видно со стороны выселка, и принялись за поиски дальнейшего пути. Как и предсказывал лодочник, водный путь действительно выглядел более вероятным — во всяком случае, пока что. Но оплыть остров, увы, было невозможно: даже с одним человеком на борту шаланда садилась дном на подстилку из водорослей. В итоге пустую лодку волокли вдоль берега за канат до тех пор, пока снова не нашли глубину. Рузи в какой-то момент как бы между делом ругнулся на лодку — мол, тяжеловата. Тогда за канат взялась Ирада и обнаружила, что лодка ни капельки не тяжелая и что, очевидно, Рузи таким образом намекал, что свою долю пока отработал и что было бы неплохо, если бы кто-то сменил его в качестве гребца.

Ирада, впрочем, уже не опасалась вызываться добровольцем: судя по всему, здесь не считалось зазорным кратковременно браться за несчастный труд, иначе Рузи не схватился бы за шест с таким рвением. Ну и ещё никто из них не взял с собой слуг — она была уверена, что хоть кто-то это сделает. Своих она, конечно, взять не могла: не важно, насколько другим был этот город, но какие-то вещи заложены в человеческой природе, так что заставлять стариков заниматься тяжелым физическим трудом везде должно быть бесчестием. Но даже если бы она вдруг узнала, что здесь принято выжимать из слуг все соки до самой смерти, то все равно никогда не поступила бы так с Фанисом и Генже хотя бы просто из любви к ним.

Пока она огибала остров, волоча лодку по осоке, Рузи и Сэл измерили его и пришли к выводу, что проще будет прокопать канал прямо через него, чем углублять побережье. Так они и перемещались от глубоких участков к мелям и островам, отмечая свой путь флажками. И вот, несколько часов спустя удача им изменила: со всех сторон лодку окружала либо суша, либо едва прикрытая водой жуткая трясина: Сэл попробовала ступить в воду, в итоге вырвать её оттуда удалось только усилиями двоих, причем пришлось отстегнуть подтяжки и сперва вынуть Сэл из увязших сапог, а потом уже вытаскивать из ила сапоги. После они решили сделать привал — нужно было очистить обувь от налипшей грязи, а сетки шляп — от трупов насекомых. Карманные часы Ниджата показывали половину шестнадцатого; он чуть было не обронил их в воду.

Стоянку устроили на ближайшем крупном острове, вытащив лодку на берег. Некоторое время ели молча; Ирада не без удивления наблюдала, как сбывается обещание из путеводителя: правильные специи на вяленой рыбе насекомых не только не привлекали, но и отпугивали. Тем не менее, курильницу на всякий случай не гасили, отчего к вкусу рыбы примешивался горьковатый запах древесной смолы. Время от времени Ирада задавалась вопросом: насколько действительно все эти меры помогают? Дело в том, что с самого начала путешествия она осознавала, что рядом с ними всегда находится огромное количество живых существ, потому что всё вокруг непрестанно движется: что-то мнёт стебли травы, что-то чирикает в листве, что-то скребется в коре, что-то плещется в воде, что-то только что раздвинуло заросли рогоза... Причем поначалу ты даже этого не замечаешь, списывая всё на ветер, и лишь потом по затхлости воздуха и липнущей к телу одежде вспоминаешь, что как раз ветра-то в этих местах и не бывает, и все эти свисты, скрипы и шорохи принадлежат не бездушной стихии, а живым существам, что следят за тобой со всех сторон.

В мутной воде у берега она заметила движение. Подкравшись поближе, Ирада увидела сазана размером с ладонь: погружая голову в ил, он вытаскивал оттуда комариные личинки. В какой-то момент он заметил наблюдающего за ним человека, замер на какое-то время, однако вскоре вернулся к охоте. Интересно, что бы он подумал, если бы осознал, что в руках у Ирады был его обезглавленный и высушенный родич? Охватила бы его бессильная ярость? Ведь для рыбы злиться на того, кто по ту сторону воды, так же тщетно, как человеку злиться на того, кто по ту сторону облаков. Но ещё интереснее другое: стало бы человеку приятнее есть, если бы он знал, что животные его за это ненавидят и таким образом признают его превосходство?

Но прежде, чем она успела основательно над этим поразмыслить, товарищи подозвали её и сообщили дальнейший план: Сэл и Рузи взялись исследовать всё побережье острова в поисках выхода на глубину, а Ниджату и Ираде поручалось отдохнуть и набраться сил, чтобы потом нести лодку через остров. Вскоре заскучав, Ирада предложила оставить курильницу в лодке, чтобы туда не заползла змея или что похуже, а самим пойти прогуляться — не через бурелом, как инженеры, а где попроще, для удовольствия. По пути она спросила Ниджата, считается ли он формально руководителем данного предприятия. Получив утвердительный ответ, Ирада поинтересовалась, почему он принялся убеждать Сэл в пользе колокольчиков, а не сослался на мнение человека, отвечающего за безопасность.

— Например, если бы господа инженеры сказали что-то, что касается инженерного дела, то мне бы и в голову не пришло спорить. Нет-нет, я понимаю: вы друзья, и потому ты был вежлив, но ведь у нас не всегда будет время на вежливость? Я имею в виду, ты уверен, что если я крикну "бегите!", то она побежит, а не станет требовать пояснений в письменной форме?
— Как бы тебе сказать... — он потянулся за очередной сигаретой. — Дело не в том. Ну то есть, мы не настолько друзья, чтобы... в смысле, короче, это не вопрос вежливости, вот. Просто я много лет знаю Сэл. Я знаю, что она иногда капризничает по мелочам. И я знаю, что если начать на неё давить, то станет только хуже.
— Мне показалось, что я ей не нравлюсь. Ниджат, скажи честно: я сильно выделяюсь? По мне с первого взгляда ясно, что я нездешняя?
— Я думал об этом. Ты иногда странно произносишь слова. Не туда ставишь ударения. Но это ерунда, по такому признаку не угадаешь. А! Ну конечно! Ты желаешь людям удачи. Ну, когда прощаешься или вот когда я тебе позавчера рассказывал про...
— Подожди, а что не так?
— Понимаешь, это сложный вопрос. Точнее нет. Вопрос простой, ответ тоже, но ты вряд ли сходу поймешь, если я просто скажу. Это что-то вроде местной традиции — можешь запомнить так. Но это гораздо важнее, чем традиция. И гораздо больше. Если тебе интересно, я постараюсь рассказать кратко, но не ручаюсь.
— Пожалуйста.
— Так вот, — Ниджат ударился коленом о витой корень, ойкнул, обронил сигарету и потянулся за новой. — Кхм. Да. Так вот. Дело в том, что основатели города объявили бунт против удачи. Они как бы восстали против неё. У тебя ещё не было шанса заметить, но у нас не принято отрекаться от неудачников. Например, если человек умирает или тяжело болеет, то при нём находится семья и друзья, вопреки тому, что он является средоточием неудачи. Или, например, если у человека сгорает дом со всем двором и хозяйством, то его не изгоняют из города. А иногда кто-то даже пускает его жить с собой. А совсем иногда кто-то даже помогает ему снова встать на ноги...
— Как такое возможно? Если ваш город не изгоняет тех, кто притягивает к себе несчастья, то почему он до сих пор стоит?
— Потому что мы его держим. Мда, как-то горделиво прозвучало, но я что хочу сказать: наши предки, основатели, хотели, чтобы удача стала над нами не властна. Они решили так: если против удачи восстанут все разом, то она утратит свою власть — по крайней мере над нашим местом.

Это звучало как какой-то нелепый розыгрыш, но Ниджат за всю неделю их знакомства ни разу не проявил себя как человек, способный шутить.

— Причем здесь место? Есть удачливые люди и неудачливые люди, и неудачливые всегда будут притягивать беды — как можно сделать так, чтобы они перестали их притягивать? Вы что, изобрели лекарство от невезения?
— Мы начинаем уходить в дебри, — он тяжело вздохнул. — Ладно. Да, невозможно сделать невезучего везучим. Но можно компенсировать его невезение настолько, чтобы оно перестало быть опасным. В вашем городе, например, есть казённые пожарные команды?
— Ну конечно!
— Вот. Это на самом деле тоже бунт против удачи, только в малом масштабе. Каждый раз, когда в твоём городе находится кто-то, чья неудача столь велика, что он притягивает к себе пожар, пожарная команда пытается ликвидировать пожар. Вот и подумай: если пожарные команды станут работать так хорошо, что пожар будет тушиться в зачатке, не будет ли это означать, что мы отменили последствия чьего-то невезения? Если всё сделать хорошо, то пожара как будто и не было, так? А если его не было, то значит и невезения как будто не было?
— Они притянут не только пожары...
— Да, но что из этого нельзя ликвидировать? Я имею в виду, мало кто умирает от падения кирпича на голову. Большинство людей если и умирает безвременно, то от излечимых болезней, от нищеты, от огня, от ножа бандита... В общем, это всё предотвратимо. А если всё это предотвращать, то получается, что неудачи будто и не существует.
— Но ведь она существует!
— Конечно. Иначе в чем был бы бунт? Удача объективно существует, таково мироздание. Именно поэтому против неё можно взбунтоваться. И она никуда не денется, а значит бунтовать придётся вечно, так что ты передаешь бунт по наследству детям, внукам... ну и вот. В общем, с самого своего основания наш город в состоянии вечной войны с удачей. Поэтому никому здесь её не желай.
— И поэтому в совет пускают всех подряд?
— Ирада, прости, что делаю тебе замечания, но это сейчас прозвучало грубо с твоей стороны. И неблагодарно, если ты понимаешь, о чем я. Но если всё же ответить на твой вопрос, то да, всё так. Мы садимся за один стол с теми, кому везёт меньше, чем нам. Я говорил, это сложно просто так взять и объяснить. Тебе нужно просто подольше с нами пожить.

Ирада не знала, что сказать. Она чувствовала, будто её внутренности окатили ледяной водой: какое-то полное оцепенение духа, полный мрак. Она с трудом могла понять, как прожила целую неделю в сумасшедшем доме, совершенно не замечая этого. Можно предположить, что она и сама сошла с ума в ту роковую ночь, но проверить это никак нельзя. Больше всего на свете ей сейчас хотелось убить что-нибудь. Но не признаваться же в этом Ниджату?

Пару часов спустя, когда команда воссоединилась, инженеры сообщили хорошую новость: они поплавками замерили глубину вокруг острова и нашли глубокий проток, ведущий примерно в направлении выселка №17. Оставалось только доставить лодку до нужного берега. Даже вчетвером это оказалось непросто, так что пришлось сперва перетащить рюкзаки и прочую ношу, а также весла и разборные скамьи из лодки, а уже потом — её саму. Продирались через колючки, то и дело вступая в муравейники, — к счастью, их наряды защищали от подобных неприятностей. Ирада, тем временем, окончательно уверилась, что здесь невозможно ступить и шагу без того, чтобы раздавить что-то живое.

Когда они снова оказались на воде, жара уже стала нестерпимой, так что Рузи предложил переждать в тени какое-то время, на что Сэл заявила, что, во-первых, их и на воде большую часть времени укрывают кроны деревьев, а во-вторых, её уже тошнит от этого острова.

— И верно, пора искать новый! — ответил Рузи и взялся за шест. На белый флажок, что остался позади них, уселась какая-то пташка: потопталась на древке, клюнула ткань, а затем испачкала её. — Какие ж они... непуганные, — пробормотал Рузи.

Немало мелей и островов они ещё повидали в тот день и ещё не раз тащили лодку на своих плечах. И тем не менее, маршрут явно складывался: согласно показаниям приборов, они преодолели около трети дистанции, хотя и с некоторым отклонением к северу. Добравшись до тальниковой рощи, они нашли островок, где, как им казалось, растут достаточно крепкие деревья, и Ирада подвесила палатки таким образом, чтобы вес каждой распределялся между несколькими крупными ветвями. В худшем случае одного из них ждало падение с метровой высоты — это не так уж страшно. По периметру она расставила все пять курильниц, что у них были с собой.

Они сидели у костра и обсуждали итоги дня и планы на завтра, да так увлеклись, что и не заметили, как оба солнца покинули небосвод, и всё вокруг озарилось иным светом: вокруг них оказалось великое множество светящихся трав — гораздо больше, чем Ирада воображала себе после чтения охотничьих заметок местных. Более того: примерно в двадцать девятом часу со дна болота начали подниматься синие светящиеся шары, которые беззвучно преодолевали поверхность воды и устремлялись ввысь, поднимались выше крон деревьев и таяли в воздухе.

Сославшись на желание посмотреть на красоту, Ирада отправилась вдоль берега острова — и тут оказалось, что это и не остров вовсе, а полуостров. Искушение было велико, однако уходить далеко от лагеря в одиночку было крайне неразумно, так что она решила, что лучше встанет с утра пораньше, чтобы пройтись по округе, пока инженеры будут вычислять направление. Что именно она рассчитывала найти? Не хотелось признаваться в этом даже самой себе. Вот бы увидеть У! Да, это ребячество, но раз никто об этом не знает, то почему бы и не поискать? В конце концов, она может назвать миллион причин, почему ей охота отправиться куда-то в одиночку, хоть бы даже и выдумать, будто услышала хищника и должна пойти "на разведку".

Весь следующий день она прогуливалась по каждому клочку суши, на который они высаживались — иногда в одиночку, иногда с Ниджатом: они обменивались семейными анекдотами. Во время одной из таких прогулок Ираде показалось, что бревно в нескольких десятках метров от берега — вовсе и не бревно. Забравшись на ближайшую иву, она сняла карабин с плеча и приготовилась развлечься: даже если это всё-таки бревно, то уж хотя бы будет практика. Открыв газырницу, она обнаружила, что все патроны насквозь промокли — их бумага была такой влажной, что, казалось, порвется, если чуть-чуть сдавить. Это была катастрофа. Когда Ниджат спросил, долго ли ему ещё затыкать уши, Ирада соврала, что теперь хорошо разглядела бревно и стрелять раздумала. Тут ей пришла в голову ещё более страшная мысль. Открыв затвор, она обнаружила, что он полон конденсата. Как она могла забыть? Это же упоминалось в руководствах!

Она лежала на суку и смотрела на своё отражение в черной воде до тех пор, пока не изгнала признаки глубочайшего стыда. Спустившись на землю, она предложила Ниджату первое, что пришло в голову: найти какое-нибудь дерево повыше и забраться на него вместе, чтобы посмотреть вдаль. Он признался, что не очень хорош в этом, да и сапоги по пояс для лазания не подходят, но Ирада уговорила его хотя бы попробовать.

Следующие полчаса она пыталась совмещать три вещи: подавлять мысли о том, что будет, если все узнают о её провале; думать о том, как быть с газырницей и патронами в будущем; делать вид, что слушает какую-то историю Ниджата из его детства. Получалось плохо всё, кроме последнего. Только и умеешь, что притворяться. Но кого ты тут вообще собиралась обмануть, кроме самой себя? Не говоря уже о том, что...

— Это точно оно! — Ниджат дернул её за рукав, указывая на невероятных размеров чёрный бутылочник: он действительно возвышался как над своими собратьями, так и над другими деревьями в округе. — Ничего выше мы тут не найдём!

Бутылочник был, должно быть, метров пятидесяти высотой, а обхватить его у основания, взявшись за руки, не смогли бы и десять человек. Однако пригодных для лазания веток внизу не было видно. Обходя дерево по кругу, они обнаружили метровой ширины трещину, через которую виднелась полость в стволе, — для бутылочника это было типично, и они не обратили бы на это внимания, если бы не исходившее изнутри зеленоватое свечение. Испускали его грибы, которыми дерево поросло изнутри.

— Ирада, а ты не могла бы сунуть курильницу туда? Внутрь?
— Если тебе на голову упадёт змея, то шляпу она не прокусит. А если там живёт лягушка-бегемот, то курильница тебя не спасёт. И мы собирались наверх, а не вниз.
— Путь вниз проще, чем путь наверх. И ещё... ты знаешь, это дикая мысль, но мы ведь очень далеко от человеческого жилья, так? Понимаешь, вот это... — он сорвал гриб с коры бутылочника — вынесенный на солнце он оказался мертвенно-бледным, а вовсе не зелёным, каким хотел казаться в темноте. — Это мицена светоносная. Симбионт белобумажника. Она даже у нас в огородике растёт, ты может, заметила тогда. Ну, в общем, я что думаю: вдруг там белобумажник?
— И что тогда?
— Ты не понимаешь? Есть три вида насекомых, которые пожирают коробочки белобумажника. Все три гибнут от спор мицены. И если там внутри есть хотя бы один маленький стебелёк тростника, то он может быть с коробочкой.
— Продолжай.
— Семена пополам.
— Сколько их может быть?
— Ирада, ну что ты торгуешься? Какая разница, если задаром? Но вообще по-разному. В диком меньше, чем в одомашненном. Не знаю. Десять? Восемь?

Поставили курильницу внутрь. Подождали какое-то время. Ничего не происходило. Ниджат кинул камень куда-то в темноту — послышался всплеск воды.

— В общем, заряжай винтовку, я полезу. Что ты так на меня смотришь? Ты сама только что спрашивала, начальник ли я этой экспедиции. Так вот. Начальник решил, что экспедиция направляется в дерево. Ты сможешь обеспечить безопасность?

Ирада осознавала, насколько жадность пересиливала в нём благоразумие, однако не хотела говорить нет.

— Стой. Подожди здесь пару минут.
— Ты куда?
— Я хочу поискать гнёзда птиц или грызунов. Если они есть, значит вряд ли здесь живёт лягушка.
— Ты уверена, что просто так возьмёшь и найдёшь чьё-то гнездо? Ирада? Эй?
— Уже нашла.
— Это так легко?
— Нет. Кинь туда ещё пару камней на всякий случай, я пока лампу зажгу.
— Да там и так пол видно — посмотри, как всё светится!
— Ты разглядел яму?
— Какую яму?
— В которую полетел твой первый камень. В общем, делай, как хочешь, только подожди, пока у нас будет свет.

Ниджат затушил сигарету о кору дерева и накинул сетку на лицо. Когда лампа была готова, Ирада, держа её перед собой на вытянутой левой руке, правой отстранила Ниджата от трещины и прошла первой. Свет лампы не доставал до потолка, однако о его высоте можно было судить по свету грибов — примерно пять метров.

— Вот, о чем я говорю... — Ирада опустилась на колено и поднесла лампу к тому, что посчитала ямой, однако это оказался целый тоннель, который вёл куда-то вниз и вправо — это можно было понять благодаря миценам, что украшали все его поверхности.
— Как ты думаешь, — Ниджат первым нарушил молчание, — это могло сделать животное?
— Нет. Грибы посажены слишком ровно. Они разных размеров, поэтому не сразу заметно, но их основания выстраиваются в ровную линию, если смотреть вот с такого угла... видишь? — Ирада слегка лукавила: что они имеют дело с творением рук человеческих, она поняла, когда разглядела отчетливые следы каблуков на земле вокруг. — Ниджат, а что на эту тему говорит закон?
— В смысле? А. Ну-у... понимаешь, эта территория вне власти города. Мы с тобой, собственно, и работаем в этих краях как раз для того, чтобы здесь появился закон.
— Но это же не значит, что мы можем просто брать чужое?
— Мы не можем ограбить человека. Если мы найдём что-то, что лежит без присмотра на болоте, то это наше. А если это посадил изгой, то у него права собственности нет. Ирада, я беру ответственность на себя, шагай вперёд, мне уже слишком интересно, я не могу больше торговаться.

По ту сторону тоннеля им открылась не брошенная изгоем землянка, как они того ожидали, а подземный пруд, сплошь заросший светоносной миценой — и белобумажным тростником.

— Ниджат, ты говорил, что семена пополам? — Ирада обернулась и увидела, что её спутник, выпучив глаза и приоткрыв рот, пялился на грузные коробочки, гнувшие тростинки к воде, и выглядел при этом глупо и даже забавно. — Ты от счастья только не умри! — Она слегка хлопнула его по плечу. — А то я тебя до лодки не дотащу.
— Ты себя недооцениваешь, — он приблизился к воде и осторожно взялся за раздутую семенную коробочку — так, чтобы случайно не оторвать её от стебля. — Это так странно. Я глазам своим не верю! Один, два, четыре... десять-одиннадцать на квадратный метр, и, скажем, четыре метра на пять; больше двухсот стеблей, почти все коробочки на месте. Если здесь и впрямь никого, то это наше. Около двух тысяч. По тысяче.

Пока Ниджат считал, Ирада прохаживалась по берегу подземного водоёма, стараясь не задеть драгоценные растения. Не везде она могла выпрямиться во весь рост, и местами почва была слишком уж топкой, однако во всём прочем эта пещера была и хорошим убежищем, и хорошим тайником. Остров в чаще, далеко за пределами любого поселения; ищи самое высокое дерево — кто знает ориентир, тот не заблудится. Но где же хозяин? Почему доверил свои сокровища одной лишь удаче, если здешний люд от неё отрёкся? Не удивительно, что удача ему изменила.

— Ниджат, а как именно мы сможем поделить всё это на двоих?
— Да, я думаю о том же. Мы вернёмся сюда на следующей неделе. Вдвоём. Предлагаю сейчас сорвать по паре коробочек и пересыпать зерна в сумки, а то если мы вернёмся к Рузи и Сэл с коробочками, то никак не сможем их объяснить.

Видимо, инженеры и впрямь были не таким уж и друзьями Ниджату. Ирада не думала, что он замышляет какой-то трюк: если он расскажет им что-то, то делить придётся уже как минимум на троих. А в ней он может быть уверен: в чью пользу она станет его предавать? По здравому размышлению выходило, что обманывать её Ниджату было невыгодно. Убрав в рюкзак несколько пригоршней зеленоватых овальных зёрен, Ниджат бросил два — по числу сорванных коробочек — в воду. "Традиция", — объяснил он.

Ирада двигалась к выходу нарочито медленно, вслух жалуясь на вязкую жижу под ногами. В действительности же она пыталась понять, что укололо её взгляд минуту назад. Она заметила в этой пещере что-то лишнее, но настолько быстро, что не успела осознать. Видя, что Ниджат, согнувшись, лезет обратно в тоннель, она быстро развернулась и пошла вдоль берега пруда, надеясь вновь попасть в то место, где на неё обрушилось это странное чувство. Она почти всё время смотрела на стебли, но была недостаточно внимательна к воде — именно по ней скользнул её взгляд в ту секунду, в этом Ирада была уверена. Она поднесла лампу к поверхности, и тут же одёрнула руку, а затем мысленно отругала себя за суеверность. Этот мертвец ничего тебе не сделает, нет толку его опасаться. Волноваться нужно о том, что убило его. Несчастный случай? Враг? Удар в спину? Одежда и лицо сплошь поросли травами и грибами, никаких больше черт — одни очертания.

Ниджат окликнул её. Ирада решила, что раз у их экспедиции есть тайна от матери Ниджата, а у неё и Ниджата есть теперь тайна от экспедиции, то ничего страшного в том, что у неё появится тайна от Ниджата. Главное, чтобы потом не возникло тайн от самой себя, но до такого вряд ли дойдёт. Она здесь отвечает за безопасность, так? Значит она уполномочена принимать решения о разглашении или неразглашении такой информации. Вот и всё. Не хватало ещё, чтобы Ниджат струсил и передумал сюда возвращаться!