Когда закончилась любовь

В моей жизни периодически появляются люди, которые просят меня стать их духовным учителем. Я не знаю, почему так. Возможно, я демиург-создатель, которому доступны тайны бытия. Они полагают, что для меня как для учёного человеческая душа подобна открытой книге. Такой вывод они делают потому, что я говорю такие вещи, после которых они по-другому смотрят на свою жизнь. Я сталкиваю их лицом к лицу с экзистенциальными вопросами и не даю другой альтернативы, кроме как на них ответить. Я пытаюсь подвинуть мышление этих людей в сторону обретения какого-нибудь представления о том, что такое есть смысл жизни. Вместе с этим я считаю, чтобы его обрести, для начала нужно ответить, в чём заключается истинное желание. Нет ничего на первом этапе труднее и неопределённее, чем обретение этого истинного желания.

Имя моего нового друга наполнено в свете последних лет самыми разными оттенками смысла. Его зовут Вагнер. Честно, я не знаю, что движет этим человеком. То ли среда, из которой он вышел, сформировала его таким, то ли напряженная внутренняя работа, в результате которой он проявляет интерес к разным наукам. Извечное любопытство нарушает его спокойные часы, как жужжание комара над ухом, в моменты отдыха появляются в его мозгу размышления о желании и мотивации, старости и, в конечном счёте, о смерти.

Мне интересен Вагнер. Его путь необычен, он избрал неспокойную жизнь поиска, не имея при этом гарантий, что когда-нибудь он сможет добраться до берега определённости. Но его пыл, его неустанный путь к горизонту меня привлекает и, может быть, заряжает до того состояния, когда мне хочется поделиться с ним частью тех знаний, которые я у себя скопил в процессе наблюдений и научного познания. 

Вагнер как благодарный ученик, имел в себе всё, что необходимо для начала любого любопытного разговора. Это внимательность к словам, умение долго слушать собеседника, привычка задавать открытые вопросы, отсутствие предубеждений, которые могли бы помешать восприятию новой информации. 

Вагнер искренне увлёкся темой нашего разговора. Хоть я и не открывал прямо чего-то сверх нового, тем не менее, благодаря проговариванию, объяснению довольно простых идей, я лучше их для себя усваивал и понимал. Мне нравилось, что я могу говорить, не останавливаясь, при этом чувствовать на себе внимательный взгляд и получать удовлетворение от того, что я могу, наконец, отпереть свои кладовые. 

Накапливая новые знания раз за разом, я наедине с собой наслаждался познанием, любуясь стройностью и ясностью,  и новым пониманием стороны вещей. Теперь же я мог частью этих знаний поделиться, чтобы их красота была доступна не только мне, но и я сам стал её апостолом. Для меня это была новая потребность, до этого не проявившаяся во мне, которая в счастливые минуты подталкивала меня к щедрости и радостному чувству духовного изобилия, меня переполнявшему. 

На этой благодатной почве мы тесно сблизились с Вагнером и стали, если не друзьями, то очень близкими собеседниками, что делились сокровенными, а, может быть, даже иногда интимными мыслями. Не было ничего удивительного, что находясь в длительных, дружеских отношениях, без всяких прелюдий мы сразу взяли высокую ноту и стали вести разговор в непосредственной плоскости познания бытия.

На улице Рубинштейна мы нашли и сели в уединенный класс, где были другие люди, но которые нам не мешали. Я напомнил Вагнеру, на чём остановились в прошлый раз, после чего он вдруг решил отойти от первоначальной темы и озвучил, обращаясь ко мне, запрос, вызвавший у меня некоторое недоумение.

— Знаешь, – говорит Вагнер, – в последнее время всё чаще бывает такое чувство, что внутри я как будто сжался и перестал испытывать романтические ощущения. В студенческие годы было удовольствие, а потом даже удовольствие стало проходить. И как-то, как-то оно всё сухо стало. То есть словами — это сложно объяснить словами. Это надо прочувствовать. Самый цимес, что я раньше ощущал, скажем, влюблённость. А потом как-то оно стало проходить и как-то стало всё серо. По своим ощущением ты замечаешь, что раньше смотрел на многие вещи — относительно любви и в целом отношений — замечаешь то, как ты смотрел, вспоминаешь этот воздух, это ощущение — вот это всё, что тебя пронизывало — его больше нет. Его уже нет и как-то смотришь — серо. Теперь даже если отношения любовные возникают, то они тоже не приносят такого, что было раньше. Вот, например, отец Филиппа Киркорова. Ему девяносто (90) лет с лишним, он недавно нашёл женщину, влюбился и сыграл свадьбу. То есть в девяносто (90) лет чувства тоже у людей некоторых остаются, вот в чём дело.

— Друг мой, — говорю я. — Мы подобны небольшим камням, брошенным в море, об которые волны точат свои языки. Время играет против нас и как бы шлифует душу самым естественным образом, пресыщая её впечатлениями. Подумай сам, какой старый камень, вытащенный со дна, сохранит свою остроту? Есть люди, как рифы, например, отец Киркорова, но даже у них, я уверен, не хватит внутреннего запаса растянуть свои чувства на целую вечность, если бы такая возможность была. Рано или поздно, природа забирает своё, и это происходит естественно со всеми живыми существами. Если ты думаешь, что человек чем -то выбивается из этого правила, то ответь мне тогда на вопрос: Зачем ты живёшь? Это вопрос не про твой смысл жизни, а вообще — зачем твоей душе собственно необходим факт жизни? Судя по твоим глазам, ты не знаешь, что на такое ответить. Человек обличён этим вопросом, являя наблюдателю, что он такой же заложник, несмотря на свой ум, мораль и образование. Его духовная сторона продиктована химическими реакциями в ходе впрыскивания в мозг эндорфинов и гормонов-ингибиторов. Это вовсе говорит в тебе не твоя душа, возможно, у тебя совсем нет души. Биология. По этой причине твои чувства обречены в каком-то смысле, ведь они стареют и притупляются, поскольку принадлежат природе.

Но затем я снова продолжил, изобразив на лице глубокое возбуждение:

— Друг мой! Но не будь я собой, если бы не дал тебе надежду на спасение! Есть, я считаю, у человека то, что не принадлежит природе и к чему природа сама стремиться, предвосхищая свою неполноценность. Ни она, ни ты не могут чувствовать себя по-настоящему свободными, подобно господину дизъюнктивного синтеза, ибо говоря одному ДА, ты вынуждены всему оставшемуся ответить НЕТ. К сожалению, мир так устроен, что он ограничен свойствами материального мира, однако всеми силами пытается из него вырваться в область, доступную лишь созерцанию. Если бы ты не думал о своих чувствах, как о физиологическом влечении, а представил бы их в качестве объекта идеи вечной красоты. О! Как бы изменилась бы твоя жизнь! Если не веришь мне, то вспомни впечатление, какое в тебе вызывает вид уходящего солнца. Вспомни лунную ночь картины Куинджи. Рождающееся в человеке чувство прекрасного ничто иное, я считаю, как воля в сфере духов, которая находится в непрерывном противостоянии с собой, с той же волей, что вопреки высокому вынуждает нас испытывать жажду, желать сна, еды и общения. Материальная воля, вышедшая из лона природы (воля в тебе и воля в природе - это одна и та же неразрывная материальная воля), сильнее нашего духа, но одновременно с этим не исключает его, образуя единство, более того, посредством красоты материальная воля стремиться освободиться из своей формы и стать духом. В одном человеке это вызывает противоположное влечение — к небу и земле. Я тебе так скажу: мы в отличии от природных явлений и животных, выражающих свою потребность в красоте лишь в половом отборе, способны сосредотачивать внимание и как прожектором усиливать свои впечатления. Я напомню, этого хочет сама природа. Но она не способна сделать этого самостоятельно, лишь у человека есть такая возможность благодаря мышлению. Вот мой тебе совет: если хочешь полюбить, подумай об этом. Представь, что ты будешь делать для любви, ответь, почему хочешь ты полюбить и как сильно ты любишь этого человека. Совершив таким образом умственное усилие, мой друг, ты поразишься: вслед за мыслями возникнет желание, страсть и тебя повлечёт по реке влюблённости. В этом весь секрет и ответ на твой запрос. Полюби вначале внутри своего созерцания, найди в нём прекрасное, и после этого твои инстинкты, как домашняя псина, будут вынуждены подчиниться воле своего хозяина. Ибо человек способен стоять над собой и преодолевать невозможность. Учись любить как созерцатель природной красоты, пытаясь освободить эту красоту своими мыслями, стихами, красивыми словами, изящными искусствами и чем хочешь другим. Я не согласен с выражением, что человек творит, вдохновляясь прекрасным. Скорее наоборот, человек творит, и это помогает ему видеть прекрасное в полном великолепии и с большей ясностью.

Я закончил и наблюдал за реакцией Вагнера. Он какое-то время молчал и глубоко думал. После непродолжительной паузу, он попросил меня объяснить ещё раз, что я имею в виду. Я отреагировал на это рефлекторно, потому что внутренне был готов к подобной реакции.

— Давай я попробую объяснить по-другому. Для того, чтобы испытать влюблённость, необходимо самовнушение. Ты можешь ничего к девушке изначально не испытывать, однако подумай, что в ней есть такого красивого или интересного и почему тебе это нравится. У каждой девушки есть этакая черточка. Как только ты это найдёшь, подумай сильно-сильно, будто ты в моменте смотришь не на девушку, а на эту лишь черточку.

Вагнер тут же мне возразил:

— Разве это будет настоящим? Ты ведь обманываешь себя.

— Дорогой, — не сдавался я. — Я понимаю, как это звучит, но поверь, если ты хочешь, испытать влюблённость, прежде всего тебе нужно об этом подумать. Она не постучится к тебе сама! — Я сам, пока говорил, от этого разволновался, не без раздражения на Вагнера за его сомнения, привнесённые в мои рассуждения. — Представь гору. Самовнушение сталкивает с её вершины снег, который по мере движения обрастает и движется без дальнейшей помощи.

— Получается, надо придумать чувство, чтобы затем его испытать?

— Если хочешь, называй этой так, — улыбаюсь. — Если в душе сухо, то ей, следовательно, необходим дождь. Только смотри, чтобы под этим дождём у тебя выросли именно цветы, а не вымученный гомункул.

Вагнер вздрогнул и посмотрел на меня испуганно. Мне показалось, что он меня понял очень хорошо. Наверняка в его голове крутится, что, если он будет выполнять всё точь-в-точь, как математическую формулу, то обязательно достигнет глубины в своих чувствах, хотя на самом деле они ему для счастья не нужны. Вагнер пытается обрести счастье, но ищет его не там. Ему нужны ощущения. Я говорил до этого и повторю снова: Зачем тебе это нужно? Смысл поступка всегда предшествует самому поступку, однако он, следуя за большинством, поступает бессмысленно. 

Вагнер пытается приблизить счастье идеалом разума. Он пытается глубокодуховное решить глубокофизическим, игнорируя при этом всё, что я ему говорил до этого. Проблема Вагнера в том, что он не воспринимает истину, которая лежит за гранью понимания. Когда онр переносит её ощущения в логическую плоскость, то получает сухой остаток, и самое важное, самое главное в процессе этого отсекает и вместе с истиной теряет. 

Вагнер умом пытается ответить на трансцедентальные вопросы. Однако почему он себя не просит, какие для этого ему надо использовать методы и инструменты? Я не раз советовал ему обратиться за помощью к потусторонним силам. Ибо, что есть истина, как не эссенция, лишенная очертаний. Мы не можем различить этих очертаний и сказать наверняка, есть ли истина, а если есть, то чем она будет являться. Верующие имеют по этому поводу совсем не двусмысленный ответ. Я со своей стороны могу сказать, что пребываю в этом отношении в пограничном состоянии. С одной стороны, я не могу безоговорочно принять идею существования бога. С другой стороны, я также не могу отрицать, что у познания есть пределы, а, следовательно, есть того, что этими пределами лежит. Например, что есть человеческая воля и почему мы считаем, что она свободна? Почему существует материя? Мы не должны себя ограничивать в вопросе познания, опираясь только на эмпирический опыт.

Наш главный спор с Вагнером можно свести к вопросу, достаточно ли я верю в науку? В этот момент мой друг забывает о том, что я бакалавр наук. Однако мне это вовсе не мешает, когда необходимо, обращаться к магическому мышлению. Ведь цель одна и та же. Познание. Мы гораздо больше, чем кажемся себе на первый взгляд. Мы больше, например, чем наше мнение о себе. Больше, чем о нас думают другие люди. Я пойду дальше и скажу, что мы даже больше, чем наше тело. Мы — это трансцендентное основание, которое проявляется через волю к власти.

Не совсем могу согласиться, говорит Вагнер, с тем, что основание человека проявляется через волю к власти. Человек может также проявляться через любовь или через бога.

Мой друг Вагнер, говорит в точности как антропоцентрист, и полагает, что мир крутиться вокруг человека, делая его особенным по сравнению с животными. Но нужно держать в голове мысль, что человек, перед своим настоящим появлением, сменил множественные формы. В процессе эмбрионального развития на разных стадиях его облик имеет черты рыбы, черты крысы, обозначая этим пройденный эволюционный путь. Кроме этого, до рождения человек оставляет позади себя ещё одну форму: форму пустоты. Таким образом, если мы хотим дать оценку основанию человека, мы должны смотреть на него глобально: как с точки зрения животного, так и с позиции необъятного Космоса.

Природа жестока, природа — это воинственное поле. Самый простой пример: пищевая цель. Травоядным необходимы хищники. И те, и другие в конечном итоге станут травой. Материя образует круг. Одну и ту же материю мы видим лишь на разных ступенях объективизации, однако её от этого не становится ни меньше, ни больше. Она предстаёт перед нами в виде изображения уробороса – хвоста змеи, который она держит в своих зубах. Раз материя неразрывна, то можно сказать, что она, пребывая в разных ипостасях, по факту пожирает одну себя. 

Вопреки этому бескомпромиссному утверждению можно привести примеры, чем Вагнер охотно воспользовался,  что в природе есть место взаимовыручке и симбиозу, а также проявлению «человеческих» чувств. Предвосхищая это, я ответил, что если «добрую природу» не способна объяснить теория видов Дарвина, то её вполне может объяснить теория генов Докинза и всё тот же естественный отбор. Поэтому я буду утверждать вплоть до конечной остановки, что за некоторым исключением, природа представляет собой кровавую баню. Главными двигателями её разнообразия является борьба за выживание и половой отбор.

То же свойство материи, выраженное в стремлении обрести власть, можно увидеть в действии космических сил. 

Любое взаимодействие, любое движение происходит в результате борьбы. Материя стремится перетянуть одеяло на себя. Как неприятно слышать это Вагнеру, но я буду рассуждать холодно и беспристрастно. На каждой ступени объективизации материя стремиться захватить собой другую материю. Звезды образовались потому, что большая масса водорода начала сжиматься под действием гравитации, пока в какой-то момент её не стали уравновешивать термоядерные реакции.

Я не могу согласиться с замечанием Вагнера, что основанием для материи является воля к единству, что, в его понимании, то же самое, что воля к богу. Материя стремиться к отчиму дому, считает он, чтобы вернуться к состоянию первозданного покоя. Но нам уже известно, что сверхсжатая материя не становится ещё одной Вселенной. Она просто проваливается в ткань пространства. И, в конечном счёте, превращается в чёрную дыру, которая с течением времени исчезнет из-за излучения Хокинга. Таким образом, апофеозом власти является чёрная дыра, в которой материя достигает конечной цели своего непрерывного поглощения.

Космические взаимодействия происходят в результате конфликта полярных сил. Каждая открытая наукой частица имеет двойника, и, если они сталкиваются, то это приводит к аннигиляции. Какой бы не была материя, она снова и снова повторяет данный трюк. Она стремиться к поглощению, потому что власть – это процесс, у которого нет конца. Возьми любого диктатора, захватившего власть. Не в силах ею насытиться, они доходят до одержимой роскоши, крайней жестокости и помешанной идеи строительства дворцов и пирамид.

Я не могу назвать мир, который постоянно борется с собой, назвать миром любви. Однако когда я говорю, что существами и нематериальной природой управляет воля к власти... как сразу всё встаёт на свои места. Этим объясняется и жестокость, и несправедливость, а также неуёмные страсти внутри человека, толкающие его к самоутверждению за чужой счёт. Я описываю основную черту в природе человека. Это то, кем он является от природы, однако в связи с тем, что существует свободная воля, у него есть выбор: следовать за своими желаниями, либо, преодолев их, идти по дороге Разума.

Любить вопреки тому, что мир представляет собой стремление к власти, и есть то, что я называю словами Пастернака "грозой моментальной навек". Судя по всему, в человеке, помимо воли к власти, есть сила, не подвластная материи, которая вступает с ней в противоборство и жаждет вырваться из замкнутого круговорота непрерывного поглощения. Благодаря этому материальная воля не заполняет собой человеческую душу целиком. В пространстве ума, спрятанном от материи, заключено желание и стремление обрести свободу, которую я сравниваю с порывом ветра, подхватывающим человека, даруя, как бы на время, крылья. Я спросил у Вагнера, как он понимает, когда человек, по его мнению, достигает свободы. Он, размышляя некоторое время, ответил, что человек становится свободным лишь с приходом смерти, освобождаясь от страданий и связанных с ними желаний.

Я его оборвал, потому что увидел в его словах противоречие и поспешил сразу на это указать. Во-первых, говорю я, достичь свободы может материя, пока она существует, ведь если её не существует, то о какой свободе может идти речь? Этот вполне резонный вопрос поставил Вагнера в тупик. Во-вторых, говорю я, любая материя стремиться увеличивать свою власть, в то время как свобода позволяет проявить нечувствительность к тому, куда она хочет идти материя. Свобода, по сути, является ответным протестом на законы мироздания, потому что она вступает в противоборство с действием материей, которому подчиняется всё сущее. Пока существует материя, будет длиться непрестанная между ними борьба. И лишь посредством интеллектуальных упражнений, наук, чтению фолиантов, человек способен ей сопротивляться, а также порывам страсти, через которые она проявляется.

До известного предела материя непобедима. В данный момент нельзя отказаться от естественных потребностей и неизбежной смерти. Однако я верю, что с полноправным приходом искусственного интеллекта станет возможно переносить сознание человека в облачное пространство и таким образом изменить человеческую природу, сняв ограничения и воплотив Царствие Небесное, при котором свобода достигнет своего апофеоза без ограничений. Она будет стремиться к непрерывному познанию точно так же, как материя стремиться к непрерывной власти.

Однако каким образом человек понимает идею всеобщего блага? Как он решает для себя, куда идти? Я задаю последний вопрос и ставлю его ребром. Почему человечество не использовало познание для цели обретения всеобъемлющей власти - изначальной цели, заложенной в нём от природы?

И здесь я возвращаюсь к тому, что я имею в виду, когда говорю о том, что такое гроза моментальная навек. Мне не хочется давать определения, потому что его нет, это не термин, а лишь только некая абстракция. Я буду описывать свойства этого состояния, благодаря чему можно будет сложить некое представление. Так с чем мы имеем дело?

Слово "гроза" говорит о том, что мы имеем дело с состоянием, очень ярким и сильным, оказывающим непосредственное влияние на окружающий мир. Слово «навек» подразумевает отсутствие времени. Оно не подчиняется причинно-следственной связи и является непрерывным и постоянным. Эта абстрактная гроза навек существует наряду с явлениями Космоса, обходя его законы, тем не менее показывает, чем она является, в мире иллюзий.

Гроза моментальная навек – это вечность, остановленная воображением, без указания на её источник. Её не существует как материального объекта в нашем мире, но при этом она способна воздействовать на материальный мир. Достаточно проследить, куда движется человечество на протяжении последних столетий. Мы стали дольше жить, резко увеличилось качество жизни, развилась гуманистическая этика, распространилась демократия. Цель, преследуемая человечеством на этом пути, состоит в том, чтобы делать больше блага всем людям. Осваивать новые земли, уходить в понимание духовной конституции, зачинать технологические революции. Но что, спроси меня, вдохновляет миллиарды людей идти по этому пути?

Точно солнечный свет, из-за туч проступили идеи гуманизма, от которого люди как бы раскрыли свои лепестки и обратились к теплу. Возможно, мы как цивилизация достигли высот именно благодаря тому, что во многих людях живёт мечта о всеобщем благе и справедливости. Добро не вызывает разногласий, кроме способов его достижения. В человеке есть наитие того, как должно быть правильно, и это наитие говорит о существовании главного чувства, ощущения, того, что я называю гроза навек. Платон считал, что существует отдельный от человеческого, мир идей. Но, когда я говорю «гроза навек», я не разделяю этими словами материальный и нематериальный мир, а провожу между ними связь, потому что «гроза навек», по моему убеждению, существует на самом деле.

С Вагнером мы в итоге расстались. Я не успел ему рассказать, почему гроза навек – это свобода. А жаль. В любой момент жизни человека гроза навек может войти в цепь последовательных событий и разорвать её. Именно она, как стихийное бедствие, воплощает в жизнь то, что никогда в ней не должно было существовать. Человеческое сознание – удивительное изобретение эволюции или же её ошибка, потому что мы стали создавать для себя идеальные условия, по сути, сильно её замедлив. Часть природы оказалась от неё изолирована, и мы стали в большей степени питаться идеями, чем руководствоваться инстинктами и оставлять копии своих ДНК. Ум, сбросив с себя оковы материи, обратился в небоскрёбы, машины и айфоны. Однако ведь что-то помогло воззвать к свободе в сознании человека...

И в утро мира это было: дикарь, еще полунемой, с душой прозревшей, но бескрылой,- косматый, легкий и прямой,- заметил, взмахивая луком, при взлете горного орла, с каким густым и сладким звуком освобождается стрела.

Образ свободы формируется из глубокого эмоционального переживания, вызванное каким-то сильным видением. Этим видением вполне может стать случай из жизни, фантазия или обыкновенное чудо. Столкнувшись однажды с таким, понимаешь, что в мире всё, кроме неё, лишено истинного значения, и есть только она, направляющая меня и наполняющая мою грудь уверенностью в своих силах. Я обрёл внутреннюю свободу, отбросив страх перед грядущим. 

Вечер догарел и наступила ночь. Я снова надел наушники, закрыв себя от шума, и по зебре перешёл на другую сторону.