Глава 4
— После похорон Новак кардинально изменился. Он больше не улыбался, и смех его не разносился по всем уголкам деревни. Он заперся в своем доме, закрываясь ото всех. И как бы я ни старался, никак не мог повлиять на его состояние. Однажды на эмоциях я вспылил, и мы сильно поссорились… и более не общались. Я прекрасно понимал Новака, но он никак не мог понять меня… Однако я не теряю надежды, что Новак, каким я его знал, все-таки вернется… — Алан устало вздохнул и взял в руки чайник. — Вот такая вот история, мой дорогой Джон, — тихо сказал мужчина, подливая в чашу кипятка.
— Это грустно… — прошептал Оклер и взглянул на старичка. Тот, как ни в чем не бывало, жевал пряник, словно бы и не проживал ту жизнь, будто бы для него это была такая же история, как и для Джона. Однако, приглядевшись, мальчик заметил, как брови мистера Тулси были слегка сведены к переносицы, а губы слабо подрагивали. Оклер взял в руки чашку и как-то печально взглянул на темную жидкость, где отражалось его лицо.
— Я… — Джон нервно выдохнул. — Мне… так стыдно… я ведь доставал его… надоедал. И… Боже… я такой дурак, — он поднял глаза и столкнулся с добрым взглядом мистера Тулси.
— Это не так, — ответил ему старик. — На самом деле, я даже благодарен тебе, что ты, несмотря на агрессию Новака, продолжал к нему приходить. Ведь так, помимо печали, мой старый друг испытывал хотя бы другие эмоции… и горе утраты не потопило его целиком.
— Но это же неправильно испытывать только грусть и гнев, — возразил Джон и отложил чашку в сторону. — Так нельзя. И… — он запнулся, опуская взгляд. — Я… мне… так обидно, что люди относятся к нему с пренебрежением… Они ведь даже не знают, почему он стал таким! — вдруг воскликнул мальчик и стукнул кулачком по столу, от чего горячий напиток в чашке пролился на скатерть. Джон перевел взгляд на содеянное и, покраснев, стыдливо отвернул голову.
— Простите, Мистер Тулси, — тихо сказал Оклер.
— Все в порядке, — с улыбкой ответил Алан и встал с кресла. — Новак сам виноват в таком отношении. И поверь мне, ему все равно на мнение окружающих людей. Если бы он того захотел, то изменился, но слишком много утекло воды. Потому — Мистер Тулси подошёл к мальчику и присел на корточки — тебе не стоит беспокоиться об этом, и уж тем более расстраиваться. Думаю, рано или поздно Новак все же одумается, если не с помощью нас, то своим умом… — закончил старик и похлопал мальчика по плечу.
— Вы сами верите в то, что говорите? — прошептал Джон, спрыгивая с кресла. Он обошел Алана и торопливо начал одевать верхнюю одежду. — Если, как вы сказали, прошло более пятидесяти лет, а он так и остался противным стариком, то мне кажется, он не одумается. — Джон посмотрел на застывшего мужчину и продолжил. — Я удивлён, Мистер Тулси, что вы так быстро опустили руки. Мама говорит, чтобы ни случилось с твоим другом, как бы сильно вы ни поссорились, если ему нужна помощь, ты должен её оказать. Ведь… На этом и строится залог дружбы. А если этого нет, то и дружбой это считать даже не стоит. — Мальчик застегнул последнюю пуговицу на своей шубе и вышел из комнаты.
Он не обернулся и не помахал рукой, как всегда это делал. В этот раз последнее, что увидел Алан, была не широкая улыбка, а серьезный взгляд.
Мужчина ещё какое-то время смотрел на открытую дверь, а затем осторожно присел в кресло. Он чувствовал лёгкое головокружение и тоску. Ему было до глубины души грустно, что маленький мальчик, который даже не познал ещё всей сути жизни, был намного человечнее и мудрее самого Алана, за спиной которого была целая жизнь.
— Не верю… — Звонко прозвучал его шепот в пустой комнате. Мистер Тулси сгорбился, и в озорных глазах, которыми Алан всегда встречал жителей деревушки Блэгдон-Хилл, скопились не пролитые слёзы.
До сегодняшнего дня Мистер Тулси действительно считал, что делал всё правильно, и искренне был убеждён, что Новак, каким он его помнит, когда-нибудь вернётся. Однако сейчас он не мог назвать себя даже его другом. И Джон, чьи слова были будто пощечиной, отрезвляли его старую голову, заставив Алана наконец взглянуть правде в глаза.
Он осознал, что бросил своего лучшего друга утопать в ужасном горе. Смеет ли он теперь зваться его другом? Достоин ли он дружбы? Алан не знал. Да и, признаться, боялся даже об этом думать.