And flames will break out

Даже ослеплённый твоим светом, я видел глубоко внутри червоточину тьмы.

Шу Дзинг - не пестрит богатым убранством скудных домишек, как две капли воды похожих друг на друга, но в красоте ландшафта трудно сравним даже со Столицей. Город, в горной долине, которую разломом скал делит горная река, усеянная множеством пенящихся порогов и шумных водопадов, одно из самых тихих и спокойных мест в стране, славится своим непревзойдённым магазином оружия, который открыл, уже Духи знают сколько лет назад, мастер меча Пиандао и продолжающий свою работу и до сих пор под чутким надзором предков председателя Сокки.

Куроо не видит аккуратных домишек, что вряд выстроились вдоль вымощенной красным кирпичом улочки. Не видит и великолепия древних водопадов, ниспадающих в шумную реку. Куроо видит только цветные пятна перед глазами и слабо различимую в душном мареве вывеску мотеля, что маячит впереди на несколько метров. Акааши цепляется носками сапог за неровности в кладке и почти падает, спасённый только ослабшими руками Бокуто за секунду до.

Прохожие смотрят на них странно, с подозрением и львиной долей презрения на загорелых лицах в глазах тёмных, как запекающаяся кровь, в аккуратно подведённых чёрным и даже в прикрытых старческими морщинистыми веками Куроо видит только неприкрытое недовольство.

Народ шугается от них, как от чумных, разбегается в разные стороны, освобождая дорогу, какой-то мужчина даже кидает под ноги золотую монету с отвратительным превосходством на лице. Куроо хочется приказать выпороть ублюдка за такое поведение по отношению к члену королевской семьи, ещё немного сбежать из под этих осуждающих бродяг взглядов, только вот он больше не принц, а от себя не убежишь особо.

Они вваливаются в мотель совсем не помпезно и даже близко не торжественно и момент, когда Акааши оплачивает номер выпадает из памяти рваным куском пергамента, ровно как и восхождение по лестнице на второй этаж до пропитанной вонью и насквозь изжратой муравьём-молью койки.

Сознание обрубается ещё там, на лестничной площадке и последнее, что мелькает перед глазами - взволнованное лицо Бокуто и отвратительно жёлтые стены.

***

У Куроо в руках мяч и ему снова пять лет. У Куроо коленки в синяках и ссадинах, ни грамма мышц на острых локтях и счастливая улыбка без одного переднего зуба.

- Куроо, давай же, малыш, беги! - голос отца разноситься звонким смехом по дворцовому саду.

Куроо поворачивается, смотрит на высокую фигуру, затянутую в красную форму, но почему-то не может различить лица, только размытое пятно. Вокруг разносят аромат мамины камелии и лилии, под ногами шелестит трава.

- Кинь мяч мне, Куроо! - отец возвышается над ним, кажется, улыбается и смотрит так снисходительно, как смотрят на ничего не смыслящих маленьких детей, - Это просто, давай!

Куроо отчего-то счастлив и это счастье наполняет его целиком, от корней смешно топорщащихся волос и до кончиков пальцев босых ног.

Он оборачивается, смотрит на маму, которая, в своём богато украшенном, расшитом золотом платье, расположилась на берегу маленького пруда и кидает ярким рыбкам кои хлебные крошки.

Женщина подманивает его к себе и Куроо смеётся, бежит к ней со всех ног, позабыв про мяч и падает, зацепившись о подол платья, прямо к ней в объятия. Она смеётся, поправляет пышную причёску в которую собраны её пушистые непослушные волосы и треплет сына за щёку.

- Милый, почему ты не бросаешь папе мяч? - её голос звонкий и наполненный тем же счастьем что и сам Куроо.

Он думает пару секунд, поворачивается и смотрит на размытую фигуру отца за спиной, застывшую среди деревьев.

Почему ты всё ещё здесь?

- Что не так? - вторит голос матери и Куроо не может рассмотреть её лица за пеленой слёз.

Куроо, что ты здесь делаешь?

Слёзы катятся по щекам, обжигают горло. Куроо утыкается лицом в складки маминого платья и обнимает её колени. Нос щекочат запахи: духов, цветов и свежескошенной травы.

Убирайся.

- Хватит! - он кричит, надрывается, а голос звучит взросло с хрипотцой.

Куроо больше не смотрит в воду, потому что карпов там и в помине нет, только бурая лужа, сквозь которую не просвечивается чистый песок. А дурманы больше не цветут, разнося свой тошнотворно-сладкий запах по саду, но тревога грызёт изнутри, как надоевший червь и хочется отбросить её больше всего на свете, кинуть отцу уже этот чёртов мяч.

Даже не думай об этом.

- Но я хочу чтобы всё закончилось, - сипит Куроо, отвечая сам не зная кому, но чувствует, что так надо. Ему страшно, тени вокруг удлиняются, же почти достают до босых ступней своими тёмными пиками, - пожалуйста, хватит.

Это всегда были белые лилии.

Я не могу прекратить.

Пожалуйста, пожалуйста не сдавайся.

- Милый, почему ты не бросаешь папе мяч?

- Хватит, хватит! - Куроо вырывается из цепких объятий и смотрит на фигуру отца, поглощённую тенью деревьев, но всё ещё острозубо улыбающуюся ему. - Убирайся прочь из моей головы!

И голос, голос, что шепчет ему на ухо затихает, будто ослабев, а Куроо чувствует наливающуюся в мышцах силу, но тело остаётся всё таким же крошечным, неспособным ответить на атаку.

Пожалуйста, спаси меня.

***

Куроо просыпается в холодном поту, но вставать не спешит. Разваливается на проседающем матрасе, длинны которого хватает только до колена и слушает мирное сипение Бокуто на соседней койке и пялится в желтоватый потолок.

Сны больше не похожи на то, чего нет. Они реальны, ощутимы, Куроо до сих пор ощущает сладковатый запах цветов в саду, траву под ногами и скручивающий судорогами липкий страх в каждой клеточке тела. Будто ещё секунда и снова провалится в густую жижу воспоминаний и кошмаров, поддёрнутую патокой ужаса.

Куроо опускает ноги на пол, всё ещё в сапогах, но холод всё равно ползёт по стирающимся подошвам. Акааши беспокойно ворочается на футоне у зашторенного какой-то тряпкой окна и как Бокуто, развалившийся на проржавевшей кровати, позволил ему спать на полу - загадка, сродни голоса в голове.

- Куда вы? - голос Акааши звучит тихо и сонно в персиковом свете из окна, от дыхания слов шёпотом в воздухе танцуют пылинки.

- Прогуляюсь недолго, - тихо отвечает Куроо, но Бокуто даже не пошевелится, говори они хоть в полный голос, тишину, тем не менее, никто не нарушает.

- Это опасно, Куроо-сан, вас могут узнать, - Акааши привстаёт, опирается на локоть, но боль в разрезанной икре даёт о себе знать и он продолжает сидеть, неотрывно смотря на Куроо.

- Всё будет отлично, я не надолго, - Куроо чешет поросший колкой щетиной подбородок и думает только о том, что в таком побитом виде его даже родная мать не узнает.

Акааши молчит задумчиво, сверлит его напряжённо, будто на прочность проверяет, но в итоге всё равно кивает и отворачивается к стене, чтобы свет не резал уставшие глаза. Куроо выхватывает из сумки несколько юаней и тихо выскальзывает за дверь.

Солнце уже медленно опускается к западу, но до заката ещё есть несколько часов и Куроо, минуя редких прохожих, бредёт вниз по улице мимо продуктовых, шумных кафе и немноголюдных комиссионок.

Сворачивает в первый попавшийся бар и тяжело опускается на стул, мимоходом заказывая кружку холодного яблочного пива. Официантки улыбаются приветливо, наклоняются низко и Куроо просовывает в глубокий вырез декольте пару юаней и довольно отпивает из кружки.

Мужик, сидящий за стойкой поодаль, косится на него как-то неприветливо, но желание надраться пересиливает подраться и Куроо залпом опрокидывает в себя остатки пива, подзывает девушек, что стайками бегают между столиков и просит чего покрепче.

Девушка понимающе улыбается, топит жалостью в тёмных глазах и, виляя пышными бёдрами, ставит на стол графин мутной-зеленоватой кактусовой настойки. Куроо глушит три стопки, проглатывает горечь с языка и очень хочет верить, что вся эта херь только сон. Но сны сейчас кажутся худшим вариантом и даже засыпать - потенциально опасно, поэтому реальность, набатом по мозгу, не так уж и плохо.

За дальним столиком девчонка бренчит на гитаре, ловко перебирает струны пальцами, почти попадает в ноты, но инструмент самодельный - из грубо обтёсанного дерева с кучей зарубок - всё равно звучит не очень приятно и фальшиво. Куроо в сон ужасно клонит, алкоголь в крови ситуации не помогает, жжёт пустой желудок прогорклой кислотой.

Бокуто будет недоволен, думает Куроо, опрокидывая в себя ещё стопку и встаёт из-за столика не выпив и половины графина. Вместе с ним из-за столиков встают ещё двое - косой хрыч, кидавший многочисленные взгляды из-под разросшихся чёрных бровей и высокая, тонкая фигура, затянутая в серую куртку-безрукавку со строго стоящим небольшим воротничком.

Оба мужчины двигаются параллельно от него, но бровастый первым идёт на пересечение и пихает плечом с такой силой, что Куроо, не удержавшись на ногах, заваливается на бок и случайно задевает официантку. Стаканы с ужасным грохотом летят на пол, превращаясь в мешанину из битого стекла и дурно пахнущей настойки, сверху падает металлический поднос
и катится по полу, прежде чем он с хлопком падает на пол, в лицо Куроо летит кулак.

Краем глаза Куроо видит официантку, испуганно сжавшуюся стойкой и сдвигается правее, чтобы удар не смазался и не пришёлся по ней. Но удара не следует. Чёрно-серое пятно скользит по взбудораженной предстоящей дракой комнате и вырастает прямо перед Куроо, разворотом плеч и соблазнительно узкой талией.

- Не лезь сопляк! - мужчина гаркает, пытаясь высвободить кулак из цепкого захвата, но незнакомец держит крепко, сжимает бледными пальцами жилистую руку до хруста.

- Мой друг погорячился, - холодно произносит он, разжимая руку и недовольно потирает запястье, словно руку выворачивали ему, - прошу простить нас.

- Да ты его даже не знаешь! - злобно сипит хряк, стремительно наливаясь кровью от злости.

Да ты меня даже не знаешь, думает Куроо и чувствует сначала невероятную благодарность за спасение лица от очередной травмы, которую Акааши окрестит как сопутствующий ущерб, а Бокуто, вероятно, за побег, добавит парочку новых оттенков, а потом подкатывающую злость.

- Мы уходим, - ровно произносит мужчина, суёт в руку разъярённому хряку несколько юаней, ещё столько же оставляет на стойке и бесцеремонно выпихивает Куроо на улицу.

Весь процесс занимает у него не более десяти секунд, но за это время Куроо успевает прийти в себя и рассмотреть неожиданную поддержку. Мужчина перед ним высокий, чуть выше самого Куроо, с аккуратно разобранными на косой пробор прямыми волосами чернее смоли, уложенными на бок и завидно блестящими в последних лучах заходящего солнца. Серая куртка-безрукавка, оказывается не дурно сшитым камзолом, надетым поверх белоснежной рубашки без ворота и аккуратно заправленную в чёрные кюлоты. Куроо подмечает и нетронутую грубой работой кожу рук, и качественные сапоги из кожи, и искры жизни в потемневших от недостатка света глазах.

- Для принца в бегах вы ввязываетесь в слишком большое количество происшествий, Куроо-сан, - незнакомец чуть наклоняется минуя низкий выход из бара, чтобы не задеть макушкой массивную балку дверного косяка и выпрямляется перед ним во весь рост.

Куроо почти напуган, но алкоголь и адреналин развязывают язык похлеще самых изощрённых пыток.

- Я теперь, видимо, должен благородному мужу за спасение, - Куроо кладёт руку на грудь и игриво склоняется в лёгком поклоне, - могу ли я узнать имя своего спасителя?

- Нет, - грубо осекает незнакомец, но тут же сменяет гнев на милость и отвечает на поклон, - я тут чтобы помочь Его Величеству и его спутникам.

- Да ну, - Куроо придирчиво пробегается взглядом по узкой талии, нежным запястьям и длинным ногам, - и откуда же ты такой взялся?

- Не здесь, - мужчина, скорее ещё мальчишка, воровато оглядывается по сторонам и тянется рукой к лицу, словно ищет что-то и не находит, хмурится и тянет Куроо за рукав к подворотням.

Куроо по голове чувством самосохранения оглушает и он упирается пятками в плиточную зазорину, тормозит парня и ловит его запястье в кольцо пальцев.

- С чего бы вдруг я должен тебе доверять, более того, идти с тобой куда-то? - перед глазами искрами рассыпается последний луч солнца на багровой крыше, сверкает последним бликом на лощёных чёрных волосах, гладит бледную щёку и пропадает, зажигая напоследок фонари длинных улиц.

- Не должны, - парень кивает, снова к лицу тянется, но понимает что оплошал и ненавязчиво чешет щёку, оставляя после ровных лунок ногтей три красные полосочки. У Куроо пальцы зудят от желания их стереть, выглядит как пятнышко краски на идеально-белой рубахе, - но сейчас я хочу помочь и если вы не пойдёте добровольно, Куроо-сан, - он ухмыляется, свободную руку запускает в волосы и чуть треплет их, - я буду кричать.

- Тогда, возможно, мне стоит заткнуть тебя прямо сейчас? - Куроо рефлекторно чуть разводит ноги и разворачивает лодыжки, плотнее упираясь в землю, готовый к драке.

- Это угроза?

- Предложение.

- Мило, - незнакомец хмыкает и разворачивает руку Куроо внутренней стороной локтя к себе, с минуту молчит, разглядывая примостившиеся там царапины, а потом одним резким движением жмёт чуть правее локтевой впадины двумя пальцами.

У Куроо от резкой боли пальцы немеют и воздух в горле застревает. Он выпускает запястье из тисков и прижимает к себе повреждённую конечность.

- И ты предлагаешь доверять тебе после такого? - шипит Куроо, зажигая от ярости искры на кончиках пальцев.

Искры появляются и исчезают, сверкая в темноте вспышками дрожащих на ветру свечей, отбрасывают на кирпичную кладку домишек жуткие тени. Куроо это не на шутку пугает. Под ногами свежая трава, а воздух заливает сладковатый аромат цветников королевского сада.

Когда мама в детстве спрашивала боится ли Куроо темноты, он храбрился, сжимал кулаки и смело отрицал наличие в темноте огромного дворца жутких тварей. Сейчас Куроо думает - зря, очень зря. Сейчас Куроо покрывается липким потом и старается дышать хотя бы через раз, не в состоянии понять, что сам себя пугает. Сейчас Куроо боится теней.

- Прекрати, - говорит незнакомец и крепко сжимает его ладонь в своей, - прекрати, ты внимание привлечёшь. Ну же, пойдём.

Он тянет Куроо за собой по улицам, не выпуская его руку из своей прохладной ладони ни на секунду. У Куроо голова кругом и он цепляется за холодные пальцы, как за единственный якорь на оживлённой площади. Парень спешит, возбуждённо перебирает в голове что-то, скользит глазами то на Куроо, то куда-то вниз по улице и явно нервничает. Когда они добираются до скромного домишки, на небе уже звёзды, дыхание в норме, а пальцы неожиданного друга почти отогрелись и уже угольками теплятся на кончиках пальцев.

- Сюда, - он приоткрывает дверь и бесшумно проскальзывает внутрь, уводя ошалевшего Куроо за собой.

В комнате зажигается свет, плотным кольцом забирает в себя большую часть комнаты, очерчивая мягким жёлтым светом выбоины в дощатом поле, узорчатые обои на стенах, увешанные картинами, мягкий диван, обитый плотной тёмно-зелёной тканью, пару кресел и письменный стол у зеркала, за который и усаживают Куроо.

Незнакомец исчезает в дверном проёме и до Куроо только сейчас доходит, что он так и не настоял на имени внезапного помощника. Руки всё ещё мелко подрагивают от кипящей силы и страха, масляная лампа дрожит пламенем в клетке из стекла. Куроо думает, что Бокуто попытается его убить, если этого не сделают в ближайший час, потому что пойти сюда было сверх мыслей о самоубийстве и парадоксальной наглости с которой Духи подкидывают проблем.

Парень возвращается так же тихо и незаметно как и исчез. К удивлению Куроо, ожидавшего атаки, ставит на стол под пристальным взглядом миску с чистой водой, достаёт из-за пазухи свежее полотенце и гребень. В тишине снова исчезает, молчаливо предлагая Куроо привести себя в порядок, но возвращается быстрее всяких приличий, притащив с собой ещё одну миску, помазок, мыльный порошок и шавет.

- Убить меня хочешь? - хрипит Куроо, стирая с лица воду и оставляя на светлом полотенце грязные разводы и струпья запёкшейся крови.

- Всего лишь привести в порядок, - лаконично подводит незнакомец, высыпая в воду порошок и быстрыми, точно выверенными движениями взбивает пену, - это хорошо успокаивает.

- Слышала бы тебя моя мама.

- Довольно странно слышать как кто-то называет Хозяйку Огня мамой, - он морщится, ставит миску на стол и подаёт Куроо помазок, - непривычно слышать подобное.

- Я только сейчас понял, что у тебя акцент, - замечает Куроо как раз в тот момент, когда маленькая кисть выскальзывает из дрожащих пальцев и катится по полу в звенящей тишине, кажется целую вечность.

- Это проблема? - он подбирает помазок и выгибает тёмную бровь в немом вопросе параллельно идущего диалога.

Куроо сверлит его взглядом несколько долгих секунд, переводит взгляд на сверкающее остриё лезвия бритвы и сухо сглатывает, кивает. Потом сам путается в том на какой вопрос дал ответ, но незнакомец уверенно макает помазок в оседающую пену и густо мажет Куроо по щеке. Пена отчего-то пахнет хвойным лесом и это немного успокаивает. Куроо смотрит на точёную линию челюсти своего спасителя, который так сосредоточен на покрытии его лица мылом, что это почти смешно.

- Когда-нибудь доводилось обхаживать королевскую персону? - с вызовом спрашивает Куроо, подбивает на споры, потому что чем-то этот персонаж его раздражает. Что-то не так с этими идеально уложенными волосами, тёмными глазами, ровной бледной кожей, осанкой, уверенностью в руках. Чем-то он выводит Куроо из себя, словно пазл без последнего фрагмента, словно на пазле вообще не та картинка, что на упаковке, словно его где-то обманывают во всём этом спектакле.

- Насколько я знаю, вы больше не королевская персона, а преступник в бегах, - пена приятно ложится пониже челюсти, пальцы обхватывают подбородок и поворачивают голову не-королевской-персоны в другую сторону.

Что-то в этом есть, думается Куроо, в дрожащем жёлтом свете лампы, в чужих холодных пальцах на лице, в запахе хвои и до странного уютной тишине с горчинкой раздражения и усталости на следующем стуке измотанного сердца.

- Ты имени своего не назвал, - тихо произносит уставший принц под шорох помазка, убаюканный спокойствием, неожиданно приятном в суматохе последних дней.

- Оно вам не нужно, Куроо-сан, - ловкие пальцы оставляют кисть в миске и обхватывают ледяную сталь лезвия, подводя её к щеке, на которой схлопывающимися пузыриками тает пена.

Куроо руку перехватывает, держит прямо у себя перед лицом и упрямо смотрит в глаза человека напротив. Незнакомец так же сверлит его взглядом, но быстро признаёт поражение и выпускает выдох через зубы.

- Я понимаю, что тут не может быть доверия и вы не обязаны вообще говорить со мной, но ни я, ни люди, на которых я работаю, не желают вам зла, Куроо-сан, напротив, мы хотим обеспечить вам помощь и поддержку.

- С чего бы? - у Куроо пальцы горят, а по венам жидкий огонь, но в глазах напротив сталь и океан льда, вперемешку с битым стеклом и бесконечной усталостью.

Так и замирают два измотанных идиота посреди комнаты, неспособные уступить друг другу первыми. Один в итоге сдаётся, себя отпускает и позволяет плыть по течению.

- Я уверен вы слышали о повстанческих движениях по всему миру, так ведь? - он дожидается от Куроо осторожного кивка и мягко отцепляет его пальцы от своей руки, - На самом деле многие считают, что дело вовсе не в прогрессирующей индустриализации.

- Ты говоришь о... государственном перевороте? - С львиной долей недоверия уточняет Куроо и в этот момент замечает, что незнакомец провёл шаветкой по скуле совершенно для него незаметно.

- Именно, - лезвие уверенно скользит по лицу и, о, Духи, такими точными движениями можно убивать без капли крови, - мы считаем что кому-то понадобилось резко поменять действующую в странах политику и переманить самую невероятную силу за всю историю на свою сторону.

- Самую невероятную силу? О чём идёт речь? - спрашивает Куроо не без интереса и даже не пытается скрыть любопытство.

- О недовольных людях, которым кажется, что их обделили принадлежащим им по праву.

- Так ты не сторонник технологического прогресса?

Пена раздражает кожу, щиплется на ещё свежих царапинах от падения в кусты и затекает холодной водой под воротник, что почти отрезвляет, но недостаточно для того чтобы успевать переваривать информацию с привычной скоростью. Разбитая губа снова даёт о себе знать, Куроо чувствует себя покалеченным и израненным с ног до головы, таким жалким, что выть впору.

- Я не сторонник войны, - новый знакомый злобно цыкает и случайно задевает уголком лезвия нежную кожу над губой, - прошу прощения за это. - Он аккуратно промакивает проступившую каплю крови влажным полотенцем, но Куроо так внимательно вглядывается в сосредоточенное лицо юноши, что пропускает момент, когда бритьё продолжается.

У Куроо ещё много вопросов, но во избежание кровавых жертв он стойко молчит, пока лезвие шаветки танцует у самой громки губ и заговаривает быстро и коротко, только когда повстанец отворачивается смыть пену с бритвы.

- Продолжай рассказ, - просит Куроо, поглощённый размышлениями об уже сказанном.

- Как только началась осада Ба Синг Се и разъярённая толпа кинулась взрывать заводы и станции, группа убеждённых... - он замолк ненадолго, подбирая слова и кусая губы, а затем поправил сам себя, - миролюбиво настроенных рабочих укрылась от ревущего огня революции в старых шахтах на окраине города, а затем по подземным туннелям добралась до аэродрома и сейчас базирует свой штаб на пике Лагхимы.

Лампа медленно начинает гаснуть, погружая комнату в мягкий полумрак, в котором обычно рассказывают сказки или прячут самые страшные секреты. Поддаваясь атмосфере сознательно или нет, юноша начинает говорить тише.

- Когда Глава узнал о вашем положении, он захотел помочь и организовал миротворчестую кампанию "Заря", которая помогает пострадавшим от бунтов, обеспечивает кров и еду тем, кому некуда идти, подавляет некоторые не особенно крупные бои и всё в таком духе.

- С чего бы ему помогать мне? Я развязал эту войну. - Куроо чувствует вину столь всеобъемлющую, что перетягивает трахеи тесными кольцами и превращает лёгкие в бесполезные мешки наполненные кислородом и сожалением.

- Вы совсем меня не слушали, Куроо-сан, - повстанец с нажимом проводит лезвием по скуле и Куроо мерещится фантомное прикосновение пальцев к щеке, - Глава и члены Зари не считают вас виновным и поддерживают теорию о принудительной смене власти.

Куроо замолкает, погружаясь в омут мыслей с головой, пока кожа горит от непривычного соприкосновения с прохладным воздухом комнаты. Повстанец мягко очерчивает все контуры лезвием, с разбивающем тишину бульканьем опускает его в мыльную, мутную воду и повторяет всё по кругу.

Куроо думает о революциях, Бокуто и Акааши, о Яку, которому верно досталось от отца во дворце и даже об Ойкаве, которому смертельно не хочется на престол. Если всю эту смертоносную волну событий запустил не он, то кто?

- Я не могу понять, - начинает он, приподнимая голову, чтобы освободить больше свободного пространства рукам неожиданного собеседника под челюстью и на кадыке, упирается взглядом в отбелённый потолок. Прохладные подушечки пальцев давят на свежие синяки от пальцев Акааши, - что-то не складывается. Мы имеем заранее спланированную конференцию в Столице Огня, неподготовленную речь, затем бунты и изгнание. Я что-то упускаю?

- Разве только то, что речь была не подготовлена заранее, - кивает он и несколько прядей смоляных волос падает на глаза, делая их чем-то неуловимо похожими.

Повстанец пытается сдуть непослушные волосы с лица, но успеха не добивается и утыкается лицом в сгиб локтя, откидывая чёлку назад. Куроо этот жест приводит в лёгкое замешательство.

- Они не могли знать, - необычно оживлённо для сложившейся ситуации восклицает Куроо и только вовремя прижавшие его к стулу руки останавливают от краткой пробежки по комнате, - моя речь была спонтанна, я не готовил её заранее, поэтому вероятность того, что будет сказано что-то провокационное сводилась к минимуму.

- Или к максимуму, - поправляет собеседник, - в зависимости от того, насколько хорошо этот метафорический кто-то хорошо вас знает, Куроо-сан.

- Ты говоришь о крысе?

Повстанец медленно склоняет голову, но долго взгляд не держит, отворачивается, прячет смущение и растерянность за смешным воротничком, но, видимо, чувство справедливости пересиливает неловкость и он снова включается в разговор.

- Вы не думали об этом? Кто-то из дворца, кто мог бы саботировать ваше выступление изнутри, обладающий некими знаниями о привычках, характере и общей информацией о королевской семье и о вас в частности, - он склоняется чуть ниже, упирается тёплым дыханием Куроо чуть ниже скулы и внимательно щурится, стараясь не порезать кожу.

- Я, как и все в мире, обладаю врагами, но никто из них, - Куроо прочистил горло, надеясь что звучит достаточно уверенно, - никто не пошёл бы на такое.

- Хорошо, - легко соглашается юноша и протягивает Куроо сухое полотенце из стопки, - но, Куроо-сан, прошу, подумайте об этом хорошенько и посмотрите на окружающих вас людей под другим углом. Дальше по цепи идут бунты по всей стране Земли. Мне кажется это всё слишком уж напускным.

- Хочешь сказать, наш дорогой друг высосал всю эту ситуацию из пальца? - Куроо начисто обтирает остатки пены и довольно проводит рукой по гладкой коже, но по привычке чешет подбородок, словно там всё ещё колется щетина.

- Не думаю, что из-за столь глупой фразы может начаться революция, - повстанец с тихим свистом приоткрывает створки окна и выплёскивает во двор пенную воду, по неосторожности плеснувшую на рукава. Он цокает языком недовольно и отворачивает манжету наизнанку, поднимает лёгкую ткань до локтя, освобождая больше голой бледной, кожи для разглядывания.

У Куроо взгляд цепкий, скользит по проступающим венкам, как по молниям на грозовом небе и так же разрядами на подкорке отдаёт, спотыкается об край тонкого светло-голубого завитка там, где рукав закатан на сгибе локтя. Он плавно поднимается на ноги и одним резким движением тянет ткань вверх, слышит как нитки от натуги потрескивают, а на молочном предплечье остаётся неуместная красная полоса.

Тату на внешней стороне предплечья едва-едва заметно, но продолжает ровно мерцать в тусклом свете лампы и огоньков у Куроо в волосах, которые зажигаются непроизвольно сверкают алыми всполохами, как зажигающиеся в ночи звёзды.

- Ты из Северного Племени Воды, - поражённо выдыхает Куроо, рассматривая почти прозрачный круг голубой льдинки убывающей луны и океанической волны.

- И дальше что? - неприятно скалится повстанец, грубо одергивая руку и опуская мокрый рукав вниз, натягивая его по середину ладони, словно стыдясь, словно боясь, - Это такая проблема, если я помогаю?

- Я никогда не встречал магов воды раньше, - доверительно сообщает Куроо, - они не очень любят заглядывать в гости к народу Огня.

- К народу, который практически уничтожил всех магов воды в Южном племени, напал и разрушил Северное и вёл непрекращающиеся гонения на всех, кто обладал магией, способной лечить и помогать врагам Лорда Огня. Да, я знаю историю, Куроо-сан. - Злобное шипение перерастало в повышенные тона, пока не перешло на яростный вскрик на последних словах, - История в прошлом, она учит и направляет нас, но никто не забывает шрамы боли, нанесённые другими людьми, не учится на ошибках других - это всё одна большая ложь. Вы знаете, что матери рассказывают своим непослушным детям у меня на Родине? Они рассказывают о беспощадных, злобных ублюдках, плюющихся огнём и молниями, убивающих и калечащих всех без разбора. Вот какими нас воспитывают по отношению к вам, Ваше Величество.

Его голос совсем охрип, сломался ещё на середине и задохнулся поступающим возмущением на несправедливость. Куроо доски пола под ногами разглядывал и дышал через раз от вины за поколение и время, в которое ещё даже не существовал, но и в бытность принцем ничего с этим сделать не попытался.

- Я должен помочь вам, не смотря на то, хочу я этого или нет, - уже тише произнёс повстанец, - потому что так должно быть. Поэтому не нужно знать моё имя, откуда я или ещё ворох ненужной информации, которая выветрится из вашей головы как только моя или ваша миссии закончатся, Куроо-сан.

Куроо находит нужную мысль только сейчас. Кулаки сжимаются сами по себе, греют натянувшуюся на костяшках кожу огнём стыда и горят на кончиках ушей. Мальчишка перед ним, отворачивающийся, смущающийся, говорящих холодно и спокойно, отстранённый и кричащий до хрипа, такой уверенный, без дрожи в узловатых пальцах - просто напуган до безумия тем, что ему могут навредить.

- Я исправлю это, - Куроо голову вздёргивает, смотрит упрямо и с вызовом, поджигает в груди фитиль, мерно догорающий до основания порохового склада, где всё это время копился животный ужас того, кто не был готов к ответственности за жизни других, - я изменю всю эту чёртову систему. Я не аватар, не король, не лорд и уже не принц. Теперь я - просто Куроо Тецуро и ещё поборюсь за этот мир. Я никогда не забуду твоё имя и твою помощь. И если в конце пути мы оба будем живы, я сделаю всё, что смогу для тебя и твоей семьи. Клянусь.

Прозвучало торжественней, чем следовало, но на юношу, кажется, подействовало. Его плечи чуть расслабились, а рука плетью повисла вдоль тела. Несколько секунд прошло под мелодию тяжёлого дыхания и шага до пропасти безумия напополам с ошалевшим доверием отпущенных эмоций.

- Ладно, - повстанец кивает резко, рвано, лишь сам не уверен в собственных словах и взмах рукой какой-то судорожный и неловкий, но вода в давно позабытом чане покорно подчиняется воле мага и дрожащей сферой зависает в воздухе напротив их лиц. Куроо наблюдает за мерцающей жидкостью, как за горящим кустом и взгляда оторвать не может, но всё равно не успевает уследить, когда вода одним быстрым движением окутывает голову повстанца, ровной маской застывая у лба и покрывая только кожу головы. А потом стремительно чернеет, становится мутной, как от поднятой со дна озера грязи и снова возвращается в чан мановением руки, выпуская из плена целый ворох пшеничных кудряшек.

Куроо задыхается то ли возмущением, то ли невероятным чувством облегчения. В голове вспышками мелькают ошмётки воспоминаний по кругу от начала, если оно есть: дуб, светлые кудри, луч во льдах и тьма. А ещё страх. Куроо отшатывается назад, пока юноша растирает переносицу и лезет в полку стола за футляром.

Очки ложатся на своё место, как и недостающий кусочек пазла, что так глаза мозолил, а картинка-то складывается. С кончиков волос стекает ледяная вода, Куроо полностью трезвеет, снова ощущает мир вокруг себя полно: и глубокую рану на плече от камня, и подживший порез на запястье, который остался словно из другой жизни и уже белеет рубцом светлого шрама на выжженой солнцем коже.

- Цукишима, - представляется он и неловко пальцы заламывает, - приятно познакомится, Ваше Величество.

***

- То есть племя воды? - К чему-то уточняет Куроо, верно чтобы сгладит неловкую тишину и хоть чем-то забить пустоту вокруг.

- Да, - с неохотой отвечает Цукишима и принимается нервно перекладывать с места на место всё что осталось на столе после бритья, - из Северного, - добавляет он и сдвигает шаветку перпендикулярно мешочку с мыльным порошком.

Они снова молчат, думают о чём-то своём до тех пор пока Цукишима не прокашливается.

- Снимите вашу рубашку, - вежливо просит, но лицо такое, будто инсульт пришёл неожиданно, - пожалуйста.

Настроения у Куроо шутить, как у Бокуто чувства самосохранения, поэтому он покорно стаскивает с плеч изодранный лоскут ткани, в котором дыр больше, чем целой материи и не утруждаясь, комом сваливает его прямо на пол. Цукишима двигает к нему стул и пока Куроо пытается усесться поудобнее, уходит за чистой водой, бинтами и чистой рубашкой. Возвращается уже со скопом вещей, делает всё размеренно, спокойно и что раздражает больше всего - молча.

Молча распускает окровавленный бинт с плеча. Молча опускает руки в ледяную воду и так же молча прикасается к покрывшейся мурашками спине. Куроо молчит тоже, понятия не имеет, что делать со всей этой очевидно глупой ситуацией и поэтому не роняет и слова пока по телу растекается мелкое крошево льда.

- Это целебная магия, да? - У Куроо от холода пальцы на ногах пожимаются и облачко пара изо рта вырывается вместе с вопросом.

- Да, - Цукишима кивает, Куроо не видит, но уверен, что Цукишима непременно кивает, хмурится и пытается не отвлекаться, перенаправлять энергию тела на лечение, не отвлекаться, но всё равно попадается на самые глупые провокации. Куроо разминает затекающие плечи, - Куроо-сан, пожалуйста, прекратите ёрзать.

У Куроо-сана было отлично по строению человеческого тела, он же умненький мальчик, помните, да? Куроо-сан может с уверенностью сказать, что по его плечам и спине можно лепить модели для изучения, Цукишима перед таким испытанием и не дрогнул. Мышцы от шеи до плеч превращаются в одеревеневшие пласты, но никто не шевелится.

Тело остывает, а плечо замёрзло так, что кажется прикоснись - разлетится осколками стекла. Холодом разливается по венам, мышцам, костям чистое спокойствие на грани паралича и гипноза. В голове пусто, как в воздушном шарике. Куроо прикрывает глаза на секунду, потому что денёк выдался тот ещё и ощущает себя уже на грани сна, когда мелкие кристаллики льда перемещаются по шее выше, пробиваются голубым сиянием через веки и залечивают синяки и царапины на лице.

Он впадает в подобие транса, вероятно. В голове воспоминания плавают лениво о первом снеге, глотке холодной воды в жару, лезвии первого клинка и звенящем серебре браслетов на запястьях придворных дам. Маячит светлая макушка перед глазами и тут же скрывается во тьме коридора, прячет в карманах последний луч света и замерзает во льдах на целую вечность, пока кто-нибудь не обернётся на зов. Капли крови падают на снег, пружинят и отскакивают из-за разницы в температуре, взлетают вверх и превращаются в цветы, распускаются гематомами на хрупких рёбрах по бледной коже на стебле царапин. Всё вокруг кружится водоворотом ледяной крошки в воде, замедляется, рассыпается родинками по спине и соединяется чёрными потёками в корни вечного дуба в морях из тумана, как в глазах слепца.

- Отдохните, Куроо-сан, - прямо на ухо и так же холодным воздухом по щекам, словно на морозе, - вам понадобятся силы. Не стоит волноваться о боли, всё закончилось.

Куроо бы и рад глаза открыть, но желание уснуть столь сильное, что единственная удача - увидеть в переплетении ресниц лезвие шаветки в дрожащих пальцах, но не иметь возможности даже пошевелится. Металл ловит последний блик гаснущей лампы и исчезает во внутреннем кармане куртки. Куроо всё это, верно, снится, но последнее перед темнеющим мигом - теплеющие кончики пальцев на щеке и мягкий плед.

***

Беги отсюда, Куроо, пожалуйста.

Куроо дёргается как от пощёчины и открывает глаза. Вокруг только снег, лёд и абсолютная чернота.

За обломками заледеневших намертво чёрных гор вопит ветер, покалеченный одиночеством. Он пилит скалы, точит их, засыпает острым снегом и страдает, как брат потерявший брата, как мать без дитя и бьётся, бьётся без конца о холодный камень. Под ногами скрипит занесённое белым озеро, мечется отражение. Куроо думает что это очередной наёб и решает двигаться дальше. Но холода он отчего-то не чувствует.

Только необходимость куда-то идти.

На небе кроме провала в пропасть нет ничего, даже звёзд. Куроо в него не смотрит, боится разглядеть, наверное, и упрямо шагает вперёд. Ревущий ветер не мешает, проходит насквозь, но в облегченных сапогах, не предназначенных для шествий по ледяным пустыням уже хлюпает.

Видимость начала ухудшаться, словно мир подходил к своему концу, белый лёд терялся в темноте. Стена пустоты не казалась агрессивной, не желала зла. Она просто была там, стояла неподвижной крепость. Время не измерялось, Куроо пытался считать, но сбивался сразу на пяти и не мог вспомнить о чём думал, поэтому остановился в нескольких шагах до чёрной дымки и замер. Ревело с чёрной высоты, наметало снегом сугробы, но вся ледяная крошка тут же испарялась, едва касаясь ночи перед ним.

Уходи.

- Что это? - спрашивает Куроо, сам не зная у кого и ловит свой голос отголоском эхо у подножия гор.

Прошлое, - отвечают ему, - будущее. Всё зависит от того с какой стороны тебе удобнее смотреть.

Куроо вглядывается во тьму и замечает всплеск огня. Такой малый, что и не заметишь, не присматриваясь. Огненный шарик сжимается до размера кулака и тут же взрывается оглушительным фейерверком красок и цвета в бесконечно пустом океане. Волной энергии разгоняет мрак, прибой огня накатывает на чёрное полотно рыжей волной и красной пеной, застывает и разделяется на чёрное и белое.

Это начало всего и конец всего, - тихо вторит голос в голове, Куроо знает, что он не настоящий, потому что эхо не звенит ушах металлом по стеклу, а только по барабанным перепонкам, - этот мир родился в огне, в огне и умрёт.

- Где все люди? - с благоговейным ужасом вопрошает Куроо с торжествующим чувством в груди, как у ребёнка, которому раскрыли величайший секрет.

Мертвы. Они уничтожили себя сами, не позволив единственно верному спасти этот мир.

- Чему же? - Куроо накрывает волной тепла, почти сносит с ног и он неловко отступает назад, пытаясь сохранить равновесие.

Ты чувствуешь это. Пора уходить.

- Но это же не ближайшее будущее, правда? - Куроо вскрикивает, не зная точно в какую сторону обращаться и горы вздрагивают в испуге, глядят на нарушителя покоя с осуждением и снова засыпают навсегда, укрываясь тонкой коркой инея.

Но никто не отвечает. Мир начинает осыпаться стеклом прямо под ногами и проваливаться в ад. Куроо отчаянно цепляется за осколки, но те превращаются в пыль прямо в ладонях. И только голос вторит:

Беги и не оглядывайся.

***

Куроо просыпается на запах еды. В животе крутит, воет и требует пополнить ресурсное содержимое. Пахнет чем-то сладким и травяным, Куроо пытается потянутся, чтобы размять мышцы, но тут же одёргивает себя, напоминая про раны и одёргивает снова, напоминая, что Цукишима потратил почти два часа чтобы вылечить его. Он на пробу сводит лопатки и чувствует только лёгкий дискомфорт, как от заживающего синяка.

Мягкий плед, который сбился в ногах, Куроо расправляет хотя бы ради приличия, поправляет подушку и представить не может каким образом оказался на мягком футоне в неизвестной комнате. Дальше по коридору слышится шорох шагов и звон чашек, но Куроо смотрит неотрывно в большое зеркало на стене.

От плеча до груди расползается желтеющий синяк, распускающий лучи, как комета, от неровного пятна шрама от злополучного камня. На лице не остаётся и воспоминания от царапин и гематом, кожа идеально выбрита и Куроо поверить не может, что смог вернутся в такое благоприятное состояние. Последний раз, когда он смотрел на своё почти довольное выражение было во дворце, да, прямо перед походом в Зал Совета. А какой-то мальчишка смог вытащить его из ямы косметологического ужаса всего за парочку с лишним часов, бритвенного станка и бадьи тёплой воды.

Куроо пялится на себя в зеркало и думает, что слишком уж похудел: рёбра, под сильными мышцами груди, уже начинают вполне заметно проступать, отбрасывая на солнце впадинки теней. Он недоуменно переводит взгляд за круглое окно на отцветающий сад. Вьющийся куст жасмина медленно качается на ветру, роняя крупные белые цветы в пожухлую траву. Куроо так и замирает, окутанный чувством странного восторга и беспокойства. Ветер не прекращает мерно шуметь в рыжеющей листве.

Куроо не может отвести взгляда. Он встряхивает головой отгоняя наваждение и распахивает окно настежь. На улице тепло, солнце греет редких прохожих, осыпая их завёрнутые в чалмы головы парашютами одуванчиков-вьюнов. Август в этом году всё равно выдался не спокойный, но здесь продолжается мерное течение жизни, словно в незатронутом ливнем кусочке земли под широким деревом.

Дом стоит на взгорье, вдоль которого тянется уличная стена песчаного и розового кирпича, прячущаяся за редеющей зеленью деревьев и крупных кустарников. Улица - вырезанный в холме окоп, удерживаемый от завала только этими стенами, но люди спокойно порхают по выгоревшей на солнце плитке. Куроо глубоко втягивает носом воздух, набирает полные лёгкие травяных ароматов и последнего летнего солнца. А потом одним ловким прыжком вылазит из окна.

Под босыми ногами скользит трава, когда только Цукишима успел стянуть с него сапоги, солнце греет обнажённые плечи, пока Куроо пригнувшись, чтобы не скатится вниз, к улице, двигается параллельно дому в сад.

По шелестящей траве ступать тихо, спокойно. Ноги путаются, дорожка совсем поросла и не вытоптана, не примята ногами, но Куроо отчего-то радостно и свободно. Он добирается до широких зарослей жасмина и глубоко вдыхает, насыщается дурманящим ароматом и потягивается, чувствуя в мышцах только лёгкую боль от неудобной позы сна. Всё вокруг кажется лёгким и воздушным, как в счастливых финалах. Куроо одурманен долгожданной эйфорией от безопасности, где тело не разрывается от боли ран и кровь не стягивается на коже коркой, не цепляется за одежду множество мелких царапин и не ноют гематомы.

Куроо чувствует себя вполне довольным.

***

Цукишима сидит на кухне, сгорбившись над каким-то свитком, раскатанным по столу и придавленным пиалами со специями. Он сжимает в руке тонкую фарфоровую чашку с чаем и вытряхивает солнце из позолоченных кудрей. В воздухе пахнет травами и теплом, Куроо высыпает прямо на стол охапку крупных цветов жасмина.

- Вот, - он отрясает от душистой пыльцы руки и улыбается, подтягивая пояс сползающих от бега штанов.

Один из цветков отрывается от собратьев и катится по свитку, замирая на разложенной карте. Цукишима хмурится, задумчиво поднимает цветок и крутит в руках. Он поднимает непонимающий взгляд на Куроо и отщипывает от бутона нежный лепесток.

- Жасмин, - тихо произносит и трёт лепесток между пальцами, - его ещё называют "лунным светом в любви".

Куроо краснеет и смущённо ворошит растрёпанную ото сна чёлку. Цукишима продолжает изучать целую кучу цветов, занимающую, ни много, ни мало, половину стола. На нём тонкая серая рубашка с узкими расстёгнутыми манжетами, лёгкие штаны и походные сапоги из плотной кожи, лёгкие и удобные, позволяющие двигаться плавно, ступать тихо и выливающиеся в кругленькую сумму, даже для очень талантливого мага с навыками лекаря.

- Да? - он усаживается напротив Цукишимы, упираясь подбородком в руку и отщёлкивает от себя цветок, принимаясь гонять его указательным пальцем по дереву, - Я и не знал, просто подумал, что они симпатичные и пахнут приятно.

- Вы вылезли из окна? - Цукишима плавно встаёт с места и достаёт из кухонного платяного шкафа ещё одну чашку и тарелку.

- Да, - кивает Куроо, неловко пытаясь прижаться ближе к столу в глупой попытке скрыть наготу, мысль о том, что на нём только драные штаны, закатанные по колено, не подходящие под дресс-код встреч с малознакомым человеком, приходит запоздало, - чей это дом?

- Я не знаю, - признаёт повстанец и ставит перед ним целую тарелку ещё горячих творожно-фасолевых слоек и чашку травяного чая, - выбрал дом поодаль от других, на взгорке и пустующий. Видимо, хозяева в отъезде или отпуске.

- Не боишься, что они вернутся или кто-то заметит признаки жизни? - Куроо усаживается на лавке в позе лотоса и пихает в рот сразу две или три сладких булочки, щедро запивая весь этот мягкий восторг чаем.

- Не особо, - Цукишима возвращается к созерцанию карты, но бутоны со стола не убирает, один даже мельком поглаживает указательным пальцем, - мне нужно будет уйти не надолго, Куроо-сан, чтобы забрать одну вещицу. Предупреждая вопросы, вы остаётесь в городе и идёте за своими спутниками. Встретимся в пять на выходе отсюда у Водопада Падающих небес.

Куроо не сопротивляется, кивает и продолжает жевать. Настроение пробивает шкалу вверх, и будущее уже и не кажется таким тёмным и безвыходным. Потому он говорит:

- Как скажешь, красавчик, - как только дожёвывает, - но не привыкай командовать. Это не на долго.

Цукишима отрывается от созерцания свитка, чтобы метнуть в него раздражением и гордо покидает пределы кухни, оставив недопитый чай на столе. Куроо заканчивает с завтраком, успевает помыть посуду и аккуратно составить на прежние места в шкафу, когда Цукишима возвращается уже полностью экипированный.

На место возвращается и серый камзол до середины бедра, и хмурое выражение лица. Цукишима оставляет на полу у стола сумку с чем-то гремящим внутри и застёгивает кожаный пояс с флягами и кинжалом.

- Готовишься к бою? - наугад спрашивает Куроо, запрыгивая на стол и составляя ноги на лавку.

Цукишима поднимает на него сосредоточенный взгляд и одним резким движением затягивает ремень до упора. Он молча перекидывает ремень сумки через плечо, проверяет её содержимое и плотно затягивает ремешки-крепежи.

Крупное серое облако закрывает солнце, нагоняя удручающий полумрак на город. Цукишима подходит к Куроо ближе, застывает на почтительном расстоянии двух шагов и произносит сурово:

- Мы на войне, Куроо-сан, - он делает ещё шаг вперёд, опирается одной рукой в наручах на стол и почти шипит, - тут всегда нужно быть готовым к бою.

Он уходит быстро и почти не слышно, пока Куроо отходит от оцепенения. Он спрыгивает со стола и прижимает ладонь к груди, где гулко колотится сердце. Один из бутонов исчезает со стола.

***

Когда Куроо возвращается в мотель, солнце уже стоит в зените, а Бокуто всё ещё спит. Акааши возится с одеждой на полу, тщетно пытаясь залатать кусок выгоревшей ткани на спине майки. Когда дверь открывается, он вопросительно вздёргивает голову и тут же хмурится, угрожающе сужая глаза.

- Вас не было всю ночь, - обвинительно заявляет он, словно ревнивая жена.

Куроо недоумевает такому приветствию и трёт подбородок. Акааши быстро сканирует его глазами и вопросов у него в голове явно не меньше, чем у самого Куроо. Он так и замирает: с кривой иглой в одной руке и порванной тряпкой-майкой в другой, на нитки были пущены старые штаны.

- Бокуто-сану стало хуже, - объясняет Акааши не подаваясь в расспросы о том, где принц-изгнанник болтался всю ночь, - я не мог уйти за лекарством, пока вас не было и оставить его одного, Куроо-сан.

У Бокуто действительно пульс заходится, как у загнанного кролика, а зеленоватые ростки вен пробились уже к предплечью. Куроо ледяной водой окатывает от беспокойства.

- Он просыпался? - спрашивает он, судорожно соображая о путях решения этой проблемы.

- На несколько минут с час назад, - делится Акааши, быстро натягивая сапоги и хватая с пола пыльную сумку, - я иду искать лекарство, Куроо-сан, пожалуйста...

- Я никуда не уйду, но тебе следует вернутся не позже половины пятого, - Куроо приваливается спиной к кровати и смотрит на Акааши снизу вверх, - расскажу подробнее потом, но кажется я выиграл лотерейный билет.

Акааши никак это не комментирует, только кивает и выскакивает из номера быстрее, чем Куроо успевает открыть рот.

Бокуто лежит на боку, скрутившись в позе эмбриона и тяжело дышит, уткнувшись в подушку лицом. Куроо держит его за руку, чтобы не упустить момент смены сердцебиения и думает о том, что мог бы упустить этот момент, останься с Цукишимой подольше. С человеком, с которым знаком от силы часов двенадцать.

С магом, который вылечил тебя - поправляет что-то внутри, но Куроо не слушает, упорно грызёт себя до мозга, костей, пока паранойя на занимает своё заслуженное место, циркулируя с кровь. Он трижды передумывает идти к водопаду, ещё четыре раза обходит по периметру комнату, выпивает два стаканы воды и в итоге решает, что если Акааши не достанет лекарства, то Цукишима может стать последним шансом Бокуто на выживание.

В номер дважды стучаться, предлагая еду. Куроо отмалчивается, дошивает рубашку Акааши - криво - и плюёт на это дело, возвращаясь к кровати каждый раз с возрастающим страхом. Рубашка, отданная ему Цукишимой, мала в плечах и пуговицы находятся в таком напряжении, что ещё одно резкое движение и выскочат, оторвутся и посыпятся по полу звонкими монетками.

Бокуто ворочается во сне и непроизвольно запускает мелкие торнадо свободно гулять по комнате. Куроо находит у него под подушкой тот самый клинок и перебирает его в руках, пока очередная тень не проникает в окна. Лезвие принимается мерно сиять в полумраке, пока погода стабильно портится. Первые капли дождя брямцают по запачканному стеклу, у Куроо начинается запоздалое похмелье на почве экзистенциального кризиса.

Крупные капли мешаются с молниями, растекаясь по оконному стеклу чем-то жирным и пыльным. У Куроо внутри бьётся хрусталь и сердце, а ещё тревога неумолимо и он звонко смеётся над собственной глупостью, а потом плачет. Хрип вырывается из горла, а из глаз слёзы. Земля уходит из-под его ног, оставляя гнетущую темноту. Куроо уже не может различить очертания комнаты и яростно бьёт себя по лицу наотмашь. Скула и щека начинают гореть, но это немного приводит в чувство и Куроо принимается ковыряться в дощатом полу остриём кинжала, чтобы отвлечь себя хоть чем-то.

Час за часом текут медленно, как в блядских снах, что мучают каждый раз стоит только закрыть глаза. Куроо держит в сознании от срыва в пропасть сиплое дыхание Бокуто, щекочущее загривок и грохот собственного сердца.

На часах почти четыре, когда Акааши возвращается весь вымокший, грязный и загнанный. Он дышит через раз, давится воздухом, но начисто вытирает от песка и земли руки, не говоря ни слова, только судорожно захлёбываясь вздохами задирает майку Бокуто до самой шеи. Куроо маячит у него за спиной, готовый помочь в любую секунду, пока молнии чертят свинцовое небо за окном.

Акааши зубами разрывает упаковку с новым шприцом и с мелкой дрожью в руках набирает в него лекарство. У Бокуто по груди ползёт зелень, пробираясь в лёгкие и Акааши загоняет иглу по самую конюльку чуть пониже правой ключицы. Куроо морщится от метафорической боли и молит всех духов, чтобы это сработало.

Бокуто вздрагивает и выдыхает с хрипом облачко зелёного дыма, а потом замирает и сонно причмокивая, переворачивается на бок. Куроо чувствует облегчение сравнимое разве что со смертью.

- Нас нашли, - говорит Акааши, на ходу скидывая разбросанные вещи в сумку, - нужно убираться.

- Как? - Куроо не отстаёт, сворачивает и пихает на дно рюкзака карты, остатки еды и пихает локтем Бокуто.

- Солдаты расклеивают объявления о награде, - Акааши пытается растолкать Бокуто, но он только ворчит и прячет голову под худо-бедно чистую подушку, - Бокуто-сан, не время упрямится, пора идти.

Бокуто стонет, но медленно садится на кровати, опуская ноги на пол. Акааши капает с одежды водой на пол и его колени, наклоняется совсем близко к лицу и почти умоляет:

- Бокуто-сан, вам сейчас очень плохо, но нам правда очень нужно идти. Вы же сильный, я знаю, вы справитесь, - он невесомо касается пальцами бледной кожи на скуле и шепчет, словно посвящает в секрет самого мироздания, - Котаро, пожалуйста...

Бокуто поднимает затуманенный взгляд на его лицо и коротко выдыхает, весь сжимается в мгновение и встаёт на ноги. Он сильно исхудал за эти дни. Истощение окрасило кожу белым, а под глазами мазнуло болезненно-синим, повело кистью по векам проступающими капиллярами и случайно обронило каплю красного на белки глаз. Куроо всерьёз опасается за то как бы он не свалился прямо на месте. Бокуто опасно покачивается, сильно накреняется вперёд и крепко сжимает Акааши в объятиях. Смоляная макушка упирается ему аккурат в подбородок и Бокуто зарывается носом в мокрые кудряшки, прикрывает глаза и что-то говорит, губы его двигаются быстро и напоминают скорее лихорадочные поцелуи, чем что-то наспех сказанное.

Всё это походит на изощрённую пытку, потому что времени нет совсем, но Куроо видит это по лицу Бокуто, прямо сейчас для него выпустить Акааши из своих рук - хуже самой мучительной смерти. Куроо не мешает им, только стоит с сумками в руках, подгоняемый собственными нервами и шумно втягивает запах острой необходимости на грани зависимости.

Акааши дёргается в объятиях и голос его звучит приглушённо, то ли из-за неловкости, то ли из-за того что он упирается носом прямо в грудь Бокуто:

- Они уже тут.

Куроо дважды не думает, прежде чем рвануть к окну и выбить грязное стекло локтем. Ниже карнизов пологая крыша и ещё один дом. Он хватает ближайшие к себе две сумки и перепрыгивает подоконник, как раз когда в коридоре уже слышаться шаги.

Крыша скользкая от бьющего в глаза дождя, Куроо скатывается по ней и едва успевает ухватится пальцами за острый бортик соседнего дома. Он соскальзывает, но удачно подтягивается на крышу и оборачивается. Акааши уже вылазит из окна, швыряясь чем попало в солдат и одной рукой придерживает еле живого Бокуто за локоть.

Молния освещает всё на мили вокруг на миг, расходится громом по почерневшей враз долине. Куроо хватает падающего с угла Бокуто, упирается ногами в широкий борт и держится до прихода Акааши. Бокуто хрипит, почти не дышит из-за заливающейся в горло дождевой воды, но передвигает ногами, скользит по красной черепице.

Куроо думает, что единственная надежда для них - Цукишима. Он дёргает Акааши за ворот рубахи и кричит, пытаясь пересилить шум дождя:

- Нужно на север города, там помогут!

Акааши не спрашивает кто, он закидывает руку Бокуто себе на плечи и просит прикрыть их отступление. Куроо кивает и называет место встречи, просит не ждать, если не вернётся через двадцать минут и заседает за витиеватым гребнем.

Гул голосов настигает его уже через пару минут, Куроо не видит никого из-за плотной пелены дождя, но атаковать наугад не собирается, всё равно что вскинуть белый флаг. Вода неумолимо хлещет по плечам холодными жгутами, стекает по насквозь мокрой одежде и затекает в напрочь испорченные сапоги. Куроо мерещится прикосновение ледяных пальцев к плечам и невесомый толчок вперёд.

***

- Он где-то в переулках! Блокируйте выходы!

Куроо всем телом вжимается в кирпичную кладку и глотает омерзительный вкус крови во рту. Руки горят от ожогов и боли, кровит содранный ноготь и отдаётся иглами по всему телу сломанное ребро. У Куроо от утреннего прекрасного самочувствия не остаётся ничего, кроме желания, чтобы это всё наконец закончилось. У Куроо всё тело - один сплошной клубок кровяных сгустков, раздробленных костей и вселенской желчи.

- Он свернул направо! Ищите в каждом углу и поймайте его любой ценой!

Голова разрывается колоколами в разбитом лбу и висках, тянет в блаженную тишину. Куроо мотает головой и сильнее жмётся к липкому, поросшему мхом камню и медленно отступает в тень домов. Бежать всё равно некуда - затылком больно ощущается тупик.

Куроо смотрит в небо и надеется, что Бокуто и Акааши в порядке. Он ловит темнеющим взглядом фиолетовый росчерк молнии, а лицом несколько капель утихающего ливня и думает ещё о пальцах Цукишимы.

Ноги подкашиваются и больше не удерживают, колени больно трещат от встречи с асфальтом. В глаза бьёт свет фонаря, слепит и размывает фигуру солдата в чёрно-белое пятно или у него просто страшно двоится в глазах.

- Нашёл его! - орёт солдат и тут же давится бурой кровью.

Куроо опускает взгляд на огромную ледышку, торчащую у него из груди и почему-то ухмыляется. Тело медленно падает в грязную лужу.

- Как раз грезил тут о тебе. Не против стать объектом моих фантазий, а, Цукки?

Цукишима айсбергом застывает перед ним, но на лице волнение растекается вместе с дождём. У него на камзоле цветёт жасмин.