Последствия одиночества

Кассий исчез. Даже Вероника сказала мне об этом, с такой радостью и облегчением, что ей, конечно же, было не понять моей печали.

Кассий говорил, что, если мы уйдем с его могилы, покинем секвойю, – все чувства и наваждения пропадут.

Не пропали. Усилились, обострились до боли в груди. Мне ужасно сильно хотелось поговорить с монстром.

Я и не думала, что мой ночной кошмар всего за несколько дней станет мне... другом.

Теперь я этого слова не боялась, ведь друг – это очень близкий человек, который знает о тебе много, который заставляет тебя чувствовать себя лучше.

Человек, который тебя понимает.

У меня очень давно не было друзей, а Кассий... он... понимал меня. Теперь он, как бы абсурдно это ни звучало, особенно, если брать рамки трех несчастных дней, был единственным, кто стремился меня узнать.

И там, в лесу, произошло что-то.

Вне моего понимания.

А еще меня теперь пугала мысль, что он и правда мне привиделся, что и правда был ненастоящим.

Абсурд.

Я звала его. Каждое утро, по дороге в школу и со школы, сидя в комнате за домашкой, и ночью, когда тщетно пыталась уснуть.

Он не приходил.

Я даже не ощущала его присутствия, и мне казалось, что это его исчезновение привязало меня к нему еще больше.

Я очень часто вела разговоры в пустоту, представляя, что разговариваю с ним, но это скорее от собственного беспроглядного одиночества, чем от тоски.

Помню, так было и с отцом. Просто исчез и не появлялся, как бы я ни звала, хотя я точно так же знала, что он меня не слышит.

Была навязчивая мысль: Кассий явится на кровь.

Все труднее было себя сдержать, особенно теперь, с этими проклятыми, чистыми и до безобразия белыми запястьями, которые казались слишком нежными, беззащитными.

Нельзя резать.

Резать себя плохо.

– Ева? – раздался голос учительницы надо мной, и я вздрогнула, сломав карандаш, который до этого крутила в пальцах. – Я повторяю свой вопрос: в какой фазе происходит удвоение молекулы ДНК?

Я беспомощно посмотрела по сторонам, борясь с головокружением, которое настигло меня из-за подскочившего пульса.

Все смотрели на меня. Видимо, ко мне обратились уже не впервые.

Как бы кстати сейчас пришелся Кас...

– В профазе? – я хотела ответить утвердительно, но из-за растерянности ответила вопросом на вопрос.

– Найдется кто–нибудь, не витающий в облаках, чтобы ответить на этот вопрос, ответ на который знает шестиклассник? Максим?

Женщина стояла, опершись бедром о мою парту, и это меня раздражало.

Вот если бы Кассий...

Так, хватит! Тебя бросили! Как и все тебя бросают и как все тебя еще бросят!

Смирись уже.

– Удвоение молекулы ДНК происходит в интерфазе, – скучающим тоном ответил одноклассник за партой слева и покосился на меня с усмешкой.

– Ты вообще в курсе, что написала срез хуже всех в классе? Хочешь проблем?

Я подняла уставший взгляд на женщину, которой на вид было не больше тридцати. Где она успела закалиться совковской школой?.. Или это в крови учителей проявляется автоматически?

– Я думала, сюда отправляют лучших специалистов, а не тех, кому нравится заниматься прилюдным унижением, – сказала я ей прямо в глаза, и бесконечно сильно обрадовалась тому, что мой голос даже не дрогнул.

Если бы она увидела мою карточку с историей болезни у психиатра, может, отнеслась бы ко всему иначе, но, к чему я уже вроде и привыкла, так это к тому, что всем на тебя наплевать.

Женщина опешила. Она раскрыла рот, набрала воздух и видимо даже забыла, что его надо бы выдохнуть назад.

– Хамка! – завизжала она наконец. – Встретимся у директора! Вон из класса!

Я спокойно сгребла вещи в рюкзак, поднялась, отряхнула юбку, дошла до конца ряда, повернулась к одноклассникам, отдала им честь и вышла.

Я успела зацепиться за три пары глаз, когда оборачивалась. Аглая усмехалась, Ника выглядела, как обычно, невинно и сочувствующе, а Адам смотрел на меня исподлобья и явно осуждал.

***

Биология была последним уроком, поэтому я не думала, что троица друзей дождется меня после «ласкового» разговора с директором.

Я не была приятно удивлена. Скорее, чувствовала подвох.

– Что они говорили тебе? – первая спросила Ника, мягко коснувшись моей правой руки, которой я намертво впилась в левую, оставляя глубокие саднящие ранки. – Все хорошо?

Она мягко разняла мои руки.

– Ай, сначала она стала обвинять меня во всех грехах этого мира, я сказала, что меня тоже принизили, потом они накинулись на меня вдвоем, потом директриса внезапно вспомнила, что им на школу пришли бумаги о моей «психической нестабильности», извинилась передо мной и попросила ответственнее относиться к учебному процессу.

– И что в итоге мы имеем? – спросила Аглая.

– Обязательное посещение школьного психолога раз в неделю и мои руки, которые они пытались заставить меня показать. Вдвоем! – продолжала злиться я.

– Ты показала? – как-то мрачно смотрел на меня Адам, будто бы и сам хотел одернуть рукава моей толстовки.

– Нет! Они не имеют права требовать этого, я им так и сказала.

– А я думал, выставишь напоказ. Тебе же этого хочется? Внимания? – он озлобленно оскалился на меня. 

Я растеряно посмотрела на парня.

– Это, по–твоему, привлечение внимания?

– Сплошная показуха.

Вероника толкнула его в бок, выстрелив в него такими молниями из глаз, что, казалось, вот-вот начнется гроза.

– Прекрати!

– А ты видела ее всю эту неделю? Мисс «я во вселенской печали, не трогайте меня». Мы были в не меньшем ужасе после того, что случилось у меня дома, но никто не стал делать из этого трагедию, кроме тебя! Да ты просто хочешь быть в центре внимания, которое нам привлекать вообще нежелательно! Думаешь, всем не наплевать? До твоей боли никому из них нет дела, а когда ты ее себе выдумываешь, ты получаешь не сочувствие, а презрение!

Я остановилась.

– Что?..

Слезы. Как же я ненавидела себя за то, как легко и быстро могла расплакаться. Слезы двумя горячими ручьями скатились по моим щекам вниз и, когда упали на шею, уже были ледяными.

– Зачем ты делаешь это?.. – прошептала я, беспомощно глядя в его карие глаза, отсвечивавшие на солнце янтарем. – Ты... ты не такой.

Что-то внутри оборвалось.

– Не тебе решать, какой я. Твой слезный театр не сработает, пора повзрослеть.

– Да что с тобой?!

- А что?! Бедная маленькая девочка, обидели!

Мы стояли друг напротив друга, страшно злые, а причина злости была непонятна.

Аглая взяла меня под руку и отвела в сторону, где стояла Вероника, явно напуганная нашей борьбой характеров, в которой, ясное дело, выиграл бы Адам.

Я никогда не отличалась силой духа.

– Иди домой, Адам, – громко сказала Аглая, и облако ее дыхания пронеслось прямо возле моего лица. – Остынь. Уже новолуние. Нам пора начинать задуманное, а не ссориться.

Я невольно метнула беглый взгляд в небо, но луны там не было. Конечно, она ведь только начала расти...

Следующим чувством был страх, потому что ко мне пришло осознание: они хотят его воскресить.

Какая-то радость вперемешку с ужасом холодной колючей волной ударили мне в лоб и в грудь.

Кассия даже здесь нет. Как мне предотвратить это все без него? Как?

Что я вообще должна делать?

– Что?.. – вырвалось у меня. – Уже?

– Да, пойдем к Аглае. Пусть Адам подготовит все необходимое для ритуала, а мы подготовим себя, – подмигнула мне Вероника.

– Знаю, последнюю неделю мы почти не общались, – подхватила Аглая, – но мы видели, что ты не в духе, и думали, что ты просто перевариваешь информацию. Ну, как понимаешь, тянуть кота за хвост больше просто не представляется возможным.

– А нельзя было предупредить меня об этом заранее? Я даже не думала!..

Девушки переглянулись.

– Давай мы объясним тебе все дома.

То, что мы теперь шли к Аглае, казалось очень логичным, как будто замыкающим какую–то необходимую цепочку треугольника.

– Почему ты грустишь? – спросила Ника, в своей невинной манере заглядывая мне в глаза. – Сегодня ночью мы воплотим в жизнь все наши мечты.

Я ничего не ответила, лишь мрачно посмотрела на девушку, всем своим существом показывая, как мне это не нравится.

– Снимите обувь здесь, – попросила Гуля, как только мы оказались у нее. – Ника, подождите на кухне. Приведешь ее через десять минут, я как раз буду готова.

Девушка кивнула.

В животе неприятно зашевелилось, захотелось в туалет. Я заподозрила что-то неладное уже на уровне тела.

У Аглаи было темно, я бы даже сказала мрачно, и мрак этот был неуютным, холодным.

– Слушай, – тихонько сказала Вероника, когда мы сели на холодный кожаный диван на кухне. – Твоя аура... изменилась...

Я долго смотрела на лицо девушки с глазами ребенка, пытаясь распознать, что именно она имеет в виду.

– Изнутри исходят розовые лучи. Это говорит о любви. Скажи честно, – ее голос понизился и почти сорвался на хрип, – ты влюбилась в Адама?

Я отпрянула, хмуро глядя на Веронику исподлобья, пытаясь понять, не шутит ли она.

– Адама?

– Ну, его аура... окутана розовым облаком... оно адресовано не мне. Увеличивается, когда ты рядом, он влюблен в тебя, поэтому так себя ведет, – обреченно и надломано прошептала Ника, глядя в пол.

– Вероника, у меня нет к нему чувств. У меня нет чувств вообще ни к кому, – я даже разозлилась.

Видимо, ее дар дал какой-то сбой или что-то вроде того, должно быть, тут какая-то ошибка...

И тут до меня дошло...

– Ева, ты побледнела.

Ника мягко взяла мои руки в свои.

– Так все же влюбилась? Влюбилась? В него, да? Просто не поняла, верно? Я не буду злиться на тебя, Ев, я ведь понимаю...

Я с ужасом посмотрела в ее глаза, которые уже наполнились слезами отчаяния и покачала головой.

Все куда хуже.

Это не плохое предчувствие, не волнение, не боль в груди, не наваждение, не магия и не чувство страха. Выходит...

Кассий.

– Черт...

– Это не Адам? – облегченно спросила Вероника, но некоторое напряжение от нее все же исходило.

– Нет... – я чувствовала, как резко пересохли губы.

Девушка мгновенно поменялась в лице, она вытерла глаза, которые уже сверкали от любопытства, а ее руки жадно сжали мои.

– Рассказывай!

Я покачала головой и встала, чтобы налить себе воды. Мои руки дрожали так, что половина содержимого стакана расплескалась по столешнице.

– Ой! – вдруг опомнилась Ника, схватив меня за руку, из-за чего я выронила стакан, но она его поймала и поставила на стол. – Аглая меня убьет, если мы опоздаем!

Девушка потащила меня за собой вглубь дома, но я резко затормозила на пятках, когда услышала стоны боли, и вжалась в ближайшую стену.

Прямо перед нами были двойные двери с вставными матовыми стеклами, из-под которых сочился неприятный желтый свет.

Вероника же, напротив, выглядела так, будто эти звуки были обычными, будто так было нужно.

Собравшись с силами, я нажала на ручку и толкнула дверь вперед. Сначала меня встретил дым благовоний, а после, в середине комнаты, Аглая, раздетая до одних только трусов, с плетью в руке, стоявшая на коленях и бичевавшая себя по спине.

Я застыла. Вся инерция, которая была в моем теле еще секунду назад, намертво пригвоздила меня к деревянному необработанному полу.

Я вошла как раз в ту секунду, когда плеть с громким, неприятным звуком рассекла смуглую кожу, оставив на ней кровоподтек.

Казалось, мои глаза вот-вот выкатятся из орбит, а способность моргать будет навсегда утрачена.

– Какого...

Это все, что мне удалось из себя выдавить, но слова были такими жалкими, неслышными, что стало только хуже.

Лучше бы я и дальше молчала.

Я заметила, что у Аглаи забинтованы сгибы локтей, и тут до меня дошло, что руки она прятала не хуже меня. Но что там? Под марлей?

– Иди сюда, – подозвала девушка, но я не могла сдвинуться с места.

Я успела заметить, что Ники нигде нет. Она оставила нас наедине.

– Зачем ты делаешь это? – сказала я наконец девушке в спину.

Еще один тяжелый удар рассек кожу, на которой, казалось, уже давно не было живого места.

– Хватит! – выкрикнула я, подавшись вперед, но споткнулась о собственную ногу и оказалась прямо перед Аглаей, тоже на коленях, на зашарпанном, неприятном полу.

Она повернулась ко мне. Мы смотрели друг другу в глаза, а между нами летел дымок от благовоний, застилая взгляд и заставляя глаза слезиться, не давая мне до конца рассмотреть то лихорадочное безумие, расписанное в ее черных, непроглядных, как беззвездная ночь, глазах.

– Зачем?.. – прошептала я в эти глаза, подернутые дымкой.

– А зачем ты режешь свои запястья? – Аглая поднялась, показавшись мне очень высокой, и начала сворачивать плеть.

Ее грудь плавно покачивалась, вторя ее спокойным, размеренным движениям, дым поглаживал темные ореолы вставших от боли и холода сосков.

Борозды на ее коже выглядели агрессивно-красными, умоляли о том, чтобы их утешили. Хотелось отвернуться, но я почему-то не могла себя заставить.

– Разница между нами лишь в том, что ты наказываешь себя болью, – продолжала девушка, гипнотизируя меня каждым своим движением, похожим на кошачье, – а я – я себя поощряю.

– Поощряешь?! – оживилась я, поднявшись и отступив на шаг назад, сбросив наваждение, окутавшее меня вместе с дымом.

– Боль – это дар.

Аглая кровожадно улыбалась, и тут я вдруг поняла, что у нее под бинтами.

– Наркотики? – я кивнула на руки девушки.

Та весело рассмеялась.

– Всего-навсего морфин. У моего отца был рак. Я просто забрала все оставшиеся обезболивающие себе, – девушка набросила на себя рубашку и продолжала странно улыбаться. – Здесь никому нет дела до того, чтоб их изъять.

– Вы все – сумасшедшие... – почти выплюнула я.

– Сегодня это изменится, – мечтательно прошептала Аглая. – Кассий лишит всех нас безумия и ничтожества. Поэтому, Ева, будь добра, не расстраивай наши планы.

Она будто бы знала, что я не собираюсь помогать.

– Зачем ты это делаешь? – в который раз спросила я, все еще надеясь на хоть сколько-нибудь разумный ответ.

– Посмотри вокруг, ты разве видишь, чем еще можно заняться? – пожала девушка плечами. – Не осуждай людей за их сексуальные предпочтения.

– Аглая, – отчаянно прошептала я, набравшись смелости подступить на несколько шагов ближе.

Все мое тело было зажато настолько сильно, что начинало саднить.

– А ты знаешь другие способы спастись от пустоты?..

Она пугала меня. Больше, чем кто-либо еще здесь. Ее взгляд... пустой...

И эти черные глаза...

– Да... – прошептала Гуля, закуривая сигарету. – Все говорят, что я такая жизнерадостная. Бывший говорил мне, что я будто бы звонкий омут с дикими чертями, а я в это время умирала от боли и черноты, которая пожирала меня изнутри. И потом я поняла, что, чем раньше ты приучишь себя к боли, тем меньше разногласий с миром у тебя будет потом. И я приучила.

– И как? Помогло? – спросила я, уже заранее зная ответ.

Аглая точно хотела гордо тряхнуть шикарной гривой волос и сказать «да», но увидела, что мне известна правда больше, чем кому-нибудь еще.

– Нет, – сказала она наконец. – Боль закалила меня только снаружи. Пустота все еще здесь. И тьма, тьма тоже... Так что... так что для Кассия у меня одно желание: избавление от нее.

Я с жалостью посмотрела на Аглаю. Она была невероятно красива. Я еще в первые дни подумала о том, что она слишком красива, чтобы быть таким беззаботным ангелом.

Я изначально не верила ни единой ее улыбке и оказалась права.

– Знаешь, за шестнадцать лет жизни я поняла, что радость дорогого стоит.

– Шестнадцать?.. – в который раз во мне что-то оборвалось.

Интересно, когда уже все мое нутро полностью провалится вниз? Окончательно?

– Да. Ника говорила, что вы разговаривали о любви и что тебе свойственен эйджизм. Не слушай ее. Это всего лишь всплеск гормонов, в котором она не разобралась до конца. Юношеский максимализм.

От образца юношеского максимализма и слышу.

– И давно ты? – я отыскала глазами плеть и указала на нее взглядом.

– Полгода.

Несмотря на благовония, в комнате неприятно пахло потом и кровью. И этими проклятыми необработанными досками, об которые я через колготки счесала коленки.

Я с ужасом смотрела по сторонам.

Бежать, бежать как можно скорее и найти Кассия. Сделать все возможное, чтобы его отыскать.

И как только я хотела дать себе импульс в сторону дверей, как в них встала Ника, а руках у нее была большая картонная коробка, которую она еле держала в своих крохотных пальцах.

– О, чудесно, пора собираться, Адам не любит ждать. Я как раз готова, – улыбнулась Аглая и поспешила помочь Веронике.

– Это еще что? – скривилась я, наклонившись над коробкой, в которой лежали облака тюля.

– Мы должны это надеть. Ритуалы проходят по особым правилам. Аглая только что очистилась, нам тоже нужно, – ответила мне Вероника.

Я с недоверием покосилась на тумбу, на которой Аглая оставила плетку.

– Нет-нет, иначе, – закачала головкой Ника, а после заговорщицки посмотрела на меня и Аглаю. – Ни у кого сейчас нет месячных? Адам сказал, это важно.

Мы покачали головой, но Ника явно знала ответ и без этого.

– Кассий существо древнее и опасное, – зловеще сказала Аглая. – Он окружен демонической силой тьмы. Нам нужно очиститься и поставить на себя защиту. Мы уже частично причастились благовониями. Здесь масло древесины Уд, оно обладает оберегающим свойством, масло листьев и веток Кассии, – Аглая хищно улыбнулась, увидев, как меня передернуло. – оно здесь большей частью из-за названия, но тоже имеет защитные свойства, от сглаза, например. Здесь еще можжевельник, против страха, и костус, используемый для очищения, защиты и изгнания нечистой силы.

– Да уж, основательно, – пробормотала я себе под нос, чувствуя, что весь эффект, который удалось получить от всего этого – только мои слезящиеся глаза и головокружение.

– Это очень мощная часть магического воздействия. Если не будешь верить – останешься без защиты. Я заварю чай из горькой полыни, шалфея и аконита. Это для защиты от воздействия черной магии Кассия. Христина меня всему обучила. Я теперь ведьма–травница, – Аглая широко улыбалась.

Из моей груди вырвался судорожный вздох.

Я бы, может, и поверила в волшебные свойства трав и благовоний, если бы, как и они, не имела хотя бы малейшего представления о могуществе Кассия.

– Ну и что мы должны делать дальше? – обреченно спросила я.

– Для начала, раздеться, – Аглая как будто получала какое-то мрачное удовольствие от всего происходящего.

Я бросила взгляд на Нику, но она на меня не смотрела.

– Хорошо, а после? – я не унималась.

– Зависит от того, после чего ты чувствуешь себя очищенной и обновленной. Чистишься и облачаешься в белое.

В голове на все это крутилась только нецензурщина, так и просившаяся на язык.

– Я так понимаю, ты чистишься самобичеванием, – попыталась съязвить я. Девушку это не задело.

– Как я и говорила, боль – это дар.

– Окей, допустим, – я посмотрела на Веронику. – А как очищаться собралась ты?

– Мне нужно уединиться и выплакаться. Я взяла с собой акварель и бумагу, изолью всю свою боль на нее.

После этого слова у меня кончились.

Я вдруг почувствовала, что то, что сейчас происходит, это игра, для них это увлекательная игра, разбавляющая адреналином серые будни, но не более того.

Они даже и представить себе не могут всей серьезности происходящего.

Заигравшиеся дети.

Мне стало противно.

– Я не хочу в этом участвовать. Я пас.

Девушки с опаской переглянулись и с укором, но как–то растерянно, на меня посмотрели.

– Брось, Ева, – сказала Аглая строго и обиженно, – так не делается. Клятвы не нарушают в последний момент.

– Я ни в чем не клялась, – я почувствовала напряжение в своей челюсти от того, какое сильное раздражение я испытывала.

Я повернулась в сторону двери, но Аглая крепко схватила меня за запястье.

– Никуда ты не пойдешь. Будет нужно – мы силой тебя утащим. Не будь эгоисткой, ты сейчас пытаешься лишить всех нас счастливого будущего.

– Счастливого?! – закричала я. – Да вы хоть знаете, что на самом деле представляет из себя Кассий?!

А что он представляет?

Для меня теперь – больную, маниакальную зависимость.

Но не прежний ужас.

Монстр был не таким уж и монстром, если узнать его получше.

– Ты что, видела его? – почти шепотом, в ужасе спросила Ника и начала озираться по сторонам, как будто могла его увидеть.

Хотя и правда могла.

Я заметила, как ощутимо расслабились плечи девушки, когда она поняла, что мы здесь одни.

Какое-то время я медлила с ответом.

– Не видела. Мне в подробностях и красках все описал страх Адама перед Кассием. Ничего красноречивее и не найдешь.

– Кассий будет добр и снисходителен к тем, кто поможет ему снова находиться за гранью мира несуществующего, в мире жизни и реальных вещей.

Аглая была непоколебима.

Значит, сбежать сейчас не получится. Они не дадут мне уйти. Нужно подобрать более подходящий и неожиданный момент.

Тем более, что Аглая все еще держала меня мертвой хваткой за запястье.

Выходит, придется менять тактику.

– Отпусти, мне больно, – я исподлобья смотрела на девушку.

– Ой, шрамы же... прости, – виновато пробубнила она и отпустила, отступив на шаг.

– Мне нужно в ванну. Я очищусь там.

Девушки понимающе, но с грустью посмотрели на меня.

– Дать лезвие? – спросила Ника, коснувшись моего плеча. – Ты ведь таким образом очищаешься, верно?

С какой-то стороны она была права. Это и правда можно было назвать самоочищением, но сейчас я хотела просто отсидеться в ванной, надеть на себя эти белые тряпки и выйти.

– Да, и... – я посмотрела на Аглаю. – И спирт с бинтами, чтобы кровь не просочилась на ваши прекрасные белые одеяния.

Аглая смотрела на меня с уважением.

И как они не уловили моего неприкрытого издевательства в голосе?

– Прими эту боль, как награду, – улыбнулась она мне. – Не как наказание. Ты властвуешь над своей плотью, а не она над тобой.

Я кивнула.

Мне дали все необходимое, даже обезболивающее предлагали, но я решительно отказалась: мол, что это за очищение, если боль я буду притуплять.

Стоя в ванной перед зеркалом, где сбоку от меня просто так из-под крана стекала вода, я рассматривала себя.

Я уже переоделась в это длинное, до пяток, странное платье, полупрозрачное и очень легкое, и с каким–то мрачным наслаждением отметила, что мне очень к лицу.

Теперь надо подумать, что мне делать дальше.

Через окно бежать глупо: на улице снег, а я босиком и, можно считать, без одежды: ее у меня забрали, когда я уходила в ванную.

Взгляд скользнул к лезвию в картонной обертке.

Каждый раз, когда я думала о том, чтобы навредить себе, только мой рассудок противился и говорил мне, что это неправильно, что так делать нельзя, что это, как минимум, ужасно больно.

Но другая часть меня, то ли подсознательная, то ли еще какая–то, тянулась к лезвию, как человек в пустыне тянется к стакану воды и никак не может остановиться, никак не напьется, пока тошнить не начнет.

Мне всегда, до пугающего сильно, хотелось порезать себя. Это уже стало привычкой и зависимостью, приносящей мне самое черное, самое страшное наслаждение.

Мне нравились мои шрамы.

Шрамы, которых больше нет.

Мне и без Кассия и его вмешательства иногда становилось грустно, если я порежусь недостаточно глубоко и станет ясно, что эта царапина пройдет и от нее не останется и следа.

Следа истории моей ненависти к себе.

Но в этот раз лезвие звало к себе не только жаждой. Я будто бы с мольбой смотрела на него и ждала, что Кассий вот-вот появится.

Что ж, ты хочешь крови – ты ее получишь. Вы все ее получите.

Я решительно взяла сверточек с лезвием в пальцы, сняла картон и, даже не погрев руку предварительно в горячей воде, занесла лезвие над левым запястьем.

– Стой!

От неожиданности я вскрикнула и выронила лезвие на пол.

Кассий поднял его, и оно в то же мгновение превратилось в его пальцах в пыль.

– Ни капли твоей крови, пока я здесь, – он все еще был темной тенью, в которой, будто черви, копошились другие тени, но, когда он сказал это, я увидела его глаза.

Я чуть было не выкрикнула его имя. Подавив в себе желание прижать тьму к своей груди, я лишь едва слышно прошептала:

– Ты пришел...

– Я все время был здесь. Почти все время...

Я вопросительно посмотрела на монстра, испытывая странные, ни на что не похожие ощущения.

Как будто передо мной сейчас стоял мой отец, умершая бабушка, прежняя мать, добрая ко мне, самый близкий друг, которого у меня никогда не было и... страх.

Страх, что Кассий исчезнет

Помещение заволокло черной дымкой, в которой я едва ли различала ванную комнату.

– Это чтобы нас не заметили. Я... Как же ты прекрасна, мое милое дитя... – Кассий пошел вокруг меня, коснувшись пальцами пряди моих волос на плече, откинув их за спину. – Там, в лесу, кое-то между нами произошло. Ты согласна с этим, Ева?

В его голосе что-то вдруг надломилось.

Я коротко кивнула, не помня себя от волнения. Еще никто не стоял ко мне вот так близко и не играл моими волосами.

– Мне нужно было время, чтобы принять то, что я почувствовал. Потом я просто держался от тебя на безопасном расстоянии, потому что...

– Ты считаешь себя чудовищем, – кивнула я.

– Да. Я помню, как испугал тебя в первый день. Моя память крепче твоей, Ева. Если ты закрыла глаза на мое зло, я – преумножил его, чтоб ни на секунду не забыть о том, кем я являюсь на самом деле.

– Не бери в голову. Я всего лишь ребенок и... – я отвела взгляд.

Я хотела сказать, что мои чувства не имеют значения, но они его не имели не из-за возраста, а из-за моего собственного отношения к себе.

– Ева, я клоню совершенно к другому. Я искал выход из того, что кто–то когда–то давно решил за нас двоих. Только что я убедился в том, что выхода не существует. Что мы обречены. Нашими судьбами сыграли в злую несправедливую игру.

Сквозь тени пробивался человеческий силуэт, увиденный мной возле секвойи неделю назад. Лицо практически полностью можно было различить.

Глаза я видела четко, и они были преисполнены печали.

Кассий выглядел очень серьезно.

– Я не совсем понимаю, – рассеянно проронила я.

– Посмотри в зеркало, Ева.

Я обернулась к своему отражению в запотевшем стекле. Даже из-под пленки осевшей на стекло влаги, отчетливо бросалось в глаза белое пятно.

Я протерла зеркальную поверхность задрожавшей от волнения ладонью, и заволновалась еще больше: прядь волос, которой коснулся Кассий, полностью побелела.

Она была настолько белой, что будто бы резала собой пространство вокруг, потому что казалось, что она из потустороннего мира, в котором весь спектр красок собрался воедино, готовый ранить любого, кто даже посмотрит. Даже кожа там побелела и выделялась.

Я беспомощно посмотрела на монстра, не в силах выговорить и слово.

– Помнишь, я говорил, что причиню непоправимый вред своим касанием? Я не был уверен в этом до конца и всю эту неделю пытался найти подтверждение тому, что тебе я не могу навредить. Но я только что полностью лишил жизни твой локон, а ведь я даже не имею телесной оболочки. Представляешь, что случится, если я коснусь твоего сердца?

– Но ты исцелил мою кожу от шрамов... – я взяла в руки преждевременно поседевшие пряди и осторожно касалась их, боясь, что какой-нибудь из волосков вот-вот рассечет мою кожу.

Но мертвыми они не выглядели. Они выглядели... сверхъестественно. Опасно.

– Я их выжег, сделал невидимыми для тебя и окружающих. Они все еще здесь, Ева.

Он тяжело посмотрел на меня.

– Понимаешь ли, чтобы навсегда убрать шрамы с твоей кожи, нужно сначала убрать их с твоей души.

И я как будто и правда в этот момент ощутила всю израненость своего естества.

– Кас... – я чувствовала себя виноватой, поэтому взгляд, брошенный мной на древнее зло из-под опущенных ресниц, был соответствующим. – И что же нам теперь делать?

Если бы у меня не было привычки вымещать все обиды и всю злость на мир на себе же, Кассий бы так никогда и не окреп и ничего бы этого не было.

– Ева, дорогая, у меня есть план.