Последствия одиночества

Мы стояли у порога дома Адама и ждали, когда он выйдет со всем необходимым для ритуала.

Было очень холодно, даже несмотря на то, что на мне было длинное теплое пальто, которое в лесу нужно будет снять вместе с обувью.

Кассий сказал, что будет ждать там, возле секвойи.

Ника не сводила с меня полных тревоги глаз с тех самых пор, как я вышла из ванной, но ничего не говорила. Равно как и Аглая.

– У меня что, третий глаз, или, может, рога выросли, что вы на меня так пялитесь? – не выдержала и прошипела я, злобно переминаясь с ноги на ногу.

Девушки переглянулись.

– Я знаю про волосы, – раздраженно сказала я, метнув настоящие раскаты грома глазами в Гулю и Нику.

Вероника сначала судорожно вздохнула, потом открыла рот, закрыла, открыла снова и, наконец, сказала:

– Твоя аура разорвана в районе поседевших локонов и... и просто невероятные потоки энергии уходят через нее и заполняют все вокруг... черным. И... – девушка нервно сглотнула. – По всему периметру твоего тела черные червоточины... особенно, в районе... кистей и... бедер... и... везде... места живого нет.

Вероника смотрела на меня с таким страданием, что я поежилась.

Быстро взяв себя в руки, я надменно произнесла:

– Очищаюсь. Как вы и хотели.

Все снова погрузилось в напряженную тишину, которую секунд через тридцать нарушил Адам.

Я видела, как сильно он напряг все мышцы своего тела, чтобы не отшатнуться от меня и не замереть на месте.

Со стороны могло показаться, что он вообще не обратил на меня внимания, но я видела, что его веки дрогнули, а в глазах сверкнула молния испуга.

– Все готовы? – спросил он хриплым голосом, напрягая связки.

Я промолчала, девушки в один голос заявили, что все в порядке.

Мы двинулись в сторону леса. Я плелась сзади, но не из нежелания идти, напротив – я знала, что это последний раз, когда я увижу Каса, и я предвкушала нашу встречу.

Я шла медленно, потому что от страха у меня подгибались коленки.

И в то же время я отчего-то чувствовала себя сильной и моральной устойчивой, как никогда. Будто Кассий придал мне часть своей безграничной уверенности и ведро этого его смиренного, неясного, но такого наполненного спокойствия.

Что-то будет.

Но как жить после? Кассий обещал дать мне счастливую долгую жизнь, но... я бы предпочла пустоту. Уйти в пустоту без боли, но не в ту, которой так боялся монстр. Забвение, которого я не замечу.

Ветер трепал мои волосы, запутывая и без того непослушные кудри. Большую часть пути я завороженно смотрела на то, как выделяется седая прядь на фоне темно–русых волос, которые теперь выглядели ярче и живее.

Снова пошел снег. Он мягко ложился на землю крупными комьями и очень быстро закрывал собой землю.

Я подумала о матери, о том, что я совсем забыла предупредить ее, что буду поздно. Сейчас ни телефона, ни других личных вещей, у меня при себе не было.

Она меня убьет.

– Ева, – сбоку от меня вырос Адам, и я очень испугалась, дернувшись от него в сторону. – Ты совсем отстала.

Я бросила взгляд вперед: девочки уже поднимались в гору, из-за которой была видна верхушка секвойи, разместившейся в низине.

– Это сделал Кассий? Прости за то, что было там, у школы... я просто переживаю за тебя. – Адам как–то странно смотрел на мои волосы, но испуга в его глазах больше не было. – Теперь ты можешь быть откровенна со мной.

Выдержав паузу, я ответила:

– Когда я начала резать запястье, что-то выбило у меня лезвие из рук, и... и я обернулась, а там была огромная черная тень. После я посмотрела в зеркало и заметила, что волосы...

Я старалась не смотреть на парня, чтобы он не понял, что я не договариваю правду.

– Выходит, монстр не хочет, чтобы ты теряла кровь, – задумчиво констатировал юноша. – Думаю, он хочет, чтобы она пролилась только в месте ритуала.

Я молчала.

Адам порылся в кармане куртки, достал оттуда пачку сигарет и протянул мне.

– Будешь?

Курить хотелось, но я покачала головой, почувствовав отвращение одновременно с желанием.

Парень убрал сигареты назад.

– Дай мне руку, – Адам вдруг остановился, посмотрел в спины подругам. – Я хочу кое-что сделать.

Мы остановились. Я смотрела на парня рассеянно, мне больше хотелось любоваться раскидистой, покрытой белизной, кроной величественного дерева, принадлежавшего великому и опасному существу.

Адам сжал мои ледяные пальцы в своих горячих ладонях. Я вдруг почувствовала себя неживой и отстраненной, потому что в юноше адреналин уже пробил дыры, через которые сочилась горячая энергия.

Только когда он склонился к моим губам, я очнулась, но не успела остановить поцелуй до того, как горячие мягкие губы коснулись моих. Я отпрянула, сделав шаг назад, но Адам только крепче сжал мои запястья.

Земля задрожала, поднялся ветер, и наши с Адамом руки буквально разъединил мощный пронзительный стон, который издало древнее дерево.

Парень ухмыльнулся.

– Кажется, наш монстр против. Иди ко мне.

Я не узнавала его. Мое сердце ожило и в панике металось по грудной клетке.

Я выпустила весь свой внутренний холод наружу, к глазам, и скривилась, вытирая губы рукавом.

Парень, казалось, был в замешательстве.

– Еще раз – и я тебя ударю, – холодно отрезала я, задрожав.

Я не чувствовала ничего, кроме сжавшегося в желудке мерзкого, горького чувства предательства.

– Прости, Ева, Вероника сказала...

– Вероника плохо разбирается в людях, – отрезала я.

– Так ты теперь его?

Я уже хотела было идти, но замерла на месте.

Я бы хотела. Но принадлежать кому-то – значит быть разбитым, когда исчезнет эта точка опоры. А она исчезнет.

– Знаешь, в книге сказано, что ты – нареченная невеста этого монстра. «Живая вернет к жизни древнее зло и будет принадлежать ему, либо падет, пожертвовав собой ради мира». Это единственное из писания, чему мне не хочется верить. Ты слишком чиста, чтобы любить такое чудовище, как он.

– Вам никогда не узнать, какая я.

Я бросила на Адама долгий оценивающий взгляд, а после, что было сил, быстро зашагала к Кассию.

Если это чувство внутри меня и есть любовь, я больше никого в жизни так сильно не полюблю. Никто не будет опасен, черен и милосерден достаточно, чтобы я хоть что-то почувствовала. Люди уж точно.

Адам позади меня бурчал под нос какие-то извинения. Ника и Гуля остановились на возвышенности и ждали нас, не спеша спускаться вниз.

– Я чувствую его присутствие, – испуганно прошептала Вероника, глядя сквозь бесконечные ветви вечнозеленых.

– Ну, а где же ему еще быть? – беспечно пожала я плечами и начала спускаться.

Уже смеркалось. Тени деревьев удлинялись и выглядели устрашающе, но я знала, что здесь мне не грозит никакая опасность.

Впервые за долгое время я чувствовала, что я дома.

Каса видно не было, но здесь буквально все было пропитано его присутствием. Я едва поборола себя, чтобы не подбежать к секвойе и не обнять ее огромный могучий ствол.

Крона секвойи была настолько густой и объемной, что под ней совсем не было снега, застлавшего все вокруг выше по склону.

– Нам нужно все здесь подготовить, – отрешенно произнес догнавший нас Адам.

У нас с собой было сорок свечей, которые мы сейчас вкапывали в землю вокруг дерева. Я уже очень сильно продрогла, и мои руки меня почти не слушались, пальцы сгибались через усилие и притупленную боль.

На удивление, ветра не было, поэтому проблем с зажиганием свечей не возникло. Я сидела во внешнем свечном кругу и грела озябшие пальцы о пламя.

Кассий ощущался совсем близко ко мне, из-за этого я дрожала еще больше.

– Нам нужно встать на четыре стороны света снаружи от свечей, они нас защитят, если что-то пойдет не так.

Если...

Определенно. И только благодаря мне вы останетесь целы.

Адам расставил нас так, как было нужно: Вероника на юге, Аглая на Западе, он на Востоке. Мне же достался Север.

Пришлось сбросить с себя куртки и обувь. К моей величайшей неожиданности, мне стало очень тепло, когда я разделась.

Это Кассий стоял за моей спиной и закрывал меня от непогоды.

Адам начал читать заклинание.

– Кас, а когда я умру, мы встретимся? Мы сможем встретиться? – одними губами прошептала я.

В кронах сосен и елей загулял ветер.

Монстр молчал.

– Пообещай, что я увижу тебя снова.

Из глаз хлынули слезы. В сознании больно билась мысль о том, что после его ухода мое одиночество обретет новые краски, куда страшнее предыдущих.

Куда безнадежнее.

– Борись, Ева. Кто, если не ты? – прошептало мое чудовище мне прямо в ухо. – Это мой выбор. Я понимаю твою боль, но, будь я жив, я бы навредил тебе куда больше. Я не хочу этого, я не хочу испить остатки твоего света своей чернотой. Прости меня, мой ангел, моя нежная лилия, и молю: не вреди себе. Пора начинать.

Да, пора.

Кассий силой ветра задул все свечи. Адам вздрогнул, но продолжил читать заклинание. Следующим этапом была кровь.

Моя кровь.

Задача состояла в том, что я силой своей крови навсегда запечатаю в нем жизнь, сказав специальные слова. Задача Кассия.

В земле вокруг секвойи и свечей, прямо у моих ступней, появился зазор. Туда нужно было пустить кровь, которая, по сценарию Адама, должна была воскресить монстра, вернув силы дерева к могильным камням.

Заклятие Кассия делало то же самое, с той лишь разницей, что его могущество покидало секвойю и запечатывалось под могилой моей волей и не имело выхода. Так сказало мне чудовище.

С невыносимой тоской на сердце и немеющим в челюсти чувством ужаса перед тем, что я сейчас сделаю, я хладнокровно провела лезвием ритуального ножа по ладони своей левой руки.

Я смотрела, как кровь медленно капает в зазор и всем сердцем хотела, чтобы наказ Кассия не сработал, чтобы он остался со мной.

Но я должна поступить совсем иначе. Я должна поступить правильно.

– Что свет, что тьма:

Одна пустота.

Что тьма, что свет:

Тебе выхода нет.

Кровь моя

Течет из ручья.

Напейся ее и встреть забытье.

Деревья протяжно застонали под тяжестью потока бури, которая на нас надвигалась. Секвойя начала чернеть от корней, и чернота эта стремительно поднималась к раскидистым ветвям кроны.

Первым опомнился Адам:

– Что-то не так! – он бешено осматривался по сторонам, не осмеливаясь сойти со своей восточной точки. – Ева, ты правильно прочла заклинание?

Я молчала.

Тень Кассия в последний раз прошуршала ветром в моих волосах и исчезла. Мне стало так невыносимо больно, что я упала сначала на колени, а после и вовсе рухнула в землю лицом.

Я даже не плакала. У меня внутри все страшно опустело, заставив меня содрогнуться от эха боли, разносившегося в вакууме, что остался от монстра.

Ко мне никто не подошел. Настала такая страшная невообразимая тишина, что в ушах зазвенело осколками битого стекла.

Когда я подняла глаза, я обнаружила, что трое моих приятелей лежат на холодной земле без сознания. Сверху их постепенно, как одеялом, присыпало пожелтевшими иголками величественного дерева. Я по-страшному им завидовала в данный момент.

– Кас?

Тишина. Примерно так я чувствовала себя, приходя после школы в пустую квартиру, когда звала отца день ото дня, но он так и не откликнулся.

Я посмотрела на свою левую руку: от пореза не осталось и следа, Кассий забрал с собой и шрамы, доказывавшие то, что он был.

Это похороны.

Странно осознавать, что я так сильно привязалась к существу, которое знала так мало. В рамках времени...

А если честно, мне казалось, что я всегда знала Каса. Вот, что бывает, когда у тебя психические отклонения на фоне внутренней опустошенности, которую пытаешься заполнить первым попавшимся.

Никто больше не откроет меня. Я не дам этого сделать.

Я перешагнула через круг и подошла к Адаму.

Парень дышал едва уловимо и поначалу я даже испугалась, что он мертв. Слева от него лежал черный переплет, скалившийся своими белыми страницами в черноту.

Листы бумаги были девственно чистыми, как будто на них никогда ничего не было.

Уничтожено все, что могло его вернуть.

Мне хотелось кричать, но сил не было.

Я коснулась белоснежных страниц, и они почернели и рассыпались от моего прикосновения.

Мною всецело овладело отчаяние, такое глубокое, такое безнадежное, пугающее своей безграничной пустотой, что меня затрясло, как в лихорадке.

Еще раз оглядевшись, я поняла, что не хочу дожидаться, пока все очнутся. Я просто хочу уйти.

Наскоро надев сапоги на испачканные грязью ледяные ноги и быстро набросив пальто, я накрыла троицу их верхней одеждой поверх иголок и решительным шагом устремилась домой, надеясь, что ребята скоро очнутся и сами о себе позаботятся.

У меня не было на это ни сил, ни желания.

***

Подойдя к дому, я с облегчением отметила, что там темно. Значит, мама спит, что удивительно, учитывая, что я не была на связи весь день. Судя по моим внутренним ощущениям, сейчас было примерно девять вечера, на что, в принципе, она могла закрыть глаза.

Сейчас я надеялась тихонько прошмыгнуть в душ и переодеться, чтобы после так же тихо выйти и все-таки проверить, что там с этими несчастными «оккультистами». К тому же, нужно было сходить к Аглае домой и забрать оттуда мои вещи.

Я тихонько разулась, повесила пальто на крючок и уже хотела было на цыпочках пойти в ванную.

Тут в кухне включился торшер, и я увидела маму, сидевшую в кресле возле окна.

– Звонили из школы, сказали, что ты нахамила учителю биологии. Рассказывай, где ты была, маленькая мерзкая шлюха.

Она смотрела на меня не мигая, с выражением лица, которое я знала слишком хорошо: она сейчас получала непередаваемое удовольствие тем, что загоняет меня в угол.

Я молча уставилась на нее, не в силах произнести и слова: так меня еще не называли.

Я заметила, что мама бросила долгий взгляд на часы, а после на меня. Я тоже посмотрела на циферблат и поежилась: 23.38. Куда растворилось три часа времени?

Я нервно вздохнула и вновь посмотрела на женщину, которая мрачно поднялась с кресла, давя на меня своим мнимым величием.

– У меня тут выдалась свободная минутка, – в голосе сквозило все то же наслаждение, – и я решила пройтись по нашему дворику, подумать, как было бы можно его обставить, и знаешь, что я там нашла?

Мама улыбнулась.

Я знала, поэтому, не отдавая себе отчета в том, что делаю, замотала головой и попятилась к стене.

– Окурки. Много окурков. Ева, курят только грязные девчонки, шлюхи, которыми пользуются все, кому только захочется.

Она медленно двигалась в мою сторону, и в этом ее движении, в ее пластике было что-то настолько пугающее, что мне хотелось кричать от страха.

– Скажи мне, дочка, ты что, такая, как эти девчонки? Тобой тоже можно пользоваться? Можно вытирать об тебя ноги? Или ты такая же потаскуха, как твой отец?

Тут она вдруг окинула меня всю взглядом с головы до ног, будто только сейчас заметив, во что я одета.

Мое платье было все в черной грязи по подолу и на нем были уже засохшие коричневые пятна от крови.

Мама с презрением сморщила нос.

– И наряд, как у девки с трассы. Где ты была, Ева? Я позвонила тебе больше сорока раз, но ты даже не удосужилась снять трубку, – она сощурила глаза, а по ее телу прошла очередная дрожь упоения. – Понимаю, когда тебя имеют в лесу, сложно позвонить мамочке и признаться, что ее единственная дочь потаскуха.

– Мама... я не... – беспомощно пошевелила я губами, но издать звук у меня не вышло.

– Так что? Этот Адам пользуется тобой, верно? Когда он вытрет об тебя ноги и бросит, не смей приходить ко мне в слезах. Надеюсь, вы хотя бы умеете предохраняться?

– Мама, единственный, кто уже пять лет вытирает об меня ноги – это ты! – от обиды ко мне вернулся голос, я разрыдалась и ненавидела себя за это.

– О как. Конечно, это мама плохая. Неблагодарная! – прошипела женщина, как змея.

Она все еще смотрела на меня, как будто не моргая, и я чувствовала: сигареты и позднее возвращение еще не самое страшное, что она мне приготовила.

И вот оно: мама медленно натянула улыбку на лицо, просунула руку в карман халата и улыбнулась еще шире.

Между ее средним и указательным пальцем был хорошо знакомый мне коробок от спичек, в котором я хранила лезвия.

Я приросла к стене, понимая, что от ужаса не могу даже стоять на ногах.

– Да–да, прямо сейчас ты смотришь на свое несдержанное обещание. Сейчас я тебе покажу, как резать вены так, чтобы тебе больше никогда этого не захотелось.

Я почувствовала, как в ужасе расширились мои глаза, и вместо того, чтобы убежать, я окаменела.

– Что ты... – но получилось лишь непонятное мычание, причинившее боль пересохшему горлу.

Мама достала лезвие из коробка и двинулась в мою сторону так стремительно, как стремительно падает с неба коршун за своей добычей.

Я быстро-быстро закачала головой и выставила вперед беззащитные голые руки. Женщина ухватилась за мою левую кисть и, даже не заметив, что на мне нет ни единого шрама, полоснула лезвием по кричащей белизной невинной коже от плеча до самого запястья.

Я хрипло закричала, пытаясь вырваться, но тут она схватила мою правую руку и яростно впилась лезвием в нее, периодически попадая мимо то в бедра, то в живот.

– Ну что, так лучше?! – кричала мама с пеной у рта, безумно вытаращив на меня глаза. – Нравится?! Нравится тебе, я спрашиваю?! Так меньше болит?! Меньше? Так мама уже не такая плохая?!

Когда она поднесла лезвие к моему лицу и повела по щеке, кто-то закричал.

Я узнала этот голос, и меня вытошнило желудочным соком прямо на мамин халат.

Мы вдвоем замерли и обернулись на крик.

На пороге стоял отец, и лицо его застыло в гримасе ужаса, блестя от слез.

Как в замедленной съемке он подскочил к нам, оттащил от меня мать, которая начала брыкаться и дергаться, захлебываясь в рыданиях и выплевывая какие-то слова, которые я не в силах уже была разобрать.

– Папа?..

Я посмотрела на родителей, но свои уничтоженные яростью руки, на платье, окрасившееся алым, и попятилась к двери.

Это все похоже на самый худший из ночных кошмаров, который только мог бы мне присниться.

Но это не сон.

Я не сплю, господи, я не сплю...

Что-то во мне зашевелилось такое, что придало сил всему моему умирающему существу, и я, что было мочи, побежала к надгробию Кассия.

Я умру, я в любом случае умру, но я хотя бы умру рядом с ним.

Я не помню дороги, я не помню, было ли мне холодно или больно, встречала ли могила меня теми же огоньками синего света, когда я пришла.

Я помню, что упала на колени и закричала что-то о том, что он обещал, что со мной больше не случится ничего плохого, что никто больше не причинит мне вреда. Я плакала и кричала, не в силах совладать с дрожью и судорогами, которые вызывало во мне сильнейшее чувство тоски и несправедливости.

Я чувствовала, как коченею, как замедляется мое дыхание и как все плывет перед глазами. Адреналин сходил на нет.

И вдруг...

Земля затряслась, и я нашла в себе силы приподнять голову: по всему периметру могильной плиты моя кровь просочилась в зазоры и теперь пестрела мрачным зловещим светом изнутри.

Все вокруг застонало, заходясь в своем страшном рычании.

Когда моя голова беспомощно опустилась на плиту, вся ее поверхность, кроме места, на котором я лежала, поднялась в воздух.

Я уже плохо могла различать и понимать происходящее, но я помню, как сквозь пелену тьмы надо мной навис еще более мрачный силуэт.

– Кто сотворил это с тобой, мое милое дитя? – голос Кассия был страшнее, чем когда–либо. – Я его убью.

Я немного повернула голову навстречу голосу, открыла свинцовые веки и слабо улыбнулась кошмару, который вдруг обрел физическую реальность.

А после я окончательно лишилась чувств.