Сожрите Наши Души

Свет фонарей играл в разводах талого снега, искрящимися каплями вырывался из-под подошвы сапог, рассыпаясь в воздухе и оседая на одежде. Но Элиас не замечал этого. Он ни разу не опустил взгляд себе под ноги, стоило им с Хилером очутиться на бульваре. Здесь ночной Даспир предстал по-особому прекрасным, манящим своей загадочностью и яркостью, берущим за душу и ни на секунду не отпускающим.

- Ночь раскрывает вещи по-новому, не правда ли? - бросил Хилер через плечо, и звук его голоса растворился в людском потоке.

Это была Его стихия - стихия настоящего Хилера - дурманящая атмосфера бульвара, где после заката солнца собирались истинные светила общества, только-только забрезжившие на горизонте власти, но уже успевшие распалить под собою заледеневшую стариной землю. Непризнанные актёры малых сцен, художники-импрессионисты, отрекшиеся от классической школы искусства, многообещающие учёные, скучающие прозаики в поисках яблока раздора, и пламенные поэты, желающие сбросить тягу дней в объятиях прекрасных дам, - здесь собрались все те, кого так нещадно порицал бомонд и кто неизбежно оказывался "на передовой" самых громких и скандальных событий. Хилера здесь знал каждый и всякий, будучи близ него, пребывал в особом, схожем с эйфорией состоянии, поражался его деятельности и видел его авторитетом.

Но была фигура, что в тот вечер занимала Элиаса куда больше. Она всюду сопровождала Хилера, подобно луне, освещая мир вокруг холодной красотой своего воистину божественного тела, которое приковывало взгляд сильнее, чем самая яркая душа. Тонкий стан, облаченный в полупрозрачные материи и меха, завораживал безупречностью вымеренных линий, а черты лица - заложенным в них изяществом.

- Эвелин, - так представил её Хилер, минуя затяжные приветствия и любезности.

К удивлению Элиаса, она по-мужски крепко пожала его руку, улыбнувшись уголками заостренных губ.

Когда юноша находил в себе силы, заговорить с ней, она отвечала односложно, никогда не вдаваясь в детали; взгляд её извечно скользил, никогда и ни за что не цепляясь, оставаясь совершенно пустым, так что даже приятное удивление или испуг не наполняли его.

- Чем Вы занимаетесь?

- Помогаю художникам творить.

- Как давно Вы знакомы с господином Дэнзелем?

- Мне кажется, что я всегда его знала.

- Волшебный вечер, как Вы считаете?

- Ваша правда. Он превосходен.

- Вы... Вы очень красивы!

- Я знаю, господин Ревиаль. Я знаю.

И не более того.

Голос её оставался неизменен и ровен, точно её душу не волновало ни единое чувство. Она из раза в раз замирала в картинных позах, сводя жестикуляцию к минимуму, а то и вовсе оставаясь бездвижной.

Пока Хилер отмахивался от знакомых лиц, она молча наблюдала за ним, не произнося ни слова, когда же он возвращался, подолгу слушала его экспрессивные речи, оставаясь холодной во всех своих проявлениях.

Она оттаяла лишь тогда, когда Дэнзель случайно упомянул Фабиана Тайфера, вздохнула полной грудью, точно её разум наконец вырвался из оков безразличия.

- Вы знаете, - обратилась она к Элиасу, - господин Тайфер пишет очень талантливые картины.

- Сам он того, конечно, никогда не признает, - подхватил Хилер, закуривая папиросу, - но это действительно так.

- Он пишет очень откровенные работы. Обличает людские пороки, я бы сказала. - Эвелин подняла глаза на Дэнзеля, ожидая подтверждения своих слов. Тот не заставил себя ждать, кивнул. - Не каждый осмелится выйти на столь честный разговор со зрителем. А он... Он не боится вызвать самые неприятные эмоции.

- Да... Вот только не просите его показать Вам эти самые "откровения". В этом отношении наш господин Тайфер - настоящий трус, - Хилер глухо рассмеялся, но, поймав на себе осуждающий взгляд Эвелин, тотчас поник.

- Не воспринимайте его слова всерьез. - Произнесла она, впервые прямо глядя на Элиаса.

Они втроём двинулись по бульвару, минуя столпотворения, остановились напротив одноэтажного белокаменного здания, на ступенях которого Хилер с гордостью произнёс:

- Это «Рай на земле» - место, где находят себя лучшие из лучших, где властвуют иные порядки, а светлое будущее - вопрос ближайшего времени. Возможно, звучит самонадеянно, но позвольте нам убедить Вас в обратном.

То был просторный ресторан, весьма минималистично и свежо обставленный; посреди главной залы высилась импровизированная сцена, где, как выразился Хилер, перед местной публикой выступают те, кто обычно остаётся неуслышанным массами. В тот вечер слушателей набилось столько, что было не продохнуть; Элиас с трудом протиснулся к столику, куда целенаправленно вёл его Дэнзель и где их уже ожидали трое статных незнакомцев. Они скомкано представились, не называя полных имён и очень уж мутно высказываясь о своей деятельности. И как только черед дошел до самого Элиаса, который со всей основательностью решил рассказать о себе, Хилер оборвал его на полуслове спонтанным тостом:

- Давайте поднимем бокалы за прекрасных дам и господ, собравшихся сегодня здесь! В конце концов, давайте выпьем за нас!

Элиас думал по привычке отказаться, отшатнулся, стоило Дэнзелю протянуть ему полный чуть ли не до краёв бокал вина, но вовремя опомнился, что души испарились и малое теперь мешало ему вести себя привольно. Он сделал глоток, поморщился от горечи, затем поднёс бокал к губам ещё и ещё.

- Все бы пили за нас, как делает то господин Ревиаль! - съязвил кто-то.

- Да, теперь у меня складывается стойкое ощущение, что Вы, господин Дэнзель, со своим полуполным бокалом и запасом скромности совершенно не цените нас!

- Полупустым! Попрошу заметить! - С ноткой недовольства отозвался Хилер. - К тому же вечер только начался.

А уже спустя пару минут на сцене появился юный поэт, представивший рукоплещущей публике своё новое творение. Пестрящие красочными словами строчки виделись Элиасу бессодержательными, и он никак не мог уловить заложенный в них смысл.

- Как тонко, однако, - подметил молодой человек, сидящий по правую руку от Ревиаля.

- Да, Вы правы. И как же всё-таки разительно отличается восприятие событий человеком творческим от нас с Вами, не правда ли?! Как чувственно, как трепетно... То не сухие изречения, способные разжечь сердце лишь жестокосердного вояки! То... нечто большее, способное отозваться в душе народа! - Согласился с ним второй.

- Как по мне, эти стихи пусты. В них и жизни нет вовсе. Дороги, поля, дома, небеса да леса... Ну и? Нет, ей-Богу, я не понимаю традицию нынешних авторов обращаться к облику природы, когда речь заходит о делах и чувствах человеческих. Неужто природа всегда созвучна нам?! - произнес Хилер хмуро, стараясь не глядеть на собеседников. - Впрочем, не мне судить. Я далёк от поэзии и её понимания. Лучше Вы, господин Ревиаль, скажите, что Вы думаете? Как Вам сей литературный опус?

Элиас замялся.

- Весьма... - протянул он, путаясь в сомнениях. - Добротно, если так можно выразиться.

- Вот видите, Хилер! - подхватил первый. - Господин Ревиаль солидарен с нами!

- Каждый имеет право на свою точку зрения, - Хилер криво улыбнулся, скрестив руки на груди.

- Вам бы об этом говорить... Будьте внимательны, господин Ревиаль, под конец вечера наш любезный Хилер вознамерится взять на себя просветительскую деятельность и донести своё глубокое недовольство самому автору стиха. Да-да, Вы не ослышались! Ему не в первой!

- Гнусно с Вашей стороны припоминать мне подобного рода вещи, - Хилер скривился.

После они вновь подняли бокалы, но на сей раз за крепкую дружбу и силу слова. В тот момент на сцене появилось новое, не менее интересное лицо, однако в голове Элиаса что-то пронзительно затрещало, отчего он не мог разобрать ни единого произносимого слова. Мир вмиг налился красками, запульсировал, нещадно рвясь в глаза, и Ревиаль невольно поморщился, не смея сопротивляться его давящей силе.

Он срыву поднялся на ноги, чувствуя, как тело наливается свинцовой неуклюжестью, становясь неподъемным. Некогда просторное помещение вытянулось в длинный тесный коридор, двигаясь в котором Элиас то и дело цеплялся за что-то, словно его конечности стали несуразно большими.

Свежий воздух, обдавший его с ног до головы стоило выскользнуть наружу, привёл в чувства, вернув цветам былую холодность, а телу - лёгкость. Он замер у входа в ресторан, собираясь с мыслями, как вдруг заметил знакомый силуэт в паре шагов от себя.

Эвелин в одиночестве стояла на ступенях, обнимая собственные плечи, перебирая пальцами складки пушистой накидки. Элиас неспешно, переминаясь от холода с пятки на носок, спустился к ней; с минуту молча мялся подле, пока она искоса ни поглядела на него.

- Видите? - она кивнула куда-то в дымчатую темноту улицы.

- Что?

- Там, на углу, стоит извозчик. Он всегда дожидается здесь окончания вечера. Сейчас Вы спуститесь к нему и спросите, нельзя ли снять у него экипаж. Он, конечно, согласится. И Вы уедете отсюда и более не появитесь, потому что негоже рисковать своей шкурой, самому того не зная.

- Я не совсем понимаю, о чем идёт речь, - её слова породили в нём тревогу.

И она уж было хотела развеять её, как вдруг из-за спины с громким восклицанием возник Хилер:

- Ах вот Вы где, господин Ревиаль! Мы уж Вас обыскались!

___________________

Временами Фабиан бросал в её сторону лёгкие полуулыбки, и она всё никак не могла понять, что же он так силился донести до неё, чего нельзя выразить на словах.

Впрочем, его слова - это яд. Они всегда и всё отравляли.

Они покинули усадьбу раньше положенного: Фабиан настоял. Она знала, что его рана ещё не затянулась; знала, что во время каждой из остановок на пути к Даспиру Фабиан будет стремиться задержаться подольше, но вовсе не из-за прекрасных видов, раскинувшихся вокруг; она знала, какую боль причиняет ему тряска и насколько невыносимой для него будет дорога. Знала и ещё раз знала. Но отговаривать не стала.

- Представляю себе, как удивится Хилер, когда узнает о моём прибытии, - заявил он, пока врач заканчивал перевязку, выражая при том крайнее беспокойство.

- Думаете, он будет рад? - Ленор почему-то сильно сомневалась в этом, но никак не могла понять, почему именно.

- Мы не виделись целый месяц. Равнодушие Хилера тоже имеет предел, как бы он ни стремился отринуть то в себе.

В дороге, желая отвлечься от ноющей боли в плече, он внезапно решил рассказать историю их с Дэнзелем первого столкновения.

- Занятный вышел случай. Мы оба подали ходатайство на получение казенного паспорта, чтобы выехать из Кайрисполя в Лиронию. Мне то ли по малолетству, то ли из малодушия было отказано. Мой покойный батюшка не желал сопровождать меня (а то было единственной возможностью для меня выехать за пределы страны), потому как мои успехи в учёбе, вернее будет сказать - их отсутствие, изрядно раздражили его. Он заведомо знал, что я не сумею поступить в университет, и просить за меня не намеревался. Я как сейчас помню его слова: «Я не сумел научить тебя, значит, жизнь научит». Матушка, тогда ещё здравствующая, была готова отдать последние свои сбережения за моё проживание в столице Лиронии и художественные курсы, ради которых, собственного говоря, я и ехал. Но отец, мир его праху, был непреклонен. - Он нахмурился, точно воспоминания о Ноэле Тайфере отдавались в нём особой неприязнью. - Я сидел на ступенях губернской палаты и размышлял над тем, какое унылое будущее в стенах родительского дома меня ожидает, когда Хилер внезапно заговорил со мной. Ему исполнился двадцать один год, а за спиной уже лежали четыре года обучения в ГДУ; тогда же он значился управленцем при городской администрации и должен был совершить заграничную поездку, поднабраться опыта и знаний. Честно признаться, он не понравился мне с первого взгляда. Внешне он производил впечатление светского франта, речи же его звучали грубо до цинизма, лишённые вместе с тем поверхностности и формализма. Я тоже виделся ему личностью мутной и мало примечательной. Казалось, на том конец, но... Шутя, мы сговорились, что Хилер поможет мне выехать из Кайрисполя, взяв на свои плечи бремя "поручительства", а я заплачу ему за эту услугу весьма-весьма внушительную сумму. Уже позже я узнал, что Хилер в своих намерениях был более чем серьёзен.

- Ваш отец знал о том, кто именно берётся Вас сопровождать? - уточнила Ленор.

- Да. Не обошлось без ксенофобии с его стороны, надо бы признать... Но... Хилер умеет производить приятное впечатление тогда, когда ему это необходимо. К тому же, отец счёл, что общение со старшим товарищем (особенно хорошо образованным и служащим на благо стране) будет для меня плодотворным.

- И Вы поехали?

- Полетели, я бы сказал. Это было похоже на бегство. Не знаю, от чего бежал Хилер, но его желание покинуть Кайрисполь казалось мне куда сильнее собственного. - С минуту он молчал, отвлеченно глядя на дорогу, затем продолжил. - Я думал, мы разбежимся как в море корабли. Думал, я буду ему обузой... Потом оказалось, что мы оба тяготеем к изобразительному искусству, малой сцене и ещё меньшим тратам. Мы, совершенно не сговариваясь, сняли квартиру на окраине столицы и за два месяца были в ней считанное количество раз. Днём Хилер работал, я учился; вечерами мы посещали светские мероприятия, любительские выставки и местные театры; по ночам пускались во все тяжкие. Чудесное было время. - Звучало на удивление ровно, отнюдь не мечтательно.

- Я и подумать не могла, что вы столь дружны, - Ленор нашла в себе силы улыбнуться.

- То было в Лиронии, месте идеальном, в котором всё непременно расцветает, преображается, достигая лучшей формы. Кайрисполь свалился на голову подобно суровой реальности. Здесь каждый вынужден приспосабливаться, бороться за место под несуществующим солнцем. Кайрисполь обличает людские пороки, как бы они тщательно ни скрывались. То настигло и нас. - Он тяжело сглотнул, отводя взгляд в сторону. - Оказалось, что в погоне за успехом мы абсолютно различны. Он - жесток, я - труслив. Он подомнет под себя каждого, кто попадётся ему на пути, пусть это займёт долгое время, а я буду подстраиваться и унижаться, пока моё самолюбие позволяет.

На подъезде к Даспиру они сделали последнюю получасовую остановку. Солнце стояло в зените, однако город, раскинувшийся у самых ног, был холоден и сер. Ленор вглядывалась в косые силуэты улиц, когда Фабиан приобнял её за плечо левой рукой, говоря что-то еле слышно и мало разборчиво; она не различала его слов, чувствовала лишь, как он уткнулся носом ей в шею, рассыпаясь в коротких, влажных поцелуях. Она не отвечала ему, вяло отгораживаясь руками, когда же напор его стал сильнее, поспешно отстранилась, выскальзывая из его объятий.

- Прошу Вас, господин Тайфер, умерьте свой пыл! - воскликнула она, чувствуя, как сердце бешено стучит в груди, отдаваясь жаром и болью. - Помните, кто я и уважайте меня! И если я дала Вам повод подумать обо мне дурное, так я не хотела того! Не рвите моё сердце, господин Тайфер. Отыщите в себе хоть долю человечности. Я уже обманывалась в Вас и не позволю себе более! Я не люблю Вас, слышите?! Не люблю! Я не хочу Вашей ласки, так не искушайте ею меня. Я согласилась быть Вашей женой, но лишь для того, чтобы Вы и Вам подобные перестали истязать мою душу! Так чего Вы хотите теперь? - она глядела на него полными испуга глазами; его же как и прежде оставались стеклянными. - Неужто тело моё?! Извольте исчезнуть с глаз моих!