И не ведай.

Утро в новом месте было иным. Без звонких голосов мальчишек, без добродушной суеты кухни, без привычных шагов по каменным коридорам. Здесь всё звучало приглушённо - как будто стены хранили тишину, а не голоса.
Авель проснулся раньше солнца. Сквозь деревянные жалюзи в комнату проникал тонкий луч, разрезая полумрак и золотя край кровати. Он сел, прислушиваясь - к себе, к звукам дома, к дыханию за соседней дверью.
Снилось тревожное: лицо Рафаэля расплывалось в дымке, и чем ближе Авель тянулся к нему, тем дальше тот отдалялся. Он проснулся с ощущением нехватки.
Он умылся, переоделся, застелил постель так, как учили. Всё делал медленно, словно отсрочивал что-то важное.
В коридоре было тихо. Лишь внизу, в небольшом зале для молитв, слышались шаги - должно быть, Рафаэль уже был там.
Авель спустился. Отец Рафаэль стоял у окна, читая что-то в тетради. Он выглядел усталым, но собранным. В лучах утреннего солнца его силуэт казался почти нарисованным.
- Доброе утро, - голос Авеля прозвучал робко.
- С добрым, - священник поднял глаза, устало улыбнулся. - Ты рано.
- Здесь не очень хочется спать долго, - Авель пожал плечами.
Рафаэль кивнул, жестом пригласил сесть.
- Сегодня мы немного прибираемся в храме, затем я провожу тебя по городу. Нужно, чтобы ты знал, где аптека, пекарня, остановка. Вечером - репетиция. И...
Он замолчал, потом продолжил:
- И ты снова исповедуешься. Как мы договаривались.
Авель кивнул. Сердце ёкнуло - не от страха, нет. От предвкушения.
Он знал: сегодняшний день принесёт нечто новое. И, возможно, он переступит ещё одну черту.

Город, в котором они теперь жили, казался Авелю необъятным. Всё было новым - запахи, звуки, лица. Крошечные кафе с расставленными у стены столиками, булочная, из которой веяло ванилью и корицей, женщины с корзинами, дети, катящие мяч вдоль мощёной улицы.
Рафаэль шёл рядом, руки в карманах, взгляд сосредоточенный, чуть отстранённый, как будто его мысли всё ещё были где-то между ночью и молитвой. Но на лице, несмотря на усталость, то и дело мелькала тень улыбки - особенно когда Авель, словно невзначай, вскакивал на бордюр или с восхищением рассматривал витрины.
- Ты раньше бывал в таких местах? - спросил Рафаэль.
- Нет. Только в селе. А это... это как будто другой мир. Словно я попал в сон, - Авель широко улыбнулся.
Они шли вглубь улиц, пока не оказались у небольшого рынка, спрятанного в кружеве лавок. Там пахло сушёными травами, фруктами, чуть пряным - ладаном, что тянулся из киоска со свечами.
- О, синьора Вануччи, - сказал Рафаэль, кивнув в сторону старушки, продающей разноцветные коробки. - Самые вкусные конфеты в округе.
- Конфеты? - переспросил Авель.
- Ты ведь их не ел ни разу? - Рафаэль улыбнулся и, не дожидаясь ответа, купил маленький свёрток, перевязанный золотистой нитью.
Они сели в тени оливкового дерева, у кованой скамейки в старом парке, где рядом журчал фонтан. Авель развязал ленту, открыл коробку. Конфеты были неровные, в шоколадной пудре, с чуть лоснящимися боками. Он взял одну и положил в рот - сначала с осторожностью, потом с невольным восторгом.
- Боже, - выдохнул он. - Они как... тёплая зима.
Рафаэль усмехнулся и тоже взял одну. Некоторое время они ели молча, наслаждаясь моментом.
- Ты счастлив? - вдруг спросил священник.
Авель кивнул, глядя на город.
- Да. Сейчас - да. Но иногда я думаю... если бы не монастырь, я бы, может, хотел жить где-то... где пахнет солью. Возле моря. Там, где ветер другой.
Рафаэль медленно повернул к нему голову.
- И что бы ты делал?
Авель пожал плечами.
- Пел бы, писал, работал где-нибудь. Просто жил. По-настоящему.
Тишина повисла между ними. Рафаэль что-то хотел сказать, но сдержался. Вместо этого он положил руку на спинку скамьи, чуть ближе к плечу Авеля, не прикасаясь, но так, что Авель всё равно чувствовал - тёплое, живое, близкое.
И в этой тишине он вдруг понял: он действительно хотел жить. Хотел чувствовать.

Дорога обратно была тише. Солнце клонилось к горизонту, разливая мягкое золото по крышам домов и витринам, превращая улицы в акварель из теней и света. Авель шагал рядом с Рафаэлем, крепко сжимая в руках коробочку, в которой осталось ещё несколько конфет. Он то и дело оглядывался - то на прохожих, то на голубей, кружащих над черепичными крышами, то на ладонь священника, что ритмично покачивалась возле его плеча.
Воздух был пропитан жаром камня, пылью и чем-то почти осязаемым - спокойствием. Рафаэль всё ещё молчал. Иногда отвечал на вопросы Авеля коротко, но без отстранённости. Был по-своему внимателен, просто... глубоко сосредоточен на чём-то внутри.
Авель заметил, как его лицо меняется, когда они подошли к воротам прихода. Как исчезает мягкость, растворяясь в строгости. Он будто снова надел на себя ту же самую, привычную маску.
- Уже вернулись? - донёсся голос сестры Луизы, проходящей мимо. - Надеюсь, прогулка не была пустой.
- Нет, - сказал Авель тихо, глядя вперёд. - Она была очень нужной.
Когда они вошли внутрь, прохлада коридоров ударила по коже, словно возвращая в рамки правил, часов, обязанностей. Но внутри у Авеля всё ещё вибрировал мир снаружи - шоколад, смех, запах лаванды с базара. И... тепло, что исходило от руки, не коснувшейся, но будто бы обнявшей.
Рафаэль остановился у своей двери и обернулся. В этот момент свет лампы упал ему на лицо под углом - глаза были почти прозрачными.
- Спасибо, что пошёл со мной, - тихо сказал он.
- Спасибо, что взяли, - так же тихо ответил Авель.
И, поворачиваясь к своей двери, всё ещё чувствовал внутри неясное: то ли боль, то ли нежность.

Церковь в этот вечер была особенно тихой. Словно стены - молчаливые свидетели молитв - замерли в ожидании. Высокий свод купола терялся в полумраке, где отражения от пламени свечей ходили по мозаикам, как тени святых. Авель шагал неуверенно, каждый его шаг отдавался глухим эхом в груди. Сердце билось быстро - от тревоги, от предвкушения, от страха самого себя.
Рафаэль ждал его. Исповедальня утопала в полутени, отрешённая от остального мира. Он даже не поднял головы, когда Авель вошёл, только чуть выпрямился.
- Благословите, отче, ибо я согрешил, - голос Авеля дрожал, но звучал твёрдо.
- Я слушаю тебя, - ответил священник, и в голосе его не было ни тени осуждения.
Пауза затянулась, будто слова Авеля никак не могли найти себе дорогу.
- Я... Я думаю о вас. Думаю слишком часто. Слишком сильно. Не как должен... - он судорожно вдохнул. - Я хочу прикоснуться к вам. Не как к священнику, а как к... человеку. Я хочу, чтобы вы были рядом не из милости, а из желания.
Рафаэль не ответил. Только воздух между ними сгустился - словно исповедь перестала быть молитвой, а стала признанием. Внезапно Авель распахнул дверь исповедальни, почти выскочил наружу, тяжело дыша.
- Какой в этом смысл?! - выкрикнул он, обращаясь не то к нему, не то в пустоту церкви. - Какой смысл исповедоваться, если Бог молчит? Если тот, кто сидит вместо Него, тоже ничего не может признать? - он обернулся с дрожью в голосе. - Вы всё время молчите, прячетесь за словами. А я... я тону в этом молчании.
Рафаэль вышел за ним - быстро, порывисто. В его взгляде сверкала не злость, а отчаяние.
- Ты не понимаешь, во что играешь.
- Я всё понимаю! - голос Авеля сорвался. - Я солгал вам! В тот вечер, когда сказал, что мне плохо. Что не справляюсь. Я сделал это, чтобы вы взяли меня с собой! Я не знал, как иначе быть рядом с вами. Мне было всё равно, что подумали бы другие, - я просто не хотел, чтобы вы уехали.
На несколько долгих мгновений Рафаэль будто окаменел. Его дыхание участилось. Затем он резко подошёл, движение было быстрым и точным, как у зверя, переставшего бежать от самого себя. Он взял Авеля за запястье, подтянул ближе, и с неожиданной лёгкостью поднял и посадил его на край алтаря, как будто сам воздух стал плотнее.
- Ты должен был сказать это в исповедальне, - прошиптал он, стоя близко, чересчур близко. Его руки опирались по обе стороны от тела Авеля, будто он замыкал его в кольцо.
- Теперь ты не можешь забрать это назад. Теперь я слышал это как человек. - Голос был сдержан, но в нём горел огонь.
Они смотрели друг на друга - один осознанно, другой - сломленно.
Рафаэль опустил голову, лбом коснувшись плеча Авеля. Он чувствовал его горячее дыхание. Авель ощущал его каждой клеткой своего тела. Рафаэль приподнял голову и наконец-то заглянул в глаза. Что то в них было не точным будто он пытался играть чью-то роль. Он поставил руки на кафедру заганяя Авеля в телесный капкан. Наклонился к его уху и тихо прошептал:
- Ты хочешь много. Даже сейчас я чувствую от тебя жажду.-Горячее дыхание щекотнуло ухо.
-Твоё тело.-Он тяжело выдохнул будто ему перекрыло на момент дыхание.- Я вижу тебя. Я хочу сделать тебя правильным но ты отвергаешь все мои попытки.
- Почему вы святой отец решили что я хочу того?-произнёс дрожащим голосом Авель.
Священик надавил на него всем корпусом. Он впервые почувствовал тяжесть его тела. Что дало новое чувство жажду которую он не мог никак скрыть. Сжимая ноги что бы не показать свое возбуждение Авель прошептал.- Или вы хотите меня напугать, думая что я испугаюсь нашей телесности?- Священик посмотрел на него, его глаза в тёмной церкви казались почти черными. Он раздвинул колени Авеля позволяя себе приблизится к нему ближе. Касаясь грудью друг другу Авель уже не мог держать себя в руках, но желание узнать намерения священика его все больше водили в игру. Он почувствовал что-то что касается его живота. Твёрдое. Его лицо залилось краской он не знал как точно ему стоит реагировать но его лицо не изменилось. На оборот на его лице читался вызов.
- Отец, вы показываете все свое желание ничего не говоря.-он выставил руку свою перед собой делая не большое расстояние перед ними. Кончиками пальцев он прикоснулся к адамовому яблоку священика и начал выводить линию к его груди. Рафаэль тяжело вздохнул. Его тело дрожало и осознание того что сейчас он уже перешёл черту пытаясь спугнуть Авеля. Но это его не спасло.
Авель провёл до живота священика и коснулся пальцем пряжки ремня которая как он подумал он использует для своего самобичевание. Рафаэль перехватил его руку.
-Постой.
-вы сами напрашиваетесь. Не оталкиваете. Молчите. Ваши слова пусты ведь в них нет ни молитвы не души значит я могу продолжить.

Рафаэль молчал. Его дыхание стало неровным, почти срывающимся. Он всё ещё держал запястье Авеля, словно в последней попытке сдержать и себя, и его. Пальцы дрожали. Взгляд метался по лицу юноши - от глаз к губам, от губ к ладони, застывшей у ремня.
Между ними не было больше воздуха. Только жар, только плоть, только безмолвное признание в том, чего ни один из них не должен был чувствовать.
Рафаэль вдруг резко отстранился. Его шаг назад был почти болезненным - как вырванный из нутра крик, который он не позволил себе издать. Он обернулся, провёл рукой по лицу, будто пытаясь стереть с себя то, что только что произошло.
- Нет... - выдохнул он. - Так нельзя.
Авель не пошевелился. Он только смотрел на него, в нём боролись страх и упрямая надежда.
- Церковь... - Рафаэль говорил с трудом, как человек, идущий сквозь вязкую воду. - Церковь создана не для этого. Она - не место для... желания. Ни моего. Ни твоего.
Он снова посмотрел на Авеля. Глаза были полны боли - но уже не яркой, жгучей, а глухой, выжженной.
- Я уже услышал твою исповедь, Авель. И мне больше нечего ответить.
Он повернулся и вышел - не спеша, но с такой тяжестью в походке, будто на плечи ему обрушилась вся тишина церкви.
Авель остался сидеть на алтаре. Его сердце билось слишком громко для этой тишины. Он чувствовал, как дрожат колени, как холод касается разгорячённой кожи. И как где-то в глубине, в самом центре груди, врастает острое - новое - чувство:
он только что увидел, как человек рушится внутри роли.
И уже не был уверен, кого он любит больше - Рафаэля как священника. Или Рафаэля, который вот так, едва несломленный, всё ещё уходил прочь.

Когда он вышел из храма, тишина ночи ударила в грудь сильнее, чем любое слово Авеля. Воздух был плотным, тяжёлым, как будто весь город замер в ожидании, не осуждая - лишь слушая.
Рафаэль шёл быстро, почти бегом. Как будто можно было убежать от самого себя. Улицы были пусты, окна спали, где-то выла собака, но он не слышал. Только голос внутри: «Ты переступил. Ты потерял контроль. Ты допустил это».
Он остановился в переулке, прислонился спиной к холодной стене и сжал руками лицо. Пальцы дрожали. Не от страха. От желания. От ненависти к себе за то, что не смог остаться сильным. За то, как Авель смотрел - не с вожделением, а с принятием. И это было страшнее.
Он провёл ночь без сна. Бродил по улочкам, сидел у реки, пытался молиться, но не мог вспомнить ни одной строки. Только его голос - тихий, дерзкий, живой: «Мне просто холодно без вас».
Он не чувствовал себя священником. Не чувствовал себя мужчиной. Только пустым сосудом, в котором всё - боль, слабость, жар - бурлило без смысла.
Когда небо начало сереть, он понял, что не может больше ходить по кругу. Он знал, куда идти. Знал, кто его ждёт. Не словом - телом. Молчанием. Теплом, что он сам оттолкнул.
Он вернулся в дом рано, незаметно. Прошёл по коридору босиком, будто боялся потревожить стены. Перед дверью комнаты Авеля он остановился. Его рука зависла над дверной ручкой. Он чувствовал, как его сердце колотится - будто он стоял перед алтарём, готовый отречься.
«Если я войду - это будет не про наставника. Это будет про меня. Про то, чего я хочу. Не Бога, не роли. А его».
Он вдохнул глубоко, открыл дверь.
Авель спал, свернувшись на кровати, одна рука свесилась вниз, в комнате было прохладно. Одеяло соскользнуло, обнажив плечо.
Рафаэль присел на край постели. Смотрел - долго. В этом лице было столько жизни, столько наивной смелости, которую он сам давно утратил. Он провёл пальцами по лбу Авеля, отбрасывая прядь волос. Авель что-то пробормотал, не просыпаясь, и Рафаэль понял - он не сможет больше притворяться.
Он не мог отвернуться. Ни от желания. Ни от себя рядом с ним.

Авель вздрогнул, проснувшись от лёгкого прикосновения. Будто ветер тронул его лоб - нежно, почти робко. Он приоткрыл глаза и увидел силуэт рядом. Сначала не поверил. Рафаэль.
Он сидел на краю кровати, опустив голову, глаза в тени, пальцы сжаты. Вид у него был усталый, как у человека, что провёл ночь среди бурь.
- Где вы были? - прошептал Авель, не поднимаясь. Голос всё ещё сонный, но в нём звучало больше: тревога, укол обиды, тоска.
Рафаэль не ответил. Лишь медленно поднял глаза и посмотрел на него. Слишком открыто. Без защиты. Без слов.
- Авель... - тихо начал он. - Если я не смогу быть выше этого. Если я снова выберу тебя - не как ученика, а как того, кто трогает меня до боли... Что мне делать? Ты ведь знаешь, чем это обернётся. Всё, чему я служил... всё, чему учил... - он запнулся. - Не станет ли это проклятием для нас обоих?
Тишина повисла между ними, будто утро остановилось, затаив дыхание.
Авель приподнялся, сел, всё ещё прикрытый сбившимся одеялом. Его глаза искали не упрёка - правды.
- А если это уже случилось? - тихо спросил он. - Если мы уже выбрали - даже без слов. Без действий. Только сердцем?
Рафаэль закрыл глаза на секунду, будто от этих слов стало труднее дышать.
- Тогда мне страшно, - прошептал он. - Потому что я не знаю, как быть собой... и не бояться тебя.
Авель потянулся и легко, почти незаметно, взял его за руку.
- Тогда начнём с этого. Не надо быть никем. Ни священником, ни святым. Просто... собой.
Рафаэль не сжал его ладонь в ответ. Но и не отнял. Он сидел, как человек, которому впервые разрешили не держать на себе мир.
И в этой тишине между ними впервые не было ни запретов, ни тревоги. Только - смятение, принятые руки, и утро, что давало шанс.

Рафаэль всё ещё смотрел в точку, будто не мог поднять глаз. Его ладонь лежала в руке Авеля, неподвижная, будто чужая - но в пальцах уже дрожала та самая искра, что могла бы стать огнём, если дать ей волю.
- Ты не обязан ничего говорить, - тихо сказал Авель. - Я просто... не хочу, чтобы ты снова уходил. Молча.
Рафаэль медленно повернулся к нему. На этот раз - полностью. Его взгляд скользнул по лицу Авеля, по светлым прядям волос, по плечам, скрытым тонкой тканью. Глаза его были тяжёлые, как у человека, что провёл ночь в борьбе не с демонами - с собой.
Он наклонился ближе.
- Ты даже не представляешь, как мне хочется тебя бояться, - прошептал он. - Потому что страх был бы щитом. Но рядом с тобой... он растворяется.
И в следующую секунду их лбы соприкоснулись. Не как удар. Как прикосновение двух линий, которые больше не могут идти порознь. Дыхание Рафаэля стало горячее. Он медлил - словно просил разрешения, которого не осмеливался вымолвить.
Авель закрыл глаза и прошептал:
- Я не боюсь.
И тогда Рафаэль поцеловал его. Осторожно, сухо, словно пробовал вкус молитвы на чужих губах. Авель ответил - мягко, будто изнутри самого себя. Это был не поцелуй желания, они всё время хотели друг друга. Этот поцелуй был признанием, принятием.

Авель подорвался с кровати не расцыпляя поцелуй, одеяло спало огаляя не большие плечи и грудь. Глаза Рафаэля открылись. Он мельком прошёлся взглядом по телу Авеля будто изучая его. Тонкая статура хрупкие подростковые плечи. Всё его тело было контрасным в сравнение с священиком. Рафаэль не удержался и потянул Авеля на себя. Тот не уклюже сел сверху на его колени. Губы горели, Рафаэль акуратно прикусил губу Авеля оставляя маленькую отметину. Поцелуи перешли в страстное желание, губы блуждали по телу юноши оставля мокрые следы от поцелуя.

Рафаэль стыдился поднять глаза, все же в его голове это было падение. Но Авель не мог отвести взгляд. Он наслаждался этим влечением но чего то не хватало.Поцелуи становились всё глубже, всё смелее. Губы блуждали по коже Авеля, оставляя за собой тёплые, влажные следы, словно Рафаэль пытался наизусть выучить его тело. Он стыдливо отводил глаза - в его взгляде жила борьба, как будто каждый жест был шагом в бездну. Но Авель смотрел открыто, прямо, как будто в этом прикосновении он находил не падение, а дом.

Он потянулся к пояску рясы, шепнув с неуловимой нежностью:

- Позвольте мне...

Рафаэль не остановил его. Ткань расстегнулась с лёгким шелестом, и под белой туникой обнажилась грудь - живая, дышащая, хрупкая в своей силе. Авель провёл рукой по коже, ощущая тепло и напряжение под пальцами. В ответ Рафаэль приглушённо вдохнул, как будто только сейчас по-настоящему почувствовал своё тело. Он поднял Авеля, прижимая к себе.

Сжимая его бедра. Стал к стене под распятием, прижимая тело Авеля вцепился в его губы. Пряжка ремня со звоном упала на пол. Пять лет воздержания дали о себе знать, Рафаэль перешёл черту, сгорая в вожделение он позволил наконец-то себе почувствовать все что как он думал уже забыл. Влажная тёплая кожа, запах тел. Все то от чего пытался скрыться он испытал вновь. Светлые пряди волос, липли к вискам. Он не мог отвести взгляд от лица Авеля. Даже сейчас когда он очернял его тело тот смотрел на него нежно ласково.
-Пожалуйста, просто не исщезни.-Проговорил тихо Рафаэль сбиваясь на вздохи.

Тишина, наступившая после, была почти священной. Только дыхание - сбивчивое, неровное - заполняло пространство между ними. Свет из окна становился холоднее, утро подбиралось медленно, размывая границы ночи.

Авель лежал на спине, полунакрытый простынёй, глаза его были открыты - он смотрел на потолок, будто пытался прочитать в нём ответ на то, что только что произошло. На губах у него всё ещё жила тень улыбки - усталой, тихой, но наполненной чем-то настоящим.

Рядом Рафаэль застёгивал пуговицы туники, двигаясь медленно, как будто каждое движение отмерял с внутренней осторожностью. Он не смотрел на Авеля, но взгляд его то и дело возвращался - тянулся, невольно, как влечение, которое он больше не мог скрывать.

Когда он закончил, сел на край кровати, спиной к юноше. Молчал. Плечи его были напряжены, но в этом молчании уже не было прежней борьбы - только уязвимость.

Авель протянул руку и коснулся его запястья. Рафаэль не отдёрнулся. Он накрыл ладонь Авеля своей - крепко, но бережно. Потом повернул голову. Их взгляды встретились - и в этом взгляде было всё: признание, тревога, и то странное тепло, которому не было названия.

- Я никуда не уйду, - сказал Авель почти беззвучно.

Рафаэль закрыл глаза, как будто только теперь позволил себе выдохнуть.

В церкви зазвонил утренний колокол. День начинался. Но внутри этих стен, в полумраке комнаты, ещё оставалась ночь - их общая, единственная, согретая дыханием и той тишиной, которая говорит больше любых слов.