И не ведай.

Утро в монастыре началось с привычного звона колокола. Авель проснулся легко, будто внутренне ещё оставался в тишине ночи. Слабый свет скользил по каменным стенам, и всё было спокойно... до тех пор, пока он не повернулся - и взгляд не упал на книгу у изголовья. Та самая, которую принёс Рафаэль.
Он медленно сел на кровати, провёл пальцами по обложке. Тёмная, строгая, с выцветшими буквами. Другая, но, как и обещал священник, в чём-то похожая на Кафку.
«Иногда человек смотрит на себя в зеркало и видит не то, кем стал - а то, кем боялся стать. И это лицо улыбается ему в ответ».
Авель вздохнул. После обеда, решил он, найду время - и прочту дальше.
Утренние обязанности шли как всегда: уборка зала, помощь на кухне, короткая молитва перед работой. Только сегодня в воздухе было что-то иное. Лица братьев - чуть оживлённее, чуть осторожнее. Шёпотом передавались слова, которых обычно старались не произносить вслух: «Сегодня он приедет...»
Авель услышал об этом от сестры Магдалены - между делом, когда они переносили ящики с припасами.
- Говорят, сам дон Лоренцио едет, - с полудоверчивым шепотом произнесла она. - Он же главный благотворитель. Если бы не он - не было бы ни трапезной, ни библиотеки.
Авель кивнул, не слишком увлечённый этой новостью. Он не питал особой любви к богатым людям в костюмах, что появлялись раз в год, говорили о милосердии и уезжали обратно в свои особняки.
После обеда он отправился в сад - подальше от шепота, приготовления и нервных движений. В тени виноградных лоз, сев на скамью, он раскрыл книгу. Страницы были чуть шершавыми, бумага - не новая. Он пролистал несколько абзацев - и остановился:
«Чем тише становился город вокруг, тем громче начинал говорить с ним его собственный страх. И в этой беседе он узнавал себя - не как монаха, не как сына, не как кого-либо вообще. Просто - как человека, в попытке стать не чудовищем».
Слова цепляли. Они как будто скользили под кожу.
Авель затаил дыхание - и продолжил читать, не замечая, как тени деревьев меняются, как сад медленно наполняется вечерним светом.

- Ты читаешь? - голос прозвучал мягко, почти не нарушая покоя сада.
Авель поднял глаза. Рафаэль стоял чуть поодаль, одетый не в сутану, а в простую чёрную рубашку с закатанными рукавами. На фоне закатного света его глаза - прозрачные, голубые, как вода над белым камнем - казались нереально яркими.
- Да, - коротко кивнул Авель, опуская взгляд обратно на книгу. - Спасибо, что принесли.
Рафаэль подошёл ближе, не садясь, просто слегка наклонился, глядя на раскрытые страницы.
- Тебе нравится?
- Я не всё понимаю, но... она странно тянет.
Священник улыбнулся чуть заметно, взглядом скользнув по буквам.
- Это хорошее начало.
Пауза затянулась, прежде чем он снова заговорил:
- А как твоё имя?
Авель обернулся, удивлённо моргнув:
- Вы не знали?
- Не хотел спрашивать у других. Хотел, чтобы ты сам сказал.
Юноша приподнял уголок губ.
- Авель.
Рафаэль повторил имя вслух - медленно, будто пробовал его вкус.
- Авель... Имя брата, что пал от руки брата. Тихий, послушный, приносящий жертвы - и любимый Богом. Твоя судьба, надеюсь, будет мягче.
Авель опустил взгляд, слегка пожал плечами:
- Не знаю. Мне всегда казалось, что он не был таким уж слабым. Раз он был любим, значит, у него было что-то сильное.
Рафаэль чуть приподнял брови, и в его взгляде появилось что-то похожее на уважение. Потом он тихо сказал:
- Быть любимым - не всегда значит быть защищённым.
Молчание. Лёгкий ветер шевельнул листья.
- Я не помешал? - спросил он, наконец.
Авель покачал головой.
- Нет. Вы - в самый момент.
Рафаэль кивнул, задержав взгляд на лице Авеля, потом чуть отступил:
- Тогда читай. Я не отнимаю у тебя сад.
Он ушёл так же тихо, как появился, оставив за собой еле слышный запах ладана и бумаги. Авель смотрел ему вслед и вдруг поймал себя на том, что улыбается.

Монастырский вечер - это особая тишина. Не мёртвая и глухая, а теплая, наполненная дыханием камня, треском свечей и шелестом одежд по коридорам. После ужина, когда общая молитва уже отгремела, Авель вернулся в свою келью, укрылся одеялом и зажёг единственную свечу. Её пламя дрожало, отражаясь в окне, будто во всём мире остался только он - и этот мягкий, зыбкий свет.
Книга лежала рядом. Он открыл её на том месте, где остановился, и начал читать, стараясь не отвлекаться. Слова увлекали - о человеке, что всё больше терял себя, пытаясь остаться добрым. Между строк - то ли исповедь, то ли сон. И чем дальше он читал, тем больше чувствовал: это не случайно.
Авель на миг отложил книгу, смотря на неё, как на вещь, которая вдруг приобрела вес.
Почему он дал её мне? - подумал он.
Рафаэль. Священник. Человек, что должен говорить только словами Писания, вдруг протянул ему нечто другое. Страницу, полную сомнений. Историю, в которой Бог не отвечает сразу.
Он ведь мог дать любую - Евангелие, житие святых... Но выбрал это. Почему?
В груди будто щекотнуло что-то - интерес? тревога? Или просто то самое чувство, когда кто-то незаметно касается твоей души.
Авель откинулся на подушку, глядя в потолок.
Может, священник хотел, чтобы он нашёл в ней себя? Или... его самого?
Мысль была странной. Почти невозможной. Но неотвязной.
Свеча трепетала, будто дрожала вместе с ним. Он взял книгу снова, открыл её - и продолжил читать.
Пока мир за стенами кельи медленно засыпал, в его комнате просыпалась тишина - глубокая, живая. И в ней Авель больше не был мальчиком. Он становился чем-то большим. Тем, кто начинает видеть между строк.

Свеча догорела до половины, а книга всё ещё лежала в руках. Авель, незаметно для себя, начал клевать носом, буквы смешивались, строки расплывались - и он погрузился в сон прямо на странице, где герой терял имя и становился чем-то иным.
Он не услышал, как ночь сгустилась за окном, как коридорами прошёл последний монах с фонарём. Сон утащил его мягко, почти бережно - с книгой, прижатой к груди, будто это был щит или молитва.
- Авель! Подъём, живее! - знакомый голос ворвался в полусон.
Он моргнул, потер глаза. Над ним стоял Лука - взъерошенный, с торопливой улыбкой.
- Ты спал с этой штукой? - он кивнул на книгу. - Молиться забывай, но читать - никогда.
- И тебе доброе утро, - пробормотал Авель, откладывая том на подушку. - Что случилось?
- А ты разве не слышал? Дон Лоренцо приезжает. Все на ушах. Нас с тобой отправили помогать встречать. Одевайся быстрее, брат Марио уже ворчит.
Авель вздохнул. День начинался с мира, а продолжался тревогой. Он встал, привёл себя в порядок и вместе с Лукой направился во двор монастыря.
Карета Лоренцо прибыла почти к полудню. Она была вычурная, украшенная позолотой, на дверце - герб семьи. Дон Лоренцо вышел неспешно, будто вся земля принадлежала ему. Высокий, плотный, с поджатыми губами и манерой держать подбородок чуть выше уровня взгляда остальных. На пальцах - по кольцу на каждом. Камни горели, как глаза у хищника.
Он бросил взгляд на толпу встречающих. Его взгляд был ледяным и ленивым. Но когда он проходил мимо группы молодых послушников, глаза его задержались - на двое дольше, чем требовала вежливость.
Особенно - на Авеле.
Тот чувствовал, как взгляд скользит по нему, как чужая рука. Лука, стоявший рядом, незаметно кашлянул и наклонился к нему:
- Этот тип... мне от него всегда мерзко.
Авель ничего не ответил. В груди было липкое чувство - не страх, но нечто похожее. Внутренний инстинкт, который не умеет объяснять, но точно говорит: остерегайся.
И в этот момент, словно почувствовав, Рафаэль появился на крыльце. Его глаза встретились с глазами Авеля - коротко, строго, и Авель заметил что то изменилось во взгляде Рафаэля.

После обеда все собрались в главном зале монастыря - просторном, с высокими сводами и мозаиками, в которых прятались ангелы и святые. Солнце падало через цветные витражи, окрашивая стены и лица молящихся. В этот час тишина должна была стать звуком - и хор послушников запел.
Авель стоял ближе к центру. Голос у него был светлый, чистый, словно льющийся из глубины, где не было ни лжи, ни шума. Он не пел, чтобы показаться - он пел, потому что не мог не петь. И в этот момент все стены, своды и даже небо за окнами, казалось, прислушивались.
Но на пике хора, когда воздух был натянут, как струна, раздался голос, грубый, слишком громкий для молитвенного зала:
- Кто этот мальчик с таким голосом?
Пение замерло. Монахи переглянулись. Лоренцо, не дождавшись ответа, сам продолжил:
- Тот, в центре. Он - Авель, верно?
Несколько голов повернулись. Рафаэль стоял сбоку, ближе к алтарю. Он молча смотрел на Лоренцо.
- Я хочу поговорить с ним. Позже. Лично.
Он не спрашивал. Он говорил, как тот, кто давно привык, что никто не отказывает. И он снова бросил взгляд на Авеля - долгий, пристальный, почти голодный.
Авель чувствовал, как в зале стало душно. Будто голос его, который только что пел, теперь стал уликой. Он опустил глаза, не зная, что сказать. Рафаэль не двигался. И всё, что оставалось - это тишина, снова сжавшаяся в зале, пока хор медленно возвращал ноту за нотой.

Позже, когда солнце начинало склоняться к закату, Авеля пригласили в зал приёмов - тёплое помещение с массивными шторами, мягкими коврами и запахом вина, смешанного с ладаном. Дон Лоренцо сидел в кресле с высокой спинкой, его кольца блестели в свете свечей, как змеиные глаза.
Авель вошёл и поклонился. Он чувствовал себя чужим среди всех этих дорогих тканей и тяжёлого воздуха.
- Авель, - с ленивой улыбкой произнёс Лоренцо. - Какое прекрасное имя. Чистое, почти эфемерное... Как и твой голос. Я слушал тебя сегодня - и, признаюсь, был тронут.
- Благодарю, синьор, - тихо ответил юноша.
- Ты словно поёшь не от мира сего. Тебе здесь... тесно, не так ли?
Авель ничего не сказал. Лоренцо продолжал, вставая и медленно подходя ближе:
- Ты ведь знаешь, что я могу многое. В Риме у меня связи - музыкальные школы, меценаты. Если бы ты был под моей опекой, ты бы не знал ни нужды, ни одиночества. Я мог бы стать тебе... чем-то вроде отца.
Он положил руку Авелю на плечо - чуть дольше, чем позволяла простая доброжелательность. Авель слегка напрягся, но не отстранился.
- Ты заслуживаешь большего, мальчик. Этот каменный мир не должен быть твоей тюрьмой. Я могу сделать так, чтобы ты стал тем, кем должен быть. Легендой.
Авель молчал. В груди было странное ощущение - между лёгкой лестью и тревогой. Часть его вдруг подумала: А что, если?.. Представить Рим, свободу, сцену - это было заманчиво.
Но что-то внутри подсказывало: не сейчас, не с этим человеком.
- Я... благодарен за ваше предложение, синьор. Но... я должен подумать.
Лоренцо усмехнулся, как будто и не ожидал иного:
- Конечно. Подумай. Но не слишком долго. Такие возможности - редкость. Как и такие голоса.
Он повернулся, отпуская его. Авель поклонился и вышел, не ускоряя шаг - но за дверью его сердце билось быстрее. Не от радости.
От чего-то другого.