Завет Влюбленных

Пальцы Иветт, испачканные багровой кровью, побелели от напряжения, сжимая окованную серебром рукоять клинка. Лезвие Псевдохризоса, в последний раз рассекая гнилую плоть, издало отвратительный, булькающий звук, заставляя ее поморщиться. Вытащив клинок из пирита тела поверженного стригоя, она грубо вытерла окровавленное острие о свои черные брюки, не обращая внимания на то, что они теперь безнадежно испорчены.

– Браво, Иветт, – раздались медленные, издевательские хлопки, сопровождаемые четким, уверенным цокотом высоких каблуков. Она сразу узнала этот голос. Верховная. – Полгода в Ордене – и ты сражаешься наравне с лучшими воинами. На твоем месте, я бы задумалась, почему так быстро, так... неестественно быстро.

– Это ведь вы выпустили этих тварей сюда? – спросила Иветт, ее голос звучал ровно, но в нем чувствовалась скрытая ярость. Она знала ответ, но ей нужно было услышать это от нее. – Чтобы полюбоваться на то, как я их убиваю?

Верховная одарила ее ледяной, змеиной улыбкой, от которой по спине пробежал холодок.

– Почему же обыкновенная целительница, подававшая надежды лишь в этом ремесле, вдруг воспылала страстью к сражениям? Оружие, магия... – Элеанор грациозно проигнорировала ее прямой вопрос, словно он был недостоин ее внимания. – Может быть, потому что ты вовсе не простая целительница, а нечто гораздо большее, нечто... особенное? Как ловко ты провела этих простофиль из Совета, заставив их поверить в твою легенду.

И она разразилась резким, ледяным смехом, от которого воздух словно стал еще холоднее.

– Я никого не обманывала, – выпалила Иветт, делая шаг вперед. Ее голос, внезапно окрепший, все же предательски дрогнул, выдавая внутреннее волнение. Она сжала кулаки, чувствуя, как ногти впиваются в кожу ладоней.

– Неужели, – Верховная презрительно скривила губы, – ты, как и все остальные, просто не знала правду о своем происхождении?

Иветт, нахмурившись, вопросительно посмотрела на женщину. Ее взгляд, обычно такой уверенный и пронзительный, сейчас выражал растерянность и недоумение.

– Что вам известно? – спросила она, стараясь сохранить спокойствие, но в голосе звучала тревога.

– Например, то, что ваша неразлучная компания была в поместье Винсента в тот самый вечер, когда туда прибыла я, – Ее губы тронула зловещая ухмылка, обнажая ряд ровных, белых зубов. – Что, думала, я не узнаю? Не замечу ваше присутствие? Портал выбросил вас на самой окраине Оникса, вдали от посторонних глаз. Догадываешься, почему?

Тело Иветт словно сковало льдом. Холод страха пронзил ее до самых костей. Она почувствовала, как земля уходит из-под ног.

– Вы называете его Винсентом? – Сама не зная, почему именно этот вопрос вырвался у нее, Иветт произнесла его почти шепотом. – Его ведь зовут Иварт.

– Ах, точно, – Верховная притворно удивилась, картинно вскинув брови. – Совсем забыла, что ты знаешь его настоящее имя. Этот самовлюбленный мальчишка решил одним махом оборвать связь со своим прошлым, назвав себя Винсентом. Какой же наивный идиот, – Она презрительно поморщилась, словно откусила лимон. – Думал, что сменой имени можно изменить свою судьбу? Как глупо...

Верховная сделала шаг вперед, ее тень надвинулась на Иветт, словно хищная птица, готовая к броску.

– А знаешь, Иветт, почему он так стремился скрыть свое прошлое? Потому что это прошлое... напрямую связано с тобой. С твоей настоящей сущностью.

– Я хочу знать ответ сейчас, – твердо произнесла Иветт, отступая на шаг. Ее решительный тон не вязался с тревогой, отражавшейся в глубине ее голубых глаз. – Что вам известно обо мне? Что от меня хочет этот деспот?

– О, моя дорогая, – промурлыкала Элеанор, медленно приближаясь к девушке. Ее рука, в тонкой кружевной перчатке, скользнула по щеке Иветт, касаясь ее кожи ледяным прикосновением. – Тебе не терпится узнать правду? Это похвально... – Она слегка наклонила голову, изучающе глядя ей в глаза. – Но поверь мне, знание не всегда приносит облегчение. Иногда неведение – это благословение.

Она сделала еще один шаг, сокращая расстояние между ними до минимума. Иветт чувствовала ее дыхание на своей коже, ощущала исходящую от нее волну опасности.

– Ты скоро сама все узнаешь, – прошептала Элеанор, ее голос звучал словно змеиное шипение. – Не переживай, моя дорогая. Всему свое время. А пока... – Она резко отдернула руку, и в ее глазах вспыхнул зловещий огонек.

Позади Верховной вдруг разверзлась черная, пульсирующая воронка портала, заполняя затхлое помещение зловещим гулом. Ветхое здание заброшенного дома, и без того дышавшее на ладан, заходило ходуном, скрипя и осыпаясь трухой. Сильный, неистовый поток ветра, вырвавшийся из портала, трепал волосы Иветт, словно пытаясь вырвать их с корнем. Она зажмурилась, инстинктивно закрываясь руками, пытаясь хоть как-то защититься от надвигающейся бури.

– Отойди от неё, дрянь! – раздался яростный крик Меланты, словно гром среди ясного неба, и следом за ним послышался звук с треском выбитых дверей. В помещение, словно вихрь, ворвались Конрад и Кьеран, их лица были искажены яростью. Верховная обернулась на шум, но ее лицо оставалось невозмутимым, словно она ожидала этого вторжения.

– Думали, выждать лучший момент, да? – с насмешливой улыбкой спросила она, ее голос сочился сарказмом. – Вы правы, мои дорогие, этот момент настал.

С этими словами, словно молния, она метнулась к ошеломленной Иветт и грубо, с нечеловеческой силой, швырнула ее прямо в зияющую пасть портала. Кьеран застыл, словно пораженный электрическим током, его глаза широко распахнулись в немом ужасе. Словно в замедленной съемке он рванулся к порталу, отчаянно пытаясь схватить Иветт, но было слишком поздно. Мерцающая завеса энергии сомкнулась, отрезав его от нее.

— Вот об этом я и говорила, Кьеран, — прозвучал спокойный, почти равнодушный голос Элеанор. В его ровном тоне сквозила нескрываемая уверенность и даже торжество. — Правда, я опустила некоторые... незначительные подробности. – Она лукаво улыбнулась, и в этой улыбке не было ни грамма тепла, лишь ледяная, расчетливая жестокость. – Мой план... блистательно осуществился. Всё прошло в точности, как я и рассчитывала.

Конрад и Меланта, словно очнувшись от леденящего душу кошмара, медленно приблизились к Кьерану. На их лицах застыла сложная палитра эмоций: растерянность, ужас, гнев и растущее недоверие. Конрад с трудом сдерживал ярость, его челюсти ходили ходуном, а кулаки сжимались до тех пор, пока костяшки не побелели, словно от прикосновения смерти. Меланта понурила голову, ее лицо скрывала тень, но было видно, что ее взгляд полон невысказанной тревоги и мрачного предчувствия. Кьеран дрожал. Не от страха. От всепоглощающей, испепеляющей ярости, грозившей вырваться наружу и смести всё на своем пути.

— Какая трогательная легенда, — прошипела Элеанор, ее голос сочился ядом. — Истинный сосуд порядка и его преданная целительница.... Как жаль, что боги оказались столь близоруки в своем выборе. Переродившийся сосуд баланса обязан исполнить свое предназначение. И, увы, Кьеран, это предназначение не имеет к тебе никакого отношения.

– Что ты сказала? – Голос Кьерана был ледяным, в каждом звуке сквозило презрение и нарастающая угроза.

Верховная сначала издала короткий, нервный смешок, а затем разразилась громким, торжествующим хохотом, больше похожим на истерику.

— Теперь... ее судьба, наконец, сложится так, как и должна! Все идет по плану! Идеально! – продолжала она, каждым словом словно вбивая гвозди в крышку гроба. Элеанор медленно повернула голову, окинув взглядом разрушенный зал, пустой и безмолвный. В этой зловещей тишине кричала ее победа. Ее смех становился все громче и неистовее, пока, наконец, не достиг апогея, заставив стекла ветхого здания вздрогнуть и рассыпаться на тысячи осколков, словно хрустальный дождь, обрушившийся на пол. В тот же миг, словно по команде, Элеанор окутал густой, непроницаемый темный дым. Это был не обычный дым, а живая, пульсирующая сущность, словно зловещий, дышащий организм, который рос и клубился вокруг нее, поглощая ее в своей тьме. Элеанор, подобно безумной богине, вскинула руки к небу, и из ее тела, словно из черной дыры, начали вырываться клубы дыма, освобождаясь из-под ее контроля. Они вырывались наружу, просачиваясь сквозь разбитые окна, устремляясь в ночную тьму, словно стая демонических птиц, покидающих клетку. Меланта не отрывала взгляда от Элеанор, словно завороженная. Ее губы беззвучно шептали молитву, но слова застревали в горле, не в силах прорваться сквозь волну необъяснимого ужаса. Ее руки тряслись, как осенние листья на ветру. Она почувствовала, как ледяной холод пронзает ее до самого сердца.

— Это... — прошептала она, ее голос был едва слышен, но в нем звучала такая паника, что заставила Кьерана и Конрада вздрогнуть. — Это... первозданный Хаос, Кьеран. Он все это время был в ней, и она его выпустила.

В тот же миг тело Элеанор содрогнулось в страшных конвульсиях. Ее трясло, словно в лихорадке, лицо исказилось в гримасе нечеловеческой боли, или, возможно, чего-то гораздо более зловещего. Она закатила глаза, и из ее рта вырвался предсмертный хрип, полный агонии и отчаяния. А затем – ее безжизненное тело рухнуло на холодный, сырой пол, оставив после себя лишь густой, темный дым, который медленно рассеялся в воздухе, словно злые духи, растворяющиеся в пустоте. Наступившая тишина была оглушительной, давящей, словно могильная плита, придавившая их к земле. Она была настолько густой, настолько пронзительной, что, казалось, можно услышать, как бьются их сердца, отсчитывая последние секунды жизни. В воздухе все еще витал легкий, едкий запах серы, напоминая о том, что здесь произошло. Осколки стекла, рассыпанные по полу, словно звезды на черном полотне ночи, отражали тусклый свет луны, создавая призрачные отблески прошлого ужаса. Кьеран стоял, бледный как смерть, и неподвижно смотрел на тело Элеанор, распростертое среди осколков, словно принесенное в жертву неведомым силам.



***
Иветт стояла неподвижно, словно статуя, высеченная изо льда. Её бледное лицо было безжизненным, глаза пустыми, словно отражающими бесконечную ночь. Её дыхание было едва заметным, словно последний вздох угасающего пламени. Она не чувствовала ни холода, ни страха, ни боли. Она просто существовала, словно тень самой себя, заблудившаяся в мрачном лабиринте пустоты. Вокруг нее бушевала буря, разрушались миры, но она оставалась неподвижной, отрешённой, словно не принадлежала этому миру. Её разум был пуст, лишен всяких мыслей, словно чистый лист бумаги, на котором ещё предстоит написать новую, мрачную историю. Время потеряло свой ход. Десять минут? Час? Целая вечность? Она не знала, не чувствовала, не замечала. Всё слилось в один бесконечный миг, полный пустоты и безнадёжности. Она была потеряна. Потеряна навсегда.

– Я не чувствую ее внутри, Нигма! – Будто сквозь толстую пелену воды, словно из другого мира, послышался приглушенный, истеричный крик Иварта, полный отчаяния и гнева. – Она внутри неё, так ведь? Просто упрямится, не желает показываться? Скажи же мне, черт возьми, Нигма! Ты чувствуешь ее присутствие? Она там?

Тишина, нависшая над ними, давила своей тяжестью. Затем, медленно, как будто преодолевая невидимое сопротивление, прозвучал тихий, ровный голос Нигмы:

– Она внутри. Но спит глубоким сном.

Иварт зарычал от злости, его пальцы судорожно сжали плечи Иветт, причиняя ей нестерпимую боль, которую она, впрочем, даже не заметила.

– Разбуди ее! – прорычал он. – Немедленно разбуди ее! Я хочу поговорить со своей сестрой! Я ждал этого сто лет!
– Наберись уже терпения, наконец! – Рявкнула Нигма, нарушая зловещую тишину своим резким голосом. – Дождался слияния с первозданным Хаосом, дождешься и её пробуждения. Разве я когда-нибудь тебя подводила?

Нигма подошла ближе к Иветт, пристально разглядывая ее лицо. Ее губы беззвучно шептали слова на древнем, забытом языке, ее взгляд казался направленным в никуда, словно она пыталась заглянуть в самую душу девушки.

– Этот сон... – пробормотала она, скорее себе, чем Иварту. Она заперла себя там добровольно. Это будет непросто.

Она повернулась к Иварту, и в ее глазах мелькнула тень.

– Но я сделаю это, – пообещала она. – Я разбужу ее. Я вытащу ее из этого сна. Но ты должен дать мне время.

Иварт, все еще кипящий от нетерпения, с трудом сдержал гнев. Он понимал, что Нигма – единственная, кто может ему помочь.

– Хорошо, – прорычал он, стараясь придать подобие спокойствия, хотя внутри все клокотало от ярости и нетерпения. – Я дам тебе время. Но не слишком много, Нигма. Помни, что мое терпение не безгранично.
– И еще кое-что, – добавила Нигма, не глядя на него, словно обдумывая каждое слово. – Тебе тоже придется общаться с ней. Не с твоей сестрой, а именно с Иветт. Попытайся достучаться до ее сознания, убеди ее сотрудничать с тобой. Возможно, если она откроется тебе, если она перестанет сопротивляться - это ускорит пробуждение. Если ты будешь убедителен, она ослабит хватку.

Она, наконец, повернулась к Иварту, и ее взгляд, пронзительный и холодный, словно лезвие, вонзился в его душу.

– Но помни, Иварт, – предостерегла она. – Она не твоя сестра. Она – Иветт. И если ты перейдешь черту, если ты попытаешься причинить ей вред... я не смогу тебе помочь. И тогда ты потеряешь все. Навсегда.


***
Кьеран, словно каменная статуя, неподвижно сидел за массивным дубовым столом, украшенным причудливой резьбой. Его лицо было бледным, глаза пустыми, словно отражающими бесконечную тоску. Он казался оторванным от реальности, погружённым в глубину своих мыслей, в мрачный лабиринт боли и отчаяния. Вокруг него царила полная, давящая тишина, нарушаемая лишь тяжёлым дыханием Конрада и робким шелестом платья Меланты. Конрад и Меланта сидели рядом, то беспокойно переглядываясь между собой, то с сожалением смотря на опустошённого, потерянного друга. Они не знали, какие слова могут утешить его, как можно заполнить эту зияющую пустоту, которая поглотила его душу.

Звенящую тишину нарушил тихий, но полный решимости голос Меланты:

— Кьеран, мы сделаем всё, чтобы уничтожить этого мерзавца, — проговорила она, глядя ему прямо в глаза. В её голосе не было сомнения, лишь твёрдая вера в справедливость. — Клянусь, мы вместе. И мы вернём Иветт. Мы обязательно её вернём. Она не должна остаться с этим монстром.

Мужчина, поддавшись тяжести отчаяния, устало опустил голову, его взгляд бессильно устремился на собственные руки, лежащие на столе. Правая рука, крепко сжатая в кулак, побелела до кончиков пальцев, выдавая его внутреннюю борьбу. Левая же, словно пытаясь успокоить бушующую бурю, крепче сомкнулась на запястье правой, отчаянно стараясь унять дрожь и вернуть хоть какое-то подобие контроля. Он знал, что Меланта права. Он не имел права сдаваться, не имел права поддаваться отчаянию. Но тяжёлые чувства, обрушившиеся на него сразу, словно снежная лавина, оглушили, парализовали, сделали его слабым, обессиленным, разбитым. Боль от потери любимой, чувство вины за то, что не смог защитить, страх за её жизнь, слились в один огромный ком, который душил его, не давая дышать.

— Мы должны попытаться, Кьеран, — прошептала Меланта, её голос был полным уверенности, надежды, поддержки.
Внезапно, рассеивая мрачную атмосферу, нарушив тягостное молчание, заговорил Конрад. Его голос, обычно сдержанный и спокойный, сейчас звучал уверенно и твердо, словно сталь. Он протянул ладонь вперед, жестом, приглашающим к объединению, к поддержке, к единству.

— Мы вместе против целого мира, брат, — сказал он, смотря Кьерану прямо в глаза. — Ваша с Иветт связь, твоя любовь к ней - это сила, способная противостоять всему Хаосу. Никогда не забывай об этом.

Меланта удивлённо улыбнулась, явно не ожидая подобного от Конрада. Её глаза заблестели от слёз, но это были слёзы не только горя, но и надежды. Она быстро смахнула их и, без колебаний, положила свою ладонь поверх ладони Конрада.

— Вместе! — подтвердила она, её голос был полным решимости.
Где-то глубоко внутри, в грудной клетке Кьерана, словно занозой в сердце, острой болью пронзило чувство вины. Всё это время, поглощённый собственным горем, ослеплённый отчаянием, он думал только о себе, забыв о других, о тех, кто тоже страдал, о тех, кто готов был поддержать. Гнев и отчаяние, до этого обрушившиеся на него неудержимой лавиной, медленно начали отступать, уступая место новому чувству, медленно зарождающемуся в его сердце. Теперь же, глядя на Меланту, на её непоколебимую уверенность, на её стальную решительность, он ощутил что-то внутри, какую-то неведомую силу, не позволяющую сдаться, подняться с колен, продолжить борьбу.

Он медленно выпрямился, освобождая свои руки, положив их на холодную поверхность деревянного стола. Глубоко вздохнув, словно набирая в лёгкие свежий воздух, он снова встретился взглядом с Мелантой. К его собственному удивлению, его взгляд, ещё мгновение назад пустой и потерянный, теперь отражал ту же решимость, ту же непоколебимую уверенность, которая, словно яркая звезда, гордо мерцала в её собственных глазах.

— Вместе, — твёрдо ответил он, повторяя её слова. Его голос был спокойным, но в нём слышалась новая сила, новая надежда, новая вера в победу.

***
Дни в поместье Иварта слились воедино, превратившись в бесконечную, монотонную череду мрачных и однообразных часов. Солнце, проникающее сквозь узкие окна тюремной комнаты, не приносило тепла и света, а лишь подчёркивало холод и мрак, царящие внутри этих стен. Пробуждение, похожее на возвращение из небытия, каждый раз сопровождалось ощущением безысходности и тяжёлой апатии. Еда, безвкусная и однообразная, лишь поддерживала физическое существование, не принося никакого удовольствия. Одиночество, словно липкая паутина, окутывало её сознание, отрезая от внешнего мира, от воспоминаний о прошлой жизни. Бесконечные часы, проведённые в пустой комнате, наполненные только тяжёлыми мыслями и болезненными воспоминаниями, тянулись мучительно медленно, словно каждая минута была равна целой вечности. Надежда, ещё недавно горевшая в её сердце, постепенно угасала, оставляя после себя лишь пустоту и отчаяние. Дни в поместье Иварта были похожи один на другой, словно отражения в кривом зеркале, напоминая о её беспомощности и близости конца.

Её насильно пичкали отравой, заливая горькую, обжигающую жидкость в глотку. Каждый раз, когда Нигма приближалась с флаконом в руках, Иветт охватывал леденящий ужас. Она сопротивлялась изо всех сил, пытаясь вырваться из цепких рук ведьмы, но её усилия были тщетны. Нигма, словно бесчувственная кукла, не реагировала на её крики и мольбы, продолжая выполнять свою жуткую работу. Жидкость, попадая внутрь, обжигала горло и желудок, вызывая тошноту и головокружение. Сознание затуманивалось, тело слабело, и девушка погружалась в беспросветную пучину тьмы, в мир галлюцинаций и кошмаров. Каждый раз, очнувшись, она чувствовала себя ещё более обессиленной и сломленной. Отравленная жидкость разрушала её тело и разум, лишая воли и памяти. Они хотели, что бы она забыла своё прошлое, своих друзей, свою любовь. Единственное, что оставалось в её сознании, это лицо Иварта, его безумный взгляд, его властный голос. Он стал её тюремщиком, её хозяином, её единственной реальностью. Иветт чувствовала, как превращается в марионетку в его руках, теряя свою личность, свою сущность.
В сознании Иветт, где ещё недавно жили яркие воспоминания и светлые образы, воцарился хаос. Реальность, постепенно растворяясь, уступила место галлюцинациям, наполненным мрачным, уродливым отчаянием. Она видела чудовищ, ужасных и бесформенных, мелькающие в темноте тени, тянущиеся к ней когтистыми лапами, странных существ, насмешливых, похожих на людей, но заполненных какой-то жуткой, леденящей кровь тьмой. Они окружали её, окружали со всех сторон, надвигаясь, словно голодные волки, заползали в голову, опутывая сознание липкой паутиной страха, шептали ей ужасные вещи, от которых кровь стыла в жилах.

Просыпаясь ночью от собственного крика, сердце её колотилось, как пойманная в клетку птица, она судорожно вздыхала, пытаясь убедить себя, что это всё сон, кошмар, который уже закончился. Она ощупывала руками пустую постель, лихорадочно оглядывая комнату в поисках Кьерана, словно он мог материализоваться из воздуха. Кричала его имя, надрывая горло, плакала навзрыд, её рыдания разносились эхом по пустой комнате, словно мольбы, обращённые в никуда. Но вместо Кьерана приходила лишь Нигма, безмолвная и бесстрастная, снова и снова заливая ей в рот новую порцию горького зелья, превращая реальность в бесконечный кошмар. С каждым глотком этой отравы она теряла частичку себя, частичку своей памяти, частичку своей души. И с каждым днем она всё больше превращалась в тень самой себя.

Кошмары стали не просто случайными гостями в её сознании, а неотъемлемой частью её реальности, пронзительно мрачными и жестокими снами, стершимими грань между явью и бредом. Каждую ночь, погружаясь в сон, она уже не закрывала глаза в надежде на отдых, а с тяжёлым сердцем готовилась к новой встрече с миром страха, с её собственным внутренним миром, который, казалось, только на миг погружался в сон, чтобы сразу же восстать во всей своей ужасающей красе. Они, эти порождения её страхов, словно живые существа, плели вокруг неё сети, словно в силках, запутывая её в своих липких паутинах, не давая вырваться на свободу. Всё вокруг неё было словно покрыто плотной, непроглядной тьмой, и только слабый, тусклый свет луны, проникающий сквозь узкое окошко её тюремной комнаты, пытался пробиться сквозь эту тьму, очерчивая призрачные силуэты предметов мебели, которые в полумраке казались ещё более угрожающими. Даже этот слабый луч света не приносил облегчения, а лишь подчёркивал глубину мрака, царящего в её сердце. Сны превратились в пытки, каждая ночь — в бесконечную агонию, а Иветт — в заложницу своего собственного страха.

***

Кьеран сидел, словно погребенный под лавиной хаоса – древние свитки были разбросаны по столу, словно осенние листья, сорванные с деревьев и безжалостно растерзанные ураганом. Его пальцы, измазанные чернилами, лихорадочно листали пожелтевшие страницы, отчаянно цепляясь за каждую строчку, за каждое слово, в надежде найти хоть малейшую подсказку, намек на решение, которое поможет остановить безумие Иварта, уничтожить его, готового поглотить мир в своей бездонной тьме. Но его мысли, раз за разом возвращались к ней, к Иветт, к тому, что она заточена в мрачных стенах поместья Иварта, в смертельной опасности, возможно, сейчас испытывает невыносимые муки и страдания. Сердце сжималось от нестерпимой боли, словно в тисках, кровоточа от бессилия и безнадежности. Ему казалось, что он слышит ее тихий, отчаянный плач, ее безмолвные молитвы о спасении, и этот призрачный зов сводил его с ума, лишал рассудка.

— Кьеран! – звонкий, словно набат тревоги, голос Меланты внезапно ворвался в тишину библиотеки, вырывая его из омута мрачных дум и возвращая в реальность. – Старейшины ждут тебя. Время пришло.

Он вздрогнул, словно от удара током, и поднял тяжелый взгляд, полный муки и отчаяния, на Меланту. Ее лицо, обычно лучащееся радостью и оптимизмом, сейчас было серьезным и встревоженным, а в глазах, обычно искрящихся весельем, плескались сочувствие и глубокое понимание его боли. Она чувствовала его страдания, переживала за Иветт так же, как и он.

Брюнет медленно, словно преодолевая невидимое сопротивление, отложил в сторону пожелтевший свиток, устало провел рукой по спутанным волосам, заправляя непослушную прядь за ухо, и с трудом кивнул, соглашаясь. Он понимал, что момент настал, что пора действовать, несмотря на то, что сердце, разум и тело, всё тянулось к Иветт, умоляло быть рядом с ней в эту самую минуту, защитить ее от всего зла. Он глубоко вздохнул, собираясь с силами, и встал из-за стола, покидая библиотеку вслед за Мелантой. Каждый шаг казался невероятно тяжелым, словно на его плечах лежал груз, выкованный из чистого свинца.

– Я хочу забрать её оттуда, – проговорил он тихо, словно боясь нарушить хрупкую тишину. – И как можно скорее.

– Мы все этого хотим, Кьеран, – мягко возразила Меланта, стараясь успокоить его бушующие эмоции. – Но сейчас нам нужна холодная рассудительность, а не слепые эмоции, которые могут погубить все. У старейшин есть план. Возможно, это наш единственный шанс спасти Иветт, не подвергая мир еще большей опасности. Мы не можем его упустить, Кир.

Кьеран замолчал, стараясь переварить ее слова, осознать всю ответственность, лежащую на его плечах. Меланта права, как всегда. Он не может позволить себе потерять рассудок, дать волю своим эмоциям. Он должен собраться с силами, действовать обдуманно и осторожно, прислушаться к советам мудрых старейшин. Ради Иветт. Ради спасения мира от надвигающейся тьмы.

– Хорошо, – сказал он, наконец, встречаясь с Мелантой решительным взглядом, в котором отражалась новая надежда. – Пойдём. Я выслушаю их план. И сделаю все, что в моих силах, чтобы спасти Иветт.



***
Иварт купался в лучах довольства. Пригласив приближенных на очередной пир в своем поместье, он, возвышаясь над ними, вещал о своих триумфах. До Иветт шум празднества доносился приглушенно, словно она находилась под толщей воды. Она стояла у огромного окна, прислонившись лбом к холодному стеклу, и с тоской вглядывалась в бездонную тьму ночи.

– О, я наконец обрел то, к чему стремился веками, – раздался за ее спиной мягкий, обволакивающий голос Иварта, словно шепот искусителя. Он медленно подошел к ней, его лицо сияло триумфом. – Первозданный Хаос, сестра моя, теперь един со мной. Я стал тем, кем всегда должен был быть!

– Сестра? – Лишь это вымолвила она, даже не удостоив его взглядом.

– Ты, – Иварт устало провел рукой по волосам, в его взгляде читалась смесь превосходства и снисходительности, – ее болезненное эхо, реинкарнация прошлого, навязчивое воспоминание, от которого я не мог избавиться. Ты была моей проблемой, моим проклятием, но теперь.... Теперь все изменилось. Ты оказалась ключом, отворившим врата Хаоса. Но что еще важнее – ты помогла сорвать печати, сковавшие твою истинную силу. Радуйся, сестра! Ты обрела то, что по праву тебе принадлежит!

— Не смей меня так называть! — прорычала Иветт, чувствуя, как кровь вскипает в её венах, как гнев поднимается в ней волной, сметая остатки страха и отчаяния. Она, собрав все силы, поднялась на ноги, её взгляд, наполненный ненавистью, прожигал Иварта. — Я не твоя сестра! Я хочу домой!

— Твой дом теперь здесь, Иветт, — ответил Иварт, его голос был холодным, непреклонным, словно приговор. Он медленно подошёл к ней, его глаза горели безумием и страстью. — Ты никогда не вернёшься в Орден! Ты принадлежишь мне! Мы вместе будем править этим миром! Ты и я! Как брат и сестра! Навсегда!

Иветт замотала головой, как раненная птица, отчаянно пытаясь вырваться из ловушки ужаса. Его слова, леденящие душу, словно удар колокола, набатом звучали в её голове, разрывая сознание на части.

— Нет! — закричала она во весь голос, её крик был полным боли, отчаяния, ужаса. Слёзы, горячие и горькие, хлынули из её глаз, словно ручьи, омывая её бледное лицо. — Нет! Нет! Нет!— повторяла она снова и снова, словно мантру, пытаясь отвратить неизбежное.

— Угомони её, Нигма, — приказал Иварт, его голос был ровным, безразличным, словно он говорил о сломанной игрушке.

Ведьма, до этого момента стоявшая поодаль и не издающая ни звука, словно тень, скользнула вперёд, её движения были быстрыми и точными, словно у змеи, готовящейся к броску. В её руке появился флакон с белесой, мутной жидкостью, от которой исходил сладковатый, тошнотворный запах. Она без малейшего колебания поднесла флакон к губам Иветт, насильно раскрыв их, и залила содержимое в её рот.

Девушка, захлёбываясь, судорожно закашляла. Жидкость, обжигающая и горькая, обожгла её горло. Она почувствовала, как сознание начинает меркнуть, как мир вокруг расплывается, превращаясь в бесформенное пятно. Её тело, потеряв опору, рухнуло на пол, погружаясь в мрачную, беспросветную пучину тьмы.

***
Смерть Верховной Элеанор, словно молния, поразила правящий Совет. Бразды правления, пусть и временно, скользнули в руки Арвена, дяди Кьерана. В кабинете почившей, где мерцали свечи, отбрасывая зловещие тени на лица пяти старейшин, раздавался гул голосов. Арвен, бледный и взволнованный, пытался перекричать перешептывания и споры, чувствуя, как тяжесть власти давит на его плечи.
Широкие двери зала с тихим скрипом отворились, пропуская Кьерана и Меланту. В полумраке, освещенном лишь мерцанием факелов, стоял длинный дубовый стол, за которым восседали старейшины. В конце стола возвышалась фигура Арвена, его лицо, как всегда, было исполнено сдержанной силы. В его глазах Кир уловил проблеск сочувствия, но и стальную решимость. Воздух был наэлектризован ожиданием. Все взгляды устремились на Кьерана, словно оценивая его готовность к предстоящей битве. Арвен кивнул, приглашая их занять свои места.

– Кьеран, – произнес Арвен, нарушая гнетущую тишину зала. Его голос, обычно мягкий и доброжелательный, сейчас звучал твердо и весомо, словно молот, обрушивающийся на наковальню. – Я прекрасно понимаю, что ты и твои верные друзья жаждете как можно скорее проникнуть в поместье Иварта и освободить Иветт из его лап. Однако, уверяю тебя, это будет равносильно подписанию смертного приговора.

Кьеран, с трудом сдерживая рвущиеся наружу эмоции, нетерпеливо прикусил губу, сжимая кулаки под столом. Ярость, страх, отчаяние – все эти чувства бурлили внутри него, словно неистовый шторм, грозя затопить его разум и лишить рассудка. Но он старался держаться, сохранять концентрацию, понимая, что сейчас ему необходимо слушать, обдумывать и бороться, а не поддаваться слепым эмоциям.

– У нас есть план, – продолжил Арвен, обводя взглядом собравшихся старейшин. В его взгляде читалась надежда, смешанная с тревогой. – Мы смогли выйти на контакт с высшими силами, с самими богами. Они пообещали посетить нас в течение этой недели, чтобы направить нас и дать совет, как поступить дальше. До этого момента, Кир, мы должны ждать.

– Чего ждать? – Ярость, сдерживаемая с огромным трудом, прорвалась наружу, и голос Кьерана прозвучал резко и отрывисто, словно выстрел. – Чего мы должны ждать? Пока этот безумный психопат превратит ее жизнь в ад, пока он сломает ее, пока с ней что-то случится?

– Нет, Кьеран, – спокойно возразил Арвен, стараясь сбить накал его ярости. В его голосе чувствовалась твердая уверенность и сочувствие. – Вспомни, что вас связывает. Ваша метка. Постарайся установить с ней контакт, почувствовать ее, поддержать ее. Иварт сделает все возможное, чтобы сломить ее волю, чтобы переманить ее на свою сторону. Это очевидно, он не остановится ни перед чем.

Кьеран закрыл глаза, кончиками пальцев коснувшись имени Иветт на своем запястье. И в этот момент он мог поклясться, что почувствовал тонкий, едва уловимый аромат лаванды, до боли знакомый и родной. В сердце Кьерана что-то щелкнуло, словно сжатая пружина, готовая распрямиться и высвободить всю свою энергию. В сгущающейся тьме отчаяния вдруг забрезжил слабый, но такой долгожданный проблеск надежды.