Часть 12
"Он всегда считал себя защитником.
Но теперь ему некого защищать — кроме себя."
омната Пау.
Комната была тёмной.
Только с экрана телефона в угол бился синий свет.
Без звука. Без движения.
Он в третий раз прокручивал видео, где Эмма смеётся в кадре, снятом после одного из матчей. Тогда она стояла рядом с ним — чуть ближе, чем надо, чуть дольше, чем друг. Тогда она называла его «Стена», а сама улыбалась, как будто никто другой не понимал её так.
Сейчас он смотрел и не узнавал себя.
Он был там.
Но сейчас его там не было.
Не внутри неё. Не внутри её жизни.
Он выключил экран.
Остался в тишине.
Тишина резала хуже шума.
Потому что в ней были все слова, которые он не сказал.
⸻
День назад.
Раздевалка. После тренировки.
Он услышал.
Случайно.
Мимоходом. Через Гави.
— Эй, ты видел, что говорят? Что это Марк распустил весь слух? Сам подкинул сторис, сам подогревал.
Он не сразу понял, о чём речь.
А потом — понял.
Она пошла поговорить с ним. С Марком.
С тем, кто стал частью их несуществующего романа.
Пока он — Пау — стоял в стороне.
"Молчал.
От страха?
От гордости?
От того, что не знал, как признать: я влюблён."
Он сидел на скамье и чувствовал, как грудь жмёт.
Не от боли — от вины.
⸻
Вечером. Стадион. Пустой.
Он пришёл туда просто... быть.
Где она бывала. Где они пересекались.
Где раньше была жизнь.
Теперь всё было странно.
Мяч летал по пустому полю.
Он сам себе делал навесы и сам же их перехватывал.
"Один.
Идеально.
Как и хотел, да, Кубарси?"
Он сел на газон.
Провёл рукой по траве.
И вдруг вспомнил, как она однажды сказала:
— Иногда ты такой надменный, что хочется тебя пнуть.
— Попробуй.
— Только если обещаешь не падать нарочно.
И он тогда улыбнулся.
А сейчас — сжал зубы.
Потому что её голос был слишком близко. А её — рядом не было.
⸻
Ночь. Дом.
Он не ел.
Почти не спал.
Футбол больше не казался игрой.
Он был фоном, не смыслом.
"Она ушла.
Но не от меня.
А от той моей версии, которая не смогла быть рядом."
Он держал в руке старую открытку, которую она оставила однажды в раздевалке — шутку, нарисованную ручкой:
«Колючке от Стены. Остерегайся контакта — может поцарапать».
Смешно.
Сейчас — больно.
Он приложил её к груди.
И просто сидел.
Долго.
Он смотрел в зеркало.
Уставший. Бледный.
Глаза будто выдали всё.
"Как легко терять.
Как сложно молчать.
Как страшно осознавать:
Ты больше не тот, на кого она смотрит."
Он не знал, как говорить.
Но знал:
Если он ничего не сделает —
она уйдёт.
Куда угодно.
К Мадриду. К кому угодно.
Главное — подальше от него.
А он...
Он не вынесет второй раз.
«Оборона — это про страх ошибиться.
А атака — про желание рискнуть, чтобы победить».
Утреннее собрание в тренажёрном зале обычно начиналось с дурацких шуток Ламина и упрёков Ханси Флик за опоздания.
Но в этот раз Пау вошёл первым, встал перед скамейкой для пресса и... замолчал.
Все шестеро, кто уже растягивался, удивлённо подняли головы.
— Парни, — он говорил ровно, но пальцы на бутылке дрожали, — мне нужна помощь.
Бальде отложил резинку для растяжки:
— Это о ней, да?
— Да.
Фермин кивнул Ламину: «Я же говорил».
— Ситуация простая, — продолжил Пау. — Я затупил. Молчал. Дал слухам вырасти. Теперь Эмма... держит всё внутри и работает как робот. А я... я ей больше не нужен.
— Не ной, — буркнул Гави, — говори план.
— Плана нет. Есть только цель: вернуть разговор. Вернуть нас. Но так, чтобы её стажировка не пострадала и никто не обвинил нас в нарушении правил.
На секунду повисла тишина. Потом Ламин поднял руку, будто на школьном уроке:
— Кто сказал, что правила нельзя обойти красиво? Давайте подстроим «случайную» встречу. Без камер. Без руководства.
Ферран щёлкнул пальцами:
— У неё завтра съёмка для блога клуба на старой гранатовой трибуне. Там никого— кроме тех, кого пригласит медиа-отдел. Я могу вложить список участников — и «случайно» добавить тебя.
— Только она догадается, — усмехнулся Фермин. — Надо, чтоб выглядело естественно.
— Естественно... — протянул Гави, — значит, нужна массовка. Давайте скажем, что это мини-челлендж: футболисты рассказывают о первых шагах в академии. Нас пригласят всех, а ты, Пау, расскажешь последним. Так у вас будет пять минут тишины до того, как свет погаснет.
Пау вдохнул, словно впервые за два дня:
— Парни, если это выйдет боком...
— Мы прикроем, — отрезал Бальде. — Барса — это не только титулы, но и семья.
На следующий день старая трибуна выглядела как съемочная площадка zumo-желаний: софты, штативы, микрофоны-пушку держал ассистент, а редактор монтировал хронограмму интервью. Эмма появилась с папкой вопросов и привычной прямой спиной.
— Сначала Ламин, потом Ферран, Бальде, Гави, — чек-лист лежал у неё на ладони. — В конце... Кубарси? Кто согласовал?
Ассистент пожал плечами:
— Сверху спустили. Там вроде будет спецролик о централах. Его комментарий нужен.
Эмма не подала вида, но бровь нехорошо дрогнула. «Спецролик»... конечно».
Съёмка началась. Ребята шутили, вспоминали, как впервые вышли на тренировочное поле «Хуан Гампер». Она улыбалась в такт, задавала уточняющие вопросы — всё правильно, без лишних эмоций.
Когда подошла очередь Пау, свет закатного солнца уже падал сквозь проломы трибуны. Эмма щёлкнула ручкой:
— Твой первый тайм, Кубарси.
Он сел на складной стул, глядя чуть в сторону камеры, но не на неё. Говорил медленно: про страх попасть в академию, про первую ошибку в юношестве, про то, как можно быть сильным и всё-таки бояться подвести. Голос дрожал еле-еле — слышно только тем, кто знал его слишком хорошо.
— ...а потом, — он сделал паузу, — ты понимаешь, что можно закрыться в обороне. Но если не рискнёшь выйти вперёд, не узнаешь, ради кого всё это.
Эмма почувствовала, как щека невольно тянется к слезе. Перевела взгляд на планшет: вопросов не осталось. Только этот — незаписанный:
— «А ради кого ты играешь сейчас?» — сорвалось само.
Свет выключился: батарея на правом софте села внезапно. Техническая пауза. Ассистент вышел за запасной. На площадке — полумрак и нечаянная тишина.
Они остались вдвоём.
Пау встал. Шагнул ближе.
— Ради кого? — повторил её вопрос уже без микрофона. — Ради той, кто однажды назвала меня Стеной и выдала, что стены нужны, чтобы защищать, а не прятаться.
В горле у Эммы встал ком.
— Ты сам её построил между нами, — шепнула она.
— Разбираю. Блок за блоком. Но... я медленный, Колючка.
— Не «Кол...» — она тряхнула головой. — Я думала, ты ушёл навсегда. А я — не из тех, кто бросает работу из-за слухов. Но и ждать тоже не могу вечно.
Он протянул руку, но не коснулся — только открыл ладонь, будто предлагал выбор.
— Я не прошу тебя бросать всё. Я прошу... дать мне шанс играть на той же стороне. Не на трибуне. На поле. Возьмёшь?
Её пальцы коснулись его ладони — сначала кончиками, неуверенно, потом крепче.
— Только если обещаешь: никакого молчания вместо слов.
— Слово.
— И никакого ухода в офсайд, как только станет сложно.
— Клянусь. Я останусь в игре.
В этот момент ассистент вернулся с батареей и включил свет, но увидел, что его «актеры» стоят рука в руку, и... тихо развернулся обратно, закрывая дверь.
Позже, в монтажной, Эмма пересматривала отснятое. Там было всё: смех ребят, серьёзность Пау и их короткий диалог, записанный случайно на резервный микрофон. Слова «я останусь в игре» звучали слабым эхом. Она задумалась, оставлять ли фразу. И решилась — пусть останется.
Потому что это была их истина: жизнь не свистит офсайд по чувствам. Пока ты движешься навстречу, ты в игре.
Барса выиграла следующий матч всухую.
Пау снова стал «Стеною».
Эмма написала про игру статью, в которой впервые появилось слово «мы» — и никто даже не заметил, кроме него.
Границы офсайда размываются, когда за линией тебя ждёт любовь.
⸻
Тт: qqlunaria