часть 3.
с того дня злополучного, Федор плохо спал. прошло около седьмицы с тех пор, как в последний раз повстречал Достоевский в лесу эту нечисть патлатую и вот он уже стал думать, что Микола, если и существует, то явно он не чёрт, а просто хлопец, а фантазия священника метаморфозировала Гоголя в нечто. вот и вновь, с этими мыслями, стоял он в подсобном помещении церкви, по просьбе епископа Романенко, выполняя бумажную волокиту.
— ах, забув я про тебе,—
вдруг раздался знакомый и донельзя ехидный голосок. и вместе с тем - запах.
— лучше бы и не вспоминал,—
— ой, та ну тебе. знаю ж, що сумував за мною. сни всякі спостерігав, а?—
насмешливо бормотал Гоголь, неспешно запуская руки свои вновь на шею священника. холодные и тонкие, с коготками, что слегка полосили по бледной коже.
а сны Фёдор реально видел. как будто, воссозданный день, когда он с сыном гончара ещё в Кимрах развлекался. вот только вместо невинного лица с веснушками и васильковыми глазами, с этими пухлыми губками, было ехидное и бледное лицо черта Миколы, почему-то обрамлённое цветами белых роз, что путались в его волосах и вскалывали кожу. суженные в прищуре серые глаза сверкали, с каждым стенанием от действий самого священника, сужаясь всё больше, пока на самом пике окончательно закрылись. изящный торс выгнулся, издавая последний, хрипловатый стон и Фёдор проснулся.
— откуда ты про сны знаешь, нечисть?—
тихо, сквозь зубы прошипел Фёдор, на что раздался звонкий смех, эхом отдающийся от стен подсобного, почти подвального помещения церкви. священник и дёрнуться не смел, ибо страхом сковало его тело. чёртик хихикнул, вновь провёл коготком у пульсирующей со страху сонной артерии на шее Фёдора и произнёс.
— де знаю, там більше немає,—
— любимая фраза твоя?—
— так само, як ти дітей любиш, священик,—
Фёдор раздражённо вздохнул, дёргано глядя на бумаги. ему хотелось было развернуться, да сломать, к остальным чертям, докучающему ему черту руки, или от злости, смешивающейя с волнением внизу, от запаха, исходившего, видимо, откуда-то с головы Миколки, хотелось попросту разложить его на столе и яростно совершить грешный акт, во имя мести.
— о, відчуваю, що хочеш,—
прошептал вдруг Гоголь прям на ухо священнику и засмеялася. запах усилился. видимо, устав бороться с собой, Фёдор решил - на всё воля Господня. с такими же мыслями, он и на Кимрах развлекался, но, сейчас явно было не до воспоминаний. он резко схватил чёрта за руки его тонкие и ужаснувшись нутром своим за их холодность, резко развернулся так, чтобы быть лицом к нечистому. тот, в свою очередь, хихикая, проклятый, щурил очи свои серые. Достоевский, сжимая Миколу за ладони, резко пошёл вперёд, будто кружа в Самсоновом танце, в общем-то, со схожими намерениями. Гоголь будто знал, что хотел сделать Фёдор, но видно, не сопротивлялся, а лишь вилял хвостом своим, острым на конце, аки стрела.
— что, чёрт белохвостый, даже сопротивляться не будешь?—
прошипел священник. они оба неспешно дошли до того, что стояли вблизь друг о друга, ещё и со столом рядом, да так, что Микола чуть ли не сидел на этом столе.
— смішно до гріха тебе доводити, щоб потім ще більше в пекли перепало, —
и будто в подтверждение словам своим, залился Микола смехом звонким, бьющим по ушам так, что у Фёдора аж глаз задёргался. он резко надавил на руки Гоголя так, чтоб того вжало в стол. бумаги разлетелись по помещению, а чёрт продолжил хохотать как не в себя. теперь, картина маслом: церковное помещение, дубовый, хлипкий стол, священник, что видно раздражён и полон страстного гнева, Микола, разложенный, как карта, на столе, почти брыкающийся в конвульсиях от смеха.
— ты можешь прекратить смеяться, гнида адская?!—
чуть не срывая голос, прошипел Фёдор, склоняясь над горделиво возлежающим, совсем как в том сне, разве что роз не хватает, Миколкой. тот прекратил заливаться смехом, а лишь слегка подрагивал, пропуская меж губ и зубов своих лёгкие смешки. Достоевский, наигрубейшим образом вжимающий запястья Гоголя в стол, собрал, как в кандалы, рукой, запястья хлопца, а второй рукой стянул с бёдер его шаровары. бледные, худые ноги, закрытые ранее тканью обнажились. Микола хмыкнул.
— що, ґвалтуватимеш?—
— не разумею тебя, —
Гоголь рассмеялся. Фёдор, сглотнув, всё еще ведомый странным, дурманящим запахом и желанием заткнуть черта, приподнял полы одежд своих, частично накрывая стегн Миколы, чем вновь вызвал у него лишь смешки.
— Бог все бачить,—
— не тебе про Бога говорить, —
закатив глаза, священник, чувствовавший напряжение не только в нервах, но и внизу, почти до дрожи, приподнял ноги чёрта, такие же холодные, как и распластанные руки его, сведённые вместе, одной рукой, а второй начал неспешно поглаживать хлопца по ягодицам.
— ти мені ще проповідь прочитай. про Амонона та Фамар,—
насмешливо произнёс Микола, видимо, совершенно не возмущённый действиями священника.
— почему именно это хочешь услышать?—
Фёдор недоумённо остановил свои неловкие движения. узел внизу становился невыносимо тяжёлым. хотелось сбежать и никогда больше не появляться. нигде. вообще.
— та так. просто. пам'ятається, ти папірець з нею знайшов,—
— ты следил за мной?!—
возмущённо поинтересовался священник.
— та який стежив, просто доглядав,—
с насмешкою своей обыкновеннейшей пробормотал Микола. Достоевский, вновь, раздражённо выдохнул и вдруг резко вошёл пальцем промеж ягодиц. Гоголевские глаза враз стали по пять копеек, да вместе со вскриком, руки его сжали столешницу до побеления костяшек.
— ну ти хоч попереджайте, іроде,—
прошипел чёрт. теперь, усмехался священник, продолжая пальцами своими водить там, где неположено. Микола шипел что-то невразумительное, извивался и тихо выдыхал стоны, колотя хвостом то по столу, то по Достоевскому. прямо таки хотелось, наслаждаясь сладостью мстительных мгновений, довести чёрта до неприличных экстазов, но заканчивать одними лишь перстами не было желания. Фёдор, резко, чуть не ломая пальцы Миколы об столешницу, перевернул его спиной кверху, вновь удобства ради накрыв его полой длинного одеяния одежды священнической. у чёрта, выражение лица, всё ещё было столь возмущённо удивлённым, что просто сказка. Достоевский жалел о том, что таковое удобство попросту не даст ему насладиться этим "не-хихикающим" внешним видом. священник вновь вошёл меж ягодиц Гоголя, на сей раз двумя пальцами, чем вновь вызвал сдавленное шипение, как будто святой воды на него вылил.
— что, не смешно тебе больше?—
поинтересовался Фёдор, при следующем действии движении вперёд и вглубь, вводя третий палец параллельно. изо рта Миколы вышло стенающее шипение. внезапно, Достоевский вынул пальцы и вошёл удом вместо. Микола, явно ощутивший перемену давления внутри, вновь всхлипнул и всем существом своим задрожал. Фёдор, рукой, что разрабатывал хлопца для собственной же неги, слегка сжал бледное, обнажённое бедро чёрта, второй рукой, слегка зажал рот Гоголя, дабы приглушить его. начав двигаться туда-обратно, Достоевский наращивал темп, слушая какое-то слишком уж приятное хныканье, вперемешку со стонами, заглушенное, ввиду наличия пальцев во рту, что уже были все искусаны. но ничего, это терпимо и очень даже окупаемо несчастным видом чёрта, что по мнению Фёдора изводил его. ускоряясь, Достоевский слегка склонился к вуху Миколы и таким спокойным, будто камень с души его свалился, поинтересовался.
— ну и каково тебе, чёрт, что тебя священнослужитель фирсом по самые шулята оскверняет?—
— будемо вважати це проповіддю,—
внезапно, буквально в тон ему, промычал Гоголь, насколькож це было возможно с пальцами в руках, да посреди стонов. Фёдора такое лишь рассмешило. он продолжал двигаться, пока внутри Миколы уд священника разражался предэякулятом, давая возможность двигаться свободнее, но при том, издавая столь мерзкие, опошлённые звуки, что грех взымал вверх. ровно, как и прогибаясь в спине, взымал вверх Микола в блаженном стоне, что опирался в стол, царапая его, почти срывая коготки, да колотя ноги священника хвостом своим, что бился в конвульсиях. из уст священника так же послышались хрипливые судорожные вдохи-выдохи. лица их раскраснелись, даже вечно бледное лицо черта приобрело светлый, отдающий будто багряным, оттенок. и вот, через все склизкие звуки, послышался стон Фёдора и фирс его выпустил с себя белую семенную жидкость, пачкая бледные бёдра Миколы. чёрт же, что-то шикнув, издал, почти в голос, сдавленный выдох и почувствовал, как священник вышел из него, как из церквы после проповеди.
***
— Потом возненавидел её Амнон величайшею ненавистью, так что ненависть, какою он возненавидел её, была сильнее любви, какую имел к ней; и сказал ей Амнон: встань, уйди. И Фамарь сказала ему: нет, прогнать меня — это зло больше первого, которое ты сделал со мною. Но он не хотел слушать её.
И позвал отрока своего, который служил ему, и сказал: прогони эту от меня вон и запри дверь за нею. На ней была разноцветная одежда, ибо такие верхние одежды носили царские дочери-девицы. И вывел её слуга вон и запер за нею дверь. И посыпала Фамарь пеплом голову свою, и разодрала разноцветную одежду, которую имела на себе, и положила руки свои на голову свою, и так шла и вопила. И сказал ей Авессалом, брат её: не Амнон ли, брат твой, был с тобою? — но теперь молчи, сестра моя; он — брат твой; не сокрушайся сердцем твоим об этом деле. И жила Фамарь в одиночестве в доме Авессалома, брата своего. И услышал царь Давид обо всём этом, и сильно разгневался,—
такой рассказ завёл священник, убирая белое семя, еле еле вытирая найденным тряпьём из шкафа, пока чёрт, фыркая, сидел на столе.
— і навіщо ти мені це розповідаєш?—
поинтересовался уставшим голосом Миколка, накручивая прядь серебристых волос на тонкий палец.
— сам попросил,—
— нудно тебе слухати, ламай шарманку,—
теперь же, походил он на обычного хлопца. будто и не рожек, не хвоста.
— пути Господни неисповедимы, сюда же кто угодно зайти мог, увидел бы, что я с нечистью совокупляюсь,—
пробормотал священник, высматривая любой даже намек на белую вязкую жидкость на полу. Микола же, спрыгнул со стола, потирая ягодицу, ибо болели треклятые.
— може побачили, може ни побачили, у будь-якому разі, дурне ти,—
и тут же вышел он в дверь каморки подсобной.
— эй стой. там служители могут шататься, как ты объяснишь им...—
начал было Достоевский, резко выглядывая в длинный коридор, а от Гоголя уж след простыл.