часть 2.
Достоевский очнулся от того, что его несильно хлопали по щекам. это оказалась казначея Влада, которая старательно пыталась привести в чувство, потерявшего сознание с уствлости треклятой, священника.
— о, очухався,—
с удовлетворённой манерностью пробормотала себе под носик казначея и поднявшись, отошла к её подруге певчей.
— а я казала, що житиме,—
фыркнула Ольга. вокруг них толпилась почти все отроки, что Ивана Купала праздновали, а среди них был..
— тебе Миколка притяг з лісу, говорив, ти мовляв непритомний лежав,—
пояснила Влада, указывая на Миколку. ни хвоста, ни рожек. обычный хлопец, однаков, чёрт дёрнул Фёдора встать резко, дабы разглядеть его получше. плохая была затея, голова - будто свинцовая, тут же разболелась ещё сильнее.
— баа, та ти лежи, лежи, нікуди він не дінеться, познакомитеся ще, -
пробурчала Ольга, на что явно недовольная кудрявая казначея ткнула её, уже смеющуюся, в бок локтём. всё собрание юных душ живых начало разбредаться вновь - кто к костру, кто к речке, один Миколка да и остался. даже певчую, казначея, под их общий звонкий смех утащила куда-то к кострам.
— ты...—
начал уж было Достоевский, как вдруг он вновь почувствовал тот дурманящий разум запах.
—я?—
насмешливо подхватил Миколка, сщурив глазенки свои серые. Достоевский, сколько не вглядывался в него, всё не мог различить среди волос, да венка из трав и цветов те самые рога, а средь складок одежды хвост.
— я же тебя видел.. ты.. на хвосте висел,—
сглотнув, пробормотал Фёдор, приблизившись к хлопцу, да сев рядом с ним. беловласый, в свою очередь, всё ещё щуря глаза свои, да устами расплываясь в улыбочке, негромко пропел.
— я може і на дубі, а ти... в пеклі тобі горіти, священик,—
пропел Микола, заливаясь звонким смехом. тело его слегка подрагивало, дурманящий аромат шёл как будто из под венка, что на чело его опускался, будто кокошник у девицы.
— что?—
переспросил парень, шипящим и недовольным тоном, потирая виски. в голове звенело, а звуки костров и полтавской отроческой составляющей лишь усугубляли состояние. ещё в глазах заиграли какие-то круги... точно пора уходить, и спать, спать, спать!
— ти українську мову не розумієш? що ж, скажу по-русски. в аду тебе висеть, священник,—
голос. смех. и дурманящий запах. сладковатый, или пряный, на корицу похож. всё это сводило Достоевского с ума и явно не в хороших смыслах, ибо в глазах плыло, а звон в голове усиливался.
— с чего бы?—
продолжать разговор. он закончит это несчастное дело, чтобы не побранилася его репутация, даже от рук этого несчастного пресловутого Миколки, а потом уйдёт. главное, быть вежливым.
— а ти не пам'ятаєш, хто малолітнього сына гончара ублажав?—
сладкий голос раздался очередным звоном в голове Фёдора. тёмные, отдающие фиолетовым глаза, тут же распахнулись от неожиданности. смотрел он на хлопца взглядом всецело ошарашенным.
— не пам'ятаєш?—
насмешливо продолжал Микола, начиная хихикать. так же беззвучно, как тогда, на дереве, подрагивая и слегка закрывая тонкие уста свои пальцами столь же худыми, как будто ветки берёзы вместо них стоят.
— откуда...—
— де знаю, там більше немає,—
уже спокойным тоном, ответил хлопец, поправляя венок с цветов да трав различных. в волосах, будто, мелькнуло что-то чёрное. Фёдор помотал головой, стараясь собраться с остатками невеликих уж сил.
— та й резону розповідати ні, доля твоя тоді надто швидко наважиться,—
— ты не человек,—
пробормотал Фёдор, глядя меж ног своих в траву, узрев будто, сперва, смятую лилию. ан нет, ромашка, но столь же помятая.
— ах, чия б корова мукала,—
с явно напущенным на себя обиженным видом - глазки распахнуты, губки бантиком, но не без насмешливых манер в голосе, ответил Микола, но.вскоре вернулся к своему состоянию "прищур-ухмылка". Достоевский сглотнул. с моральной точки зрения, хлопец, или кто он там, был прав, отрицать сего нельзя ну никак.
Фёдор сам не мог определить логического обоснования желаний своих, а почему он поддался им так безрассудно - вот уж тем более, однако, мысль об удовлетворении приносила ему душевный покой. вот уж тут проживёт, а потом - вечные пытки за содом. это как-то вообще не складывалось с его верой в Господа Христа, но, видно, Иисус праведен, защитит всех ценой себя...
***
и сказал Амнон Фамари: отнеси кушанье во внутреннюю комнату, и я поем из рук твоих. И взяла Фамарь лепёшки, которые приготовила, и отнесла Амнону, брату своему, во внутреннюю комнату. И когда она поставила пред ним, чтоб он ел, то он схватил её, и сказал ей: иди, ложись со мною, сестра моя. Но она сказала: нет, брат мой, не бесчести меня, ибо не делается так в Израиле; не делай этого безумия. И я, куда пойду я с моим бесчестием? И ты, ты будешь одним из безумных в Израиле. Ты поговори с царём; он не откажет отдать меня тебе. Но он не хотел слушать слов её, и преодолел её, и изнасиловал её, и лежал с нею.
***
случайная выписка из ветхого завета, найденная в Свято-Николаевской Достоевским после службы. спрятав бумажку в карман, он вдруг четко увидел перед собой тело сына гончара. хрупкий долговязый паренёк, коих на деревне в Кимерке было куча кучная, обнажён полностью, да буквально, как ангел в облаке, лежит на перине Достоевской пуховой. кудрявые русые волосы растрепались, бледная кожа усыпана веснушками, да родинками, ах, в Европе за такое его бы сожгли, да был он спалён страстью священника. и этот самый священник сейчас потирал виски пальцами, в страшной попытке избавиться от наваждения. как вдруг, по плечу его хлопнули. парень дрогнул, да обернулся. Романенко.
— домой збираєтесь, Достоевский?—
миролюбиво поинтересовался епископ. Фёдор выдохнул, да обернулся. нужно было поддержать разговор. вдруг, мелькнула мысль спросить о...
— да, здравствуйте.. слушайте, батюшка Романенко, вы знаете про... парубка такого. Миколой зовут. у него ещё волосы светлые, будто белые, да глаза серые.. фамилии не спросил, да как по отцовщине, но, всё таки,—
мысль шла довольно тяжко и медленно, но сладостно, как мёд, вспоминался дурманящий запах. Федор сглотнул, отбрасывая все эти мысли, да ожидая ответа от Михаила. а тот в свою очередь, слегка посмеиваясь, ответил.
— ты, наверное, про Гоголя кажеш. ему лет 18 от роду, глазёнки вечно хитри, да усмішка уст не покидает никогда. а волосы и впрямь белые, у хлопца, кудрявые, так и длинные ещё. он полтавский, изредка в Дыканьку сюда является, целей не объясняет, но, так уж, раз безвреден - Боже ему суддя,—
и вот, Романенко заболтался в своей привычной манере, а Фёдор уже узнал всё, что его интересовало. но, видно, епископ мучать его не стал, да сам и ушёл восвояси. Достоевский же направился к дому своему, дорога к которому лежала сквозь небольшой пролесок. и вот, вновь, диканьские берёзы да дубы, тропинки, давно поросшие травой разной, да папоратниками, что по легенде цвели вчера. спокойный воздух и вдруг.. знакомый запах и шорох сзади.
— Микола, я знаю, что ты здесь,—
уравновешенным тоном произнёс Фёдор, останавливаясь. его шею вдруг обвила пара бледных тонких рук. Гоголь, как и в самую первую их встречу висел на хвосте, вверх ногами, но на сей раз, дистрофические руки чёрта обнимали Достоевского.
— руки убери,—
прошипел священник. ранее, дурманящий и заставляющий терять сознание, запах, видимо, источаемый рожками чёрта, на сей раз не действовал как ужасное снотворящее, а скорее как сладкий и вводящий в заблуждение грех, однако, такой прекрасный и манящий...
— ну я ж відчуваю, що ти не хочеш, щоб я прибирав руки,—
послышлася вкрадчивый шёпот, бьющий прямо по ушной раковине. горячие порывы слов обжигали, однако, этот шёпот и дыханье спёр, и будто проник внутрь Фёдора, заставляя его подрагивать, и образовал там, внизу, у паха, узел.
— да ничего ты не видишь, чёрт нечистый,—
вскричал священник, однако, не дернулся. Гоголь, в свою очередь, усмехнулся. было слышно, ах, так было слышно его краткое "хе" и тихий клац зубками. коготочки черта, видно, слаженные под ногти человеческие небрежно бегали взад вперёд по шее Достоевского.
— а сам ти, святоша, чистий? та тобі доріжка червона в пекло вистелена. ти можеш навіть не визнавати цього, але я відчуваю... всі твої бажання... —
так же насмешливо и жарко шептал нечистый, приспособившийся сзади, слегка. после, чёрт просто растворился, оставив Фёдора посреди пролеска в полном одиночестве.