3 глава
День восьмой
Сегодня солнечная погода, даже жаркая для побережья Атлантического океана, и Гермиона идет на пляж рано утром, чтобы понаблюдать за все еще спокойными волнами, которые лениво облизывают черный песок.
Они с родителями договорились встретиться только после одиннадцати, у них назначены процедуры, поэтому у нее есть время спокойно выдохнуть.
Она берет длинную корягу и начинает выводить замысловатые узоры на песке. Хочет просто насладиться этим местом. Этими тишиной и спокойствием, но ее мозг не прекращает свою работу ни на секунду.
Он задает ей примерно десяток вопросов в минуту, на которые она сама очень хотела бы знать ответ.
Почему она пригласила Малфоя в кино? Почему вообще подошла к нему? Хотя после последнего их столкновения несколько дней назад в дверях больницы клятвенно обещала себе не приближаться к нему и оставить все как есть.
На четвертый день она приехала в Хебн очень рано. Часы едва пробили девять, а она уже стояла у ворот клиники.
Внутренний двор был привычно пуст, но она заметила одинокую фигуру на скамейке на центральной аллее.
Драко сидел, опершись руками на трость, и смотрел в никуда, как и всегда. В тот день он выглядел несколько иначе: более аккуратный, даже нарядный, без своей нелепой красной шапки, несмотря на холод и пронизывающий ветер.
Она чертыхнулась и попыталась незаметно проскользнуть мимо.
Рациональная часть ее мозга говорила, что он не увидит ее, даже если услышит шаги, но инстинктивно она все равно не хотела попадаться ему на глаза. Ей пришлось обогнуть двор с правой стороны, она вся вымазалась в грязи, а на пальто осталась труха от сухих листьев, зато ее миссия была выполнена.
Они отлично провели день: мама и папа показали ей другое крыло больницы, с танцзалом и комнатой для творчества. Они пообедали в местной столовой, и Джин даже взяла рецепт фирменных сандвичей с тунцом у здешнего повара Сеймура.
Когда она отправлялась домой, он все еще был там.
Гермиона не представляла, зачем вообще кому-то проводить весь день на улице, особенно в такую погоду. Почему-то она была уверена, что он не сдвинулся с места после ее прихода. Об этом красноречиво говорили алый цвет его носа и ушей и синий — пальцев.
Ей не пришлось выбирать окольные пути в тот вечер. Во дворе было много народа, она просто стиснула зубы и прошла мимо него с идеально ровной спиной, зачем-то стараясь не дышать при этом, будто бы он мог узнать ее по одному лишь вдоху. Настоящая глупость.
Он был там и на пятый день. И на шестой.
Гермиона все так же проходила мимо, стараясь ничем не выдать своего присутствия. С утра сделать это было сложнее всего, тогда как вечером оживленные разговоры и смех пациентов заглушали ее шаги.
Еще два дня назад она подумала, что здесь что-то не так.
Гермиона не видела его на улице в первое время пребывания в Хебне. Он начал нести свой караул на лавочке в центральной аллее только после их последней встречи.
Тогда он спросил, придет ли она завтра.
Но...
Нет. Нет, нет и нет.
Не может же он сидеть там и ждать ее, верно?
Зачем ему...
На седьмой день Гермиона крепко задумалась над мотивами его поступков, когда покидала больницу около восьми вечера.
Во дворе не было ни одной живой души. Такой мерзкой, отвратительной погоды Гермионе не посчастливилось увидеть за всю эту неделю: ветер с океана пронизывал насквозь, не помогали ни пальто, ни теплая шапка с шарфом. Тучи сгущались все больше, а низкое небо над Исландией навевало жутковатые мысли о конце света и всемирном потопе.
Она даже не удивилась, когда заметила во дворе одного-единственного человека.
Серьезно, это было ожидаемо.
Даже издалека было видно, как мелко дрожат его плечи под тонким пальто модного кроя.
Он сидел на той же лавочке, уставившись в пустоту.
Может, у него что-то случилось? Она очень сомневалась, что кто-то любит проводить время именно так — сидеть на промозглом холоде, отчаянно добиваясь воспаления легких.
В тот момент она решила проверить одну свою теорию. Просто чтобы убедиться, что она неправа.
Гермиона подошла к нему сзади, как ей показалось, очень тихо. Она сама не знала, что именно собирается делать и будет ли она что-то делать в принципе. Кажется, лучшее решение — просто развернуться и уйти, но Драко сделал выбор за нее.
Он позвал ее по имени (по ее выдуманному имени), и ей пришлось себя выдать.
Она смотрела на него практически не моргая, как на какой-то удивительный экспонат, неизученный доселе артефакт.
В его голосе было столько облегчения и... радости(?), когда он понял, что это именно она.
Выходит, ее домыслы, которые она считала чем-то из разряда научной фантастики, оказались правильными. Драко Малфой провел на улице четыре дня, чтобы просто поздороваться с ней и спросить, как идут дела у ее мамы.
Его предложение «прогуляться» застало ее врасплох.
Конечно, она не собиралась продолжать с ним общение, но обстоятельства в тот день складывались явно не в ее пользу. Она почувствовала себя виноватой. Почувствовала себя злобной и бессердечной, когда указала ему на очевидные вещи: собирающийся дождь и ужасную погоду для прогулок.
Она даже не поняла, в какой момент ей пришла в голову мысль позвать его в кино. Он был очень расстроен ее отказом. Драко пытался скрыть эмоции, но это было очевидно.
Когда он сказал, что она может держать его за руку, Гермиона потеряла дар речи.
Весь фильм она просидела как на иголках.
Из раза в раз ее не покидало ощущение, что вот сейчас он точно узнает ее, поймет, кто она такая, и устроит оглушительную истерику. Будет называть ее наглой лгуньей и обманщицей, но он не узнал.
Он внимательно слушал, пока она делилась подробностями сюжета, и кивал в нужных местах.
Гермиона видела эту киноленту уже много раз, но девушка всегда остается девушкой, поэтому на самом жутком моменте она едва не вскрикнула и вцепилась в подлокотник соседнего кресла, на котором оказалась рука Малфоя.
Она не успела это проанализировать, как он развернул свою ладонь и сжал ее пальцы в ответ.
Это было странно и пугающе.
Пугало главным образом то, что это мимолетное касание каким-то образом смогло ее взволновать. Просто пара секунд, во время которых их пальцы переплелись.
Она уже не помнит, что именно говорила после. Ее разум был в тумане все оставшееся время, а затем она просто сказала «пока», стоя в дверях лечебницы, когда он зачем-то предложил проводить ее, и унеслась прочь.
Гермиона подставляет лицо под утренние лучи солнца. Щурится.
Сегодня она снова приедет в Хебн.
Интересно, он будет ее ждать?
***
— Мне будет не хватать этого места. — Гермиона держит маму под руку, пока они прогуливаются по веранде на заднем дворе больницы, изучая бесконечное пространство ледника. — Мне уже кажется, что это мой второй дом.
— Мы можем вернуться сюда в следующий отпуск, — предлагает Гермиона. — В Вике очень красиво. Не так, как здесь. По-другому. Я сняла домик на побережье, и там черный пляж. Вам обязательно нужно увидеть это.
Гермиона старается не потерять нить беседы, но каждый раз оглядывается по сторонам в поисках светлой макушки.
Что она сделает, если увидит Драко сегодня? Наверное, не подойти вовсе было бы неприличным, но в ее душе нарастает тревога, потому что она не любит врать, а сейчас становится очевидным, что выложить всю правду уже не получится.
Она сама загнала себя в этот угол, сглупив в самом начале.
— А еще я хотела съездить в Лондон, нужно обновить гардероб, — она понимает, что пропустила мимо ушей большую часть разговора, поэтому просто кивает невпопад. — Где ты витаешь?
Мама останавливается и внимательно смотрит. Гермионе никогда не удавалось скрыть от нее самые важные вещи.
— Я нигде. Просто задумалась, — она поджимает губы и виновато опускает глаза.
— Гермиона, — Джин берет ее за плечи и вглядывается в ее лицо, — мы так долго с тобой не общались. Я столько всего пропустила. Прошу, не закрывайся от меня. Расскажи, что тебя волнует?
Она не считает это хорошей идеей.
Главным образом потому, что еще не призналась в этом самой себе.
Она неловко оправдывается и изо всех сил пытается не замечать скептический взгляд матери. Остаток прогулки проходит в разговорах о скором отъезде в Англию, о планах на будущее и возвращении Джин к работе.
Она находит его на том же месте ровно в два.
***
Soundtrack
Golden, Harry Styles
— Расскажешь мне? — сегодня хорошая погода, и Мия принесла для меня пару сандвичей прямо на улицу.
Мы сидим на лавке в центральной аллее, на том же месте, где я встретил вчера Грейс. Надеюсь, она придет сегодня.
— Что ты хочешь услышать? — я откусываю небольшой кусок и прислушиваюсь к шагам и голосам вокруг. Не хочу случайно пропустить ее появление.
— Например, почему ты поселился на улице, — язвительно спрашивает Мия. — Почему ты больше не носишь мой подарок и так приятно пахнешь.
Я смеюсь и едва не давлюсь хлебом.
— Я всегда приятно пахну, — заявляю я. — И сегодня тепло, ты ведь не станешь обижаться, если я не буду надевать твою шапку в жару?
— С жарой это ты преувеличил, — цокает она. — Всего-то пять градусов.
— Для Хебна это настоящее лето, — я пожимаю плечами и отпиваю кофе из бумажного стаканчика.
Вокруг нас поют птицы и шумит листва. Сад лечебницы — странное место. Джонас как-то говорил, что им можно управлять с помощью одного лишь настроения. Деревья могут зеленеть или увядать, все зависит от того, счастлив ты или огорчен.
Жаль, что с исландской погодой такое не сработает.
— Как кино? — спрашивает Мия безразличным тоном, и я изгибаю бровь.
— Следила за мной? — я возмущен. Знаю, она переживает, но должны же быть хоть какие-то границы личного пространства.
— Вот еще, — фыркает Мия и подливает мне кофе из термоса, я чувствую приятный аромат. — Просто было дежурство Сэма, вот он и рассказал.
— Не ревнуй, — я смеюсь, и она щипает меня за плечо. — Ты всегда будешь для меня одной-единственной.
Звонкий голос Мии согревает меня изнутри. Никогда бы не подумал, что сумею вот так сдружиться с женщиной намного старше меня. Наверное, отсутствие матери сказывается.
— На твоем месте я бы назначила встречу сразу, а не сидела как олух весь день на ветру, — поучительно говорит Мия.
— Мы просто знакомые, — отвечаю я. — Встретились случайно несколько раз, а вчера она предложила посмотреть ужасы. Сказала, что закрывает глаза на страшных моментах, поэтому видеть мы будем одинаково.
— А она выдумщица, — хихикает Мия. — Ну а ты?
— А что я? — не понимаю ее вопроса.
— Куда ты позовешь ее сегодня?
Я обдумываю ее слова еще несколько мгновений. Вообще-то, у меня не было никакого плана. Я просто все еще надеюсь, что она не пройдет мимо меня. Так далеко я не загадывал.
— Я-ясно... — тянет Мия. В ее голосе усталость и толика осуждения. Как будто она разговаривает с маленьким ребенком. — Как насчет бара?
— Не думаю, что это хорошая идея, — вспоминаю свой первый и последний поход в бар и невольно кривлюсь. Не хочу опозориться.
— Я не заставляю тебя надираться до чертиков, Драко, — упорствует Мия. — Кружка сливочного пива еще никому не навредила.
— Ты говоришь не как медик, — я улыбаюсь и поворачиваю голову в ее сторону, на звук голоса.
— Я говорю, как человек, которому уже далеко за... — она осекается, а потом кокетливо добавляет: — за семнадцать. И я знаю толк в свиданиях. Собрался заморозить бедную девочку? Весь вечер ошиваться на лавочке?
— Сомневаюсь, что она захочет провести со мной весь вечер, — невесело ухмыляюсь. — Вчера это было просто совпадение, понимаешь? Никто не говорил, что она теперь обязана общаться со мной каждый день или еще что-то в этом роде.
— Ты не узнаешь наверняка, пока не спросишь, Драко, — она хлопает меня по бедру и забирает бумажные пакеты и пустой стаканчик.
Я остаюсь один.
Я не очень люблю обсуждать с кем-то свои проблемы или чувства, я к этому не привык. Но с недавних пор многое изменилось. Тем более Мия видела меня в самых разных состояниях. Она знает обо мне такое, что я не расскажу никому и никогда. Сомневаюсь, что разговор о незнакомой девушке сильно удивил ее. К тому же Мия дала ценный совет. Я действительно не обдумывал свои действия заранее. Было бы очень глупо просидеть здесь весь день, а после встретить Грейс и просто сказать «привет».
Пожалуй, бар подойдет отлично.
Представляю, как это было бы, если бы я мог видеть. Я не знаю, какие у нее черты лица, насколько полные ее губы или какого цвета ее глаза, но я уже решил для себя, что ее волосы каштановые, вьющиеся.
Я представляю, как красиво они переливаются в солнечных лучах, отдают золотом. Она улыбается мне, а я улыбаюсь в ответ.
— Привет, — я едва не подпрыгиваю от неожиданности. Не думал, что она появится так скоро.
— Привет, Грейс, — я резко вскакиваю со скамейки, как истинный джентльмен в присутствии дамы, и тут же шиплю от острой боли. Должно быть, мы столкнулись лбами. — Прости-прости, Грейс, я не хотел, — в одной руке сжимаю трость, а второй вожу перед собой. Пытаюсь то ли отстраниться, то ли найти ее, но вокруг лишь пустота. Кретин.
— Ничего страшного, все в порядке, — по ее голосу понимаю, что в порядке далеко не все. Если мне было так больно, даже не представляю, как досталось маленькой и хрупкой Грейс. — Я просто подошла поздороваться, — я слышу, как она делает шаг назад, и внутри нарастает паника. — Ладно, я, пожалуй, пойду.
— Грейс, подожди, — пытаюсь скрыть отчаяние в собственном голосе. — Я-я хотел пригласить тебя, то есть предложить, я... — все идет не так с самого начала. Как только ушла Мия, я планировал обдумать то, что скажу, еще несколько часов. Думал, у меня еще будет время перед ее приходом. — Здесь бар, — это все, что мне удается выдавить из себя.
— Я знаю, — ее голос звучит недоумевающе.
— Ты когда-нибудь пробовала сливочное пиво? — спрашиваю я.
— Да, — разговор заходит в тупик.
— Может, выпьешь со мной? — если вы думали, что слепота сказывается в основном на бытовых вещах и способности делать что-то самостоятельно, то нет. Самое ужасное в потере зрения то, что ты не можешь видеть лицо и эмоции человека, с которым говоришь. Особенно если это девушка.
Особенно если эта девушка тебе нравится.
— Если у тебя нет других планов, я имею в виду, — оправдываюсь, как осел.
Она отвечает лишь спустя несколько мгновений, показавшихся мне гребаной вечностью.
— Нет. У меня нет планов, Драко. Я с удовольствием выпью с тобой.
***
Гермиона оглядывается по сторонам и закусывает губу. Мысли в ее голове устраивают переполох.
В баре при клинике немноголюдно, основная часть пациентов еще на процедурах, так что они с Драко удобно устроились за столиком, скрытым от посторонних глаз раскидистыми пальмами в огромных кадках.
Напитки должны принести с минуты на минуту.
Между ними повисает неловкое молчание. Натянутое и душное.
Малфой не спешит начинать разговор, а Гермиона молчит, опасаясь сболтнуть лишнего и выдать себя.
В кино было намного проще — на экране постоянно менялась картинка, и она описывала ее Драко, не боясь сказать что-то не то. Сейчас все иначе.
— Так значит... — протягивает он. — Твоя мама лечится здесь?
— Верно, — кивает Гермиона. Вчера они не обсуждали ничего, кроме сюжета фильма.
— Что-то серьезное? — она до сих пор не может привыкнуть к тому, что он не смотрит на нее. Она сидит на диванчике, а Драко сбоку, в кресле, и его взгляд направлен в стену напротив.
— Нет, ничего такого. Небольшое нервное расстройство. Сейчас все уже в порядке.
— А откуда вы приехали? — похоже, он намерен узнать всю ее биографию сегодня, и Гермиона выпаливает первое, что приходит на ум.
— Австралия. Мы приехали из Австралии.
— Здорово, — он улыбается уголком рта. — Никогда там не был. Там красиво?
— Да, замечательно, — Гермиона улыбается в ответ, вспоминая, как провела все новогодние каникулы в девяносто восьмом на побережье. — Там много солнца, намного больше, чем здесь. Очень много растений, а еще коалы, — он изгибает бровь, и она смеется. — Такие маленькие серые медвежата, они очень забавные.
— Я бы хотел посмотреть, — мечтательно произносит Драко, и у Гермионы внезапно колет в груди. — Но где же ты пробовала сливочное пиво? Это ведь чисто британский напиток.
Она морщит нос и чертыхается.
А вот и он — первый прокол.
— Я часто бываю в Лондоне, — сочиняет на ходу. — По делам, — расплывчатое определение, чтобы избежать дальнейших вопросов.
— Ваше пиво, — бармен Манс, с которым она знакома благодаря папиной любви к горячительным напиткам, ставит перед ними два бокала. Гермиона рада этой минутной передышке.
— Я из Лондона, — говорит Драко, когда Манс удаляется.
— Вот как? — она пытается сделать удивленный и заинтересованный вид. Вспоминает, что обычно принято спрашивать у незнакомцев, чтобы они не поняли, что вы их обманываете. — И чем ты занимаешься в Лондоне?
— Я давно там не был, — Драко хмурит лоб. — Я здесь уже полтора года. Прохожу лечение.
Она закусывает губу и руки сами тянутся к кутикуле на большом пальце. Она одергивает ее в последний момент, чтобы не начать сдирать кожу.
— Есть успехи? В твоем лечении, — поясняет она.
Гермиона не хочет задавать Драко никаких личных вопросов. Это гадко и неуместно с ее стороны, выведывать тайны у человека, с которым они были врагами еще пару лет назад, но, если она не будет разговаривать вовсе, их молчание станет еще более неуютным.
— Доктор Джонас хочет кое-что попробовать, но... — его лицо в один момент становится нечитаемым, а губы образуют тонкую линию. Она прекрасно понимает, что ему неприятно это обсуждать с посторонним человеком. — Ничего важного, впрочем. Давай лучше выпьем, — он достаточно быстро берет себя в руки и натягивает улыбку, а после поднимает бокал с пивом, пролив немного на себя и стол.
— О, ничего страшного, — Гермиона хватается за салфетку и промокает столешницу, а после, почти не задумываясь, тянется к его руке и аккуратно стирает капли сливочного пива с его кисти и манжеты рубашки. — Вот, теперь все в порядке.
Она смущенно улыбается от своего внезапного порыва и обращает внимание на Драко, у которого поразительно покраснели скулы.
— За знакомство, — произносит она наигранно воодушевленным тоном и чокается своим стаканом о его, который Драко все еще держит на вытянутой руке.
На самом деле, пинта сливочного пива помогает расслабиться.
Нет, она вовсе не пьяна, просто... Просто все становится немного легче и проще. Будто они обыкновенные парень и девушка, которые случайно встретились, а после решили продолжить знакомство в баре по соседству.
— А потом меня заставили оттирать все котлы в кабинете профессора зельеварения, — Драко рассказывает историю из Хогвартса, о которой она не знала по очевидным причинам, ведь они тогда не общались.
У нее уже сводит живот, но, когда он замолкает, и Гермиона немного успокаивается, она обращает внимание на его серьезное лицо и пенку от сливочного пива, которая ровным слоем покрывает его верхнюю губу.
У нее начинается новый приступ истерического смеха.
— Т-ты ведь смеешься не надо мной? — Драко пьян, совсем немного, и он очень забавный в таком состоянии. Такой непосредственный и открытый.
— Прости, — она переводит дыхание, а после снова хихикает. — Просто тебе очень идут твои усы.
Она указывает пальцем на его губы и держится за саднящие ребра.
Выражение его лица строгое и собранное. Он изгибает бровь, но выглядит не очень-то сурово со своей молочной пенкой.
— Значит, любишь мужчин с усами? — уточняет он вполне серьезно и слегка приподнимает подбородок, будто гордится своим новым приобретением.
— Нет, — протестует Гермиона. — Конечно нет, — она смеется, и ей в голову приходит шальная мысль. Она тянет к нему руку раньше, чем успевает обдумать последствия своего поступка. — Знаешь, ты без них намного симпатичнее, — она аккуратно касается ладонью его скулы, и Драко чуть заметно вздрагивает от неожиданного контакта.
Она нежно проводит большим пальцем по молочной пенке, стирает ее, задевая при этом его губы.
Драко застывает. Кажется, он даже не дышит, и Гермиона спешно одергивает руку, понимая, что перешла границы дозволенного.
— Так лучше, — говорит она, но ее голос почему-то хриплый, будто она только что поднялась с постели.
— Спасибо, — напряженно произносит он.
— Что ж, мы отлично посидели. Думаю, мне пора, — она вытирает вспотевшие ладони о ткань джинсов и поднимается. Пора убираться.
— Хорошо, — он просто кивает, но почему-то она слышит в его голосе нотку разочарования. — Я провожу тебя.
— Нет, не нужно, я могу сама...
— Грейс, — перебивает Драко, — позволь мне проводить тебя, — он говорит это с какой-то странной решимостью, и Гермиона не спорит.
Всю дорогу до главных ворот они проводят в молчании.
— Там были зеркала? — Малфой внезапно задает свой странный вопрос, когда они останавливаются у калитки.
— Что? — переспрашивает она.
— В баре. Там есть зеркала?
Она округляет глаза, но все же пытается вспомнить интерьер и внутреннее убранство кафе.
— Не знаю, — пожимает плечами. — Вроде бы нет.
Гермиона изгибает бровь, когда на лице Драко появляется ухмылка. Он всегда улыбался так в школе — уголком рта, и это значит, что он задумал нечто коварное.
— Значит, ты, скорее всего, тоже разгуливаешь сейчас с усами от сливочного пива и даже не подозреваешь об этом, — он уже в открытую смеется, и Гермиона улыбается ему в ответ, пока рука Драко не находит ее ладонь.
Смех застревает в горле, когда он осторожно ведет пальцами по предплечью, выше по плечу, пока его рука не достигает ее шеи.
Она уже поняла, что он хочет сделать.
Она стоит и завороженно смотрит на то, как он на ощупь изучает ее тело. Его рот приоткрывается, испускает тихий выдох, когда он находит подушечкой большого пальца ее губы.
Он проводит по ним, и Гермиона прикрывает глаза, настолько это странно и одновременно интимно и волнующе. С ней такое впервые.
А еще ей стыдно за то, что она постоянно кусает свои губы. Она знает, что они не такие нежные, как у Драко. Они обветренные и сухие, но ему, кажется, все равно. Он слишком погружен в свое занятие.
— Спасибо за вечер, Грейс, — его голос вырывает ее из внезапного гипноза.
Гермиона часто моргает, пытаясь прийти в себя.
— Да, отлично провели время, — отвечает она, но не может кивнуть, потому что его рука все еще на ее шее.
— Спокойной ночи, — говорит Драко, но не отстраняется, как она думала.
Напротив, он склоняется ближе и оставляет невесомый, легкий поцелуй на ее щеке.
— Спокойной ночи, Драко, — шепчет Гермиона.
День девятый
Soundtrack
Cold Little Heart, Michael Kiwanuka
— Я возьму вот этот, — на кассе супермаркета только она и еще одна старушка, которая пыталась выбрать лучший картофель из ящика минут сорок, не меньше. Ровно столько же, сколько она подбирала бальзам для губ.
— Этот отличный, — говорит девушка-кассир. — Настоящее спасение в нашу ветреную погоду. Особенно если вы собираетесь с кем-то целоваться, — она подмигивает, и Гермиона чувствует, как ее щеки становятся обжигающе-горячими.
— Спасибо, — она хватает свою покупку и вылетает на улицу за доли секунды.
Она не...
Это...
Она не собирается ни с кем целоваться. Просто ей стало неловко за себя и собственную неряшливость вчера. За свои искусанные и обветренные губы. Ей давно нужен был этот бальзам, просто времени для похода в магазин не находилось.
Она поднимает глаза к небу и шумно выдыхает.
Эти треклятые бальзамы продаются на кассе каждого мелкого супермаркета, и незачем обманывать себя.
Она не хочет думать, почему так спешит в Хебн. Она не хочет знать ответа, потому что он в любом случае не будет правильным.
Все, что она делает в последнее время, неправильно. От начала и до конца. От лжи во благо, до неуместных прикосновений к губам парня, который никогда и ни за что не должен был появиться в ее жизни.
Но он один. Он одинок, она уверена.
И Гермиона одинока тоже, вот только она может его видеть и осознавать, с кем именно общается, а он нет. Если бы он знал, он не подпустил бы ее к себе и на метр. И почему-то ей становится неприятно от этого.
Будто бы она не знала этого раньше.
Нужно дать ему понять, кто она такая, так или иначе. Драко будет зол, а она оскорблена (она уверена) не один десяток раз. По крайней мере, так будет лучше.
Наверно.
И он ей не нравится, никогда не нравился, просто она не хочет делать больно еще одному человеку.
Она активирует карту и даже не думает искать родителей, она направляется прямо к Драко, который сидит на своем привычном месте. Наверное, ждет девушку Грейс, с которой он провел последние несколько дней, но сегодня это будет не она. Сегодня это будет Гермиона Грейнджер.
— Привет, Драко, — ее приветствие сухое. Ни намека на дружелюбие или радость.
— Привет, — он поворачивает голову на звук ее голоса и хмурится. — У тебя что-то случилось?
Она закусывает губу, пытается начать разговор, но вокруг слишком людно, слишком много шума и посторонних глаз.
— Не хочешь прогуляться? — не лучшее решение, ведь на улице ветрено, собирается дождь, но она не может заставить себя выложить всю правду прямо сейчас, ей нужно время.
— Да-да, конечно, давай, — он поднимается с места и подает ей руку, галантный и воспитанный.
Она обвивает его локоть и прижимается ближе, ведет Драко к ботаническому саду, где они встретились во второй раз.
— Как ты думаешь, как я выгляжу? — должно быть, ее вопрос застает его врасплох, потому что он резко останавливается.
Они уже внутри, и вокруг ни души, только редкие крики экзотических птиц и шорох листьев.
— Я-я не знаю, — он растерян.
— Но ты ведь наверняка представляешь, как выглядят люди, которых ты не можешь видеть, — Гермиона понимает, что ведет себя грубо, но то, что она собирается сказать дальше, в любом случае во сто крат хуже.
— Да, — он сжимает губы в тонкую полоску. Драко неудобно об этом говорить. — Да, я представляю.
— И что же насчет меня? — она давит на него, чтобы покончить с этим как можно скорее. Видит, что он теряется.
— Я думаю, что у тебя темные волосы, — говорит он спустя несколько мгновений. Драко облизывает губы и прочищает горло. — Думаю, что они вьющиеся и что они отливают золотом на солнце.
Она изгибает бровь. Удивительно, как точно он описал цвет ее волос. Возможно...
— Что еще? — требует Гермиона.
— Я не знаю, стоит ли... — он нервничает и сжимает в правой руке трость.
— Говори, — она понимает, что излишне резка с ним, поэтому добавляет чуть мягче: — Говори, я в любом случае не обижусь.
— Ты напоминаешь мне одну девушку из прошлого, — выдыхает Драко, и у нее замирает сердце. Кажется, она не слышит его стук почти минуту, пока он не продолжает. — Но я уверен, ты намного красивее. Она никогда мне не нравилась.
Она не знает, почему это происходит.
Не знает, почему внезапно становится так больно. Почему она хочет плакать и кричать, хотя была готова ко всему: к оскорблениям, ругани, его привычной брезгливости.
«Она никогда мне не нравилась», — отдается в ее голове.
— Посмотри на меня, — жестко требует Гермиона. — Знаешь, говорят, что незрячие люди видят руками, — поясняет она. — На ощупь могут понять, каковы черты человека, его фигура, губы или разрез глаз. Посмотри на меня, Драко.
Она наблюдает за тем, как дергается его горло. Нервно и отрывисто. Наблюдает, как он медленно откладывает трость в сторону и осторожно протягивает руку. Она делает шаг вперед.
Гермиона закрывает глаза, когда его ладонь находит ее плечо, затем вторая.
Он не торопится. Кажется, решает изучить все досконально, а она с силой сжимает челюсти, только бы не разреветься, как последняя идиотка.
— Посмотри на меня, — шепчет она, когда он легко касается ее шеи, большими пальцами очерчивает линию скул, затем ведет указательным по переносице до бровей.
Гермиона закрывает глаза, чтобы он смог дотронуться до них, чтобы определил все несовершенства и неточности в ее чертах. Все, что она когда-либо считала некрасивым или неуместным.
Он проводит по ее волосам, а после уделяет внимание губам. Она приоткрывает рот, дышит громко и отчаянно, хватаясь за эти последние моменты близости с ним как за что-то спасительное, невероятно ценное, хотя еще несколько часов назад думала, что распрощается с ним без особых сожалений.
— Посмотри на меня, Драко, — она повторяет это словно мантру, пока он изучает ее лицо и переходит к ключицам.
Она никогда мне не нравилась.
Он поймет. Еще чуть-чуть, совсем немного...
Но он продолжает. Его ладони рисуют только ему известные узоры на ее плечах и шее. Он сомневается еще несколько мгновений, но потом уводит их вниз, обхватывает ее талию.
Если бы он хотел, то с легкостью смог бы свести пальцы вместе, немного надавив, она очень сильно похудела за последний год.
— Посмотри, — отчаянно просит она.
Только сейчас она понимает, что его ладони застыли на верхней границе ее ребер, прямо под грудью, и своей последней фразой она буквально дала ему разрешение продолжить.
Что ж, хуже не будет. Он наверняка уже не в восторге.
Она чувствует, как мелко дрожат его пальцы. Задыхается, когда он накрывает ладонью ее правую грудь, неуверенно исследует каждый дюйм ее тела.
Его губы приоткрываются, и он испускает тяжелый выдох.
Кровь шумит в ушах так сильно, что, кажется, это может с легкостью оглушить ее.
Ее глаза плотно закрыты, она не хочет видеть неприязни или разочарования в его лице, она и так знает, чем все это кончится.
Гермиона не сопротивляется, пока Драко сжимает в своих ладонях ее грудь, она сама ему это позволила.
У нее не было мужчины очень давно, и эта близость заставляет петь каждую клеточку ее тела, отзываться тысячами мелких разрядов тока.
Она уверена, что ее фигура оставляет желать лучшего — тощая и костлявая, что ее грудь недостаточно большая, чтобы заинтересовать хоть кого-то, что в ее чертах десятки изъянов, но Драко почему-то все еще не остановился.
— Ты такая красивая, Грейс, — выдыхает он спустя несколько минут, показавшихся ей часами. — Очень красивая.
— Ты не знаешь меня, — всхлипывает Гермиона, когда он делает шаг навстречу и заключает ее в объятия. — Ни разу меня не видел. Если бы... — она не может правильно формулировать мысли, когда он зарывается носом в ее волосы, жадно вдыхает. Это совсем не то, на что она рассчитывала, затевая этот разговор. — Если бы ты увидел... ты не говорил бы так.
— Я знаю, что ты веселая, умная и очень добрая, — начинает Драко. Он трется носом о ее шею, заключив в свои объятия так, что она не может сдвинуться с места. — Я узнаю твой голос из сотен других, — он проводит ладонью линию по ее позвоночнику, и она инстинктивно выгибается, прижимается ближе к нему, хватаясь непослушными пальцами за лацканы его пальто. — И теперь я знаю, что ты очень красивая. Я представлял тебя именно так.
Гермиона очень сильно сомневается в правдивости его слов, ведь еще несколько минут назад он сказал, что она (настоящая она) никогда ему не нравилась. Почему-то она уверена, что он имел в виду именно Гермиону Грейнджер, девушку из далекого прошлого, давно забытую.
— Не уходи, Грейс, — говорит Драко, и это почти мольба. — Ты нужна мне.
Она закрывает глаза и утыкается носом в его ключицы, пытается заглушить свои всхлипы в колючей ткани его пальто.
— Я не думаю, что...
— Пожалуйста.
Его последняя фраза ставит точку во всех ее метаниях. Во всех противоречиях и попытках рассказать правду.
В конце концов, что им остается?
Всего лишь пять дней.
Она давно привыкла ставить себя на последнее место, забывать о собственных желаниях и проблемах, жертвовать.
А после она уедет в Лондон и попытается забыть, ведь она никогда не знала Драко таким. Открытым, добрым, смешным, ранимым.
Но все это не для нее, это для Грейс — девушки, что коротает вместе с ним одинокие холодные вечера где-то на краю света.
Пусть так. Только пять дней.
День десятый
Не знаю, кто придумал этот идиотизм — протыкать человека иглами.
Я уже давно понял, что все маггловские методы лечения граничат с ебучим садизмом, но каждый раз, когда Джонас вызывает меня в свой кабинет, по спине пробегает нервная дрожь.
— У вас отличное настроение в последнее время, Драко, — говорит он, и я слышу в его голосе ухмылку.
— Какой смысл грустить, если мне осталось четыре дня... — не заканчиваю фразу. Сам не знаю, что именно хотел сказать: осталось жить или осталось быть слепым.
— Я заметил, что вы начали общаться с одной нашей гостьей, — произносит он, и я напрягаюсь. Не собираюсь обсуждать с ним Грейс.
Джонас затягивает жгут на моем плече чуть выше локтя и щелкает пальцами по венам. Я сглатываю, чтобы смочить пересохшее горло.
— Что-то в этом роде, — отвечаю расплывчато.
— Мне нравится, что вы стали покидать пределы своей комнаты намного чаще. Общение с этой юной мисс явно идет вам на пользу, — я лишь фыркаю в ответ.
Никогда не просил у Джонаса отеческих советов. Строго говоря, я стараюсь избегать его общества. От него у меня мурашки по коже размером с гребаный горох.
Стискиваю зубы и сдавленно шиплю, когда в кожу медленно входит тонкий острый конец металлической иглы.
Не могу не представлять, как это будет с моим мозгом.
Как вообще может помочь что-то в подобном ключе: забить молотком кол в чью-то голову.
Если честно, я уже начал сомневаться.
До моей операции четыре дня, и если раньше я не цеплялся за эту жизнь, она давно мне наскучила, то теперь мне есть, что терять.
Я знаю, говорю как сопливый романтик, но эти несколько дней, что мы провели с Грейс, были наполнены событиями гораздо больше, чем последние два с половиной года.
Не могу понять, что нашло на нее вчера, но, похоже, она была очень расстроена.
У девушек в голове целый ворох комплексов и проблем, это я усвоил еще со времен школы, но думаю, что это все не о Грейс. Наверняка у нее множество поклонников дома, в Австралии.
Только сейчас понимаю, что забыл спросить, есть ли у нее парень.
Скорее всего, нет. Она ведь позволила мне...
— На сегодня мы закончили, — голос Джонаса вырывает меня из воспоминаний. — Нам нужно завершить еще несколько исследований до операции. Мы сможем провести ее раньше срока.
Я резко останавливаюсь, перестаю возиться с манжетой и поднимаю голову в ту сторону, где сейчас находится Джонас.
— Раньше? — во мне разрастается паника. — Насколько раньше?
— Может, через два дня, — безразлично говорит он. Холодный пот скапливается на лбу и на спине. Я чувствую его между лопаток, вся моя рубашка влажная от одной только его фразы.
— Я думал, что... — не знаю, что именно хочу сказать. Меня должно это обрадовать, но я ни хера не счастлив.
— Вы имеете что-то против? — могу представить, как чертов доктор изгибает бровь.
— Нет, — отвечаю спустя некоторое время. — Думаю, нет.
— Вот и славно, — он хлопает в ладоши. Сеанс окончен. — Всего доброго, Драко.
Soundtrack
Where's My Love (Alternate Version), Syml
Я закрываю за собой дверь в процедурную, но не могу сосредоточиться ни на чем, кроме мыслей, которые пытаются меня оглушить.
Два дня.
Даже не четыре.
Но он сказал, что это не точно, поэтому я могу рассчитывать на небольшую отсрочку.
Я хотел бы написать письмо матери, но мы уже договорились с Джонасом. Он будет зол, если Нарцисса вновь сорвет его эксперимент, поэтому я решаю поступить иначе.
— Мия, — с трудом добираюсь до палаты и остервенело жму на треклятый звонок. — Мия, ты нужна мне.
Она появляется уже через несколько минут. Наверняка напугана и озабочена.
— В чем дело, Драко? Т-ты такой бледный, — ее пальцы ощупывают мой лоб на предмет температуры, но я лишь отмахиваюсь.
— Мия, мне кое-что нужно.
— Да? — она перестает суетиться, когда я отступаю и сажусь на стул.
— Мне нужно мое перо. То, которое прислала Нарцисса, и чистый пергамент, — каждое слово дается мне с большим трудом. — Пожалуйста, — тихо добавляю.
— Что случилось? — шепчет Мия.
— Просто сделай, как я прошу, — настаиваю я. — Я расскажу тебе. Позже, обещаю.
Дверь со стуком захлопывается, и я судорожно стягиваю с плеч пальто. Начинаю обдумывать в мельчайших подробностях, о чем напишу маме.
Она прислала мне перо год назад. Оно зачарованное, очень редкое. Я могу диктовать текст, и оно будет записывать за мной.
Такое перо понадобилось нам, как только меня поместили в Хебн. Я не слишком люблю откровенничать с посторонними людьми, поэтому наши переписки вначале были сухими и какими-то формальными: «Добрый вечер. Погода отличная. Мое самочувствие удовлетворительное».
— Вот, — Мия вернулась, и я слышу шелест пергамента на столе прямо под носом.
— Спасибо, — в моем тоне усталость. — Я позову тебя.
Мия ничего не отвечает, и я пытаюсь начать писать, точнее, диктовать, как только слышу скрип несмазанных дверных петель.
В голову лезет одна чушь.
Что я могу написать матери, чтобы она не сильно переживала о смерти собственного сына?
Я не смогу найти слов, чтобы подбодрить ее или успокоить, но не сказать ничего вовсе тоже не выйдет. Нарцисса никогда меня не простит, если я уйду вот так, не попрощавшись, не объяснив мотивов своего поступка.
— Дорогая Нарцисса, — начинаю я и тут же осекаюсь. Мысленно прошу перо зачеркнуть эту чушь. Время официальных обращений по всем канонам аристократического воспитания давно ушло.
— Мамочка, — облизываю пересохшие губы и прочищаю горло. Никогда не думал, что одно это слово заставит увлажниться мои глаза. — Если ты читаешь это письмо, значит... — я сжимаю челюсти, чтобы не разреветься, как последний слюнтяй. Если я буду говорить отрывисто и нервно, почерк будет неровным, она поймет. — Значит, я уже мертв, — когда я произношу это вслух, почему-то становится немного легче.
Я делаю глубокий вдох и продолжаю:
— Меня никто не подталкивал к этому решению, я принял его сам. Мы очень много пережили с начала войны: фанатичные убеждения отца, мое задание, моя темная метка, десятки судов и эта болезнь.
Я устал.
Мы оба устали от этого, я знаю.
Как бы я хотел не доставлять тебе лишних проблем. Я бы хотел защищать тебя и всегда быть рядом, поддерживать, пока нет отца, но у меня никогда не получалось делать все правильно.
Мне жаль, если тебе когда-либо было стыдно за меня.
Но я хочу, чтобы ты знала — в эти последние дни я не был одинок. Я встретил девушку здесь, в Хебне. Ее зовут Грейс.
Я думаю, она бы обязательно понравилась тебе. Грейс очень умная и веселая. С ней я впервые побывал в кино (она рассказывала мне обо всем, что происходит на экране), это было очень интересно. А еще мы ходили в бар. Я выпил совсем немного, честно. Только одна пинта сливочного пива.
Пока я немного могу рассказать тебе о Грейс. Только то, что она из Австралии. Мы общаемся всего несколько дней, но мне кажется, что я знаком с ней уже очень давно.
Я хотел бы привести ее домой и познакомить вас, но ты читаешь это письмо, а значит, этого уже никогда не случится.
Не буду писать только о себе, как законченный эгоист.
Я всей душой желаю, чтобы ты справилась с этим. Ты сможешь, ты у меня очень сильная.
Отец вернется уже через четыре года. Не так уж и мало, конечно, но это не вечность, это можно пережить. Вы снова будете вместе, станет легче.
Передай ему, что я его люблю, несмотря ни на что. Несмотря на те слова, которые я сказал ему на финальной битве. Я так не считаю. Хочу, чтобы он знал.
Прости, что доставил тебе столько неприятностей.
Обязательно езжай во Францию, как только закончится твой домашний арест. Прогуляйся по Парижу, посиди в своем любимом кафе на набережной Сены. Я хочу, чтобы ты съела их лучший миндальный круассан, улыбнулась и вспомнила обо мне.
Никогда не думал, что все закончится именно так.
Хотя, ты знаешь, магглы говорят, что после смерти есть жизнь. Я хочу в это верить. И это значит, что я буду постоянно наблюдать за вами с отцом. Я буду очень расстроен, если ты станешь постоянно плакать.
Я бы хотел вернуться домой, обнять тебя, снова посмотреть в твои глаза, но так будет лучше, мы оба это знаем.
У меня было столько слов для тебя, а теперь я не знаю, что сказать.
Не плачь, мама.
Я очень люблю тебя.
Твой Драко.
Вытираю слезы рукавом рубашки и запечатываю письмо. Мия отправит его, когда все будет кончено.
День одиннадцатый
— Здравствуйте. Отличная погода, не правда ли? — доктор Джонас находит Гермиону, когда она бесцельно бродит по пожелтевшему саду лечебницы, разбрасывая ногами пожухшие листья.
— Здравствуйте, — кивает она.
— Я заметил, что вы в последнее время чем-то озабочены, мисс Грейнджер, а ведь Джин идет на поправку, — Джонас пристраивается рядом с ней. Похоже, он всерьез настроен на разговор.
— Просто все еще переживаю насчет отъезда в Лондон, — пожимает плечами Гермиона.
И это тоже волнует ее, вот только большую часть ее мыслей сейчас занимает светловолосый парень. У ее мамы все в порядке, они будут вместе, когда закончится ее лечение, а Драко останется здесь в одиночестве, один на один с воспоминаниями о девушке, которой никогда не существовало.
Она даже не сможет писать ему, ведь он не прочтет ее послание.
— Я хочу показать вам кое-что, — голос доктора Джонаса вырывает ее из пучины самокопания.
— Что? Сейчас? — скоро должны вернуться родители, она обещала их дождаться.
— Это недалеко, мы воспользуемся автомобилем, — Джонас не ждет, что она ответит или решит, он просто разворачивается и направляется к воротам клиники, будто ее согласие вовсе не требуется.
Она оглядывается по сторонам в поисках мамы или папы, чертыхается, но все же решает не спорить и устремляется за ним.
— Куда мы едем? — винтажный кадиллак доктора Джонаса кричаще-алого цвета выглядит неуместно и вульгарно на скромных улочках Хебна, но он, кажется, не придает этому никакого значения.
— Здесь есть одно место, — говорит Джонас и выруливает на окружную трассу. — Не знаю, доступно ли оно людям, обделенным магией. Если нет, мне очень жаль их.
— Что за место? — Гермиона пытается перекричать рев мотора и свист в ушах, потому что они едут с настежь открытыми окнами.
— Пляж, — кричит доктор Джонас. — Сами все увидите.
Гермиона закусывает губу и отворачивается.
Зачем, ради всего святого, ей ехать на пляж?!
Она видела черный пляж в Вике, она наблюдает его каждое утро из своего окна. Она видит пляж Хебна с холма, на котором находится лечебница. Еще она видела десятки пляжей, пока они ехали с Даниелем из Рейкьявика по окружной трассе.
— Не беспокойтесь, мы вернемся быстро, — Джонас вклинивается в ее рассуждения, внутренний монолог, будто может читать все ее мысли, и Гермиона невольно ежится.
Спустя десять или пятнадцать минут кадиллак Джонаса тормозит возле крутого обрыва на отшибе трассы.
Становится ясно, что они никак не смогут спуститься к морю, только если слететь кубарем.
— Вы же не... — она начинает нервничать и одергивать рукав пальто. Зачем вообще было соглашаться на этот вздор?!
— Успокойтесь, Гермиона, — Джонас улыбается, как чеширский кот. — Доверьтесь мне.
Когда он выходит из машины и огибает ее, чтобы помочь ей выйти, Гермиона подает свою руку и полной грудью вдыхает свежий морской бриз.
В этой части Исландии волшебные виды на Атлантический океан, но пляж внизу кажется необитаемым. Он выглядит пустынным и диким, и это неудивительно, ведь в пределах видимости она не находит ни одной лестницы или спуска, который был бы чуть менее крутым, чем отвесный.
— Нам сюда. — Она держит Джонаса под руку, когда он подводит ее к какой-то смятой сигаретной пачке, валяющейся возле обочины.
Она изгибает бровь, когда Джонас поднимает ее, и перед глазами Гермионы становится темно. Всего мгновение. Это похоже на трансгрессию, но не совсем.
— Что... что это было? — спрашивает она, пытаясь отдышаться.
Несколько секунд доктор просто молчит и улыбается, а затем она понимает, что они уже внизу.
Гермиона делает шаг назад, когда волны едва не облизывают ее ботинки. Она вертит головой, но на пляже только они вдвоем, шум ветра и воды и крики птиц.
— Портключ? — предполагает она.
— Я предпочитаю называть это порталом, — улыбается Джонас. — Мое любимое место во всей Исландии, не считая Хебна.
Гермиона уже успела заметить одну странную тенденцию — океан на острове везде разного цвета. Все зависит от песка, погоды, ветра и еще множества факторов. Столько оттенков синего она не видела ни разу за всю свою жизнь.
— Мне здесь нравится, — протягивает Гермиона и закрывает глаза. Подставляет лицо под скудные лучи холодного северного солнца и внезапно слышит отчаянный крик.
Soundtrack
(I Can't Get No) Satisfaction, The Rolling Stones
Она вздрагивает и открывает глаза, а после понимает, что доктор Джонас отошел от нее на несколько метров, повернулся лицом к океану, широко расставил руки и начал истошно орать.
— Что случилось? — она пытается подойти ближе, но волны отгоняют ее, Джонас уже по колено в воде.
Боже, если он принял дозу своего «расслабления», она даже не предполагает, что нужно делать. Как можно помочь человеку под кайфом, и нужно ли помогать ему вообще.
— Доктор Джонас, — снова зовет Гермиона. — В чем дело? Могу я чем-то...
— Чего вы хотите, Гермиона? — внезапно он оборачивается. На его лице широкая, почти безумная улыбка.
Гермиона пытается взять себя в руки, но на самом деле она в ужасе.
Здесь, в Исландии, она совершенно забыла о своей волшебной палочке. Та так и осталась лежать в ее рюкзаке среди нераспакованных вещей, ведь ей требовалась только карта для аппарации в Хебн, а Вик — полностью маггловская деревушка.
— Я не понимаю, — она начинает судорожно искать пути к отступлению, но пляж взят в плотное кольцо гор, а впереди только бушующие волны Атлантического океана, которые не спасут ее в любом случае.
Можно было бы попробовать добраться до этой треклятой пачки, но Джонас предусмотрительно спрятал ее в свой карман.
— Чего вы хотите от жизни? — он смеется, и его ноги вязнут в грязно-сером песке, тогда как она остается в стороне от береговой линии.
— Хочу, чтобы мама поправилась, — произносит она тихо. Возможно, если дать Джонасу ответ на его вопрос, то они покончат с этим достаточно быстро. Она где-то слышала, что не стоит злить нетрезвых или умалишенных людей.
Сейчас ей кажется, что главный врач Лечебницы Хебна объединяет в себе два этих качества.
— Ответ неверный, — кричит Джонас и поднимает с земли огромный валун. Он весит больше десятка килограммов, это точно, но сухой, щуплый мужчина держит его над головой на вытянутых руках, а после швыряет далеко в море. — Попытка номер два.
Гермиона сглатывает, прочищает пересохшее горло и пятится назад.
— Я-я хочу, чтобы моя семья была в порядке, чтобы у Джин не было новых рецидивов, а Венделла взяли обратно на его любимую работу, — она пытается дать развернутый ответ, хоть и не вполне понимает, что конкретно ему нужно.
— И снова мимо, — хохочет Джонас. Он запрокидывает голову назад и снова кричит, отчаянно и дико. Должно быть, он сорвет голос уже через пару минут. — Ну же, попробуйте, Гермиона, — настаивает он. — Давайте, крикните что есть мочи.
— Я не хочу, я не... — и тут начинается самое странное. Самое невероятное и пугающее, что она когда-либо видела.
Доктор Джонас — директор Лечебницы Хебна, профессор, медик и просто уважаемый человек, начинает танцевать.
Он щелкает пальцами в такт одному ему известной музыке. Он стучит каблуком по песку и напевает себе под нос.
Становится абсолютно очевидно, что Джонас безумен.
— Когда вы в последний раз испытывали оргазм, Гермиона? — Она открывает рот, но тут же задыхается от этой бестактности. — От своих пальцев или от чужих, неважно, — Джонас запрокидывает голову и качается в такт неизвестно чему.
— При чем здесь... я не стану обсуждать...
— Когда выпивали больше, чем позволяют правила приличия? — продолжает он. — Когда в последний раз смотрели на себя в зеркало, и вам нравилось то, что вы видите? Когда вы покупали для себя дорогую и ненужную вещь лишь потому, что вы ее страстно желаете? Когда делали хоть что-то, что понравится только вам? Когда получали удовлетворение от этой жизни?
— Я... у меня все в порядке, — оправдывается Гермиона и часто моргает. — Моя мама выздоровела, это все, чего я хотела, и...
— Ваша мама здесь ни при чем, — кричит Джонас и заливисто смеется, будто она сказала самую большую глупость, которую ему только удавалось слышать в жизни. — Что насчет Гермионы Грейнджер? Насчет ее желаний?
— Я хочу спокойствия, — тихо произносит Гермиона. Ее голос дрожит, а Джонас одобрительно кивает. — Хочу, чтобы мои действия не причиняли боль другим людям из раза в раз, — она чувствует, как к горлу подступает ком при воспоминаниях о своей семье, а теперь еще и о Драко, которого обманула.
— Бла-бла-бла, — перебивает ее Джонас бесцеремонно. Если он собирался устроить сеанс психоанализа прямо на пляже, то у него ни черта не выходит. — Снова какие-то другие люди, — выплевывает он. — Где мне найти среди всего этого хлама Гермиону Грейнджер?
Она начинает злиться. Чувствует, как ее щеки покрывает алый румянец. Глаза щиплет от непролитых слез, от груза ответственности, который тяжким бременем лежит на ее плечах вот уже много лет.
Сначала это были Гарри и Рон. После жизни сотен, тысяч людей во время войны — она не имела права сдаваться. Затем были ее родители, теперь Драко, ведь она пообещала себе не оставлять его, несмотря на то, что уже понимает — их расставание оставит глубокую рану в ее душе.
Она будет кровоточить еще очень долго, Гермиона слишком редко подпускает к себе кого-либо.
— Я просто хочу жить, — всхлипывает она. — Хочу иметь право на ошибки так же, как и все остальные. Хочу ходить в кафе с друзьями, — она понимает, что из ее горла вырываются крики вперемешку с истерическими смешками, но у нее нет сил остановиться. — Хочу, чтобы все поняли, что я не железная, что я тоже человек, — она повышает голос на каждой фразе, это похоже на какой-то странный транс. — Не хочу больше брать ответственность за кого-то. Хочу, чтобы заботились обо мне. Я просто хочу быть девушкой.
Она поднимает голову к небу и закрывает лицо руками. Гермиона не планировала говорить всего этого, но она не может остановить этот поток сознания.
— Хочу, чтобы меня любили, — после этой фразы она издает дикий, полный боли крик, направленный в никуда.
Становится легче, честно.
— Видите, — смеется Джонас, — это просто.
Он встает рядом с ней, и они кричат в унисон, как парочка психов.
Она не может успокоиться. Никак не может взять себя в руки. Ее чувства совершенно растрепаны.
— Хочу веселиться, — она вскидывает руки к небу, и ноги сами начинают пританцовывать. — Хочу гулять допоздна, хочу покупать красивые платья, — она улыбается сквозь слезы и устремляется к скале на другом конце пляжа. Гермиона кружится и танцует, пугает чаек своими воплями, и они разлетаются в разные стороны, когда она пытается ухватить хоть одну из них за хвост. — Хочу собаку, — вскрикивает Гермиона. — Всегда хотела маленькую собаку.
— Что еще? — кричит Джонас с другого конца пляжа.
— Не хочу думать о том, что будет завтра. Хочу наслаждаться каждым моментом, хочу поцеловать Драко, — она на мгновение замирает, а после ее разбирает нервный, истерический смех.
Гермиона бегает по пляжу, словно сумасшедшая. Танцует и кричит.
Она даже не могла подумать, что хочет столько всего. Столько мелких, незначительных вещей, которые могли бы принести ей радость и удовлетворение.
Таких, как бокальчик хорошего вина вечером, новое ненужное платье, которое она ни разу не наденет, обыкновенная прогулка по пляжу, дорогое белье, Драко.
— Хочу жить, — протягивает она. Ее горло давно охрипло, ноги насквозь вымокли, и, если бы это место могли видеть магглы, ее уже отправили бы в клинику для душевнобольных, но ей плевать.
Впервые в жизни ей плевать на то, что подумают остальные.
Она не хочет быть Гермионой Грейнджер — верной подругой, заботливой дочерью, ответственным работником.
Она хочет быть той, которая проведет самый безумный, самый невероятный вечер в своей жизни.
Она хочет быть той, которая нарушает правила не ради выживания, а ради забавы.
Она хочет быть той, которая поцелует сегодня Драко Малфоя. Просто так, потому что ей этого хочется.
Когда у нее больше нет слов, а крики стихают, Гермиона тяжело опускается прямо на песок.
Она не знает, почему это происходит, но ей кажется, что ее только что поцеловал дементор. Она опустошена, полностью выпотрошена, будто в ее теле не осталось ни одной эмоции.
Гермиона безразлично смотрит на волны. Начинается прилив, и вода подбирается все ближе, но ей нет до этого никакого дела.
Лишь спустя пару минут она замечает, что доктор Джонас сидит рядом с ней и швыряет мелкие камни, которые тут же поглощает черная пасть Атлантического океана.
— Я горжусь вами, Гермиона, — говорит он тихо. Краем глаза она видит усмешку на его губах. — Не многим удается так раскрепоститься с первого раза.
— Я ничего не чувствую, — она пропускает его слова мимо ушей. Гермиону пугает ее теперешнее состояние — абсолютный вакуум, в котором нет ни мыслей, ни чувств, ни сожалений, только оглушающая пустота.
— Так и должно быть, — пожимает плечами он. — Считайте это обнулением, перерождением. Называйте, как хотите.
Гермиона берет пример с Джонаса и кидает камушек поменьше в пучину волн, завороженно наблюдает за тем, как он исчезает там навсегда.
— И что теперь? — она поворачивает к нему голову, полностью растерянная и непонимающая.
— Все, что пожелаете, — Джонас лукаво улыбается, а после поднимается с места и отряхивает брюки от песка. — Получите, в конце концов, удовлетворение от этой жизни, Гермиона. Вам ведь всего двадцать один.
Она поднимается вслед за ним, не вполне понимая, что теперь она может позволить себе все. То есть абсолютно все.
Это осознание бьет ее обухом по голове.
Она чувствует себя изголодавшимся путником или изможденным пленником, которого внезапно подпустили к богато накрытому праздничному столу.
У нее разбегаются глаза и текут слюнки.
Гермиона не может взять в толк, почему Джонасу нужно было устроить этот терапевтический сеанс обоюдной истерики, чтобы она поняла, что ее никто не останавливает. Никто не запрещает ей делать те или иные вещи.
Она сама и есть главный стопор для себя.
Кажется, у монахов-отшельников меньше правил, условностей и лишений.
Но теперь с этим покончено.
С этим покончено.