Акт 20
Он ушёл, но я всё ещё чувствовал его ладонь. Не тепло, не форму, а отпечаток внимания, который не исчезал. Связь между мной и отколовшейся частью не оборвалась, не исчезла и не угасла. Она просто растянулась. Стала широкой, как река, разделившая русло, но всё ещё текущая из одного источника.
Я был здесь – под деревом, среди мягкой подстилки из мха, старых иголок и запаха земли. Всё вокруг вновь становилось моим – ритмы леса, шорохи, дыхание живого. Но я был и там – в другом месте, где-то среди мира, который я не мог коснуться, но чувствовал через эту малую, хрупкую часть себя. Он носил меня с собой.
Я не всегда знал, где. Иногда – карман, иногда – сумка. Иногда я лежал рядом с чем-то тёплым, мягким, как ткань, или упирался в металл, или соприкасался с бумагой. Иногда – на столе, рядом с едой, запахами, звуками музыки. Всё это не было мне знакомо, но через отколовшуюся часть – я учился чувствовать иначе. Я ощущал движение, слышал речь, которая не имела смысла, но имела ритм, паузы, удары. И этот ритм – становился важным. Он был чем-то вроде дыхания, только сложнее, быстрее, порой – порывистее.
Иногда его рука сжимала осколок. И я чувствовал это.
Плотность прикосновения, ритм сердца, лёгкий пот, тепло кожи – всё это передавалось как волна, не до конца ясная, но узнаваемая. Он часто держал меня, когда был один, когда смотрел вдаль, или опускал голову, или сидел в тишине. Не всегда грусть, иногда простая погружённость, иногда растерянность, иногда покой. Это были тонкие состояния, которые невозможно описать – только быть с ними. И я был.
А здесь, в лесу, ничего не исчезло.
Муравьи снова строили свои коридоры подо мной, как если бы всё было прежним. Один раз на меня снова ступила лапка лисы, тёплая и осторожная, как касание сна. Птицы возвращались. Одна села совсем рядом, ощипывая перья и роняя их, одно за другим. Они касались моей поверхности, как лепестки забытого цветка. Я не был чужим – даже с трещиной – я был цел.
И что удивительно – никто не удивлялся.
Ни лес, ни животные, ни небо над головой не задавали вопросов. Как будто моё новое состояние было частью чего-то большого, что просто продолжается. Один шмель полз по трещине, задержался у самой грани, покрутил усиками – и пошёл дальше, не заметив ничего странного. Пауки вновь плели свои нити через меня, не делая различий между мной прежним и мной теперь. Даже дождь, однажды прокатившийся сквозь ветви, задержался на моей поверхности ровно настолько, чтобы вновь соединить каплями то, что когда-то было одним телом. И на миг – я почувствовал, как эти капли связывают меня с тем, кто далеко.
В мире, где человек нёс мой осколок, тоже шли дожди. Я чувствовал это – не водой и не влагой, но тишиной после. Как воздух становился другим, как вещи звучали иначе. Иногда я ощущал тепло от солнца, но оно было иным – сквозь стекло, сквозь стены. Иногда – холод, не лесной, а городской, более сухой, звенящий. Иногда он держал меня и говорил вслух – не мне, но я всё равно слушал. Даже если не понимал ни слова – понимал ритм, суть. Это были разговоры, не похожие на шорох травы, но в них была та же тяга к выдоху, та же пауза перед словом, как перед шагом.
Я жил в двух мирах. И в каждом был по‑своему настоящим.
Я не знал, что это значит – «жить на расстоянии», я не знал, что такое «быть разделённым», но знал одно: ощущение цельности не исчезло. Оно стало иным – тихим, многослойным, не линейным. Я не знал, как долго это будет длиться, и не задавался вопросом. Всё просто продолжалось.
Я, треснувший, унесённый, оставленный и взятый – всё ещё был.
И в этом не было ни ошибки, ни утраты.
Только путь.