Акт 18
Юноша уехал весной – дверь захлопнулась без прощания, но я почувствовал всё по тишине. Она сразу стала другой, натянутой, неподвижной, как гладь воды перед бурей. В комнате больше не было шагов, смеха, музыки, остались только воздух, полка, окно – и я.
Поначалу приходили другие люди, иногда женщина с тряпкой, иногда голос за дверью, но они не трогали меня. Полку никто не переставил, книги не убрали, только однажды поменяли штору – с синей на бледно-бежевую, тусклую, незащищённую от света. Свет стал моим временем. Он приходил утром – жёлтый, холодный, косой, тянулся по полу и доходил до моей грани. Днём он уходил, растворяясь в сером. Вечером иногда возвращался – тёплый, медный, как старый звонок, затухающий медленно, будто вежливо. Я следил за ним, не считая дней, но ощущал их.
Я видел, как на подоконник села птичка – один раз, потом ещё. Она прилетала всегда под вечер, клевала что-то в щели между стеклом и рамой. Один раз постучала клювом, и я почувствовал дрожь от этого звука – это был не голос, это был интерес, мимолётный, но настоящий.
Я – просто был, и она – просто была, мы ничего друг другу не сказали, но оба присутствовали.
Иногда мимо окна пробегала белка, иногда сквозь стекло пролетали светлячки. Я видел их, видел, как они исчезают, как сезон за сезоном листья опадали, потом появлялись вновь. Я чувствовал, как влага собирается на стекле, как она скатывается вниз, как шторы становятся влажными и снова сухими.
В доме жили – часто смеялись, часто ругались. Я слышал голоса, детские, потом взрослые. Порой кто-то заглядывал в комнату, стоял в дверях, молчал, но не входил. Место было забыто, но не оставлено – оно дышало тенью, памятью. Я не скучал, я не знал, что такое скука, я просто ощущал течение – не времени, а пространства, которое менялось. Пыль становилась плотнее, полка чуть прогнулась. Я чувствовал, как подо мной скапливаются слои, тонкие как лепестки, мягкие, сухие. Как-то прилетела моль, села рядом, умерла.
Прошли годы, я не считал их, но помнил, как голос юноши стал голосом мужчины, а потом исчез вовсе, и когда снова появился голос – другой, ниже, с чуть заметной хрипотцой – я не сразу узнал его. Это был он, спустя долгое молчание. Он вошёл тихо, остановился, долго смотрел по сторонам, потом сел на кровать, прикрыл глаза, вдыхал воздух – тот самый, что не уходил отсюда, и вдруг.. он подошёл, протянул руку, взял меня.
Я почувствовал, как его ладонь стала шире, как движения – мягче, в ней было меньше волнения, но больше тяжести. Он держал меня не как ребёнок, и не как хозяин, а как тот, кто помнит. Он провёл пальцем по моей трещине, по сколу, по грани, где когда-то был мох, и, улыбнувшись чуть‑чуть, почти незаметно, прошептал: — Ты всё ещё здесь. И в этот момент я понял – он тоже.