Акт 17
Я вновь оказался в доме. Это было не светом, не запахом, не теплом – всем сразу. Пространство, которое не дышит так, как дышит лес. Воздух здесь не шепчет, а стоит. Стены не пульсируют, а отражают. Вода – в чашках, в трубах, в голосах. Свет – не от солнца, а от маленьких солнц, что щёлкают и замирают, мигают и выключаются, как будто сами не знают, зачем пришли.
Я оказался на полке, дерево подо мной было гладким, искусственным. Я чувствовал его не как кору, не как жизнь – как память о жизни, вытесненную из дерева и запертую в форму. Оно не говорило со мной, но и не отталкивало.
Иногда меня брали в руки – мальчик, всё такой же живой, быстрый, с влажными пальцами, с голосом, полным историй, которые я не понимал, но чувствовал, как ритм у сердца, которое ты слышишь через стены. Он что-то говорил обо мне, показывал другим, иногда ставил рядом с фигурками, с книгами, с вещами, которые он называл именами, хотя они молчали громче, чем я. Я был для него не вещью, а чем-то, к чему он возвращается, кладёт на ладонь, долго смотрит и молчит – это молчание я понимал.
Иногда в комнате появлялись другие – они пахли иначе, говорили громче, хлопали дверьми, смеялись, двигались неосторожно. Однажды кто-то уронил меня, и я упал, это не было болью, это было – движением. Ненадолго я покатился по полу, коснулся стены, остановился, и услышал, как мальчик выдохнул с облегчением. Он поднял меня, провёл пальцем по сколу, который едва заметен, и снова положил на полку – осторожнее, чем прежде.
Я видел его каждый день, я не знал, какой он – день, но видел, как он растёт, голос становился ниже, движения чуть медленнее, глаза глубже. Он перестал брать меня с собой – теперь я чаще оставался на полке, в ящике, на подоконнике. Я чувствовал, как вокруг меня всё становится другим – запахи менялись, шумы тоже. Появилась музыка – не птичья, не лесная, а из коробки, что стояла в углу. Иногда она вибрировала так сильно, что я ощущал это кожей своей породы, иногда – тонко, еле касаясь, будто играла на струне внутри меня.
Однажды на меня легло что-то мягкое – шерсть, потом – дыхание. Кошка. Она приходила почти каждый день, ложилась рядом, порой касалась меня носом, один раз даже облизывала. Я чувствовал её сердце, оно билось быстро, поверхностно, но тепло. Она не говорила, но принимала.
Я больше не был частью леса, но лес всё равно жил во мне. В моих трещинах ещё оставалась пыль, мох, следы дождей, тень корня, что однажды прорастал, и даже здесь – среди пластика, книг и света без запаха – я чувствовал, что не отрезан, я – перенесён.
Окно было моим единственным небом. Я видел, как за ним всё меняется – свет, цвет, листья, люди. Иногда мальчик – уже юноша – подходил, смотрел сквозь стекло, молчал, и я чувствовал: в нём что-то хочет назад, не словами, скорее – дыханием. И всё же он не забыл меня – переодически брал в руки, долго держал, иногда уносил с собой на улицу, на берег озера. Я почувствовал, как возвращается ветер, настоящий, с запахом воды, с живым дыханием, и я понял: даже если ты не в лесу – ты всё равно можешь быть частью, если тебя не забыли.
Я не требую быть важным, я не хочу быть центром. Я просто есть, и где бы я ни был – всё проходит сквозь меня, словно я – не объект, а пространство, через которое тянется нить. И всё, что попадает в это пространство – становится частью моей тишины.