Акт 16
Всё продолжалось, и шло, как вода, как ветер, как семя, которое не выбирает, где упасть. Шли сезоны, не считались – просто текли. Я не знал их по названиям, не отмечал по числам, но чувствовал по дыханию мира, что зима стала мягче, весна сдержаннее, лето длиннее, осень будто чуть грустнее. И всё это не было ни ритмом, ни повторением, а скорее дыханием, у которого не было цели – только движение.
Я стал частью земли у ручья, покрылся мхом, но не исчез. Пауки сплели вокруг меня хрупкие дуги, пыль легла тонким слоем. Иногда мимо ползли улитки, а однажды подо мной поселилась ящерица – и ушла, когда её кожа стала темнее. Я чувствовал, как всё вокруг медленно уходит внутрь, как лес становится тише, как звери избегают троп, как вода начинает говорить реже, но глубже.
И всё же – ничто не повторялось, каждое утро было другим, даже если оно пахло тем же ветром, даже если тень от дерева ложилась туда же, где всегда.
Однажды, в день, который был ничем не отличен от других – и именно потому отличался – я услышал шаги. Они не были тяжёлыми, неуверенными или осторожными – они были живыми, быстрыми, разными. Иногда два вместе, иногда три, потом пауза, потом ещё, по траве, по камешкам, по гравию, по воде.
И вот – голос, высокий, звонкий, открытый, как птица, которая ещё не знает, что нужно бояться. Я почувствовал, как рядом присели, руки – не тяжёлые, не мозолистые, а тёплые, влажные, в них был запах сладкого и песка. Они коснулись не меня, а других – круглее, ярче. Блестящее в воде всегда притягивает первым, а потом – я.
Сначала только прикосновение, потом – лёгкое поднятие, и вот я – в воздухе, впервые за время, которое я не считал. Это не было полётом, скорее – выдыханием. Я вышел из воды, из мха, из ила, оказался выше, и увидел отражение в глазах. Он смотрел на меня, мальчик – ещё очень молодой, но уже глубокий. Его пальцы провели по моей поверхности, задержались в трещинке, оттерли пыль, и он почему‑то улыбнулся.
Я не знал, почему, но это не требовало объяснений, я просто чувствовал – он что‑то увидел. Не «красивое», не «нужное», а «своё». Он положил меня в сумку, и наступила темнота – другая, сухая, но в ней было движение. Я чувствовал, как он идёт, как подпрыгивает, как поёт что‑то невнятное, словами, в которых нет смысла для камня, но есть смысл для пространства.
И вот я ушёл, не по своей воле, но без сопротивления. Не потерял дом, а приобрёл путь. Ручей остался позади, мох, улитки, листья – всё, что было моей внешней тишиной, теперь сменилось запахом кожи, хлопка, конфет, и голосом, который звучал ближе, чем всё, что я слышал прежде.
Я не понимал слов, но я чувствовал, как они вибрируют, как меняется их ритм, как в них живёт нечто большее, чем речь.
Иногда он показывал меня другому человеку, тот – старше, с голосом ниже, с ладонью шире. Иногда смеялся, иногда качал головой, но мальчик меня не отдавал. Иногда клал меня у изголовья, иногда на окно, иногда под подушку.
Я становился частью быта, но не терял себя.
Я просто был, и этого было достаточно.