Акт 12
Я остался – не потому что хотел, и не потому что меня оставили, а потому что земля сказала: теперь ты здесь, и я принял.
Это место было глубже, не по высоте – по ощущению, словно лес здесь дышал медленнее, как будто каждая ветка знала – её никто не торопит.
Папоротники росли плотными кольцами, их листья не были мягкими, но и остроты в них я не чувствовал. Они просто были – как броня, как занавес, через который пробивался свет, дробясь на узкие ленты. Иногда, если солнце поднималось высоко, одна из таких лент ложилась прямо на меня, и я чувствовал тепло, не резкое, а точечное, как касание, которое никто не повторит.
Рядом тек ручей – он не был сильным, но был постоянным. Его шорох звучал как речь, слишком древняя, чтобы понять её, но я всё равно слушал. Иногда капли выбивались из его потока, отклонялись, брызгались, и долетали до меня, и тогда я знал – я рядом с жизнью, которая идёт.
В этом месте животные вели себя иначе, тише – они не суетились. Даже птицы – те, что обычно кричали – здесь пели коротко, прерывисто, словно проверяли: откликнется ли кто‑нибудь. Порой – да, порой – тишина.
Однажды рядом поселилась жаба и я не знал, как она нашла меня. Она не ползала, она просто появилась, сидела недалеко, почти сливаясь с землёй. Её кожа – как кора, как тень, как что‑то, что хочет остаться невидимым, но я чувствовал её. Она была полна влаги, полна внутреннего темпа, она не двигалась часами, но когда шёл дождь – исчезала, и каждый раз возвращалась, словно знала, что здесь – можно оставаться.
Я начал замечать, что мох меняется – он рос быстрее, будто хотел закрыть меня, обернуть, забрать к себе. Его слои стали плотнее, внутри них завелись крошечные существа, тело их прозрачное, ноги невидимые, они жили между капель, между теней, и я чувствовал их.
Иногда мимо проползал длинный червь – он пробирался через мокрую землю, оставляя за собой след, как тонкую мысль, которую почти невозможно вспомнить, но невозможно забыть. Он был постоянным, не смотрел вверх, но я знал – он тоже чувствует меня, потому что однажды, подползая, он задержался, и прошёл рядом, медленно, словно в знак признания.
Листья папоротников иногда опадали, они ложились не сверху – они обвивали, создавали рамку, и я чувствовал, как они ссыхаются, как отдают свои воды земле, и становились частью перегноя, а перегной – частью мха, а мох – частью меня.
Я начал понимать, что ничто здесь не теряется, просто становится другим – каждая капля, упавшая с края листа, будет всосана в землю, каждый звук, отразившийся от моего тела, будет забыт лесом, но не мной. Я помню, потому что я – не рассказчик, я – само эхо.
Иногда, когда солнце уходит слишком рано, и свет становится синим, в воздухе появляется лёгкий туман. Он поднимается из воды, обвивает всё, ложится на листья, стекает по мху, ползёт по мне. Я чувствую, как он холодит, но я не дрожу, я принимаю.
Так проходит день, потом ещё один, потом неделя, и снова тишина. Но она уже не такая, как раньше, она – плотнее, потому что я чувствую, как место меня принимает, как тень жабы и шёпот воды, и капля дождя, и всплеск бабочки, и сон корня подо мной – всё это складывается в новый слой, не в теле, а в существовании.
Я остался, и я – теперь часть этой низины, так же, как воздух, или влага, или старая ветка, которую никто не тронет, но все знают – она есть.